Вниманию оптовых покупателей

Вид материалаДокументы

Содержание


И честь, и бремя
Работа ангелов
Приносящий плохие вести
Святилище ковчега
Подобный материал:
1   ...   38   39   40   41   42   43   44   45   46

Через некоторое время из своей комнаты появился Эд с затуманенным взором, прижимая к уху приемничек.

- Война не началась? - крикнул я.

- Нет, пока не началась. Срок истек, но пока что нет сообщений о военных действиях. Как насчет чайку? Или кофе? Хорошо бы кофе. Да и завтрак не помешал бы. Есть тут что-нибудь?

Пока обслуживали Эда, появился и Хагос - правда, не из своей комнаты. Он явно побывал уже в городе, ибо за ним следовал благообразный бородатый старик в ниспадающей свободными складками одежде.

- Это мой отец, - объяснил представитель НФОТ и любезно познакомил нас. - Он священник в церкви Святой Марии Сионской. Я сообщил ему о вашем интересе к ковчегу завета, и он пожелал встретиться с вами.

И ЧЕСТЬ, И БРЕМЯ

Я, разумеется, рассказывал Хагосу о своем поиске несколько раз за время нашего долгого путешествия из Хартума, поскольку еще перед отъездом узнал, что он родом из Аксума, но мне и в голову не приходило, что он както связан с церковью, не говоря уж о том, что его отец - священник. Если бы я это знал, то, возможно, был бы более сдержанным в своих высказываниях, а возможно, и нет. Хагос понравился мне с самого начала, и не хотелось ничего скрывать от него.

Таким образом, я лишился фактора внезапности - и не из-за чьих-либо проделок или интриг, а по чистой случайности. Поэтому я решил, что нет смысла скрывать свои намерения и действовать методами "плаща и кинжала". Лучше выложить все карты на стол и смириться с последствиями, будь они позитивными или негативными.

У нас состоялся долгий разговор с отцом Хагоса, заинтригованным, похоже, тем, что иностранец проделал такой долгий путь в надежде увидеть ковчег завета.

- Так увижу я его? - спросил я. - Во время церемоний Тимката? На них выносят подлинный ковчег или копию?

Хагос перевел мои вопросы. Наступило напряженное молчание, которое нарушил старый священник:

- Я не уполномочен говорить по таким вопросам. Вам следует побеседовать с моим начальством.

--Но ответ вам известен? Или нет?

- Я не уполномочен говорить. Это не входит в мои обязанности. -

- В чьи же обязанности это входит?

- Прежде всего вам следует встретиться с Небураэдом - самым старшим из аксумских священников. Без его благословения вам ничего не удастся добиться. Если он даст разрешение, тогда вы сможете поговорить с хранителем ковчега...

- Я бывал здесь раньше, - прервал я его, - в 1983 году, и познакомился тогда с хранителем. Он еще жив, не знаете? Или его уже кто-то сменил?

- Тот, о ком вы говорите, к сожалению, умер. Он был очень стар. Он назвал своего преемника, который и сейчас на этом посту.

- И он постоянно находится в приделе, где хранится ковчег?

- Такова его обязанность - никогда не оставлять ковчег. Знаете ли вы, что его предшественник, тот, с которым вы познакомились, попытался убежать, узнав о своем назначении?

- Нет, - ответил я. - Я этого не знал.

- Да, он бежал из Аксума в горы. За ним послали других монахов. Когда его привели, он все еще хотел убежать. Пришлось держать его в приделе на цепи много месяцев, пока он не смирился наконец со своей судьбой.

- На цепи, вы сказали?

- Да, на цепи внутри придела.

- Меня это удивляет.

- Почему?

- Потому что выходит, что он действительно не желал этой должности. Я-то полагал, что быть хранителем ковчега - это большая честь.

- Честь? Да, конечно. Но это еще и тяжкое бремя.

После занятия поста избранный монах уже не знает жизни без ковчега. Он живет только, чтобы обслуживать его, зажигать фимиам вокруг него, постоянно находиться перед ним.

- А что происходит, когда ковчег выносят из часовни, например, во время Тимката? Хранитель сопровождает его?

- Он обязан находиться рядом с ним в любое время.

Но об этом вам лучше поговорить с другими. Я не уполномочен...

Я. задал еще несколько вопросов о ковчеге, но на.все старик отвечал одинаково: такие вопросы не входят в его компетенцию, он не может ничего сказать, мне следует говорить со старшими. И все же он сообщил мне одну интересную подробность: незадолго до захвата Аксума НФОТом в город явились правительственные чиновники и попытались изъять реликвию.

- Каким образом? - поинтересовался я. - В смысле, что именно они сделали? Попытались войти в придел?

- Не сразу. Они старались убедить нас, что ковчег должен быть увезен в Аддис-Абебу. Говорили, что скоро здесь будут бои и что там он будет в большей безопасности.

- 'И что дальше?

- Когда они попытались применить силу, мы оказали сопротивление. Они вызвали солдат, но мы все равно

сопротивлялись. Весь город узнал о том, что они пытаются сделать, и устроил демонстрации на улицах. Так что они вернулись в Аддис-Абебу с пустыми руками. Вскоре, слава Богу, город был освобожден.

Я понимал, что отец партизана, скорее всего, благосклонно относится к НФОТ. Тем не менее я спросил:

- После ухода правительственных войск... дела местного духовенства пошли лучше или хуже?

- Определенно лучше. В церквах на самом деле все очень хорошо. Мы идем молиться в церкви, когда пожелаем, будь то днем, ночью или вечером. Раньше же, при правительстве, из-за установленного комендантского часа нам не разрешалось по ночам посещать церкви или возвращаться из церкви домой. Когда мы выходили из церкви просто подышать свежим воздухом, они нас забирали в тюрьму. Сейчас же нам нечего бояться. Мы можем спокойно спать дома, ходить в церковь каждый день, как и все обычные люди, и чувствовать себя в полной безопасности. Нам уже незачем проводить ночь в церкви из опасения, что нас могут задержать, когда мы возвращаемся домой. При прежнем режиме мы никогда не расслаблялись, отправляя службы. Постоянно присутствовал страх из-за незнания того, что может случиться с нами и с церковью. Сейчас мы совершенно спокойно отправляем наши службы.

КРУА ПАТЭ

Отец Хагоса ушел, пообещав организовать для нас встречу с Небура-эдом - главным священником церкви Святой Марии Сионской. Он не советовал мне даже пытаться вступить в контакт с хранителем ковчега до этой встречи:

- Это произведет неприятное впечатление. Все нужно делать должным образом.

Хотя такая стратегия была, на мой взгляд, чревата потенциальными трудностями, я все же понимал, что у меня просто нет иного выхода, и оставалось только согласиться с такой постановкой вопроса. Поэтому я решил, что в ожидании встречи с Небура-эдом займусь разведкой мест археологических раскопок, которые я осмот

рел лишь поверхностно в 1983 году, и других мест, которых вообще еще не видел.

Я припомнил, что на поверхности скалы вблизи от карьеров, где вырубались знаменитые стелы Аксума, еще в дохристианские времена была вырезана львица. В 1983 году это резное изображение было недоступно, поскольку находилось в контролируемом повстанцами районе. Теперь же появилась возможность увидеть его.

Пока Эд с другим представителем НФОТ отправился на съемки репортажа для Четвертого канала, я уговорил Хагоса отвезти меня на "лендкруизере" в карьер. Это было рискованным предприятием из-за опасности воздушного налета. Нам предстояло проехать всего лишь пять километров, а для машины можно будет найти укрытие.

Из города мы выехали через месторасположение так называемого дворца царицы Савской и вскоре добрались до усеянного скалами склона холма. Машину оставили в лощине, накрыв ее камуфляжной сеткой, и стали подниматься по каменистой осыпи.

- Как вы думаете, есть шанс уговорить духовенство пустить меня в святилище, чтобы посмотреть ковчег? - спросил я по дороге.

- О... Они вам этого не позволят, - без колебания ответил Хагос. - Такая возможность у -вас будет только во время Тимката.

- Вы полагаете, они действительно выносят ковчег во время Тимката? Или используют копию?

- Не знаю, - пожимает плечами Хагос. - В детстве я верил, как и все мои друзья, что на Тимкат выносят подлинный ковчег а не копию. Мы никогда не сомневались в этом. Но сейчас я уже не так уверен в этом.

- Почему?

- Это кажется нелогичным:

Хагоса не удалось разговорить, и следующие пятнадцать минут мы напряженно продолжали восхождение в полном молчании. Затем Хагос указал на гигантский валун и сказал:

- Вот ваша львица.

Я заметил, что он слегка прихрамывает, и спросил:

- Что у вас с ногой? Растянули?

"- Нет, мне ее когда-то прострелили.

- А, понятно.

- Это случилось несколько лет назад в бою с правительственными войсками. Пуля попала в голень и раздро

била кость. С тех пор я ограниченно годен для военной службы.

Мы добрались тем временем до валуна, и Хагос подвел меня к его боку. Несмотря на глубокую тень, я разглядел гигантский силуэт прыгающей львицы, выполненный р форме барельефа. Он уже пострадал от эрозии и тем не менее не утратил живости в изображении свирепой силы и гибкой грации.

Посетивший Аксум в XIX веке английский путешественник и археолог-любитель Теодор Бент также осматривал, как мне было известно, это резное изображение, описав его впоследствии как "весьма выразительное произведение искусства, размером в 10 футов 8 дюймов от носа до кончика хвоста. Восхитительно изображено движение, а изгиб задних ног свидетельствует о том, что художник прекрасно знал свой материал". Затем Бент добавляет: "В нескольких дюймах от носа львицы вырезан круглый диск с лучами, призванный, видимо, изображать солнце".

И вот я рассматриваю "круглый диск с лучами", который оказался состоящим из двух пар эллиптических врезок на голой поверхности скалы. Если эти врезки поместить на циферблате часов, тогда верхняя пара указывала бы соответственно на 10 и 2 часа, а нижняя - на 4 и на 8 часов. Мне стало понятно толкование Бентом -рисунка: с первого взгляда он действительно выглядел как серия спиц - или лучей, - выходящих из центра в форме диска.

Но это было далеко не так на самом деле. Описанный путешественником "круглый диск" - всего лишь иллюзия. Если бы он попытался завершить рисунок, намеченный промежутками между эллиптическими врезами, то обнаружил бы, что это изображение вовсе не солнца, а круа патэ, с плечами, расширяющимися из центра вовне - иными словами, идеального креста тамплиеров.

- Хагос, - проговорил я, - мне это только видится, или перед нами крест?

Задавая вопрос, я пробежался пальцем по очертаниям рисунка, сразу ставшего очевидным для меня.

- Это крест, - подтвердил офицер НФОТ.

- Но ему здесь не место. Львица определенно дохристианского происхождения. Как же рядом с ней оказался христианский символ?

- кто знает! Может, кто-нибудь добавил его позже?

Кресты, подобные этому, можно видеть и на месте дворца царя Калеба.

- Если вы не возражаете, я бы с удовольствием поехал посмотреть их.

РАБОТА АНГЕЛОВ

В 1983 году я уже посещал дворец Калеба и знал, что его развалины датируются VI веком н.э. - началом христианской эры в Аксуме. Я помнил, что речь идет о крепости на вершине холма с глубокими темницами и камерами под ней'. Но не помнил, чтобы видел там какиелибо кресты.

Возвращаясь в город, я предвкушал предстоящий осмотр этого дворца. В 1983 году тамплиеры не имели для меня никакого значения. Но недавние исследования показали, что некий контингент рыцарей вполне мог прибыть из Иерусалима в Эфиопию в поисках ковчега завета во времена царя Лалибелы (1185-1211 гг. н.э.)* и служить позже носильщиками самого ковчега2. Читатель припомнит, что я нашел нечто похожее на убедительное подтверждение этой теории в описании очевидца - армянского географа XIII века Абу Салиха, описании, утверждавшем, что в Аксуме ковчег носили люди "с белыми и румяными лицами и рыжими волосами"3.

Если они действительно были тамплиерами, в чем я почти не сомневался, тогда резонно предположить, что они оставили память о своем ордене в Аксуме. Также представлялось возможным, что и неуместный круа патэ на скале рядом с изображением львицы был оставлен тамплиером.

Особый рисунок креста, как я прекрасно знал, не был ни обычным, ни популярным в Эфиопии: за многие годы путешествий по этой стране я видел его в одномединственном месте - на потолке вырубленной из скалы церкви Бета Мариам в городе Лалибела, бывшей столице того самого царя, который, как я считал, и привел тамплиеров, в Эфиопию4. Только что я нашел еще один круа патэ в пригороде Аксума, и, если Хагос прав, мне предстояло увидеть еще несколько в руинах дворца царя Ка

леба, который вполне мог еще оыть ооитаемым в тринадцатом столетии.

Проехав мимо лужайки, на которой установлено большинство аксумских стел, мы обогнули огромный древний резервуар, известный под названием "Май Шум". По местному преданию, вспомнил я, это был бассейн царицы Савской. С приходом христианства он стал использоваться для любопытных обрядов крещения, связанных с Тимкатом. Сюда через два дня предположительно принесут ковчег в крестном ходе, означающем начало церемоний, которые я и приехал посмотреть.

Оставив позади Май Шум, мы поднялись на машине по пути по крутой и разбитой тропе, ведущей ко дворцу царя Калеба, и закончили восхождение пешком, закамуфлировав прежде машину. Хагос провел меня внутрь .развалин и, покопавшись в кучах булыжников, воскликнул:

- Вот он! Думаю, это то, что вы хотели увидеть.

Я поспешил к нему и увидел, что он извлек из кучи каменный блок песочного цвета около двух футов в длину и ширину и шести дюймов в толщину. В нем были вырезаны четыре эллиптических отверстия той же формы и расположения, что и эллиптические врезы около изображения львицы. Однако в данном случае отверстия насквозь прорезали камень и не оставляли сомнений относительно формы - еще один идеальный крест тамплиеров.

- В детстве, - задумчиво проговорил Хагос, - мы с друзьями часто играли здесь. В те дни здесь валялось множество таких каменных блоков. Боюсь, остальные забрали отсюда.

- Куда могли их забрать?

-. Горожане постоянно используют камни из развалин для строительства и ремонта своих домов. Нам повезло, что мы нашли этот неповрежденный блок... В подвалах дворца можно найти такие же кресты.

Мы спустились по пролету лестницы в темницы, которые я уже видел в 1983 году. Во время того посещения мне показывали с помощью фонарика пустые каменные кофры, в которых, как считали жители Аксума, когдато хранились огромные богатства в виде золота и жемчуга. Сейчас, воспользовавшись спичками, Хагос показал мне крест тамплиеров, вырезанный на краю одного из кофров.

- Откуда вы знали, что он здесь? - в изумлении спросил я.

- Да в Аксуме все знают об этом. Как я говорил, в детстве мы часто играли в этих развалинах.

Затем Хагос провел меня в следующую темницу, зажег спичку и показал мне еще два креста тамплиеров - один, грубо изображенный на дальней стене, и другой, искусно выполненный высоко на более длинной боковой стене.

Я пялился на эти кресты, погруженный в глубокие размышления. Понимая, что, вероятно, никогда не смогу доказать свою гипотезу археологам и историкам, в душе я все же был уверен в том, что тамплиеры действительно побывали здесь. Круа патэ был их характерной эмблемой, которую они носили на своих щитах и туниках. Со всем тем, что я узнал о тамплиерах, вполне согласовывалась и возможность появления кое-кого из них здесь, в этих темницах, для того чтобы оставить свою эмблему на стенах - то ли как головоломку, то ли как знак, который озадачил бы грядущие поколения.

- Есть ли какие-либо предания о тех, - поинтересовался я, - кто вырезал здесь эти кресты?

- Кое-кто из горожан утверждает, что это работа ангелов, - ответил представитель НФОТ, - но это, конечно, абсурд.

ПРИНОСЯЩИЙ ПЛОХИЕ ВЕСТИ

От отца Хагоса я ничего не слышал до наступления ночи, а услышанные мной новости оказались плохими.

Он пришел в маленький домик для гостей в начале восьмого и сообщил, что Небура-эда нет в городе.

Моя первая реакция, которую я не решился озвучить, - неверие в самую вероятность того, что главный священник церкви Святой Марии Сионской мог отсутствовать в это время года. С Тимкатом на носу его присутствие в Аксуме наверняка было необходимым.

- Какая жалость! - сказал я. - Куда же он делся?

- Он поехал в Асмэру... проконсультироваться.

- Но Асмэра же в руках правительства. Как мог он поехать туда?

- Небура-эд может поехать куда угодно.

- Он вернется до начала 7'имката?

- Мне сказали, что он вернется через несколько дней.

В церемониях Тимката его заменит помощник.

- А как это скажется на моей работе? Можно ли мне, например, побеседовать с хранителем ковчега? Мне нужно задать ему множество вопросов.

- Без разрешения Небура-эда вы ничего не сможете сделать.

Отец Хагоса был лишь невинным вестником, так что у меня не было ни оснований, ни права сердиться на него. Тем не менее представлялось очевидным, что только что переданная им информация - это часть стратегии, призванной помешать мне узнать что-либо о кбвчеге. Даже оставаясь любезными и дружелюбными по отношению ко мне в личном плане, монахи и священники Аксума явно не желали помочь моей работе без разрешения Небура-эда. А он, к сожалению, отсутствовал. Следовательно, я не мог получить его разрешение. Следовательно, я не смогу узнать ничего путного у кого бы то ни было, как сделать что-либо из того, ради чего приехал сюда за тысячи миль. Таким вот классически абиссинским образом меня нейтрализуют, и при этом никому не придется отказывать мне ни в чем. Духовникам нет нужды быть грубыми со мной - им достаточно лишь пожимать плечами и говорить мне с глубоким сожалением, что то или иное нельзя сделать без санкции Небура-эда и что они сами не уполномочены говорить по тому или иному вопросу.

- Есть ли какая-нибудь возможность, - спросил я, - сообщить Небура-эду о моей работе?

- Пока он в Асмэре? - Отец Хагоса рассмеялся. - Невозможно.

- 0'кей. Что вы скажете мне о помощнике главного священника? Он не может дать нужное мне разрешение?

- Думаю, нет. Чтобы дать вам разрешение, ему сначала нужно получить разрешение Небура-эда.

- Иными словами, он должен получить разрешение на то, чтобы дать разрешение?

- Точно.

- Но нельзя ли все же попытаться? Могу я встретиться с помощником и объяснить ему, почему я здесь?

Кто знает? Может, он даже согласится помочь мне?

Г

- Может быть, - ответил отец Хагоса. - Во всяком случае я поговорю с помощником сегодня ночью и сообщу вам завтра его ответ.

СВЯТИЛИЩЕ КОВЧЕГА

На следующий день - 17 января - мы встали еще до рассвета. Эд собирался заснять ряд общих планов на восходе солнца, и Хагос подсказал, что вершина одного из скалистых холмов за городом послужит удобной точкой для съемки.

Поэтому мы встали уже в половине пятого утра, подняли с постели нашего водителя Тесфайе, спавшего с местной проституткой почти постоянно со времени нашего прибытия в Аксум. Еще до пяти мы выехали, выставив в окошко антенну коротковолнового приемника Эда. Слышимость была плохая из-за статических разрядов. Тем не менее мы ухитрились разобрать в новостной программе, что в Персидском заливе в конце концов разразилась война, что американские бомбардировщики сделали за ночь сотни самолето-вылетов на Багдад, причинив огромные разрушения. Иракские же ВВС вроде бы не смогли поднять в воздух ни одного истребителя.

- Похоже, что все уже кончено, - с удовлетворением в голосе прокомментировал это сообщение Эд.

- Сомневаюсь в этом,- сказал Хагос. - Подождем и увидим.

Мы помолчали некоторое время, слушая новые сообщения, пока Тесфайе вел джип по крутой дороге к вершине холма. Небо все еще оставалось почти полностью темным, и водитель, наверное, еще мысленно видел оставленные позади наслаждения, так как однажды он едва не перевернул машину, а в другой раз чуть не свалился в пропасть с края небольшого утеса.

Мы с Эдом и Хагосом правильно поняли этот намек и поспешили выбраться из машины. Оставив Тесфайе развлекаться с маскировочной сеткой, мы пешком поднялись на вершину.

То была короткая прогулка по старому полю боя.

- Здесь укрепились остатки аксумского гарнизона, когда мы отвоевали у них город, - сообщил Хагос. -

Это были крутые парни из семнадцатой дивизии, но через восемь часов мы разбили их окончательно.

Вокруг было множество разбитых .армейских грузовиков, сожженных бронетранспортеров и подбитых танков.

Всходило солнце, и под ногами я разглядел массу неиспользованных боеприпасов. Повсюду валялись стреляные гильзы и осколки шрапнели. Было там и несколько восьмидесятимиллиметровых минометных снарядов, проржавевших, но не разорвавшихся, о которых никто не позаботился.

В конце концов мы добрались до вершины, увенчанной разбитым и почерневшим остовом барака. И вот я стою под малиновым утренним небом и мрачно взираю на раскинувшийся внизу, город.

За моей спиной возвышались развалины здания. Его гофрированная алюминиевая крыша, частично оставшаяся неповрежденной, жутко скрипела и визжала под холодным утренним ветром. На земле под моими ногами валялась солдатская каска, разбитая на уровне брови неизвестным снарядом. Чуть дальше, в воронке, виднелся полусгнивший солдатский ботинок.

Стало заметно светлее, и далеко внизу я разглядел сад в центре Аксума, где находилась основная масса гигантских стел. Дальше за пустынной площадью, в изолированном месте возвышались зубчатые стены и башни великолепной церкви Святой Марии Сионской. А рядом с этим внушительным зданием стояла, окруженная колючей проволокой, приземистая серая гранитная часовня без окон, с куполом зеленой меди. Это и есть святилище ковчега, близкое и одновременно далекое, доступное и одновременно недоступное. В нем покоится ответ на все мои вопросы, подтверждение или опровержение всей моей работы. И я взирал на нее с жаждой и уважением, с надеждой и волнением, с нетерпением и одновременно с неуверенностью.