Дмитрий Сергееевич Мережковский. Петр и Алексей Дмитрий Сергееевич Мережковский. Антихрист ocr: Tamuh книга

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 47

Но отцы приставали к нему все яростнее - "яко коз-

лы, на него пырскали".

- Чего молчишь? Аль оглох? Затыкаешь уши свои,

яKо аспид глухий!

- Зашибся и вознесся, яко гордый Фараон!

- Не захотел с отцами в совете быть, всех возгну-

шался, рассек любовь отеческую!

- Мятежник и смутитель христианский!

- Чего лезете?-не выдержав, наконец, огрызнулся

Иерофей, отступая незаметно к дверям боковуши.-

не находите! Не вам за меня отвечать. Спасусь ли, аль

не спасусь, вам какое дело? Вы себе живите, а мы себе.

Нам с вами не сообщно. Пожалуйте, не находите!

О. Пров, седой, как лунь, но еще крепкий и кряжи-

стый старик, махал перед самым носом о. Иерофея вязовою

дубиною.

- Еретичище безумный! Как такою дубиною судия

радской да станет тя по бокам похаживать, так ты ска-

жешь едину у себя веру, трисущную, либо единосущную.

Что стало тебе на воле, так и бредишь, что хошь...

- Мир вам, братья о Христе!- раздался голос тихий,

такой не похожий на другие голоса, что его услышали.

то говорил схимник о. Мисаил, пришедший из дальней

пустыни, великий подвижник - "летами млад, но ум столе-

ний".-Что се будет, родимые батюшки? Не диавол ли вою-

ет вас и распаляет мятежом братоубийственным ? И никто

не ищет воды живой, дабы пламень сатанинский угасить,

Но всяк ищет смолы, изгребия и тростия сухого на распале-

ние горшее. Ей, отцы, не слыхал я и в никонианах такого

братоненавидения! И ежели они про то уведают и начнут

нас паки мучить и убивать, то уже неповинны будут пред

Богом, и нам те муки начало болезням будут вечных мук.

Все замолчали, как будто вдруг опомнились.

О. Мисаил стал на колени и поклонился в ноги спер-

ва всему сходу, потом отдельно о. Иерофею.

- Простите, отцы! Прости, Иерофеюшка, братец милень-

кий! Велика премудрость твоя, огненный в тебе ум. Поми-

луй же нас, убогих, отложи письма спорные, сотвори любовь!

Он встал и хотел обнять Иерофея. Но тот не позво-

лил, сам опустился на колени и поклонился в ноги о. Ми-

саилу.

- Прости, отче! Я-кто? Мертвый пес. И как могу

разуметь выше собора вашего священного? Ты говоришь,

Евгиенный во мне ум. Ей, тщету наводишь душе моей! Я--

человек, равный роду, живущему в тинах кальных, их

же лягушками зовут. Яко свиния от рожец, наполняю

чрево свое. Аще бы не Господь помогал мне, вмале не во

ад вселилась бы душа моя. Еле-еле отдыхаю от похотей,

задавляющих мя. Ох, мне, грешнику! А тебя, Мисаилуш-

ка, спаси Бог, на поученьи твоем...

О. Мисаил с кроткой улыбкой опять протянул было

руки, что бы обнять о. Иерофея. Но тот поднялся на ноги '

и оттолкнул его, с лицом, искаженным такою гордыней

и злобою, что всем стало жутко.

- Спаси Бог на поучении твоем,- продолжал он

вдруг изменившимся, дрожащим от ярости голосом,-

что нас, неразумных, поучаешь и наказуешь! А хорошо бы,

друг, и меру свою знать! Высоко летаешь, да лишь бы с

высоты той не свалиться вниз! Rт кого ты учительской-от

сан восприял, и кто тебя в учители поставил? Все ныне

учители стали, а послушать некому! Горе нам и времени

сему, и живущим в нем! Дитя ты молоденькое, а дерза-

ешь высоко. Нам, право, и слушать-то тебя не хочется.

Учи себе, кто твоему разуму последует, а от нас поотсту-

пи, пожалуй. Хороши учители! Иной дубиной грозит,

а иной любовью льстит. Да что в любви той, когда на

разрушение истины любимся. И сатана любит верных

своих. Мы же, яко сытости не имеем любить Христа, так и

врагов Его ненавидеть! Аще и умереть мне Бог изволит, не

соединюсь с отступниками! Чист семь аз и прах прилипший

от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: лучше

один творящий волю Божию, нежели тьмы беззаконных!

И среди всеобщего смятения, о. Иерофей, прикрывае-

мый своими подручными, шмыгнул в дверь боковуши.

О. Мисаил отошел в сторону и начал тихонько молить-

ся, повторяя все одно и то же:

- Беда идет, беда идет. Помилуй, Матерь Пречи-

стая!

А старцы опять закричали, заспорили, пуще прежнего.

- Спирка, а, Спирка, поганец, слушай: Сын одесную

Отца на престоле сидит. Да и ладно так, дитятка беше-

ное, не замай Его, не пихай поганым своим языком с пре-

стола того царского к ногам Отца!..

- Проклят, проклят, проклят! Анафема! Аще бы и

ангел возвестил что паче Писания, анафема!

- Невежды вы! Не умеете рассуждать Писания. Что

с вами, деревенскими олухами, речи терять!

- Затворил тя Бог в противление истине! Погибай

со своими, окаянный!

- Да не буди нам с вами общения ни в сем веке, ни

в будущем!

Все говорили вместе, и никто никого не слушал.

Теперь уже не только единосущники трисущникам,

но и братья братьям в обоих толках готовы были пере-

рвать горло из-за всякой малости: крестообразного или

троекратного каждения, ядения чесноку в день Благове-

щенья и Сорока мучеников, воздержания попов от луку

за день до литургии, правила не сидеть в говении, возло-

живши ноги на ногу, чтения вовеки веком, или вовеки ве-

ков - из-за каждой буквы, запятой и точки в старых

книгах.

- И малая-де опись содевает великую ересь!

- Умрем за один аз!

- Тверди, как в старых книгах писано, да молитву

Исусову грызи - и все тут!

- Разумей, Федька, враг Божий, собака, блядин сын,

адов пес - Христос и Петров крест: у Христова чебы-

шок над колодкою, а у Петрова нет чебышка,- доказы-

вал осипшим голосом брат Улиан, долгомшинский начет-

чик. всегда тихий и кроткий, а теперь точно исступленный.

с пеною у рта, со вздувшимися на висках жилами и нали-

тыми кровью глазами.

- Чебышок, чебышок над колодкою!-надрывался

Федоська.

- Нет чебышка! Нет чебышка!- вопил Улиан.

А на поддачу ему, о. Трифилий, другой начетчик

выскочил, рассказывали впоследствии, "яко ерш из воды,

выя колом, глава копылом, весь дрожа и трясыйся, от вели-

кой ревности; кости сжимахуся, члены щепетаху, брада

убо плясаша, а зубы щелкаху, глас его бяша, яко верблю-

да в мести, непростим, и неукротим, и ужасен от дикости".

Он уже ничего не доказывал, а только ругался по-ма-

терному. Ему отвечали тем же. Начали богословием, кон-

чили сквернословием.

- Сатана за кожу тебе залез!..

- Чернечишка плут, за стекляницу вина душу продал!..

- О, дерзости, о, мерзости! Свинья сый, окаянный

и земли недостойный, ниже света сего зрети! Заблудя-

щий скот!..

- Обретаются некоторые гады, из чрева своего гадят,

будто бы св. Троица...

- Слушайте, слушайте о Троице!..

- Есть чего слушать? Не мощно твоего плетения

расковыряти: яко лапоть сковырял, да и концы потерял...

- Я небесныя тайны вещаю, мне дано!

- Полно молоть! Заткни хайло онучей!

- Прокляты! Прокляты! Анафема!

На мужичьем соборе в Ветлужских лесах спорили поч-

ти так же, как четырнадцать веков назад, во времена Юлиа-

на Отступника, на церковных соборах при дворе византий-

ских императоров.

Тихон глядел, слушал - ему казалось, что не люди

спорят о Боге, а звери грызутся, и что тишина его прекрас-

ной матери - пустыни навеки поругана этими кощунст-

венными спорами.

Под окнами кельи послышались крики. Мать Голинду-

ха, мать Меропия и мать Улея старая выглянули в окна

и увидели, что целая толпа выходит на поляну из лесу,

со стороны обители. Тогда вспомнили, как однажды, во

время такого же братского схода на Керженце в Ларио-

новом починке, подкупленные беьцы, трудники и борт-

ники пришли к избе, где был сход, с пищалями, рогати-

нами, дреколием и напали на старцев.

Опасаясь, как бы и теперь не случилось того же, ма-

тери бросились в моленную и задвинули наружную дверь

толстыми дубовыми засовами в то самое мгновение, ког-

да толпа уже ломилась и стучалась:

- Отворите! Отворите!

Кричали и еще что-то. Но мать Голиндуха, которая

всем распоряжалась, тугая на ухо, не расслышала. А прочие

матери только без толку метались и кудахтали, как пере-

пуганные курицы. Оглушали их и крики внутри молен-

ной, где отцы, не обращая ни на что внимания, продол-

жали спорить.

О. Спиридон объявил, что "ухом-де Христос вниде

в Деву и неизреченно боком изыде".

О. Трифилий плюнул ему в лицо. О. Спиридон схва-

тил о. Трифилия за бороду, сорвал с него кафтырь и хо-

тел ударить по плеши медным крестом. Но старец Пров

вязовою дубиною вышиб у о. Спиридона крест из руки.

Онуфрианский начетчик, здоровенный детина Архипка.

ринулся на о. Прова и так хватил его кулаком по виску,

что старик упал замертво. Началась драка. Точно бесы

обуяли старцев. В душной тьме, едва озаренной тусклым

светом лампад и тонкими иглами солнца, мелькали страш-

ные лица, сжатые кулаки, ременные четки, которыми

хлестали по глазам друг друга, разорванные книги, оловян-

ные подсвечники, горящие свечи, которыми тоже дрались.

В воздухе стояла матерная брань, стон, рев, вой, визг.

Снаружи продолжали стучать и кричать:

- Отворите! Отворите!

Вся изба тряслась от ударов: то рубили топором ставню.

Мать Улия, рыхлая, бледная, как мучная опара, опу-

стилась на пол и закликала таким пронзительным икаю-

щим кликом, что все ужаснулись.

Ставня затрещала, рухнула, и в лопнувший рыбий

пузырь просунулась голова скитского шорника о. Мины

с вытаращенными глазами и разинутым кричащим ртом:

- Команда, команда идет! Чего, дураки, заперлись?

Выходи скорее!

Все онемели. Кто как стоял с поднятыми кулаками,

или пальцами, вцепившимися в волосы противника, так и

замер на месте, окаменев, подобно изваянию.

Наступила тишина мертвая. Только о. Мисаил пла-

кал и молился:

- Беда пришла, беда пришла. Помилуй, Матерь Пре-

чистая!

Очнувшись, бросились к дверям, отперли их и выбе-

жали вон.

На поляне от собравшейся толпы узнали страшную

весть: воинская команда, с попами, понятыми и подья-

чими, пробирается по лесу, уже разорила соседний Мо-

рошкин скит на реке Унже и не сегодня, завтра будет в

Долгих Мхах.

Тихон увидел старца Корнилия, окруженного толпою

скитников, мужиков, баб и ребят из окрестных селений.

- Всяк верный не развешивай ушей и не задумы-

вайся,- проповедовал старец,- гряди в огонь с дерзно-

вением, Господа ради, постражди! Так размахав, да и в

пламя! На вось, диавол, еже мое тело: до души моей дела

тебе нет! Ныне нам от мучителей - огонь и дрова, земля

и топор, нож и виселица; там же - ангельские песни и

славословие, и хвала, и радование. Когда оживотворятся

мертвые тела наши Духом Святым - что ребенок из брю-

ха, вылезем паки из земли-матери. Пророки и праотцы

не уйдут от искуса, всех святых лики пройдут реку огнен-

ную - только мы свободны: то-де нам искус, что ныне

сгорели; то нам река огненная, что сами - в огонь. За-

горимся, яко свечи, в жертву Господу! Испечемся, яко

хлеб сладок. Св. Троице! Умрем за любовь Сына Божье-

го! Краше солнца красная смерть!

- Сгорим! Сгорим! Не дадимся Антихристу!- заре-

вела толпа неистовым ревом.

Бабы и дети громче мужиков кричали:

- Беги, беги в полымя! Зажигайся! Уходи от мучителей!

- Ныне скиты горят,- продолжал старец,- а по-

том и деревни, и села, и города зажгутся! Сам взял бы

я огонь и запалил бы Нижний, возвеселился бы, дабы

из конца в конец сгорел! Ревнуя же нам Россия и вся

погорит!..

Глаза его пылали страшным огнем; казалось, что это

огонь того последнего пожара, которым истребится мир.

Когда он кончил, толпа разбрелась по поляне и по

опушке леса.

Тихон долго ходил по рядам, прислушиваясь к тому,

что говорили в отдельных кучках. Ему казалось, что все

сходят с ума.

Мужик говорил мужику:

- Само царство небесное в рот валится, а ты откла-

дываешь: ребятки-де малые, жена молода, разориться не

хочется. А ты, душа, много ли имеешь при них? Разве

мешок да горшок, а третье - лапти на ногах. Баба, и та в

огонь просится. А ты - мужик, да глупее бабы. Ну, детей

переженишь и жену утешишь. А потом что? Не гроб ли?

Гореть не гореть, все одно умереть!

Инок убеждал инока:

- Какое-де покаянье - десять лет эпитимья! Где-то

поститься да молиться? А то, как в огонь, так и покаяние

все - ни трудись, ни постись, да часом в рай вселись:

все-то грехи очистит огонь. Как уж сгорел, ото всего ушел!

Дед звал деда:

- Полно уже, голубок, жить. Репа-де брюхо проела.

Пора на тот свет, хоть бы в малые мученики!

Парнишки играли с девчонками:

- Пойдем в огонь! На том свете рубахи будут золотые,

сапоги красные, орехов и меду, и яблок довольно.

- Добро и младенцы сгорят,- благословляли стар-

цы,- да не согрешат, выросши, да не брачатся и не родят-

ся, но лучше чистота да не растлится!

Рассказывали о прежних великих гарях.

В скиту Палеостровском, где со старцем Игнатием сожг-

лось 2.700 человек, было видение: когда загорелась цер-

ковь - после большого дыму, из самой главы церковной,

изшел о. Игнатий со крестом, а за ним прочие старцы

и народа множество, все в белых одеждах, в великой славе

и светлости, рядами шли на небо и, прошедши небесные

двери, сокрылись.

А на Пудожском погосте, где сгорело душ 1.920, ночью

караульные солдаты видели спустившийся с неба столп

светлый, цветами разными цветущий, подобно радуге; и

с высоты столпа сошли три мужа в ризах, сиявших как

солнце, и ходили около огнища по-солонь; один благослов-

лял крестом, другой кропил водой, третий кадил фимиа-

мом, и все трое пели тихим гласом; и так обойдя трикраты,

опять вошли в столп и поднялись на небо. После того мно-

гие видели в кануны Вселенских суббот в ночи на том же

месте горящие свечи и слышали пение неизреченное.

А мужику в Поморье было иное видение. Огневицей

лежал он без памяти и увидел колесо вертящееся, огнен-

ное, и в том колесе человеков мучимых и вопиющих: се

место не хотевших самосгореть, но во ослабе живущих и

Антихристу работающих; иди и проповеждь во всю зем-

лю, да все погорят!- Уканула же ему капля на губу от

колеса. Мужик проснулся, а губа сгнила. И проповедал

людям: добро-де гореть, а се-де мне знаменье на губе по-

койники сделали, кои не хотели гореть.

Кликея кликуша, сидя на траве, пела стих о жене Ал-

лилуевой.

Когда жиды, посланные Иродом, искали убить мла-

денца Христа, жена Аллилуева укрыла Его, а свое соб-

ственное дитя бросила в печь.

Как возговорит ей Христос, Царь Небесный:

Ох ты гой еси, Аллилуева жена милосерда,

Ты скажи Мою волю всем Моим людям,

Всем православным христианам,

Чтобы ради Меня они в огонь кидались

И кидали бы туда младенцев безгрешных.

Но кое-где уже слышались голоса против самосожжения:

- Батюшки миленькие,- умолял о. Мисаил,- добро

ревновать по Боге, да знать меру! Самовольно-мучени-

чество не угодно Богу. Един путь Христов: не взятым

утекать, взятым же терпеть, а самим не наскакивать. От-

дохните от ужаса, бедные!

И неистовый о. Трифилий соглашался с кротким о. Ми-

саилом.

- Не полено есть, чтоб ни за что гореть! Ужли же,

собравшись, яко свиньи в хлеве, запалитесь?

- Бессловесие глубокое!- брезгливо пожимал пле-

чами о. Иерофей.

Мать Голендуха, которая уже горела раз, да не сго-

рела - вытащили и водой отлили,- устрашала всех рас-

сказами о том, как тела в огне пряжатся и корчатся, голо-

ва с ногами аки вервью скручиваются, а кровь кипит и

пенится,, точно в горшке варево. Как, после гари, тела

лежат, в толстоту велику раздувшись и огнем упекшись,

мясом жареным пахнут; иныя же целы, а за что ни потя-

нешь, то и оторвется. Псы ходят, рыла зачернивши, пе-

ченых тех мяс жрут, окаянные. На пожарище смрад тяж-

кий исходит долгое время, так что невозможно никому

пройти, не заткнувши носа. А во время самой гари, ввер-

ху пламени, видели однажды двух бесов черных, наподо-

бие эфиопов, с нетопырьими крыльями, ликующих и пле-

щущих руками, и вопиющих; наши, наши есте! И многие

годы на месте том каждую ночь слышались гласы плачев-

ные: ох, погибли! ох, погибли!

Наконец, противники самосожжения приступили к стар-

цу Корнилию:

- Почто сам не сгорел? Когда это добро, вам бы, учи-

телям, наперед! А то послушников бедных в огонь пихаете,

животишек ради отморных себе на разживу. Все-то вы

таковы, саможжения учители; хорошо, хорошо, да иным,

а не вам. Бога побойтесь, довольно прижгли, хоть остан-

ки помилуйте!

Тогда, по знаку старца, выступил парень Кирюха,

лютый зажигатель. Помахивая топором, крикнул он зыч-

ным голосом:

- Кто гореть не хочет добром, выходи с топором -

будем биться. Кто кого зарубит, тот и прав будет. Меня убь-

ет - неугодно-де Богу сожжение, а я убью - зажигайся!

Никто не принял вызова, и за Кирюхой осталась по-

беда.

Старец Корнилий вышел вперед и сказал:

- Хотящие гореть-стань одесную, не хотящие-ошую!

Толпа разделилась. Одна половина окружила старца;

другая отошла в сторону. Самосожженцев оказалось душ

восемьдесят, не желавших гореть - около ста.

Старец осенил насмертников крестным знаменем и,

подняв глаза к небу, произнес торжественно:

- Тебя ради. Господи, и за веру Твою, и за любовь

Сына Божия Единородного умираем. Не щадим себя сами,

души за Тя полагаем, да не нарушим своего крещения,

принимаем второе крещение огненное, сожигаемся. Ан-

тихриста ненавидя. Умираем за любовь Твою пречистую!

- Гори, гори! Зажигайся!- опять заревела толпа

неистовым ревом.

Тихону казалось, что, если он останется дольше в этой

безумной толпе, то сам сойдет с ума.

Он убежал в лес. Бежал до тех пор, пока не смолкли

крики. Узкая тропинка привела его к знакомой лужайке,

поросшей высокими травами и окруженной дремучими

елями, где некогда молился он сырой земле-матери. На

темных верхушках гасло вечернее солнце. По небу плыли

золотые тучки. Чаща дышала смолистою свежестью. Ти-

шина была бесконечная.

Он лег ничком на землю, зарылся в траву и опять,

как тогда, у Круглого озера, целовал землю, молился

земле, как будто знал, что только земля может спасти его

от огненного бреда красной смерти:

Чудная Царица Богородица,

Земля, земля, Мати сырая!

Вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на

плечо - обернулся и увидел Софью.

Она склонилась над ним и смотрела в лицо его молча,

пристально.

Он тоже молчал, глядя на нее снизу, так что лицо де-

вушки, под черным скитским платком в роспуск, выделя-

лось четко на золотистой лазури неба, как лик святой на зо-

лоте иконы. Бледною ровною матовой бледностью, с губами

алыми и свежими, как полураскрытый цветок, с глазами

детскими и темными, как омут-лицо это было так прекрас-

Blog

Дмитрий Сергееевич Мережковский. Петр и Алексей Дмитрий Сергееевич Мережковский. Антихрист ocr: Tamuh книга