Ббк 81я73 Ц32 оглавление цейтлин С. Н

Вид материала

Учебное пособие

Содержание Привратник — Аг­рессор — Усвоение переносных значений слов «и винегрет?»

Подобный материал:

• А. Н. Баранов Введение в прикладную лингвистику ббк 81я73 Издание осуществлено при, 5922.61kb.
• Кожич Павел Павлович Минск 2010 г Оглавление Оглавление 2 Применение информационных, 302.47kb.
• Оглавление оглавление, 63.5kb.
• Оглавление Оглавление, 1560.65kb.
• Оглавление Оглавление, 259.29kb.
• Ланин Борис Евсеевич Оглавление Оглавление 1 лекция, 810.53kb.
• Оглавление: Оглавление:, 350.3kb.
• Караваева Елена Леонидовна г. Светлый 2008 г. Оглавление оглавление 2 пояснительная, 130.81kb.
• Октябрьской Революции Краснознаменной академии (ввиа) имени профессора Н. Е. Жуковского, 1685.68kb.
• Винарский Владимир Афанасьевич ассистент Шешко Сергей Михайлович Минск 2008 г. Оглавление, 156.88kb.

на соответствующую словообразовательную модель (или, при от­сутствии таковой, на единичный образец), уяснить, каков вклад, вносимый в общую семантику слова формантом. Слова подснеж­ник, снежинка, снежок, Снегурочка имеют общее производящее, но различаются по своим значениям.

Во многих случаях необходимо определить смысловое нараще­ние при образовании слова. Наращения часто целиком относятся к языковой норме и определяются лишь традицией, поэтому усва­иваются поштучно, списком. Однотипны по семантике произво­дящего слова и совпадающие по словообразовательной структуре, т. е. построенные по одной модели, слова утренник, вечерник, днев­ник, ночник. Не зная реальных контекстов употребления этих слов, по одной их морфемной структуре нельзя определить, что в первом случае мы имеем дело с развлекательным мероприятием, происхо­дящим в утренние часы, во втором — со студентом, обучающимся вечером, в третьем — с тетрадью, в которую записывают события каждого дня, в последнем — с маленькой лампочкой, включаемой обычно ночью. Положение осложняется тем, что многие словооб­разовательные модели располагают целой системой частных зна­чений, уяснить которые вне контекста не всегда возможно. Так, от­глагольные существительные с суффиксом -ТЕЛЬ могут иметь зна­чение деятеля (учитель), инструмента, приспособления для действия (выпрямитель), места (вытрезвитель) и т. п. Многие неточности интерпретации объясняются тем, что, верно понимая общее словообразовательное значение, закрепленное за конкретной моделью, ребенок приписывает производящему слову не то част­ное значение, которое было реализовано. Часто неверная интерпре­тация связана с неосведомленностью относительно семантических «надбавок» в значении слова сверх того, что дано словообразова­тельной моделью:

При интерпретации языковых фактов, как и при их конструи­ровании, срабатывает механизм аналогий, но глубина аналогии мо­жет быть различной — иногда достаточно единичного образца («ОСЕЛ — это, наверно, муж осы?», по аналогии коза — козел). Воз­действие конкретного образца отчетливо видно и когда соответству­ющая модель отсутствует. Если модель имеется, то можно предпо­ложить, что в сознании ребенка сформировано соответствующее словообразовательное правило. При этом нельзя исключить и воз­действие конкретного образца как стимулятора словообразователь­ного или интерпретационного процесса.

Зафиксированы удивительные случаи (подобные явления отме­чены и в словообразовательных процессах), когда ребенок опира­ется на словообразовательные модели, сконструированные им са-

194

мостоятельно, — в языке на уровне языковой нормы их нет, хотя их возможность предусмотрена языковой системой (их можно услов­но назвать сверхмоделями). Так, именно прочтением семантики слова в соответствии со сверхмоделями можно объяснить следую­щие случаи: «Исключительный суп — его, что же, из КЛЮЧА свари­ли?»-', «Искусственный — значит, сделанный из КУСТА»', «Всадник — это кто работает В САДУ» (как, например, подводник — под во­дой). В любом случае при интерпретации слова устанавливаются ас­социации, основанные на аналогии. Можно ли упрекнуть в нелогич­ности ребенка, решившего, что «спец — это тот, кто много спит» (пример К. И. Чуковского: «Дядя Филя спец — значит спит много»)? Если тот, кто лжет, именуется лжецом, тот, кто жнет — жнецом, то почему бы не называться СПЕЦОМ человеку, любящему поспать?

К подобным ассоциациям любят прибегать и взрослые, только в их речи это сознательная словесная игра. Большое число шутливых интерпретаций, основанных на неверных, но вполне логичных с точ­ки зрения системы языка ассоциациях, приведено в книгах Б.Ю.­Нормана: волнушка — мелодрама, дантист — специалист по Дан­те и т. п. Некоторые из них совпадают с аналогиями, выявленными в речи детей: ПРИВРАТНИК — любитель приврать, БАРАНКА -жена барана, ЗАКЛЮЧАТЬ —- запирать ключом. Примеры совпаде­ний лишний раз свидетельствуют о том, что в основе детских инно­ваций лежат те же механизмы, что и в основе речевого творчества взрослых, только у взрослых оно связано с установкой на комичес­кий эффект, а у ребенка носит чаще всего бессознательный харак­тер. Основной ассоциацией ребенка является ассоциация по кор­ню, при этом зачастую часть слова, осмысливаемая как формант, в расчет вообще не принимается. Приведем еще примеры поисков значения слова: ПЛЕНУМ — это значит в плен кого-то взяли, АГ­РЕССОР — он, значит, по голове кого-нибудь огрел. Четырехлет­ний мальчик, увидев флажок на грузовике, спросил, что этот фла­жок обозначает. Ему ответили, что этот дядя — ПЕРЕДОВИК, на что последовало замечание: «Многих, значит, ПЕРЕДАВИЛ».

Совпадение формальной и семантической структуры производ­ного слова способствует установлению нужных ассоциаций и, сле­довательно, верной интерпретации значения производного слова. В противном случае ребенку трудно установить связь между про­изводным и производящим словом, что приводит иногда к ложным ассоциациям: «Тут шиповник как ЗАШИПИТ.» Усечение конечно­го согласного в слове Польша при образовании от него существи­тельного поляк затрудняет восприятие последнего: «Поляки — они, наверно, В ПОЛЕ живут?» Важнейшим обстоятельством, объясня­ющим неверное или неточное осмысление производных слов деть-

195

ми, является свойственная ряду производных слов асимметрия фор­мальной и смысловой структуры (несовпадение формальной и се­мантической производности).

В языке постоянно происходят изменения, вследствие которых семантическая производность слова утрачивается или ослабляет­ся, при том что формальная связь остается отчетливой. Опираясь на формальную структуру слова, исходя из однотипных аналогий, ребенок реконструирует исходное значение слова, восстанавлива­ет его прежнюю смысловую структуру.

Пятилетняя девочка спрашивает у бабушки, почему у ее дедуш­ки — инвалида войны — только одна нога. Услышав ответ: «5 де­душку на фронте фашисты стреляли», она немедленно задает вопрос: «А кто же им СТРЕЛЫ дал?» Глагол стрелять и в самом деле имел первоначальное значение «выпускать стрелы (из лука)», однако оно уже давно утрачено. Четырехлетний мальчик не одоб­рил фразы взрослого: «Возьмем удочки напрокат» — «Это велоси­педы можно взять НАПРОКАТ, а удочки берут НА ЛОВ». Расшире­ние семантики слова напрокат ребенку не может быть известно. Ана­логичный случай со словом напрокат в речи другого ребенка: «Возьмем НАПРОКАТ стиральную машину (об этом велись разгово­ры в доме) и поедем на ней к бабушке». И здесь исконное, этимологи­ческое значение слова напрокат проявляется со всей определенно­стью. Утрачена в современном языке смысловая связь между слова­ми трава и отравить (хотя первоначально они составляли словообразовательную пару). Женя Гвоздев ее восстановил самосто­ятельно: «ОТРАВИТЬ — значит накормить травой, чтобы издох».

Во всех трех случаях реконструируемое исходное значение сло­ва оказывается уже его современного значения, оно включено в со­став последнего.

Обостренное внимание к формальной структуре слова приво­дит к нечаянным этимологическим открытиям: «Эта ложка — НЕ­ГОДЯЙКА, она старая, ни на что не годная» (этимологически сло­во негодяй действительно восходит к не годится). Одна девочка, вернувшаяся домой из детского сада, задает родителям поразивший их вопрос: «Наша воспитательница называет детей ПАДАЛЬ, по­тому что они часто падают?» Чтобы не обидеть современных вос­питателей, отметим, что это запись пятидесятилетней давности из архива К. И. Чуковского. Многие дети восстанавливают утрачен­ную связь между словами порядок и порядочный, трактуя после­днее как «любящий порядок»: «ЯПОРЯДОЧНЫЙ — все игрушкиуби-раю». Фактически утрачена в современном языке связь между сло­вами машина и машинист, однако в речи детей она возникает заново: «Вырасту — буду МАШИНИСТОМ, на машине буду ездить».

Некоторые слова во взрослом языке появились благодаря мета­форическому переосмыслению своих производящих. Так, верти­хвосткой называется та, которая «как бы вертит хвостом», а на са­мом деле — это легкомысленная женщина; непоседа — тот или та, кто «как бы не может сидеть на месте», а это живой и подвижный человек. В речи ребенка могут быть возвращены первоначальные значения слов. «Белку можно назвать ВЕРТИХВОСТКОЙ, потому что она все время хвостом вертит», — рассуждает мальчик, стоя у клетки с белкой. «Сиди, НЕПОСЕДА», — говорит девочка, пытаясь усадить свою куклу. Подобным образом переосмыслено слово босяк: «ЯБО­СЯК — тапки снял!» Характерен вопрос ребенка, свидетельствую­щий о попытке осмыслить внутреннюю форму слова: «Кто на боку спит — ЛЕЖЕБОКА, а если на спине, то как называется!» В ряде случаев производные слова по форме связаны с гипонимами, а по смыслу — с гиперонимами. Например, сапожник — мастер, занима­ющийся ремонтом не только сапог, но и любой другой обуви. Одна­ко в формальной структуре слова отражена лишь связь с сапогом. От­сюда недоуменные вопросы детей: «Сапожник сапоги чинит, а туфли кто? ТУФЛЕЖНИК?» Значение слова сапожник сужается. Анало­гично сужается значение таких слов, как булочная ( «Разве в БУЛОЧ­НУЮ за хлебом ходят? За булками только»). Пятилетняя Соня под­вергла критике слово подъезд — «Почему ты говоришь подъезд? Мы же к нему не подъезжаем, а ПОДХОДИМ. Надо говорить ПОДХОД.

Встречаются ситуации, когда производное слово по форме соотно­сится с одним из членов антонимической пары, а по смыслу — сразу с обоими. Так, с помощью выключателя не только выключают, но и включают свет, араскладушки столь же часто раскладываются, сколь­ко и складываются обратно. Взрослый обычно не замечает подобных несообразностей, но они не могут ускользнуть от пытливого взгляда ребенка: «Ткни ВКЛЮЧАТЕЛЬ: темно стало!» — В ответ на замечание: «Надо говорить выключатель», — следует незамедлительная реак­ция: «Но я же не выключать свет просил, а ВКЛЮЧИТЬ». Шестилет­няя девочка негодует по поводу слова раскладушка: — «Она ведь и СКЛАДЫВАЕТСЯ тоже». Аналогичные вопросы: «В раздевалке РАЗ­ДЕВАЮТСЯ, а ОДЕВАЮТСЯ разве в другом месте?», «Почему назы­вается прихожая, а не УХОЖАЯ? Мы же не в окно вылезаем!»

Во многих случаях в нормативном языке производное слово по смыслу мотивируется двумя производящими одновременно, а по форме — лишь одним из них. Так, прилагательное морской означа­ет одновременно и относящийся к морю, и относящийся к моря­кам: морское путешествие и морская форма. В речи ребенка зна­чение подобных относительных прилагательных часто сужено, при этом ребенок опирается на то производящее, которое подсказыва-


196

197

ется формальной структурой. Слово морской утрачивает значение «относящийся к морякам». Чтобы передать это значение, ребенок образует инновацию: «Мне форму скоро купят МОРЯЦКУЮ». По­добным образом сужается значение прилагательного охотничий как «относящийся к охотнику», так и «относящийся к охоте». В речи детей оно используется лишь в первом значении, а при необходи­мости передать второе ребенок говорит: «Охотное ружье — оно пу­лями стреляет?»

Многозначность производящего слова — еще одно явление, за­трудняющее понимание производного. Если контекст и ситуация речи не подсказывают ребенку правильный выбор в ряду возмож­ных значений производящего, он может неверно сконструировать значение производного: писатель, писательница — «тот/та, кто умеет писать, т.е. изображать на бумаге какие-нибудь буквы, цифры, тексты»:« Смотрите, смотрите, я ПИСА ТЕЛЫЯуже две буквы умею писать]» В то же время в нормативном языке эти слова имеют дру­гое значение. Слово бессонница означает отсутстви сна, а в детской речи оно употреблено в смысле отсутствие снов, сновидений: «Уменя сегодня БЕССОННИЦА была: ни одного сна не видела!»

Обстоятельством, провоцирующим семантические инновации, слу­жит и омонимия производящих основ. Например, слово первокласс­ный может быть воспринято ребенком как «относящийся к первому классу», где класс — подразделение учащихся школы, тогда как в нормативном языке в качестве производящего слово класс выступа­ет в значении «степень, уровень». Отсюда возможность ситуаций, обусловливающих следующие диалоги: «Посмотри, спектакль первоклассный!» — «Меня не пустят, я же не ПЕРВОКЛАССНИК».

Большинство детей шести лет на вопрос, что значит слово до­мочадцы, ответили: «Это те, кто дома КУРИТ». Сочетание пико­вая дама вызывает единодушное удивление и вопрос, как это из пики смогли сделать даму. Многие дети пребывают в уверенности, что камерная музыка — это музыка, исполняемая в тюрьме.

УСВОЕНИЕ ПЕРЕНОСНЫХ ЗНАЧЕНИЙ СЛОВ

Крапива кусается?

А как же она тогда лает?

Вопрос ребенка в эпиграфе содержит упрек и даже скрытую по­лемику со взрослыми. Ребенок хочет сказать: «Эх вы, неразумные взрослые! Разве же можно употреблять слова таким странным об­разом? Кусается, как известно, собака, а крапива тут и вовсе не при чем». Дети в принципе отвергают наши попытки употреблять одно

198

и то же слово в разных значениях. Кусаться — это «хватать, рвать зубами, причиняя боль», а второе значение ребенку пока не встреча­лось — «вызывать ощущение жжения, раздражать кожу». Дети, как мы знаем, строго следят за соблюдением закона симметрии языко­вого знака, т. е. за тем, чтобы одному означающему соответствовало одно и при этом постоянно одно и то же означаемое, и наоборот. А проявления асимметрии они принять никак не могут.

Ситуация, которая обнаруживается в недоуменных вопросах ребенка, определяется как конфликт известного и нового значения многозначного слова. Известное значение может быть историчес­ки исходным, первичным, но это вовсе не обязательно. Очевидно, ребенок первым усваивает то из значений многозначного слова, ко­торое актуально в его предметно-практической деятельности. Упот­ребление слова во втором, неизвестном ребенку значении создает конфликтную ситуацию, которую он пытается осмыслить. Возмож­ны, очевидно, психологически разные ситуации:

• ребенок не понимает произнесенного взрослым высказывания, в
  котором употреблено известное ему слово в новом для него значении;
  
• понимает, но расценивает данное словоупотребление как не­
  логичное, ищет объяснение для такого переноса и т. п.
  

Рассмотрим реакцию детей на метафорические переносы наи­менований с одного явления на другое (переносы на основании сходства признаков).

« Ты не можешь оторваться на минутку?» — спрашивает мать у дочери и тут же слышит ответ: « Что я ПРИКЛЕЕНА, что ли?» «Я люблю все острое: перец, горчицу». «А что, и НОЖИК можешь съесть?» ~ интересуется ребенок.

Очень часто реакция детей отражает укор или неодобрение по поводу нелогичного, по их мнению, употребления слов: «Как это может быть — сухое вино? Вино ведь ЖИДКОСТЬ», — говорит ше­стилетняя девочка.

Особенно часто критикуют дети высказывания, в которых ис­пользуются глаголы движения, перемещения в пространстве в их производных значениях:

«Молоко не может убежать, у НЕГО ЖЕ НЕТУ НОГ!»

«Солнце село». «На СТУЛ, что ли?»

«Дорога сбегает с горки». «А что, разве у нее НОГИ есть?»

«Пошел тебе четвертый год». «Интересно, а куда это он ПО­ШЕЛ?»

«Как это пар может ПОДНИМАТЬСЯ?» «У него же нету ног!»

«Наши часы опять спешат». «Куда это? На работу?»

«Надо убрать горчицу в холодильник, а то будет бродить...» -«Разве у нее НОГИ есть?»

199


Слово ноги фигурирует в большинстве недоуменных детских вопросов:

«Ты говоришь: «Часы идут». А где же у них ноги!»

«Поезд не идет, а катится, у него же нет ног!» (в словаре С.И.Оже­гова «идти = двигаться, переступая ногами» — ребенок подчеркивает дифференциальную сему, входящую в значение данного слова).

Дети критикуют и метонимические переносы наименований, ос­нованные на смежности явлений. «Я уже съела целую тарелку, больше не хочу», — говорит мать. И тут же слышит упрек дочери: «А почему же она тогда на столе!» Первичное значение слова -«посуда округлой формы с плоским дном», второе значение — со­держимое, помещаемое в такую посуду. Мать использовала слово во втором значении, дочь же ориентировалась на первое. Два зна­чения у слова салат, связанные тоже по смежности: «травянистое растение, листья которого идут в пищу в сыром виде», и «холодное кушанье из данного растения и не только из него». Взрослый про­износит: «В огороде растут лук, редиска, салат». Ребенок мол­ниеносно переспрашивает: «И ВИНЕГРЕТ?» Взрослый имел в виду первое значение слова, ребенок ориентируется на второе. Семилет­няя девочка самостоятельно придумала каламбур, основанный на комбинации двух значений слова салат: «Можно ли положить са­лат в салат»?

Некоторые глаголы имеют переносные значения только в фор­ме повелительного наклонения. К ним относятся, например, дуй и катись. Употребление их взрослыми приводит к недоразумениям. Мать сказала четырехлетней дочери: «Дуй из кухни!» Та, нисколь­ко не удивившись, повернулась к двери и стала дуть в ее сторону. Другой девочке, четырехлетней Марьяше, неосмотрительно сказа­ли: «Катись из комнаты!» Она выразила свое недоумение по пово­ду столь странной команды: «Как же я покачусь? У меня и КОЛЕСИ­КОВ-ТО нет!» Очень многие вопросы детей метки и свидетельству­ют о рано развившихся у них металингвистических способностях (способностях к анализу языковых фактов). Шестилетний Женя А. спрашивает: «Почему люди говорят «выпей лекарство»? Ведь не все лекарства пьют, есть и таблетки».

Детское доверие к первичному значению слова может быть так велико, что ребенок даже не замечает несоответствия слова и фак­тической ситуации. Мать с пятилетней дочерью были у озера и ви­дели там купающихся в проруби людей — любителей зимнего пла­вания, за которыми уже закрепилось название моржей. Дочь не усомнилась в том, что перед нею и впрямь животные, и потом с ув­лечением рассказывала об этом событии: «Мы сегодня в Озерках видели МОРЖА. У него мордочка была, как у настоящего дяденьки».

200

Многие дети считают, что любой автомат (даже с газированной водой) должен стрелять, раз он так называется, и на любой маши­не, даже стиральной, можно куда-нибудь уехать.

Переносными значениями обладают многие «соматизмы» — су­ществительные, называющие части тела человека. Признав это об­стоятельство, дети требуют логичности в подобных переносах: «А почему это у кастрюльки ручки есть, а НОЖЕК нет?» — спраши­вает шестилетний Леня.

Трехлетний Алеша А. сумел самостоятельно сделать важное обоб­