Владимир Александрович Сафронов российский историк и археолог, председатель Совета Русского исторического общества, специалист по археологическим культурам Кавказа, исследователь проблемы индоевропейской прародины

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 40

Таким образом, можно сказать, что проушные топоры и втульча-тые мотыги вошли в майкопский металлокомплекс из среднемесопо-тамских и верхнемесопотамских памятников. Великолепие, разнообразие и пышность предметов вооружения из царских гробниц Ура, кладов и инвентаря Киша А не затронули майкопскую культуру, что указывает на окраинное положение майкопского центра на Древнем Востоке по отношению к Южной Месопотамии.

Конуса - элемент архитектуры в дворцах и храмах Месопотамии- также были встречены на бытовых памятниках Прикубанья (Столяр, Формозов, 1960, с. 19). Это свидетельствует о том, что майкопцы знали сырцовую архитектуру, а окрашенными конусами декорировали поверхность парадных зданий, как это делалось в Месопотамии.

Сходство двух памятников усиливается аналогиями в обрядах. В Тель Хуэйре исследована аллея стел, которые по типу приближаются к стелам Нальчикской гробницы на Северном Кавказе. Нальчикская гробница сделана из подобных стел (рис. 61), часть которых вкопана "головой" в землю. Принадлежности гробницы к майкопской культуре мешает форма могильного сооружения, не типичная для майкопской культуры, хотя инвентарь в большей части майкопский (налобные серебряные ленты, топоры). Гробницу атрибутируют новосво-бодненской по могильной конструкции и некоторым керамическим фрагментам. О стелах Нальчикской гробницы написал большой этюд И. М. Чеченов, где он склоняется связать их со стелами Северного Причерноморья, которые по происхождению связываются с культурами Западной Европы, а в Восточной Европе находятся в энеолитических погребениях ДЯ КИО, нижнемихайловских. Однако типологически нальчикские стелы отличаются от причерноморских тщательностью моделировки, по форме и другим признакам (орнаментация, пропорции). Скорее всего стелы принадлежат майкопской культуре, но использованы населением новосвободненского круга, поскольку стелы в обряде погребения не чужды новосвободненцам (Николаева, 1980, с. 107, сн. 7). Вероятно, существуют и другие объяснения попадания майкопских стел в инокультурный, но близкий по времени памятник.

Сходство майкопского комплекса и Тель Хуэйры несомненно, что может быть показано объективно, с использованием коэффициентов совмещения (методика рассчета этого коэффициента впервые использована в исследовании кубано-терской культуры - Николаева, 1987, с. 2) и коэффициентов связи. Поскольку все типы майкопской керамика находят точные и полные аналогии в Тель Хуэйре (рис. 71-72), то коэффициент совмещения майкопского комплекса керамики с комплексом Тель Хуэйры равен 1,0. Если учитывать формы Тель Хуэйры, отсутствующие в Майкопе, то коэффициент сходства будет равен 0,8-0,9 (в зависимости от полноты учета признаков).

Принимая во внимание наблюдения Кларка (Федоров- Давыдов, 1987), который подтверждает, что коэффициент сходства между памятниками, относящимися к разным вариантам одной культуры, может колебаться от 0,3 до 0,7; для памятников одного варианта коэффициент находится в пределах от 0,7 до 1,0, можно констатировать рднокультурность памятников Майкопа и Тель Хуэйры.

Сравнение Майкопа и Тель Хуэйры проведено всесторонне; черты отличия между памятниками вызваны разным типом памятников: Майкопская культура представлена исключительно погребальными памят-

255.

пиками, тогда как Тель Хуэйра - поселение. Но и при этом имеется совпадение в архитектуре и архитектурном декоре (каменные и сырцовые постройки, конуса), в пластике, в глиптике, объектах изобразительного искусства, в различных технологиях, предопределивших появление сходных объектов в керамике и металле, и т. д. Все это дает основание думать, что проведенное нами сравнение Майкопа и Тель Хуэйры выдержано в требованиях системного подхода.

Верхнеевфратские истоки для майкопской культуры, выявленные нами, а также указание Кюне на сходство керамики Тель Хуэйра с комплексами, которые теперь, как правило, относятся к культуре калициформной керамики, имеет большие последствия для раскрытия этнических процессов, имевших место в Верхней Месопотамии и Плодородном Полумесяце в последней трети III тыс. до н. э. и прямое отношение к той обстановке, в которой проходила миграция майкопской культуры.

Возникновение верхнеевфратской цивилизации, представленной памятниками типа Тель Хуэйра, по общему признанию, имело место под сильнейшим культурным влиянием Нижней Месопотамии и связано скорее всего с проникновением оттуда каких-то групп населения. Тель Хуэйра определяется как провинция Шумера (Мэллоуен, с. 67).

В то же время генетическая связь верхнеевфратских памятников с культурой калициформной керамики Эблы можно считать твердо установленным и признанным фактом. Дж. Мелларт (1985, с. 27) считает, что памятники северо-восточной Сирии (тип Тель Хуэйра) явились "прямым потомком калициформной керамики Эблы". Вероятно, в результате разрушения Эблы Нарамсином (Маттиэ, 1985, с. 16) носители культуры калициформной керамики продвинулись в Палестину (Ортманн, 1985, с. 57), где обнаружены позднейшие памятники культуры калициформной керамики, существование которых в этом районе определяется последней четвертью III тыс. до н. э., по С 14 и привязками к абсолютно датированным памятникам Египта, Сирии, Месопотамии (Ортманн, с. 55, 56),

Выявленная археологическая ситуация является, по сути, зеркальным отражением библейской картины передвижения племен Фары из Ура (Нижняя Месопотамия) в Харран (в 60 км от Тель Хуэйры) и пссле долгого проживания там, в Палестину (Быт. 11: 31, 12: 4-6). Других исторических событий, так увязывающихся с этой археологической ситуацией, нет, как нет и другой альтернативной археологической ситуации.

Это обстоятельство подвигнуло автора к анализу библейских источников и сравнению событий Пятикнижья с событиями .политической истории Месопотамии, Сирии, Малой Азии, Палестины и Египта в III-II тыс. до н. э. В результате была создана 90-этапная шкала периодизации истории древних израильтян и их предков, начиная от переселения из Харрана в Палестину во второй половине 23 в. до н. э. до их первого исторического царя Саула (1020 г. до н. э.) (Сафронов, 1982, с. 63 cл.).

Поскольку Тель Хуэйра находится в нескольких десятках километров от Харрана мы пришли к выводу о семитоязычности ее населения в третьей четверти III тыс. до н. э. (Сафронов, 1982).

Однако в данной работе не ставится задача аргументировать се-митоязычность населения Тель Хуэйры, а следовательно, и майкопской культуры на основании библейских источников. Семитоязычность населения Харрана и входящих в эту область жителей Тель-Хуэйры подтверждается данными топонимики, близкой к библейской, зафиксированной текстами Мари на рубеже III/II тыс. до н. э, Самым же глав-

256.

ным аргументом в констатации семитоязычности Тель Хуэйры является общее признание факта принадлежности или генетической близости культуры этого населения к культуре калициформной керамики, представленной на памятниках государства Эблы. О вхождении Хар-рана в сферу государства Эблы свидетельствует и ряд документов из архива Эблы (Арки, 1985; 1985а, с. 219-238). В семитоязычности населения Харрана и прилегающих к нему территорий ученые не сомневаются, даже исходя из семитоязычного названия этой области благодаря находкам в Эбле, относящимся к зафиксированному документально периоду 24/23 вв. до н. э.

Исходя из изложенных фактов есть все основания полагать, что язык населения Тель Хуэйры был близким к эблаитскому языку, а следовательно, и язык майкопцев должен быть близок к последнему. Эблаитский язык ближе всего стоит к арамейскому, финикийскому, древнееврейскому. В нем больше западносемитских черт, однако сохраняются и восточносемитские элементы.

Майкопская культура была сформирована в районах Средней и Верхней Месопотамии и принесена на Северный Кавказ выходцами из районов Харрана, которые находились в сфере влияния государства западных семитов - Эблы. Импульсом к подвижности населения Тель Хуэйры было разрушение ее Саргоном и устойчивая направленность интересов династов Аккада на запад. Миграция была единовременной и быстрой: имеются только слабые следы передвижения в Закавказье (Бериклдееби и др.). По Северному Кавказу носители семитской (майкопской) культуры продвинулись от моря до массива гор Дагестана. Они вышли в степи Предкавказья и Причерноморья, достигнув Поднепровья (Михайловка, Соколовка- Шапошникова, 1985), вошли в контакт с индоевропейскими культурами - новосвободнен-ской, кеми-обинской, нижнемихайловской. Однако контакты с индоевропейцами отразились лишь на специфической стороне материальной культуры последних, свидетельствующей об эпизодических торговых контактах (металлические украшения) и возможных военных столкновениях (медные топоры) с древнеираноязычным населением Поволжья (древнеямная культура), индоариями Прикубанья (куба-но-днепровская культура), протохеттскими племенами (культура дольменов Новосвободной) Восточного Причерноморья.

В индоевропейских языках мы видим также заимствования "покупать, торговать" и некоторые, связанные с коммерческими контактами слова из разряда числительных "семь", а также заимствования из военной лексики "топор, секира". Не отрицая немногих заимствований (Дьяконов находил всего три таких заимствования) в индоевропейский из прасемитского, которые могли происходить на анатолийской прародине праиндоевропейцев, укажем, что и западные, и восточные языки во второй половине III тыс. до н.э. могли черпать культурные заимствования из одного эблаитского источника. Западные индоевропейцы, как свидетельствуют надежно зафиксированные связи материковой Греции и островов Эгейского моря с Восточным Средиземноморьем, вступали в контакты с населением Сирии, Палестины, где во второй половине III тыс. до н. э. была распространена культура калициформной керамики, носители которой говорили на эблаитском языке. Близок к последнему, как указывалось выше, язык населения .Харрана, Тель Хуэйры, и следовательно, Майкопа. Указание некоторых писателей (Марковин) на отсутствие каких-либо лингвистических свидетельств пребывания семитоязычного населения в доисторическую .эпоху на Кавказе следует считать досадным недоразумением; вызванным полным незнанием литературы по данной проблеме. Семитоязычные и

257.

пракартвельские контакты были выявлены Гамкрелидзе, Ивановым (1984, с. 870-871) на данных лингвистики. Это согласуется с находками майкопских комплексов на поселениях куро-аракской (пракарт-вельской) культуры (аргументация дана в главе 15).

Следы пребывания семитоязычных племен на Северном Кавказе подтверждаются 12 изоглоссами культурной лексики, выявленной Ми-литаревым, Старостиным (1984, с. 36, 37), между семитскими (в основном, западносемитскими) и восточно-кавказским языками. Археологическими эквивалентами общности, говорящей на этих (северно-кавказских) языках можно считать восточную группу куро-аракской культуры, распространенной как в Закавказье, так и в восточной части Северного Кавказа (см. главу 15, 16).

Археологическим выражением семито-восточносеверокавказских контактов является выявленное Мунчаевым сосуществование и взаимовлияние вплоть до синкретизма майкопской и куро-аракской культур в Чечено-Ингушетии.

КАРТВЕЛО-ИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ АРЕАЛЬНЫЙ СОЮЗ

Картвело-индоевропейские контакты установлены по данным лингвистики благодаря трудам Шмидта (1962), Мачавариани (1964), Гамкрелидзе и Иванова (1980, 1984) и ряда других исследователей. Не вызывает сомнения ученых контакты отдельных индоевропейских диалектов с общекартвельским языком-основой. Процесс "индоевропи-зации" картвельского лингвистического типа, возможно, протекал в условиях тесного и длительного контакта между племенами, говорившими на картвельских и древнеевропейских диалектах, еще до разделения общекартвельского языка-основы на самостоятельные языки" (Мачавариани, 1964, с. 6).

Гамкрелидзе и Иванов (1980, с. 17; 1984, с. 880) указывают, что "передача в картвельских индоевропейских глоттализованных в ряде форм звонкими согласными ... объясняется происхождением этих форм из определенного, индоевропейского диалекта, уже озвончившего серию глоттализованных", что, по мнению Дьяконова (1982, с. 19) является процессом, параллельным сатемизации, т. е. процессом, когда общекартвельский вошел в контакт с каким-то древним индоевропейским диалектом, не затронутым процессом сатемизации, но, вероятно, в период, уже более поздний, чем период сатемизации. Эти данные не дают возможности утверждать общеиндоевропейский уровень контактов носителей древних и. е. языков и общекартвельского языка-основы. К тому же и многие корреспонденции Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 878-880) сводятся к языкам, сохранившим какие-то признаки древнеевропейского, но не индоевропейского единства.

Датировка общекартвельского языка-основы III тыс. до н. э. также свидетельствует о том, что и. е. племена вступили в контакты с пра-картвелами уже после распада позднеиндоевропейского единства. Сначала существование общекартвельского языка-основы датировалось Климовым (1964, с. 80) концом III тыс. до н. э. Затем временные рамки для него были расширены Климовым и Алексеевым (1980, с. 167) на все III тыс, до н. э, даже с возможным заходом в IV тыс. до н. э.

258.

Все это позволяет думать, что наиболее древние картвело-индоевро-лейские контакты могли происходить не ранее III тыс. до н. э., т. е. уже после распада общеиндоевропейского единства, но во время существования пракартвельского языка-основы.

Распад пракартвельского языка, по данным глоттохронологии, датируется Климовым (1964) 19 в. до н. э, Гамкрелидзе, Иванов (1984, с. 881) соглашаются с этой датой, но обращают внимание на возмож-чость некоторого ее удревнения.

Асинхронность позднеиндоевропейского и общекартвельского праязыков в свете указанных фактов становится очевидной. Это обстоятельство и позволяет усомниться в контактах праиндоевропейцев с носителями общекартвельского языка. Гамкрелидзе и Иванов также не решаются определенно утверждать существование контактов индоевропейского праязыка с общекартвельским языком-основой: "...праиндо-европейский язык или во всяком случае его древние диалектные объединения контактировали с общекартвельским языком". Контакты пра-индоевропейского и общекартвельского языков нереальны и по той причине, что реконструируемый общеиндоевропейский язык не носит никаких следов взаимодействия с пракартвельским, в то время как общекартвельский тип подвергся сильной индоевропеизации.

Учитывая изложенные выше хронологические соображения о несколько более позднем возрасте общекартвельского по сравнению с позднеиндоевропейским праязыком, естественно предположить, что пракартвело-индоевропейские контакты осуществились в период после распада позднеиндоевропейской общности (в III тыс. до н. э.) между индоевропейскими племенами, отделившимися от индоевропейской общности, и носителями пракартвельского языка. Отсутствие индоевропейского диалекта с явственными отпечатками контактов с пракартвельским языком свидетельствует, что осуществлявший контакты с пракартвельским языком индоевропейский диалект исчез, не оставив следа в письменной традиции. Для нас важно знать, к какой группе и. е. языков он относился.

Заимствования из индоевропейских языков в пракартвельский включает около двух десятков корреспонденции в основном из языков древ-неевропейского лингвистического типа; две параллели связывают его с индоарийским и одна - с хеттским языками (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 877-880). Контакты пракартвельского происходили с диалектом, выделившимся из древнеевропейского единства, которое, по мнению лингвистов, продолжало существовать и после распада общеиндоевропейской общности (Крае, 1957; Абаев, 1965). Трубачев (1985) подчеркивал, что после распада и. е. ядра древнеевропейская диалектная группа, из которой впоследствии развились славянский, балтийские, германский, иллирийский, кельтский, италийские языки, долгое время сохраняла свое единство.

Древнеевропейское лингвистическое единство - прямое продолжение позднеиндоевропейской общности в III тыс. до н. э. продолжало сохранять традиции последней. Древнеевропейские изоглоссы в индоиранских языках позволяют доводить время существования древнеевропейского единства до середины III тыс. до н. э. (см. главу 7).

Картвело-индоевропейские встречи, исходя из диапазона существования пракартвельского языка-основы в течение III тыс. до н. э. могли состояться в середине - второй половине III тыс; до н. э. после распада индоевропейского единства. Контакты двух указанных языковых групп были глубокими и долгими, что позволяет предположить их многовековое сосуществование на соседних территориях в эпоху до распада общекартвельского единства, т. е. до рубежа III/II тыс, до н. э, 259.

Следовательно, со времени выделения какой-то группы племен из древ-неевропейской общности не могло пройти более двух-трех веков. Данные лингвистики показывают, что за это время в языке не может произойти коренных перемен. Следует помнить, что основной словарь за 1000 лет меняется лишь на 14% своего состава, а, следовательно, в контакт с пракартвельским вступил не отдельный обособленный индоевропейский язык, а диалект древнеевропейского, сохранивший его основные черты и лингвистический тип. Он и мог передать некоторые архаичные пережиточные общеиндоевропейские, точнее древнеевро-пейские черты пракартвельскому языку-основе. Этот диалект древне-европейского, безусловно, должен был носить следы длительного взаимодействия с пракартвельским, так как не бывает длительных и тесных односторонних языковых контактов. Однако историческим судьбам не было угодно зафиксировать его в письменной традиции или довести до наших дней.

Определение ареала контактов древнеевропейского и пракартвель-ского языков может внести значительные коррекции при локализации позднеиндоевропейской прародины. Для решения этой задачи необходимо иметь представление об ареале общекартвельской прародины.

Локализация в Закавказье общекартвельской прародины по лингвистическим данным общепринята (Климов, 1964; Дьяконов, 1982; Гамкрелидзе, Иванов, 1984). Это подтверждается и данными топонимики (там же, с. 881). Их отсутствие исключает из зоны поисков пра-картвельской прародины территории, сколь-нибудь значительно удаленные к северу от Большого Кавказского хребта и к югу от Закавказья. Кроме того, реконструируемое в общекартвельском языке название "осина" не позволяет помещать общекартвельскую прародину к югу от Закавказья (см. главу 3). В Восточном Закавказье фактически нет топонимов и гидронимов общекартвельского типа. На крайний запад Закавказья картвельские племена проникли после распада общекартвельского единства (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 881). При едином мнении о локализации пракартвельской прародины в Центральном Закавказье одни ученые локализуют ее в "горных местностях западной и центральной части Малого Кавказа" (там же, с. 881), другие- в северной части Закавказья, в частности в Кахетии" (Дьяконов, 1982, с. 18).

Археологический эквивалент пракартвельской общности при локализации ее в Центральном Закавказье и частично в ее западной части при ограничении временным диапазоном в пределах III тыс. до н. э. однозначен, поскольку никакой другой культуры, кроме куро-аракской, в это время и в этом месте не существует (Кушнарева, 1970, с. 181 - 182; Мунчаев, 1975, с. 193). Лишь на рубеже III/II тыс. до н. э. куро-аракская культура сменилась выросшей на ее основе алазано-баден-ской культурой (Глонти, с. 81-83, рис. 2), генетически связанной с последующей триалетской.

Непрерывное культурное развитие в Центральном и частично Западной Закавказье не только подтверждает мысль Джапаридзе (1976, с. 186) и Дьяконова (1982, с. 18) о пракартвельской атрибуции куро-аракской культуры, но и делает ее единственно возможной в указанном регионе. При этом вполне вероятно предположение Дьяконова о хурритоязычности куро-аракских племен в восточной части Закавказья, поскольку поселения восточной части Закавказья, особенно северо-восточная группа, по Кушнаревой - Чубинишвили (1970. с. 77) значительно отличается о центрально-кавказской "характером построек и сложной системой очагов", а также керамикой (там же, с. 144). "Определенную специфику имеет посуда из группы поселений,

260.

Локализующихся в юго-восточных пределах куро-аракской культуры" (там же, с. 145).

Попытка Меликишвйли (1965) придать куро-аракской культуре индоевропейскую атрибуцию не может быть признана состоятельной, поскольку эта культура не имеет производных ни в Восточной, ни тем более в Западной Европе. По этой же причине не подходит и гипотеза Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 897-894) о том, что часть куро-аракской культуры скрывает под своей вуалью определенную группу населения, только оторвавшуюся от индоевропейской общности, эквивалентом которой они считают более южную халафскую культуру. Индоевропейское влияние на население куро-аракской культуры они видят в обнаружении в ее памятниках свидетельств знакомства с колесным транспортом, лошадью и появления в ее ареале нового курганного обряда погребения. Однако всех этих признаков нет в халафской культуре (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 891-892), а в куро-аракской культуре они появляются в памятниках развитой и поздней поры ее существования, а концентрируются, в основном, в северной части ареала этой культуры.

Семито-пракартвельские языковые контакты, по мысли тех же авторов, предполагают существование определенной "области на Ближнем Востоке, где могли происходить контакты семитских языков как с индоевропейской праязыковой системой, так и с системой южно-кавказского (картвельского) праязыка" (там же, с. 880). По мнению Гамкрелидзе, Иванова индоевропейский, семитский и картвельский языки имеют "сходство вплоть до изоморфизма в схеме оформления языковых структур, что. могло быть результатом длительного взаимодействия этих языков в пределах определенного ареального единства - союза языков" (там же, с. 871). Свой вывод авторы подтверждают наличием числительных и некоторых других слов, заимствованных из семитского в картвельский и, возможно, в индоевропейский (Гамкрелидзе, Иванов, 1084, с. 878-879).

Blog

Содержание