Борис Акунин Детская книга

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 30

трехметровую скамью и швырнул ее в противников, разом сбив с ног несколько человек. Потом

вытянул из-под рясы короткую широкую саблю и пошел отмахивать - да бил не как Юрка, не

самым кончиком, а со всего размаху, насмерть.

Битва получилась недолгая. Количество уступило качеству - ловкости государя и

медвежьей силе Басманова. Перед самым концом внес свой вклад в победу и Ластик. К нему

под стол рухнул один из врагов, получивший хороший удар рукояткой сабли по башке.

Несколько секунд приходил в себя, а потом вытащил из-за кушака пистоль, навел на Дмитрия и

уж приготовился щелкнуть колесным замком. Тут-то князь-ангел и проявил доблесть:

подхватил с пола упавший жбан с огуречным рассолом и плеснул остатками едкой жидкости

злодею в глаза. Выстрел грянул, но тяжелая пуля ударила в потолок, так что сверху посыпалась

деревянная труха.

А еще минуту спустя те из разбойников, кто еще мог держаться на ногах, обратились в

бегство. Последним за дверь выскользнул засоня, в драке участия не принимавший, но

пробудившийся-таки к самому концу баталии.

Вчерашнее приключение Ластик расписал слушательнице во всех подробностях, особенно

детально остановившись на эпизоде с огуречным рассолом, по версии рассказчика, самом

кульминационном моменте сражения.

Соломка внимала с открытым ртом. Охала, крестилась, восклицала "мамушки мои!" - в

общем, дай бог всякому такую благодарную аудиторию.

Дослушав же, сказала неожиданное:

- А не подосланные ли были те питухи (пьяницы) - царя извести? Уж не дознался ль

кто про ваши прогулки? Ох, боюсь я, Ерастушка. Больно государь Дмитрий Иванович

отчаянный. Как бы не сгубили его злые вороги. А вместе с ним и тебя.

Хотел он посмеяться над ее подозрительностью, но внутри ёкнуло - вспомнил, как

мягко, вовсе не сонно тот вчерашний человек из кабака улизнул. Ластику эта кошачья грация

еще тогда что-то напомнила.

- А где Ондрейка Шарафудин? - спросил Ерастий, нахмурившись. - Всё у батюшки

твоего служит?

- Нет. Я еще когда сказала, чтоб ноги его поганой у нас в тереме не было. Терпеть его не

могу, гада склизкого, ядовитого. Батюшка Ондрейку и прогнал - он меня теперь во всем

слушает, - похвасталась Соломка.

Почему князь Василий Иванович во всем слушается своей малолетней дочери, было

понятно: дружна с царевым братом, да и к самому государю вхожа.

А кортеж уже подъезжал к Кремлю. Миновали Пушечный двор, где под личным

присмотром царя в великой тайне строились некие штуки, о которых сегодня пойдет речь в

Сенате.

Перед крепостной стеной был широкий немощеный пустырь. Согласно указу, на 110

саженей, то есть на 200 с лишним метров от Кремля запрещалось возводить какие-либо

постройки, чтобы врагу, который вздумает напасть на государеву резиденцию, негде было

укрыться от пушечной и мушкетной пальбы. Лишь по знакомым раздвоенным зубцам да по

тортообразной церкви Тро-ицы-на-рву (так здесь именовали Храм Василия Блаженного) можно

было догадаться, что на этом самом месте в будущем раскинутся брусчатые просторы Красной

площади.

На каменном мосту у Фроловской (ныне Спасской) башни скучали караульные стрельцы.

Поклонились царскому брату, подняли решетку, и кареты покатили по лабиринту кривых

кремлевских улочек, где тесно, забор к забору, стояли дома знати.

Дворец царя Дмитрия Первого, недавно поставленный на самой вершине холма, был легок

и воздушен, с резными деревянными башенками и праздничной крышей в красно-белую

шашку. До чего же отличалось это веселое, светлое здание от душных, мрачных хором, в каких

жили прежние государи. В нижнем жилье (этаже) располагались залы для заседаний Сената,

приема послов и прочих официальных мероприятий. Стены там были обиты парчой, полы

покрыты коврами, колонны вызолочены - этого требовал престиж державы. Во втором жилье

находились службы - кухня, караульня, покои для придворных и комнаты для слуг. Оттуда

Наверх, в третье жилье, предназначенное для августейших особ, вели две лестницы: одна в

апартаменты царя, другая в апартаменты царицы. У обоих входов постоянно дежурила

дворцовая стража, куда Дмитрий набрал исключительно иностранцев, ибо стрельцы склонны к

заговорам и хмельному питию, а также слишком любят сплетничать. Чужеземцы и

дисциплинированней, и надежней. Царских телохранителей насчитывалось три роты: золотая,

лиловая и зеленая, в каждой по сто солдат.

Сегодня дежурила рота француза Маржерета, которого царь особенно отличал и назначил

старшим из капитанов.

На втором этаже, возле караула в золоченых кирасах, князь Солянский и княжна

Шаховская расстались. Ластик пошел налево, к лестнице, ведущей в государевы покои, а

Соломка направо, чтобы подняться на женскую половину. Та часть дворца пока пустовала,

потому что царь всё еще жил холостяком, без царицы. Оттуда, с закрытой галерейки, было

отлично видно и слышно, что происходит в зале Сената. Женщинам и девицам в державный

совет доступа нет, но если будущей монархине захочется узнать, о чем ведут речь

государственные мужи, она сможет удовлетворить свое любопытство, не нарушая древних

обычаев. "Маринка ни одного заседания не пропустит, это сто процентов", - нежно улыбаясь,

сказал Юрка, когда самолично, своей царской рученькой, вносил поправки в разметную опись

(архитектурный проект) дворца.

Его величество удостоил князя Солянского аудиенции с глазу на глаз. Обменялись

рукопожатием, пару минут отвели душу - поговорили по-человечески, и всё, настало время

спускаться в Сенат, с боярами, то бишь, сенаторами думу думать.

ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ

Сенат раньше назывался Боярской Думой, совещательным органом при царе-батюшке, где

знатнейшие мужи государства сидели и думали - рядком, на поставленных вдоль стен

скамьях. Зима ли лето ли, но все непременно в горлат-ной шапке, собольей шубе, с посохом.

Место за каждым строго определено, согласно древности рода, и упаси боже занять чужое -

хуже этого преступления нет.

Говорили в Думе тоже по старшинству, и чем выше место, тем длиннее. Тут главное было

не что сказать, а как встать, как поклониться, да загнуть повитиеватей и чтоб сказанное можно

было истолковать и в таком смысле, и в этаком. Прямодушные и упрямые в совете надолго не

задерживались - кто отправлялся в ссылку, а кто и на плаху.

При Иоанне Дума собиралась нечасто, не больно-то любил Грозный советоваться.

При Борисе сиживали часто и подолгу, но больше помалкивали. Знали, что хитрый

Годунов заранее все решил, а бояр собирает, лишь чтобы выведать потаенные мысли.

Однако такого, как при Дмитрии, испокон веку не было.

Во-первых, заседали каждый день, еле-еле умолили государя уступить воскресенье

для-ради молитвы и сонного дремания.

Во-вторых, говорить ныне было велено "без мест", то есть не по старшинству.

В-третьих, дозволялось перечить и отстаивать свою точку зрения, за это государь даже

хвалил.

Сначала сенаторы (как их отныне именовали на античный манер) таких неслыханных

новшеств безумно напугались и все как один запечатали уста. От них было невозможно

добиться никакого суждения, лишь твердили, словно попугаи: "А это как твоей царской

милости будет угодно".

Но после, когда поняли, что подвоха нет, понемногу осмелели и теперь вели себя

свободно - по мнению Ластика, даже чересчур. Многие на Сенат вовсе не являлись,

сказываясь больными, особенно если время заседания совпадало с послеобеденным сном.

Например, сегодня пришло меньше 20 человек, хотя вопрос обсуждался огромной

важности.

Говорили о будущей войне.

Дмитрий Первый, волнуясь, произнес речь о том, что Россия не может долее существовать

без выхода к морю, без собственных портов. Вся Европа живет торговлей, развивается,

богатеет, и так уж на Московское государство смотрят будто на варварскую, отсталую страну, и

с каждым годом разрыв с сопредельными державами увеличивается.

Необходимо обеспечить себе выход и в Балтийское море, и в Черное.

Но в первом случае придется воевать со шведским королем, а во втором - с турецким

султаном. Хотелось бы знать, что думают про это господа сенаторы?

Бояре переглянулись. Первым заговорил Шуйский - он из сенаторов был самый

усердный, ни одного заседания не пропускал.

- А где деньги на войну возьмешь, государь? Чай много надо, чтоб короля либо султана

воевать.

- Так это подати новые ввести, - оживился князь Берендеев, слывший при прежних

царях мужем большого, изворотливого ума. Он и при Дмитрии из кожи вон лез, чтоб

подтвердить эту репутацию, но не очень получалось.

- Можно банный побор учредить, на веники, - предложил князь Телятев. - По

полушке брать. Это сколько в год выйдет?

- Пустое брешешь, - отмахнулся Берендеев. - Нисколько не выйдет. Вовсе мыться

перестанут. Лучше за матерный лай пеню назначить. Кто заругается - брать по грошу. Уж без

лая-то православные точно не обойдутся.

Идея боярам понравилась. Заспорили только, кто брать будет? Если приставы и ярыжки,

то у них в карманах вся пеня и останется, поди-ка проверь.

Дмитрий ерзал в своем царском кресле, но в обсуждение пока не вмешивался.

Тогда Василий Иванович с поклоном обратился к Ластику, сидевшему справа от государя:

- А что наш ангел-князюшка про то думает? Какую подать завести, чтоб его величеству

на войну денег добыть?

Вообще-то на заседаниях Ластик старался рта не раскрывать. Все-таки взрослые люди,

бородатые, а многие и седые. Неудобно.

Но пришла и ему в голову одна идейка по налогообложению. Вроде бы неплохая.

Князь Солянский для солидности наморщил лоб, поиграл Камнем на груди.

- Цифирь надо повесить на кареты, повозки и телеги. Маленькую такую табличку, чтоб

видно было, откуда да чья. И за то с владельцев деньги брать, а у кого нет таблички - пеню. -

И повернулся к царю. - Самым бедным из крестьян и посадских эта подать нестрашна, у них

телег нет. Платить будут только те, кто позажиточней.

- И мне на колымагу тоже цифирь нацепишь? - обиделся князь Мстиславский, по

прежней привычке сидевший на самом "высоком" месте и очень ревниво его оберегавший.

Не первый месяц Ластик заседал в Сенате, успел боярскую психологию изучить, поэтому

ответ продумал заранее.

- Сенаторам на карету можно вешать таблички с царским двуглавым орлом -

бесплатно. Думным дьякам и окольничьим - золоченые, по пяти рублей. Стольникам да

стрелецким головам - серебряные, по три рубля. Дворянам и детям боярским - лазоревые, по

рублю. Ну, купцы пускай делают себе хоть узорчатые, только б платили.

- Затейно придумано, - одобрил Шуйский. - А кто не по чину табличку повесит, того

батогами драть и пеню брать.

Прочие сенаторы зашевелились - тема явно показалась им интересной. Князь Берендеев,

эксперт по придумыванию податей, смотрел на князь-ангела ревниво, с завистью.

Ластик же горделиво покосился вверх, в сторону зарешеченной галерейки, откуда за

советом наблюдала Соломка.

Начавшуюся было дискуссию прервал самодержец. Стукнув кулаком по подлокотнику,

сказал:

- Не надо новых податей. Деньги на войну у меня есть. В личной государевой казне, еще

со времен отца моего, пылятся сундуки с золотом, грудой лежит драгоценная посуда, гниют

собольи да куньи меха.

Что правда, то правда. В каменных подвалах старого дворца, за коваными дверьми,

лежали несметные сокровища, накопленные предыдущими царями. Весь уклад - или как

сказали бы в 21 веке - вся экономика Русского государства была построена на манер

гигантской воронки, затягивавшей богатства страны в один-единственный омут: царские

сундуки. Туда шли торговые пошлины, подати от воевод, ясак (дань) от подвластных народов.

Служивые люди, каждый на своем месте, обходились почти без жалованья - кормили себя

сами, за счет взяток и подношений. Стрельцы существовали за счет мелкой торговли и

огородов. Бояре и дворяне жили на доходы от поместий.

Иногда царь из своей казны закупал зерна для какой-нибудь вымирающей от неурожая

области, но случалось такое редко. На войну же или на какое-нибудь большое строительство

деньги испокон века собирались так, как предложили Шуйский с Берендеевым, - при помощи

особого налога или побора.

- Дам денег и на войско, и на строительство флота, - решительно объявил Дмитрий. -

Нечего золоту зря залеживаться.

- Свои дашь, государевы? - недоверчиво переспросил князь Василий Иванович.

Ластик увидел, как переглядываются сенаторы, шепчутся между собой. Кто-то в дальнем

конце довольно громко пробасил:

- Вовсе глупой, царь-то.

Так и не добился Дмитрий от бояр суждения, на кого войной идти - на турок или на

шведов. Делать нечего - заговорил сам:

- Я так думаю, господа сенаторы, что следует к Черному морю пробиваться, Крым

воевать. Хана-разбойника усмирим, не будет наши земли набегами мучить. Море там не

замерзает - круглый год торговать можно. Горы, плоды, скалы, синее небо - лепота. И

союзников против султана найти легче. Польский король мне друг. Венецианский дож с

австрийским императором тоже рады будут, им от турок житья нет. А еще пошлю посольство к

французскому королю Анд-рию Четвертому. Он государь добрый. Как и я, правит не страхом, а

милостью.

Тут Ластик улыбнулся. Знал, что его царское величество к королю Генриху IV

неравнодушен. Еще с детства, после фильма "Гусарская баллада", где французские солдаты

поют замечательную песенку: "Жил-был Анри Четвертый, он славный был король".

Да взять тот же Крым. Про фрукты и синее небо Юрка не зря помянул. Это он в свое

последнее советское лето отдыхал в Артеке, в пионерском лагере - очень ему там

понравилось.

Наверно, если б родители тогда отправили его не на Черное море, а свозили в Юрмалу или

в Пярну, султан с ханом жили бы себе спокойно - сейчас не поздоровилось бы шведскому

королю.

- Султан турецкой - владыка могучий, - снова взял слово Шуйский. - Войска до

двухсот тысяч собирает. Да у хана крымского конников тысяч сорок. У нас же рать слаба,

плохо выучена. Ты сам про то знаешь - сколько раз бил нас, когда на Москву шел.

Дмитрий ждал такого возражения.

- Не числом побеждают, а умением. И военной техникой.

- Чем? - удивился Шуйский незнакомому слову.

Царь улыбнулся меньшому брату.

- Техника - сирень хитроискусная премудрость. Вот, бояре, зрите, какие штуки мы с

князем Ерастием и пушечного дела мастерами изобрели.

Он подошел к столу и разложил на нем пергаментный лист с чертежом. Сенаторы

сгрудились вокруг, лишь Ластик остался на месте - он-то знал, что там нарисовано: длинная

замкнутая цепь на двух валиках, вроде велосипедной, только вместо звеньев - мушкетные

стволы; ручка, чтобы вертеть, и малый ястреб с железным клювом - огонь из кремня высекать.

- Это скорострельная пищаль, имя ей "пулемет", - стал объяснять царь. - Мушкетный

ствол двигается, попадает замком под клюв ястреба, стрелок нажимает на сию скобу,

проскакивает искра - выстрел. За одну минуту все пятьдесят стволов разрядить можно. Коли

перед наступающей пехотой, а хоть бы даже и конницей, пять-шесть таких машин поставить,

враг от одного лишь страха вспять повернет.

Разложил еще один чертеж, поверх первого.

- Есть штука и пострашней пулемета. Имя ей - танк, сиречь латоносная самоходная

колымага. На восьми кованых железом колесах ставим дубовый же, покрытый броней возок.

Спереди в бойницы уставлены два короткоствольных фальконета. Едет сия повозка сама, без

лошадей. Видите, тут сиденья, а под ними ножные рычаги? Если десять стрельцов разом сии

рычаги жать начнут, закрутится вот этот канат с узлами - колеса-то и поедут. Сверху, в малой

башенке, начальник сидит, а сзади кормщик - кормилом управляет, как на лодке. Огневой

силы в танке, конечно, немного, но тут главный страх, что сама едет. Разбегутся татары, да и

султанское войско дрогнет, вот увидите. И это еще не всё. - Сверху лег и третий чертеж. -

Если у меня получится сделать паровой двигатель, танк и без рычагов поедет, а из этой вот

трубы повалит черный дым. Ту-туу! - возбужденно рассмеялся Дмитрий. - Побегут турки до

самого Цареграда.

Бояре хлопали глазами, молчали.

Общее мнение высказал князь Мстиславский:

- Чудное плетешь, маестат. Игрушки детские и нелепица.

Боярин Стрешнев, большой молельник и набожник, прибавил:

- Али того хуже - сатанинство.

Давно ли тряслись от страха, дураки бородатые, а теперь вон как осмелели, без ссылок да

казней.

Ластик только вздохнул. Юрка сам виноват - распустил сенаторов. Они люди

средневековые, без трепета перед грозным монархом жить не могут. Если не боятся -

начинают хамить, такое уж у них психологическое устройство.

Хорошо хоть Басманов не давал боярам чересчур распускаться.

На заседаниях он сидел молча, бывало, что и позевывал. Умствовать и разглагольствовать

воевода был не мастер. Он и на хитрые чертежи смотрел без большого интереса - привык

верить в саблю и доброго коня. Однако облыжного супротивства государю спустить не мог.

- Ну, болтайте, собаки! - рявкнул богатырь - и хлоп Мстиславскому тяжелой ручищей

по загривку, а Стрешнева взял за высокий ворот, тряхнул так, что шапка на пол слетела.

Этот язык сенаторы понимали. Враз присмирели. Те, к кому Басманов десницу приложил,

только носами шмыгнули.

- Переходим к голосованию, - хмуро сказал государь. - Кто за то, чтобы идти походом

на Крым, кладите шапку налево. Кто против - направо. Воздержавшиеся оставайтесь так.

Тут обычно начиналась жуткая тягомотина. И вовсе не из-за подсчета шапок. Бояре к

свободному волеизъявлению привычки не имели и голосовали только единогласно: или все за,

или все против, или все воздержались. Но никто не хотел быть первым. Смотрели на Шуйского,

самого умного. Если Василий Иванович инициативы не проявлял, поворачивались к

Мстиславскому, самому родовитому. Но сегодня, после басманов-ской наглядной агитации,

меховые шапки, как одна, легли налево, ни одна не замешкалась.

И задумался тут Ластик. Зря современная педагогика осуждает затрещины как метод

воспитания. Например, маленьких детей, которые слов пока не понимают, иногда необходимо

слегка шлепнуть - чтоб запомнили: иголку трогать нельзя, в штепсель пальчики тыкать не

разрешается, и мусор с пола совать в рот тоже нехорошо. А эти средневековые жители и есть

малые дети, которых одними словами учить еще рано.

На эту тему у них с Юркой за минувший год много было говорено. Вот и сейчас

переглянулись - поняли друг друга без слов.

- Ступайте, господа сенаторы, - грустно молвил Дмитрий Первый. - Заседание

окончено.

И реформаторы остались в зале наедине.

Оба молчали.

Дмитрий вяло опустился на скамью. Лицо у него было бледное, глаза закрыты -

приходил в себя. Нелегко ему давались эти уроки парламентаризма. Был он силен и вынослив,

шутя объезжал диких жеребцов, ходил на медведя без ружья, с одной рогатиной, но после

каждого заседания выглядел так, словно из него сосала кровь целая стая вампиров.

Прямо сердце разрывалось смотреть, как Юрка из-за боярской косности убивался. И ведь

не объяснишь ему, что бояре не виноваты. Не в них проблема, а в том, что Зла в мире на 64

карата больше, чем Добра, и так будет еще долго. Может быть, всегда.

Однажды, решившись, Ластик завел было разговор на эту тему. Но Юрка, продукт

атеистического воспитания шестидесятых, в мистику не верил. Беседа не дошла даже до

Запретного Плода. Стоило упомянуть об Адаме, Еве и Райском Саде, как бывший пионер

состроил пренебрежительную гримасу: "Что за чушь? А еще шестиклассник. Как бабка старая.

Какой еще Адам? Какой Рай? Гагарин с Титовым в космос летали, никакого Рая на небе не

видели. Ну тебя!". И не захотел слушать. Может, и к лучшему. В том-то и была Юркина сила,

Blog

Борис Акунин Детская книга

Содержание