Allen Knechtschaffenen An alle Himmel schreib ich s an, die diesen Ball umspannen: Nicht der Tyran istein schimpflicher Mann, aber der Knecht des Tyrannen
| Вид материала | Документы |
Содержание«братья и сестры!» Берия делится властью |
- Конвенция между, 802.37kb.
- К. Г. Юнг о перерождении впервые напечатана как лекция, 1394.72kb.
- А. Л. Никифоров Чувственно-вербальное построение мира, 123.54kb.
- I конгресс коммунистического интернационала, 260.19kb.
- Dieter Bohlen. Nur die Harten kommen in den Garten! Der Weg zum Superstar, 539.96kb.
- Сухопутные войска Центральной группы войск Авторы: Алеш Готтмар и майор Др. Павел Минаржик,, 263.46kb.
- Урок круглый стол по теме «Охрана окружающей среды», 37.69kb.
- Звіт про роботу „Німецько-українського наукового Об’єднання ім. Ю. Блохина” (нуно), 208.12kb.
- И. Тихомиров Проблема и метод Кантовой критики познания, 785.5kb.
- Історія кафедри гістології та ембріології, 41.29kb.
«БРАТЬЯ И СЕСТРЫ!»
Когда 22 июня 1941 г. Гитлер напал на СССР, Сталин не изменил своих взглядов на народ. Оправившись от потрясения, нанесенного «коварностью» Гитлера, Сталин воззвал в эфире к народу, в первый и в последний раз, как христианин, к «братьям и сестрам». На самом деле никаких значительных изменений во взглядах ни у Сталина, ни у его палачей не произошло. Бериевско-меркуловский НКВД не переставал расстреливать этих братьев и сестер, включая тех, кого арестовали за антинемецкие высказывания. В защиту страны издавали нелепо жестокие приказы, чтобы солдаты не отступали и не сдавались, даже когда военная логика требовала такой тактики.
Зато, почти в одночасье, изменились воззрения советских народов. Немецкие бомбежки, истребительные отряды СС, сожженная дотла земля и всеобщий голод подавили страх перед партией и НКВД. Некоторые выражали отчаяние; Анна Ахматова во всеуслышание объявила: «Ненавижу Гитлера, ненавижу Сталина, ненавижу тех, кто кидает бомбы на Ленинград и на Берлин, всех, кто ведет эту войну, позорную, страшную». Некоторые почувствовали себя возвышенными страданием на справедливой войне. Пастернак в стихотворении «Страшная сказка» предупреждает, что «Не сможет позабыться страх, / Изборождавший лица», но уповает, как очень многие советские граждане, на то, что «Настанет новый, лучший век». В романе «Доктор Живаго» человек, отпущенный из ГУЛАГа в обреченный на верную смерть штрафной батальон, все-таки считает, что «война явилась очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления». Ольга Берггольц была в восторге:
гас смерть, как тень, тащилась по такими мы счастливыми бывали, такой свободой бурною дышали, что внуки позавидовали б нам. В грязи, во мраке, в голоде, в печали
За свободу речи людей все еще осуждал и на смерть — приговором ли к расстрелу, отправкой ли в штрафной батальон, — но страх рассеялся.
На самом деле война заставила Сталина пойти на уступки. Он очень скоро понял, что отпором блицкригу не может всецело руководить один человек и что надо дать генералам и полковникам право самим принимать решения. Пришлось смягчить отношение и к православной церкви. Нельзя было обороняться, а уж тем более выиграть войну без помощи ненавистных западных союзников. Наконец, даже Сталин время от времени вынужден был говорить правду, признавая, например, в приказе 28 июля 1942 г. всю безнадежность положения:
Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на во-\ сток [...]. У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба.
I Британские и американские офицеры ходили по улицам Москвы и северных портов, даже заводя знакомства с советскими офицерами и романы с советскими женщинами. Уинстон Черчилль подавил всю свою ненависть к большевикам и приветствовал Советский Союз, как небом ниспосланного союзника, первый луч надежды для осажденной Великобритании. (Правда, депутатам в Британии Черчилль-сказал, что если Гитлер объявит, что завоюет ад, то он, Черчилль, сразу заключит договор с сатаной.) Теперь немецкие самолеты уже не могли заправляться топливом из Баку, а немецкие войска, уже стоявшие на подходе к Англии, теперь шли на восток. Когда через шесть месяцев и Америка вступила в войну, Рузвельту не претило обнимать Сталина-союзника, который заставит японцев держать значительную часть своих военных сил на советской границе и этим облегчит задачу американских вооруженных сил. С таким же прагматизмом Сталин скрывал свое презрение к западным государственным деятелям и делал им те минимальные уступки, которые обеспечат СССР огромными партиями кожи, мяса, автомобилей, боеприпасов, колючей проволоки и информации и позволят Красной армии отразить немецкое наступление. Сталин больше не упоминал об англо-американской интервенции 1919 г., а американцы и британцы у себя глушили все разговоры о сталинских преступлениях против человечности.
Палачи Сталина перестали убивать профилактически, так как дело шло не только о народном, но и об их собственном выживании. Какое-то время они с энтузиазмом утоляли гнев Сталина и карали за поражения Красной армии тем, что расстреливали одного несчастного генерала за другим. Но через год как Сталин, так и его подручные поняли, что профессиональные военные, инженеры или администраторы слишком ценны, даже незаменимы (вопреки высказыванию вождя «Незаменимых нет!»), чтобы пускать их в расход. Кровь рядовых солдат и мирных граждан проливали невозбранно, но на войне палачи соблюдали в отношении к профессионалам перемирие.
БЕРИЯ ДЕЛИТСЯ ВЛАСТЬЮ
В 1941 г., еще до начала войны, Сталин начал по-новому манипулировать своими подручными. Уменьшилась опасность, что их арестуют и расстреляют, но они уже не могли быть уверены в долговечности своей власти. Сталин начал дробить полномочия, делить крупные наркоматы на более мелкие, произвольно кого-то приближать к себе, кого-то отдалять, возбуждая у своих подчиненных все больше взаимной зависти и мнительности. Можно приписать это новое поведение Сталина тому, что он почувствовал, как умственно и физически он устает: ему уже минуло шестьдесят два года, и он начал просчитываться чаще, чем когда-либо. Победа Красной армии над финнами больше походила на поражение, Гитлер сметал балканские государства, отрезая СССР от остального мира и угрожая самому существованию государства: все указывало на ошибки вождя. Он никому — даже себе, как он говорил Хрущеву, — не доверял, в каждом телохранителе или подопечном видел возможного убийцу. Еще усерднее, чем прежде, Сталин дублировал каналы информации и избегал вербализировать распоряжения, будь то на бумаге или устно. Безмолвно поднесенный ко рту кулак, поднятое бровей служили такого рода приказами, От которых потом можно было отречься. Для своих приспешников Сталин становился непредсказуемым, и они принимали оборонительные меры. Как и он, они долго колебались, не решаясь, какой избран, курс действий, и не пред принимали» ничего, чего нельзя было остановить или отменить. Они все меньше сотрудничали друг, с другом, но чаше друг за другом наблюдали. Распался даже давнишний внутренний кружок — Каганович, Ворошилов, Молотов.
Берия был лучше, чем кто-либо, одарен нужными качествами, чтобы справляться с дряхлеющим Сталиным. Но 3 февраля 1941 г. даже Берия был ошеломлен, когда немедленно после того, как Сталин назначил его генеральным комиссаром внутренних дел, вождь разделил эту империю надвое. Берия остался наркомвнуде-лом, но с довольно ограниченными обязанностями — в его ведение попали ГУЛАГ, пожарные и автоинспекция. Сталин создал отдельный Наркомат государственной безопасности и назначил его главой заместителя Берии Всеволода Меркулова; Берия мог считать решение Сталина предостережением против сосредоточения в своих руках лишней власти, но его положение было совсем не таким зловещим, как положение Ягоды или Ежова, лишившихся своего наркомата. Берия и Меркулов оставались старыми сообщниками и дорожили рабочими и личными отношениями.
Назначив Меркулова, Сталин продемонстрировал свою новую тактику. Отныне он будет бросать в банку по нескольку скорпионов и смотреть, кто кого съест. Другой бывший подручный Берии, Виктор Абакумов, заменил Меркулова в роли заместителя Берии; его вскоре назначили главой военной разведки. После войны были подброшены два скорпиона помельче из службы госбезопасности, Рухадзе и Рюмин, чтобы ограничить власть Берии, Меркулова и Абакумова.
Опыт с Ягодой научил Сталина, что единственный способ управлять тайной полицией — это назначить туда аутсайдера. Поэтому Сталин вдобавок назначил Льва Мехлиса, бывшего своего секретаря, а затем редактора «Правды», как самостоятельного координатора безопасности. И весь механизм партии и правительства Сталин отдал в капитальный ремонт. Политбюро стало вдруг мертвой буквой, а политические решения начал принимать Совет народных комиссаров. Когда началась война, власть перешла от Совнаркома к Государственному комитету обороны. В окружении Сталина главную роль играли не его сверстники, а более молодое поколение — Берия, Жданов, Маленков, Хрущев. (Единственным исключением был Молотов, еще не потерявший доверия у Сталина). Эти люди отличались и безмерным подобострастием, и еще более беспринципной враждебностью друг к другу, так что Сталин мог быть уверен в том, что они никогда не объединятся против него в заговоре. Кагановича Сталин отдалил от себя: теперь он наводил ужас на нефтяников и шахтеров и изредка пытался расстрелами поднимать мораль военных. Таким же образом Ворошилову поручили такие задачи, где его некомпетентность не могла сильно повредить.
Берия был так энергичен и деятелен, что обойтись без него было нельзя. Сталин шутя называл его «нашим Гиммлером», но он был еще и аналогом Альберта Шпеера, с удивительной изощренностью сохранившего промышленность в военных условиях. Подобно Кагановичу и Мехлису, Берия прибегал к расстрелу как к лучшему способу борьбы с колеблющимися, трусливыми или некомпетентными кадрами, но, в отличие от Кагановича и Мехлиса, Берия хорошо разбирался в военных и технических вопросах и умел ценить способности подопечных. К тому же Берия при сопротивлении или опасности не терял хладнокровия.
Меркулов, самый грамотный из энкавэдэшников, в течение всей войны руководил иностранной разведкой. Сын офицера и сам бывший подпоручик царской армии, Меркулов преподавал в тифлисской школе для слепых, откуда он в сентябре 1921 г. перешел в грузинскую ЧК. Он верно служил Берии до последнего часа. Ему была свойственна осторожность: когда бушевал террор, он потихоньку ушел из НКВД и служил в наркоматах торговли и транспорта. В сентябре 1938 г., когда Берия заманил Меркулова назад в НКВД, тому стало плохо при виде физических пыток. Берия дразнил его «теоретиком».
Меркулов, преодолев человеческую слабость, исправно выполнял долг: он организовал убийства поляков в Катыни, Осташкове и Смоленске и летом 1940 г. поехал анонимно в Ригу для чистки латышской буржуазии. Назначенный комиссаром госбезопасности, Меркулов должен был восстановить иностранную разведку, почти уничтоженную Ежовым, и успокоить горсточку до смерти напуганных разведчиков, которые боялись передавать Сталину неприятные сведения. Но даже после назначения Меркулова лучшим советским шпионам, даже таким, как Рихард Зорге, не верили1. В Берлине двое из приближенных Берии свили себе гнездо:
Амаяк Кобулов, младший брат Богдана, был в сентябре 1939 г. назначенпервым секретарем посольства и разведчиком, а Деканозов, все лето 1940 п терроризировавший Литву, стал с ноября 1940 г. послом. Ни Кобулов, ни Деканозов не владели немецким языком, Немецкое министерство иностранных дел не знало, смеяться или обижаться на то, что Москва прислала такого физического и умственного карлика, как Деканозов, в обмен на графа Шуленбург изысканного немецкого посла в Москве. Амаяк Кобулов был, однако, столь же обаятелен, сколь глуп, и оказался идеальным каналом нацистской дезинформации. 25 мая 1941 г. Меркулов передал Сталину то совершенно секретное сообщение, которое так желал услышать вождь (и которое пришло от Кобулова):
| Война между Советским Союзом и Германией маловероятна]:]; Германские военные силы, собранные на границе, должны показан Советскому Союзу решимость действовать, если ее к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин станет в связи с этим более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное, даст побольше товаров, особенно нефти2.
В ноябре 1940 г. Сталин послал Молотова в Берлин, чтобы договориться об условиях, по которым СССР мог стать союзником Германии, Италии и Японии; но переговоры зашли в тупик, так как Молотов настаивал на том, чтобы Иран и запад Индии вошли в сферу советского влияния. Сталин, может быть, считал, что СССР был вне опасности, поскольку Гитлер был не прочь отдать Советскому Союзу часть Британской империи. Даже тогда, когда весной 1941 г. Гитлер вдруг напал на Югославию, Сталин не высказал признаков тревоги.
Сам Берия только довел до конца разрушение разведки Красной армии, начатое Ежовым: всех в чине полковника или выше он расстрелял. Осталось три-четыре майора, уцелевших благодаря своим русским фамилиям и полному незнанию иностранных языков. Такая разведка судила о намерениях Гитлера по сплетням, переданным военными атташе Румынии или Болгарии, или по подслушанным пьяным разговорам офицеров СС. Они не сделали никаких выводов даже тогда, когда немецкие дипломаты в Москве начали отправлять домой жен и детей. Советские разведчики грубо ошиблись, подсчитывая численность немецких войск на границе: они доложили, что там стояло 40% всей армии, а на самом деле уже собралось 62% всех гитлеровских сил. Генерал-лейтенант Голиков, которого назначили начальником военной разведки, старался не сомневаться в мирном будущем: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весною этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки»3.
Всеволод Меркулов оказался достаточно умен, чтобы с началом войны заняться воровством у чужой разведки; он поручил Науму Эйтингону поддерживать связи с пятью британскими предателями — Бёрджессом, Маклейном, Филби, Блэнтом и Кернкроссом, служившими в британской разведке. Так как с помощью польских беженцев британцам удалось раскусить немецкий шифр «Энигма», Филби и другие передавали Меркулову информацию, которую британские власти скрывали от советских союзников, о немецких вооружениях и передвижениях. У СССР были свои шпионы в Германии, но ими фактически пренебрегали и так небрежно с ними работали, что гестапо без труда всех переловило. К несчастью, Сталин был столь высокого мнения о своих аналитических способностях, что требовал «сырую» информацию и не допускал, чтобы профессионалы ее толковали4.
Меркулов даже в должности наркома госбезопасности занимался творчеством. Он уже издал брошюру «Берия, верный сын партии Ленина — Сталина». Под звучным псевдонимом Всеволод Рокк Меркулов написал и поставил пьесу «Инженер Сергеев». Пьесу смотрели по всему СССР с 1942 по 1944 г. В период немецкого наступления инженер Сергеев должен взорвать электростанцию, которую он сам построил. Немецкие агенты, бывший кулак, белогвардеец и балтийский немец, пытаются помешать ему, но с помощью энкавэдэшника Сергееву удается взорвать станцию и убить не только себя, но и всех врагов.
После Хиросимы, когда Сталин понял, что без своей атомной бомбы СССР не ответить на вызов США, Меркулов достиг апогея карьеры. Образованный физик, он один в Наркомате госбезопасности понимал, какие вопросы надо задавать шпионам в Великобритании и Америке. До 1945 г., однако, Меркулов занимался традиционными задачами образованного энкавэдэшника: он докладывал Сталину подслушанные разговоры писателей и кинорежиссеров. Интеллигенты становились во время войны все смелее и откровеннее, поскольку их лелеяли и показывали, что государство и народ ими дорожат. Когда наступит другое время и Сталин с Ждановым загонят интеллигентов назад в клетку, компромат, собранный Меркуловым, весьма пригодится.
Более серьезным противовесом Берии оказался Виктор Абакумов. Не получивший никакого образования, Абакумов держал себя патрицием, не уступая в этом Меркулову, но был жесток, труб и хитер5. Кроме профессии Абакумова интересовали только женщины и роскошь. В начале его карьеры Абакумова называли «фокстроттером» и в 1934 г. его чуть не уволили, когда поймали на том, что он уводил своих партнерш с танцев на квартиры ОГПУ не только чтобы заниматься любовью, но чтобы готовить доносы на тех, кого он хотел арестовать. На какое-то время его понизили, и он стал конвоиром в ГУЛАКФизическая сила Абакумова и его любовь к делу» однако, привлекли внимание Богдана Кобу-лова, который уговорил Берию назначить Абакумова главой НКВД в Ростове-на-Дону. В феврале 1941 г., когда разделили империю Берии, Сталин выдвинул Абакумова на роль второго человека в НКВД.
Вначале Абакумову поручили пограничников, пожарных и милицию, но как только вспыхнула война, Сталин назначил Абакумова главой военной контрразведки, и в этой области он проявил все свои способности. В обход Берии он подчинялся непосредственно Сталину. Весной 1943 г., когда стало ясно, что немецкое наступление захлебнулось, контрразведка стала еще более мощной силой. Абакумов стал фактически заместителем Сталина, наркома обороны и Верховного главнокомандующего. Абакумовскую организацию, СМЕРШ (от «Смерть шпионам»), боялись еще больше, чем бериевского НКВД. У СМЕРШа было тринадцать отделов7: он надзирал над армейским штабом и всеми Вооруженными силами; преследовал и казнил дезертиров и членовредителей; заведовал заградительными отрядами, которые пулям и останавливали отступающих солдат; управлял полевыми больницами и снабжением; вербовал на освобожденных территориях возможных коллаборационистов; наблюдал за всеми контактами с союзниками или с врагом. СМЕРШ наводил террор на армию и на всех, кто жил в зоне боевых действий. Он выжимал из немецких военнопленных все, что мог. Из-за СМЕРШа русские предпочитали отступлению смерть в бою, а немцы охотнее умирали, чем сдавались в плен. Люди СМЕРШа были большей частью такими же агрессивными и невежественными, как Абакумов, и они расстреливали и вешали многих верных и способных офицеров и рядовых.
Абакумов занимал здание напротив Лубянки и часто проходил соседними улицами, барственно раздавая нищим старушкам по сторублевке. Как и Берия, он умел снискать доверие своих подчиненных, которые считали его справедливым, даже милосердным. В 1945 г. Сталин включил Абакумова в комиссию по подготовке Нюрнбергского процесса над немецкими военными преступниками. Наследующий год Абакумов сменил Меркулова и следующие пять лет занимал пост наркома госбезопасности. Берия уже не соперничал с Абакумовым, так как создание советской атомной бомбы потребовало всей его энергии. Несмотря на свободу действий и природную беспощадность, Абакумов в конце концов не оправдает сталинского доверия — и это несмотря на две большие чистки и бесчисленные убийства в интересах Сталина.
Красная армия боялась не только немцев и СМЕРШа: военная коллегия Советского верховного суда стала ездить по всем фронтам, устраивая полевые суды и вынося смертные приговоры по самым мелким делам8. Главным судьей был заместитель Ульриха; И. О. Матулевич} который вместе со своими подчиненными уже был закален террором 1937-1938 гг.; теперь они писали на бланках из тонкой сигаретной бумаги тысячи смертных приговоров. Стоило солдату просто похвалить дизайн немецкого самолета или поднять немецкую листовку, чтобы сделать самокрутку, стоило фельдшерице забинтовать раненого немца — и Матулевич расстреливал. Солдаты под огнем переносили такой ад, что они часто относились к расстрелу с безразличием, даже с облегчением: поэтому 19 апреля 1943 г. Сталин взял пример с немцев и ввел смертную казнь через публичное повешение: «Расстрел отменяется из-за мягкости этого наказания». Повешение привело к зрелищам, отвращавшим даже Матулевича: нищие граждане сдирали с повешенных одежду. Но публичное повешение так понравилось Сталину, что до 1948 г. СМЕРШ продолжал вешать и немцев, и советских пособников даже на центральных площадях Ленинграда.
Льва Мехлиса, самого злобного скорпиона в сталинской коллекции, армия возненавидела еще больше, чем Берию, Абакумова или Матулевича. Сталин познакомился с Мехлисом еще в Гражданскую войну; Мехлис тогда служил комиссаром и ненавидел бывших царских офицеров так же глубоко, как и Сталин. В Крыму Мехлис помогал Розалии Землячке убивать царских офицеров, сдавшихся в плен9. Потом Мехлис работал под руководством Сталина сначала в Рабоче-крестьянской инспекции, а потом вместе с Бажановым
и Товстухой в секретариате вождя. В 1926 г. Мехлис учился с Ежовым в Коммунистической академии, где он на какое-то время стал бухаринцем, а потом донес на своих преподавателей за их «правый» уклон. Он получил достаточное образование, чтобы его назначили в 1931 г. редактором «Правды», которую он превратил в рупор Сталина. Мехлис получал компромат от Сталина на партийнвд руководителей, которых он тут же громил в газете — прежде чем Ежов их успевал арестовать. Семь лет подряд Мехлис проводил каждый день в редакции, привлекая к сотрудничеству таких популярных писателей, как Михаил Кольцов.
Из новых членов, введенных ЦК в 1937 г., Мехлис оказался единственным, который пережил ежовигину. В декабре 1937 г., подготавливая чистку Красной армии, Сталин назначил Мехлиса главой политического Управления армии. Мехлис объездил всю Сибирь, отбирая на уничтожение офицеров и политических комиссаров10.
Везде, куда ни приезжал Мехлис, случались повальные самоубийства: в 1940 г. больше тысячи красноармейцев покончили с собой «из страха, что [их] привлекут к ответственности». Мехлис докладывал прямо Сталину, минуя Ворошилова. Офицеры ненавидели его разгромы и доносы, хотя они и признавали за ним личную храбрость. Как и Ворошилов, Мехлис верил, что пуля его не берет, и заставлял политических комиссаров агитировать и пропагандировать на фронте, а не в тылу. К лету 1940 г., однако, Сталину показалось, что армия достаточно много претерпела от Мехлйса, ион создал для своего подручного новый наркомат — государственного контроля, который должен был так запугать огромную советскую бюрократию (в три раза большую, чем Красная армия)., чтобы та хотя бы по видимости стала честнее, эффективнее и бережливее, Вместе с Маленковым Мехлис собрал свою собственную армию из 4500 инспекторов. Через год, когда война уже разразилась, Мех-лис мог задерживать или запрещать любые расходы или планы во всех сорока шести других наркоматах.
Восстанавливая военную разведку, которую он сам помогал разрушить, Мехлис подыскал, большей частькшз своего собственного вуза, Института красной профессуры, несколько тысяч человек вроде него самого. Они работали политкомиссарами и вновь вводили старую двойную систему командования, политического н военного, которая так мешала принятию решений в бою. Через два года Сталину и Мехлису пришлось отменить политическую опеку над военными.