Книга вторая сестрёнка из преисподней
| Вид материала | Книга |
- Ал. Панов школа сновидений книга вторая, 799.92kb.
- Книга первая, 3542.65kb.
- Художник В. Бондарь Перумов Н. Д. П 26 Война мага. Том Конец игры. Часть вторая: Цикл, 6887.91kb.
- Книга тома «Русская литература», 52.38kb.
- «Московского Международного открытого книжного фестиваля», 22.38kb.
- Изменение Земли и 2012 год (книга 2) Послания Основателей, 4405.03kb.
- Изменение Земли и 2012 год (книга 2) Послания Основателей, 4405.79kb.
- Вестника Космоса Книга вторая, 2982.16kb.
- Комментарий Сары Мэйо («Левый Авангард», 48/2003) Дата размещения материала на сайте:, 2448.02kb.
- Книга вторая испытание, 2347.33kb.
Я улыбнулся и прибавил шаг. Путь до Царства Мёртвых оказался неблизким; хотя сандалии были вполне удобоносимы, ноги всё равно начали уставать.
Что же скажу я тебе, быстробегущему
страннику с лирой,
Под мышкой беззвучно молчащей?
Прежде гораздо приличнее
Вёл ты себя, несомненно... Сердце моё
поражая рассудком и ликом,
Так же учёностью внешней, а ныне
увы мне!
— Нет, Савраска — это как-то уничижительно! Серёженька, я настоятельно рекомендую называть его Кентом. Тоже, конечно, имечко, несколько напоминающее рекламу табачных изделий, но выбирая из двух зол... А Кентаврас действительно слишком длинно.
— Да-а, сокращения, между прочим, великая вещь! Коммунисты это понимали и недаром сокращали всё подряд. Вот Сергунька, например, был бы — САГ! Мощно, звучно, сурово! Я — ФАРМ! Тоже звучит... Наш нимбоватый умник — АНЦ! Хотя нет... какое-то муравьиное прозвище... Пусть себе останется прежним Цилей. Тихо, уютно, по-домашнему, без церемоний...
Следуя за вереницей теней, мы постепенно начали спускаться в неглубокую лощину. Там красная скала открывала в своём основании ряд чёрных пещер. Наверняка вход находился в одной из них... Кентавр продолжал напряжённо суетиться рядом, из последних сил взывая к моему состраданию:
Остановись! Умоляю, колени склонив
раболепственно, ибо
Жить не смогу, твоего не услышав ответа.
Раз уж и боги тебя
Не пугают, певец с мужеством львиным,
а также упрямством,
Коему только с ослиным сравненье
найдётся... Именем громким
Твоим заклинаю: остановись, Сергиус
Гнидас! Смиренно
Алкаю ответа в пустыне...
Я чуть не споткнулся! Как он меня назвал? — Как он тебя назвал?! — Два маленьких грозных истребителя вертикального взлёта, белый и чёрный, взмыли с моих плеч в возмущённом единодушии. Та-а-к... кому-то сейчас крупно не поздоровится...
* * *
Анцифер и Фармазон — мои личные духи и для окружающих, как правило, невидимы. Зато вполне... ощутимы! Классическая голова Кен-тавраса недоумённо дёрнулась из стороны в сторону, от пощёчины справа и от оплеухи слева. В глубоко-синих глазах обиженно сверкнула влага.
— Прекратить самосуд! — как можно суровее попросил я. Ангел повиновался безропотно, а нечистый дух ещё покочевряжился, изображая тяжёлую внутреннюю борьбу с переполняющим его праведным негодованием.
— Послушайте, дорогой Кентаврас, — угрожающе-дружелюбным тоном начал я. — Возможно, мне показалось... Возможно, у меня слуховые галлюцинации... Возможно, я не там расставил смысловые акценты, но вы вроде бы только что обозвали меня «серой гнидой»?!
— Истинно так! — честно подтвердил злосчастный, собственноручно подписывая себе смертный приговор.
Как же иначе сказать мог бы язык
непослушный,
Если ты сам имя чудное назвал,
на себя же кивая? Но, впрочем,
Часто певцы, дар от Орфея успешно
приемля, с тем же талантом
Себе имена раздают, и такие порою...
Волосы дыбом!
— Сергей Гнедин, а не Серая Гнида! — взвизгнул я, по-детски топая ногами.
Кентавр прислушался, с чисто лошадиной грацией поводя ушами, и радостно заявил:
Вот же опять ты вдохновенно и ярко
«Сергиус Гнидас» сказал...
Что ж я, глухой и не слышу? Муза
какая тебя нарекла столь отвратно?
Но не волнуйся зазря, я же с первого раза
имя запомнил твоё И уже не забуду...
Я в бессильной ярости заскрипел зубами.
— Серёга, давай ему по сопатке накостыляем! — взвился обнадёженный Фармазон.
— Ни за что! Кент лишь ошибается в произношении, что вполне извинительно и никак не может служить доказательством злого умысла. Русские имена очень трудны в переводе на древнегреческий, а рукоприкладство всё равно не метод! Всегда можно договориться... Так что отойди, а не то в глаз получишь! — вступился покрасневший ангел.
Похоже, опять назревала драка, но я спешил вперёд, и никакие разборки не входили в мои планы. Чтобы не искушать судьбу, стоило ещё раз попытаться найти разумный компромисс. Для начала заткнуть дебоширов... Это легко, я просто поймал обоих за шкирку и сунул себе за пазуху, в складки туники. После чего вежливо обратился к Кентаврасу:
— Давайте поговорим напрямик. Так сказать, как мужчина с мужчиной! Без всяких гекзаметров, предельно коротко, на уровне «да» и «нет».
— Как в Лаконии? — ужаснулся кентавр.
— Именно! — непреклонно подтвердил я. — А теперь ясно, внятно и по существу — чего вы от меня хотите?
— Любви.
— Чего-о-о?!
— Любви... — застенчиво признался породистый нахал. — Любви твоей хочу и ласк телесных, лобзанья губ и единенья тел.
— Ничем не могу помочь! — жёстко отрубил я, когда наконец отдышался и мысленно призвал все громы Олимпа на голову извращенца. — Ваших внезапно вспыхнувших чувств никак не разделяю, поскольку давно женат и даже имею малолетнюю дочь.
— Я буду любить вас всех!
— В каком смысле?
Любить тебя, любить твою жену,
и дочь твою любить я стану!
Уверен, что столь многомудрый муж
взял в жёны не последнюю корову...
Наверняка она высокогруда и крутобёдра,
словно ваза с Крита,
А дочь от матери отстанет ненадолго,
едва лишь минет ей...
— Не надо, понял!!! — Последние слова у него вырвались, когда я молча поднял ближайший булыжник, услужливо подсунутый Фармазоном. Видимо, у меня было очень выразительное лицо... Кентаврас опечаленно вздохнул и повесил нос:
Девы летят от меня резвокопытным
кобылам подобно...
Запах им мой ноздри калечит, бесспорно...
Нимфы бегут,
В воды ныряют нерейды, разве козу
где поймаю, но редко...
Ныне стада пастухами и лютыми псами
хранимы. Гоняют...
Куда уж тут ткнёшься, однако...
— Мыться не пробовали? — Если всё дело исключительно в запахе, то тут я понимал любую девушку.
— А что, помогает? — заинтересовался он. Боже, на что я трачу время... Мне-то какое до всего этого дело?!
— Финская баня, хороший шампунь, гель для душа и приличный мужской дезодорант! Не успеваете записывать, запоминайте так. Мне пора.
Не оставляй же меня, о певец
благородный, имеющий в сердце
О друге случайном заботу! Мне лишь
позволь поцелуем горячим
Выразить всю благодарность за тёплый
совет и участье...
Кентавр опять раскатал губки, пришлось его экстренно переключать на другой объект.
— Коза!
— Где?!
— Вон там, за поворотом, хвостиком мелькнула!
— Хорошенькая? — вытянул шею сторонник свободной любви. Я злорадно кивнул. Савраска рванул с места так, что только пыль взвилась...
Ну, вот и ладушки, а нам пора к Аиду. Анцифер и Фармазон высунули головёнки у меня из-за пазухи и церемонно пожали друг другу ручки. Обычно это обозначало боевую ничью, а следовательно, мой поступок по отношению к доверчивому кентавру можно было отнести в разряд плохих, но хороших. Удобно-о... Я выпустил близнецов, и мы втроём направились в самую главную пещеру, благо периодически мелькающие тени достаточно точно подсказывали путь.
Вход был обыкновенным, потолок высоким, ничего такого ужасающе специфического на первых порах не обнаруживалось. Наверное, я всё же подсознательно ждал чего-то вроде черепушек со скрещёнными косточками или резиновых мертвецов голливудского разлива. Увы... Всё чистенько, аккуратно, без паутины, интимный полумрак, подземельная прохлада, разве что красные дорожки не выстелены.
— Фармазон, а не напомните ли вы мне, что это, собственно, за место — Тартар? К сожалению, мои знания ограничиваются общеобразовательной школой и неглубоким изучением древнегреческой литературы в институте.
— Да нет проблем, — охотно кивнул чёрт. — За историческими анекдотами и дорогу скоротаем, и уровень твоей чахлой культуры хоть чуть-чуть повысим. Циля поправит, если я где увлекусь... Итак, всё началось с одного мрачного типа по имени Хронос. Мужик был любвеобильным, детишек стругал каждую ночь, как папа Карло. Потом выяснил у одной шизанутой гадалки, что именно из-за детей он и потеряет власть. Ну, ясен пень, папашка не придумал ничего умнее, как жрать собственных младенцев сразу же по прибытии жены из роддома! Супруга, кстати, особо не протестовала, хныкала в своём будуаре, но чтоб мужа упрекнуть — так ни-ни! Однако же сорвалась эта дамочка... Дескать, что ж я тут рожаю без передыху, аки крольчиха озабоченная, а он тока жрёт, гад?! Ну и сныкала последнего сынулю в пещерке, а Хроносу кирпичину в подгузнике подсунула. Ничего, заглотил — не поперхнулся... Так вот потом этот уцелевший младенчик на поверку оказался самим Зевсом Громовержцем! Что он сделал с родным папулей, когда вырос, я тебе говорить не буду... Уважение к богам, как таковым, теряется махом! Циля, руки прочь! Я ж не касался твоего христианства... Могу продолжать?
— Дальше продолжу я, — с истинно ангельским терпением овладел собой легковоспламеняющийся Анцифер. — Зевсу удалось победить Хроноса и даже выпустить из его утробы остальных языческих богов. В том числе и Аида, который впоследствии, на правах старшего брата, взял себе во владение самую большую вотчину — мир мёртвых. «Райскую жизнь» здесь практически никто не получает. Богов много, каждый смертный уж кому-нибудь из них чем-то не угодил. Таким образом, некоторое наказание несут все. Владыке Тартара нельзя отказать в изобретательности, он, несомненно, философ и большой знаток человеческих слабостей. Мучения, которым он подвергает несчастных, разумеется, ими заслужены и вполне справедливы. В любом случае, посмотреть на это весьма поучительно...
— Ребята, а что, по-вашему, здесь могло понадобиться Банни? Они не успели ответить, тоннель сделал поворот, представив нашему взору жуткую сцену: высокий костистый старик вздымал огромное каменное весло, готовясь опустить его на голову загнанной в угол волчицы!
* * *
— Наташа-а-а!!! — взревел я, бесстрашно бросаясь под удар. Потом была дикая боль в макушке, и тяжеленный обломок весла злобно брякнул меня по большому пальцу правой ноги. Потом... не помню! Темнота, судороги, несмешное продолжение эстрадного монолога о деревенском парне, идущем днём из бани, а рожа кра-асна-а-я... Видимо, в чувство меня пытались привести сразу все, потому что в ушах привычно препирались сразу два знакомых голоса, а чьё-то лицо (неужели моё?!) старательно вылизывал ароматно-слюнявый язык. Боль сначала притупилась, а потом и вовсе куда-то исчезла... Вместе с ней плавно ушло реальное понимание действительности. В том смысле, что я всё-таки слышал голоса (правда, теперь уже целых три!) и осознавал, что вылизывание мне (как ни странно!) нравится. Особенно в области шеи и правого уха...
— Циля, ты только глянь, как она Сергуньку выслюнявливает! Ой, меня сейчас стошнит от зависти...
— Отвали, сбиваешь! Господи пресветлый наш, помоги безвременно ушибленному поэту, рабу твоему...
— Хм-м? Э... А-а? Тэк-с, тэк-с, тэк-с... Блин горелый, да она ж его... Серёга ведь бесконтрольно лежит, одни условные рефлексы. А эта лижет, как... во французском кино!
— Уйди, зашибу! Господи Боже, и её тоже прости, ибо в наивности своей не ведает, что творит на людях...
— Ё-моё! О, о, о... Не, ну?! Ёма-а...
Может быть, там говорилось о чём-то ещё, не уверен, что в таком состоянии я был в силах чётко фиксировать монологи и диалоги. Глаза открылись на удивление легко, рот тоже, а вот воспроизвести хоть какие-то звуки язык отказывался категорически. Картина, явившаяся взору, повергла меня в полное изумление... Судя по всему, я находился в непонятной пещере, гроте или тоннеле. Зачем? Ума не приложу. Рядом течёт река, волны чёрные, как в Фонтанке, и веет от них невыразимо безысходной тоской. Я сижу на холодных камнях, прислонясь спиной к сырой стене, а напротив две фигуры. Здоровенный старик в короткой тунике, бледный, словно известь, и мрачный до невозможности. Борода ниже пояса, руки перекручены жилами, а острые глаза вроде двух гадюк в засаде, вот-вот ужалят... Рядом с ним, но ближе ко мне, крупная серая собака. Похоже, овчарка... Скособоченным взглядом отмечаю, что не кобель. Странная собачка, какая-то... слишком желтоглазая, что ли? Ладно, это пока не принципиально... Вопрос в другом — что здесь делаю я?! Не помню... Значит, надо спросить. А у кого? Ну, не у собаки же...
— Дедушка? Да, да, я к вам обращаюсь, простите, что не по имени-отчеству...
— Кхм... — величаво откашлялся старик, это меня ободрило.
— Вы не подскажете, где я нахожусь? Вот поверите, ударился головой об столб и всю память, как стих в компьютере, стёрло... Мне надо в центр, на Малую Морскую или Гражданскую.
— У-у-у... дык?.. — честно призадумался мой немногословный собеседник, между делом почёсывая поясницу.
— Не знаете? Какая жалость... Ну, хоть покажите, в какой стороне у вас тут ближайшая станция метро.
— Хэ! Мн... ты уж, да-а... — скептически хмыкнул дед, складывая пальцы в совершенно неприличную фигуру, что, видимо, и вывело из столбняка неподвижную овчарку. Во время нашего содержательного разговора она только глядела на меня вытаращенными глазами, даже не виляя хвостом. А тут её словно взорвало! Одним прыжком преодолев расстояние между нами, серая собачка жёстко припечатала меня передними лапами к стене и без обиняков спросила:
— Любимый, ты рехнулся?!
— А-а?! Эк... пт-у... Ё-ё-ё! — не хуже костлявого пенсионера выдал я, ибо зрелище говорящей овчарки было для меня более чем шокирующим. Кстати, вот только в это мгновение откуда-то из подсознания выплыла мысль, что это, похоже, всё-таки не собачка, а волк! В смысле, волчица... Но это не важно, важно то, что она разговаривала. И ещё как! Чёрт побери, да она просто орала на меня. Как на собственного мужа...
— Солнце моё, что с тобой?! Скажи мне правду, где болит? Нет, нет, милый, только не делай такое непонимающее лицо — ты меня пугаешь...
— Гр...р...ражданочка, — кое-как пробормотал я, — не уверяйте меня, что собаки разговаривают.
— Я — не собака! Попрошу без оскорблений!
— Охотно извиняюсь... Но даже если вы волк (пардон, волчица), то и они не разговаривают тоже. Отсюда следуют всего три версии: либо я сплю... Тогда ущипните меня, пожалуйста.
— Да я тебя лучше укушу! — с энтузиазмом ответила хищница и так тяпнула меня за ухо, что я взвыл. Как вообще не откусила... Ну а то, что всё это не сон, теперь предельно ясно, повторные эксперименты не требуются.
— Больно-о...
— Серёжа, а ты, вообще, в порядке? — заискивающе завиляла хвостом разговорчивая волчица. — Ты ведь получил та-а-кой удар по голове... Каюсь, из-за меня! Даже готова попросить прощения за то, что не успела вовремя предупредить.
— Оставшихся вариантов два. — Я попытался чуть сдвинуться в сторону. Ухо горело огнём, и попадать в эти зубки ещё раз не улыбалось ни капли. — Или я пьян, или сошёл с ума. Первое можно смело отбросить, серьёзной выпивки не было уже больше месяца, пара бутылок пива — не в счёт. Предполагать худшее не хочется, но надо смело смотреть фактам в лицо. Если волчица разговаривает, значит, у меня не все дома...
— Все, — с дрожью в голосе, запротестовала страшная зверюга, доверчиво лизнув меня в щёку, — все дома, Серёженька, не волнуйся! И я, и Фрейя, и ты... Всё будет хорошо, милый... Я спасу тебя.
— Не утруждайтесь, я и сам себя спасу. Мне приходилось читать кое-какие романы типа «Палаты номер шесть». Главное в этой ситуации — не спорить с собственными бреднями, и тогда они постепенно растают сами... Вы — говорящая волчица! Очень интересная вариация... Замечательно, вот и побеседуем.
— Я — твоя жена!!!
— С чего бы это?! — даже обиделся я.
— Не помнит... — Жёлтые глаза с ужасом повернулись к старику, словно ища у него поддержки и сострадания. Дед развёл руками, выдав самое многозначительное из всех своих «Кхм... хр-р-р... упс!»
— Не помню! — Мельком глянув на правую руку, я отметил отсутствие обручального кольца на безымянном пальце. — Начнём с того, что я вообще не женат. А если бы и был, так не на животном же! Я, знаете ли, подобными извращениями никогда не увлекался...
— Серёжка, не буди во мне зверя! Или ты сию же минуту меня вспомнишь, или я тебя... съем! А сама буду счастливо доживать свой век весёлой вдовой.
Тут было над чем призадуматься. В грот уже набилось большое количество полупрозрачных теней. Старик, судя по всему перевозчик, отвязывал от серого валуна допотопную лодку, а серая волчица грозно стояла передо мной в ожидании окончательного ответа. Нет, я отдавал себе отчёт, что в чём-то она права... Голова снова начала болеть, и память совершенно отказывалась воспроизводить хоть какие-то осколки воспоминаний. Может, я и вправду чего-нибудь подзабыл? Но ведь не жену-волчицу... Такое, простите за грубость, не забывается!
Поберегись, Сергиус Гнидас, хранимый
богами поэт сладкогласий!
Ибо свершилось прозренье твоё, и летит
в небесах белопенных
Дева, подобная дочери гарпий, что
крыльями медными машут.
Лик же прекрасный её я не сравнил бы...
— Ой, мама! Мне-то за что?! Похоже, дело запутывалось окончательно... Оказывается, не только я, но и весь мир вокруг сошёл с ума! С чем себя и поздравляю...
* * *
Прямо под каменным сводом потолка мелькнула гибкая девичья фигурка, звонкий крик эхом разнёсся по подземелью:
— Я — Сейлор Мун! Борец за Добро и Справедливость!
Кажется, я это уже слышал?! Но где? Боже мой, что же это было... Совсем юная девочка, акселератка лет пятнадцати-шестнадцати, в бело-синей матроске, красных ботфортах, с короной ухоженных золотистых волос. Она свободно парила над нашими головами, нимало не смущаясь, что коротенькая юбочка не скрывает буквально... Короче, там было на что посмотреть! Фигурка у златовласки впечатляла отроческой гармоничностью форм. Впрочем, действия девицы напрочь подавляли любые импульсы на тему «подойти, познакомиться поближе». Обозревая нас сверху гневными голубыми глазищами, она громогласно оповестила, что явилась сюда по делу — творить справедливость во имя Луны! А начала с того, что перевернула лодку, свалила старика ударом каблучка в висок и мигом разогнала все тени. Я так и не понял, какой Луне и с какого рожна это было надо?! Серая волчица, набивавшаяся мне в жёны, попыталась в вертикальном прыжке поймать блондинку за юбочку, но только напрасно клацнула зубами. То ли прыжок недостаточно высокий, то ли юбка чересчур короткая... Девочка театрально расхохоталась и скрылась в тумане, висящем над чёрной рекой.
— Банни, стой! Вернись сейчас же! Я — твоя старшая сестра, и я говорю: — верни-и-и-сь!!! Или я... я тебе... тебя!
Ага, ждите... Волчица в ярости укусила собственный хвост и повернулась к выходу из пещеры. Навстречу, прихрамывая, брёл очень одинокий кентавр с самым печальным лицом. Его облик вызвал у меня некие смутные ассоциации, возможно, я видел похожего актёра в кино. Но вот в каком конкретно фильме — не вспомню, хоть убейте!
Скорбно стою пред тобою, почти
не дыша, головою склоняясь смиренно,
Именем Зевса и Геры, супруги
его благонравной, тихо прощенья прошу.
Я ведь не верил тебе, когда ты говорил
терпеливо о всяческих бедах,
В Тартар спешащих, подобно лукавейшим
змеям... Ныне узрел
И узрел всё своими глазами... О, ужас!
И кто бы подумал, однако...
— Это вы мне? — не сразу догадался я. Кентавр тягостно вздохнул, кивнул и продолжил:
Там, за скалою гранитно-могучей,
и вправду козу я увидел.
Жадно она, молодая, зелёную травку
щипала, и вид её был
Словно бальзам для иссякшего сердца,
сладостной негой
И пенным желаньем его наполняя!
Я же мгновенно
Беглянку настиг и в объятиях сжал
благодарных безмерно,
Но Афродитой клянусь, что милашке
то было приятно!
Нежно она мне намекала, этим согласье
своё выражая,
Увы... в то мгновенье, когда я ловко
её развернул и почти...
В общем, сразу рухнуло с неба исчадье
бесстыжих титанов,
Рёвом весь дол огласив: «Я — Сейлор Мун!
И творить не позволю Насилье!»
Далее вот, посмотри, что она
натворила...
Несчастный продемонстрировал левую переднюю ногу, перевязанную пёстрой тряпкой, огромную шишку на лбу и щедро повыщипаный хвост. Я счёл долгом вежливости проявить чисто мужское сочувствие:
— М-да-е, очень печально. Быть может вам следует обратиться в милицию? К врачу тоже зайдите обязательно. Лучше к ветеринару…
— Странный совет ты даёшь, о певец, скудоумием бодрый, — начал было кентавр, но волчица зачем-то влезла в разговор:
— Не обращай внимания, Кентаврас, он ничего не помнит. Ни тебя, ни меня, ни даже себя самого... Лучше подойди сюда и помоги Харону вытянуть лодку, нам надо договориться...
Кажется, эти двое знали друг друга. Ну что ж, это их сугубо личное дело и меня ни капли не касается. Пока все, включая оправившегося старца, были заняты обсуждением насущных проблем, я опустился на камушек в угонке и предался невесёлым размышлениям.