Борис Акунин Детская книга

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 30

Двинулись вперед, на негнущихся ногах.

Слуги сзади несли сундуки с дарами, самым последним шел Ондрейка, таща за шиворот

упирающегося Ластика.

- Куды малого волочишь, желтоглазый? - крикнули из толпы.

Шарафудин осклабился:

- Мишку кормить! Те загоготали.

Войти в шатер послы не посмели. Сдернули шапки, опустились на колени перед входом.

Свита и вовсе уткнулась лбами в землю.

Ондрейка схватил пленника за шею, тоже пригнул лицом к траве.

Но долго в такой позе Ластик не выдержал. Исхитрился потихоньку выгнуть шею и

увидел, как стража откидывает полог, и из шатра выходят четверо.

Про одного из них - высокого, толстого, гус-тобородого - вокруг зашептались

"Басманов, Басманов". Видно, знали воеводу в лицо.

Еще там были польский пан с пышными, подкрученными аж до ушей усами, священник

(наверно, католический, потому что без растительности на лице) и молодой худощавый парень,

вышедший последним. Остальные трое почтительно ему поклонились.

- Он! - прошелестело вокруг, и Ластик буквально ощутил, как качнулся воздух - это

все разом судорожно вдохнули.

Посмотрел он внимательно на человека, от которого теперь зависела его жизнь, и сразу

поверил - это не самозванец, а настоящий царевич.

То есть ничего особенно царственного в облике Дмитрия не было, скорее наоборот.

Вместо величавости - быстрые, ловкие движения, свободная, даже небрежная манера

держаться. Никакой горделивости, никакого чванства. Острый взгляд с любопытством оглядел

челобитное посольство, задержался на парчовом шатре, скользнул по сундукам. И не сказать,

чтоб царевич был хорош собой: лицо неправильной формы и сильно загорелое (для высокой

особы это зазор), нос большой и приплюснутый, сбоку не то выпуклая родинка, не то

бородавка. И - самое поразительное - гладко выбрит, ни бороды у него, ни усов. За всё

время, проведенное в 1605 году, Ластик подобных людей не видывал, потому и решил: это

точно природный царский сын, совершенно особенный и ни на кого не похожий. То есть

встреть такого на улице современной Москвы, пройдешь мимо и не оглянешься (если, конечно,

снять с него куртку с шнурами и отцепить саблю), но для обитателя семнадцатого века

Дмитрий смотрелся прямо-таки экзотично.

Победитель Годуновых сказал что-то по-польски пышноусому пану, тот заулыбался.

Потом перемолвился по-латыни с монахом, который вздохнул и возвел глаза к небу.

О чем это он с ними? Эх, унибук бы сюда.

Бояре напряженно ждали и, кажется, даже не дышали.

Наконец Дмитрий подошел к коленопреклоненным послам.

Спросил у Басманова:

- Ну, воевода, кого ко мне Москва прислала? Голос у царевича оказался звонкий,

приятный.

- Два первейших боярина, - басом ответил Басманов. - Вон тот, с бородой до пупа,

князь Федор Мстиславский, кого ты под Рыльском бил. А второй, что одним глазом смотрит,

это вор Васька Шуйский, про него твоему царскому величеству хорошо ведомо, еще с Углича.

Ластик видел, как дрогнули плечи Василия Ивановича, но злорадства не ощутил.

Перспективы у князя, похоже, были тухлые, но ведь и у "воскрешенного отрока" вряд ли

лучше.

- Хватит ползать, бояре, - сказал Дмитрий, блеснув веселыми голубыми глазами. -

Шубы об траву зазелените. Вставайте. А ну говорите, почему так долго не признавали

законного наследника.

Шуйский поднялся, поддержал за локоть Мстиславского - старика не слушались ноги.

- Виноваты, - пролепетал глава Думы. - Годуновых страшились...

Шуйский же медовым голосом пропел:

- А вот мы твоему царскому величеству гостинцев привезли. Не прикажешь ли показать?

И скорей, не дожидаясь позволения, махнул слухам.

Те подносили сундуки, откидывали крышки, а Василий Иванович читал по свитку: триста

тысяч золотых червонцев, великокняжеская сабля в золоте с каменьями, десять соболиных

сороков, образ Пресвятой Троицы в жемчугах, золотой павлин турской работы с яхонтовыми

глазами - и многое, многое другое.

Дмитрий смотрел и слушал без большого интереса, лениво кивал. Заинтересовали его

только два предмета: подзорная труба ("Трубка призорная: что дальнее, в нее смотря, видится

близко", как пояснил Шуйский) и зеленый каменный кубок ("Сосуд каменной из нефритинуса,

а сила нефри-тинуса такова: кто из него учнет пить, болезнь и внутренняя скорбь опюймет и

хотение к еде учинится, а кто нефритинус около лядвей навеси, изгоняет песок каменной

болезни").

- Внутреннюю скорбь отоймет? Нефритинус-то? - хмыкнул царевич. - Ох, темнота

московская. А призорную трубу давай сюда, сгодится. Моя в сражении разбилась. За дары,

конечно, спасибо, только кто вам позволил, бояре, в царской сокровищнице хозяйничать? Это

вы мое собственное имущество мне же дарить вздумали?

Не сердито спросил, скорее насмешливо, но оба князя так и затряслись.

- Что мне с вами, бояре, делать, а допреж всего с тобой, князь Шуйский? - вздохнул

Дмитрий и совсем не царственным жестом почесал кончик носа.

Мстиславский заплакал. А Василий Иванович весь изогнулся, подался вперед и

сладчайше пропел:

- Солнце-государь, дозволь рабу твоему словечко молвить, с глазу на глаз. Дело великое,

тайное.

Дмитрий пожал плечами:

- Ино пойдем, коли тайное.

И вошел в шатер, Василий Иванович за ним.

Князь Мстиславский лишь завистливо шмыгнул носом.

Это Шуйский про меня ябедничать будет, догадался помертвевший Ластик. Глотать

Райское Яблоко или погодить, когда в клетку к медведю кинут?

Прошло минут пять, которые, как принято писать в романах, показались Ластику

вечностью.

Потом из-за полога высунулась нахмуренная физиономия боярина.

- Ондрейка, воренка давай!

Шарафудин вскочил с колен, поволок пленника по траве. Идти Ластик и не пытался -

какая разница?

Василий Иванович принял "воренка" у входа, больно сжав локоть, втащил в шатер и

швырнул под ноги Дмитрию, сыну грозного Иоанна.

- Вот, государь, непонятной природы существо, про которое я тебе толковал. Кто таков

- не ведаю, однако же воскрес из мертвого тела. Того самого, которое мои слуги тайно из

Углича привезли... Сей малец был похоронен в гробе заместо твоего величества. Думаю,

какие-нибудь лихие люди нарочно его туда подсунули, с подлой целью смутить умы... А что он

истинно воскрес - тому есть свидетели.

Боярин сделал многозначительную паузу. Хоть напуган был Ластик, но сообразил: ох,

хитер Шуйский. Это он намекает, что я-то и есть истинный царевич. Вот, мол, какую

бесценную услугу оказываю тебе, государь.

Дмитрий слушал князя с насмешливой улыбкой, на Ластика поглядывал с любопытством.

Шатер у него был не то что царский походный терем - ни ковров, ни подушек, лишь

простой деревянный стол, несколько табуретов, на шесте географическая карта, да боевые

доспехи на специальной подставке, более ничего.

- Так он воскрес? - протянул царевич, подходя к Ластику - тот от страха сжался в

комок.

- Воскрес, государь. Не моего то умишка дело, не тщусь и рассудить. - Боярин

выдержал паузу и с нажимом сказал. - А только знай, потомок достославного Рюрика: Васька

Шуйский, тож Рюрикович, ради тебя не то что живота не пожалеет - готов и душу свою

продать.

- И почем у тебя душа? - засмеялся царевич. - Ладно, князь, поди вон. Снаружи жди.

Василий Иванович с поклонами попятился, а перед тем как исчезнуть, замахнулся на

Ластика кулаком, да еще плюнул в его сторону.

И остался бедный шестиклассник наедине с сыном Ивана Грозного.

Убьет! Прямо сейчас! Вон у него сабля на боку, и рука уже лежит на золоченом эфесе.

- Чего таращишься, прохиндей? - усмехнулся царевич. - Эй ты, из гроба восставший,

тебя как звать-величать?

А Ластик и рта открыть не может - челюсти судорогой свело.

Не дождавшись ответа, Дмитрий Иоаннович отвернулся, устало потер глаза и вдруг со

вздохом произнес нечто совершенно невероятное:

- Дурдом какой-то. Проклятое средневековье.

В ДОСКУ СВОЙ

Ну вот, сообразил Ластик, это я от страха с ума сошел. И очень запросто, от нервного

стресса.

- Приехали, - сказал он вслух. - Кажется, я чокнулся.

Царевич вздрогнул, обернулся, захлопал глазами.

- А? - Он затряс головой, словно отгоняя наваждение. - Ты что изрек, холопишко? -

Потер лоб и вполголоса пробормотал. - Ёлки, никак крыша поехала.

- Это у меня крыша поехала от вашего семнадцатого века, чтоб ему провалиться, -

объяснил царевичу Ластик, окончательно убедившись, что лишился рассудка. - Вот и

мерещится черте что.

Голубые глаза достославного потомка Рюрика моргать перестали, а наоборот раскрылись

широко-широко.

- Боже Пресвятый, Pater noster, ну честное пионерское, - забормотал и вдруг как

бросится к Ластику, как схватит за плечи и давай трясти. - Ты кто такой? Ты откуда тут

взялся?

- Я Эраст Фандорин... из шестого класса... из Москвы... - лепетал Ластик, болтаясь в

сильных руках Дмитрия, будто тряпичный петрушка. - А ты-то... вы-то кто? Почему "честное

пионерское"?

Царевич выронил шестиклассника, сам тоже плюхнулся рядом, прямо на землю, вытер

лоб.

- Мати Божия, свой, советский! В доску свой! "Честное пионерское"? Так я и есть

пионер. Юркой меня звать. Юрка Отрепьев из 5 "Б", 78-я школа имени Гайдара, город Киев.

- Имени Гайдара? - удивился Ластик, хотя, казалось, удивляться дальше было уже

некуда.

- Ну да. Писателя Гайдара. Ты как сюда попал, Эраст? Ну имечко! Как у актера Гарина.

Смотрел "Каин Восемнадцатый"? Зыконское кино!

- Нет, не смотрел. - Про такой фильм Ластик даже не слышал. - Я в хронодыру

провалился. Из 2006 года.

- Из 2006-го? - ахнул пионер Юрка. - Здоров-ско! А я из шестьдесят седьмого, тыща

девятьсот. Тоже провалился в эту, как ты ее назвал?

- Хронодыра.

Нет, я не сошел с ума, понял тут Ластик, - мне просто повезло, ужасно, просто

невероятно повезло! Недаром я у профессора экзамен на везучесть выдержал.

- Как же ты в нее вляпался? - спросил он, глядя на раскрасневшееся лицо товарища по

несчастью. - Случайно, что ли?

- Да не совсем. - Отрепьев сконфуженно почесал затылок. - У нас в Киеве Лавра есть,

там музей исторический, знаменитый, слыхал наверно?

Ластик кивнул. Хотел сказать, что в Киевской Лавре теперь не музей, а монастырь, как в

старые времена, но не стал перебивать.

- Там пещеры есть, ближние и дальние. Черепушки всякие, трупаки - ужас.

Иноков-чернецов там ране погребали, - соскочил Юрка на старорусский и сам не заметил. -

Ну вот. Я с Виталькой, это кореш мой, поспорил, что спрячусь там и всю ночь просижу, не

сдрейфлю. Пошли мы в музей перед самым закрытием, я в уголке заховался, а Виталька ушел.

Договорились, что назавтра, как музей откроется, он первым придет, ну я и вылезу. Я свой

фонарь китайский на кон поставил, а он ножик перочинный, с четырьмя лезвиями, отверткой и

штопором. - Царевич вздохнул - видно было, что ему и сейчас жалко того ножика. -

Остался я один. Когда свет погасили - включил фонарик. Вроде ничего, не страшно,

привидений никаких нет. Скучно только. Стал слоняться по лабиринту. Туда залезу, сюда.

Потом батарейка села. Полез доставать новую, да возьми и вырони. Она закатилась куда-то, в

глубину склепа. Полез я за ней. Шарил-шарил, ползал-ползал, ну и провалился в какую-то яму

пылъну да смердячу, - снова выскочило выражение явно не из 1967 года. - Там пылища,

кости какие-то, жуть. Я, конечно, здорово перетрухал. Заорал. Кое-как вылез. Иду по стенке,

наощупь. Чую, запах чудной, какого раньше не было. Это ладаном пахло, я тогда еще не знал.

Вдруг навстречу огонек. Свечка. И видно кого-то черного, в колпаке. Ну всё, думаю, прав

Виталька, есть привидения! А оно, привидение-то, тоже меня увидел, да как завопит: "Изыди,

наваждение сатанинское!" Это отец Савватий был, келарь монастырский. Мировой старик, мы

с ним после подружились.

Юрка расхохотался, вспоминая свой давний испуг.

- Господи Исусе, лафа-то какая - поговорить по-человечески, - блаженно улыбнулся

он, хлопнув Ластика по плечу. - Попал я в лето семь тыщ сотое и не сразу сообразил, что за

год такой - это я уж потом узнал, что у поляков он считается 1592-ой. Тринадцать лет назад

это было... Выходит, я в хронодыру провалился? А я думал, это как у Марка Твена, "Янки при

дворе короля Артура". Не читал? Там одного мужика, американца правда, по кумполу

стукнули, он очухался - бац, а сам в средневековье. То ли на самом деле, то ли это у него

шарики за ролики заехали, непонятно. Классная книжка-Ладно. Попадаю, значит,

елки-моталки, в 1592 год. Деваться мне некуда, ни фига не знаю, не понимаю. Короче, остался у

монахов. Я в бога, само собой не верю, но постриг принял, наречен иноком Григорьем. Без

этого в монастыре нельзя. Пожил в Лавре пару годков, надоело. Захотелось мир посмотреть.

Пошел бродить по свету. В Москве жил, в Чудовом монастыре. Не понравилось мне там -

несоюзно, душесушно, братия друг на дружку поклепничает. Короче, полная хреновина.

Свалил назад в Литву, в смысле не в Литовскую ССР, а это тут Украину так называют -

"Литва".

Слушать рассказ было ужасно интересно, да и в самом деле здорово - после долгого

перерыва говорить "по-человечески", прав Юрка.

- А как тебя угораздило в царевичи попасть? В шатер заглянул какой-то дядька в

ливрее,наверно слуга. Увидел, что государь сидит на земле, обняв за плечо мальчишку в драном

кафтане, и обомлел.

- Сгинь, собака! - рявкнул на него Отрепьев. Слугу как ветром сдуло.

- С ними по-другому нельзя, - виновато объяснил Юрка. - Если по-вежливому -

слушаться не будут. Как я в царевичи попал? - Он засмеялся. - Это вобще атас. Рубрика

"Нарочно не придумаешь". Кино "Фанфан-Тюльпан". Был я в городке Брачине, два года назад.

Ну и заболел, сильно. Воспаление легких. Температура, всё плывет. Лежу без памяти, монахи за

меня молятся, компрессы на лоб ставят. И один из них, когда рубаху мне менял, углядел на

моей груди родинку, красную, она у меня всегда была. А около носа у меня (вон, видишь?)

тоже фиговина, с рождения. Плюс к тому бредил я, словеса какие-то, монахам непонятные

говорил - наверно, из 20 века. А чернец, который мне рубаху менял, слыхал когда-то, что у

царевича Дмитрия, которого в Угличе то ли убили, то ли не убили, такие же приметы. Побежал

к отцу игумену: так, мол, и так, уж не царевич ли это, который от убийц спасся? И знаки на

теле, и говорит чудно. Игумен пошел к магнату - ну, это главный феодал - князю

Вишневецкому. А тому лестно: у него во владениях беглый московский принц. Ну и

пошло-поехало. Я сначала-то отпирался, а потом сообразил: ёлки, это ж фортуна сама в руки

идет. Мне, Эраська, к тому времени здешняя отсталость вот где встала. А чего, думаю? Стану

русским царем. Как говорится, возьму власть в свои руки. И наведу в ихнем средневековье

порядок. Как у братьев Стругацких в "Трудно быть богом" - вот это книжка! Не читал? А еще

шестиклассник. У нас в пятом "Б", и то все прочли. Там про одного благородного рыцаря,

который только прикидывается, будто он такой же, как все, а на самом деле он типа пришелец

из космоса, - с увлеченим принялся пересказывать содержание книги Отрепьев, и Ластик был

вынужден его перебить.

- Юр, ты лучше про себя рассказывай. Царевич из 5 "Б" махнул рукой.

- Да чего там. Дальше быстро пошло. Польский король меня принял, как родного. У

Жиг-монта свой интерес, хочет русской земли оттяпать. Римский папа тоже рад стараться. Я

ему обещал Русь в католическую веру обратить.

- И ты согласился? - ахнул Ластик.

- Да какая на фиг разница? - удивился Юрка. - Что одни попы, что другие. Бога-то все

равно нету. Ну а насчет русской земли, - тут он понизил голос и оглянулся на полог, - это

Жигмонту шиш с маслом.

- Так ведь он тебе войско дал.

- Как же, даст он. Такой лис хитрющий, яко Сатана прелукавый. Это сандомирский

воевода Мнишек набрал мне тысячу шляхтичей и всякой шпаны. Не задарма, конечно. Мнишку

я обещал Новгород отдать, Псков, городков разных, и золота много. Золота дам, а без городов

как-нибудь перетопчется.

- И ты пошел с одной тысячей солдат Москву завоевывать? - поразился Ластик.

- Ну да, - беспечно пожал плечами Юрка. - Казаки с Запорожья подгребли, они с

Москвой всегда на ножах - войско побольше стало. И потом, знаешь, как Суворов говорил:

"не числом, а умением". У нас во Дворце пионеров кружок "Юный техник". Я там много чему

научился.

На войне пригодилось. Например, когда острог Монастыревский осадным сидением брал.

Стены там деревянные, но крепкие и высокие, мои герои побоялись на штурм идти. А сушь

быстъ велика, жарынь. Я двумя большими зеркалами солнечные лучи поймал, зажег верхушку

башни. Стрельцы и сдались, с перепугу. Или под Рыльском-городом, когда на меня тот козел

бородатый, князь Мстиславский с пятьюдесятью тыщами войска попер. Думал, затопчут к

чертовой матери. Так я знаешь что придумал? - Юрка улыбнулся во все зубы. - Смастерил

большой планер на резиномоторе, только вместо резинки жил бычачьих накрутил. Прикрепил к

хвосту дымовую шашку, поджег и пустил лететь на царское войско. Ну, они и драпанули.

- Про это я слышал, - кивнул Ластик, вспомнив рассказ боярина Мстиславского про

огненную птицу.

- Темные они тут, - вздохнул Отрепьев. - Дикие совсем. И поляки-то как скоты живут,

про наших же и вовсе говорить нечего. А что лютуют друг над другом, что кровопивствуют!

Аки аспиды зло-жалъные! И всё ведь от нищеты, от невежества, от того, что злоба кругом.

Они, дураки, знать не знают, что можно жить по-другому. Так этих уродов жалко - мочи нет.

Ты, Эраська, пойми, я же тимуровским отрядом командовал, у нас девиз был: "Слабому

помогай, товарища выручай".

- Чем ты командовал? - не понял Ластик.

- Тимуровским отрядом. Ну как у Гайдара, "Тимур и его команда". Там, инвалидам

помогать, бабулям одиноким и всё такое... У вас что, тимуровцев нет? - ужасно удивился он и

вдруг спохватился. - Да что всё я, да я, и про неинтересное. Ты мне про 21 век расскажи. Как

оно там у вас? Коммунистическое общество должны были к 80-му году построить. Здорово,

поди, живется при коммунизме? - Голубые глаза царевича завис-тливо блеснули. -

Монорельсовые дороги, дома в сто этажей, в магазинах всего навалом и всё бесплатно, да?

Катайся по всему миру, хоть в Африку, хоть в Океанию - куда хочешь. Счастливый ты.

- Монорельсовые дороги есть, только мало, - стал отчитываться Ластик. - В магазинах

всего навалом, но не бесплатно. По миру кататься тоже без проблем - если, конечно, деньги

есть.

- Так деньги не отменили? - расстроился Юрка. - Жалко. Ну а на Луну мы слетали?

- Да, давно еще. Американцы.

- Как американцы? Эх, черт! Хотя там, в Америке, наверно уже не капитализм?

- Капитализм. И у нас тоже капитализм.

Ластик, как умел, рассказал царевичу Дмитрию про конец двадцатого века и начало

двадцать первого.

Тот слушал и мрачнел. А потом как стукнет кулаком по земле:

- Эх, меня не было! Если б я тогда сдуру в склеп не полез и остался в своем времени, я

бы нипочем такого не допустил.

Он встал, сел к столу, уронил голову на скрещенные руки - в общем, жутко

распережи-вался.

Ластик подошел, не зная, чем его утешить.

Но утешать бывшего пионера не пришлось - через пару минут он распрямился, махнул

рукой.

- Ладно, чего теперь. Мы с тобой тут, а не там. Знаешь, чего я придумал? - Юрка

оживился.-Я вот скоро царем стану - фактически уже стал, так?

- Ну.

- Самодержавие это по-своему тоже неплохо. Если самодержец правильный. Делай, что

считаешь справедливым, и никто тебе слово поперек не скажет. Я на Руси такое общество хочу

построить - ого-го. Коммунизм, конечно, не получится, материально-техническая база слабая.

Blog

Борис Акунин Детская книга

Содержание