Geum.ru

Методическое пособие для студентов Института массовых коммуникаций Санкт-Петербург

Вид материалаМетодическое пособие

Содержание


Разговорный стиль речи
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7

Литература:

1. Беззубов А.Н. Стилистические приемы газетной речи. Учебное пособие для студентов-журналистов. Санкт-Петербург, 2000.

2. Голуб И.Б. Стилистика русского языка. - М., 1997, стр. 130 — 152.

3. Васильев А.Д. Слово в российском телеэфире. Очерки новейшего словоупотребления. М. - Флинта, 2003.

4. Язык современной публицистики: сборник статей/ сост. Солганик Г.Я. - М.: Флинта: Наука, 2005.


РАЗГОВОРНЫЙ СТИЛЬ РЕЧИ


Вопросы и задания

1. В чем состоит специфичность разговорной речи по сравнению с другими разновидностями литературного языка?

2. Назовите основную функцию разговорного стиля речи.

3. Какие экстралингвистические факторы формируют разговорный стиль речи?

4. Что считается нормой разговорной речи?

5. Какая разновидность лексики представлена в разговорном стиле речи?

6. В чем особенность использования фразеологизмов в разговорном стиле речи?

7. Насколько активны словообразовательные возможности русского языка в разговорном стиле речи и как они проявляются?

8. Отметьте грамматические особенности разговорной речи. Где больше характерных особенностей — в морфологии или в синтаксисе и почему?

9. Что представляет собой современное просторечие? Почему на него обращают внимание лингвисты, изучая литературную разговорную речь, хотя просторечие находится за гранью литературного языка?

Задание 1. В отрывке из произведения А.И. Солженицына найдите просторечные и жаргонные слова и формы. Обоснуйте их использование. Определите отнесенность выявленных слов и форм к лексическим, морфологическим, словообразовательным и синтаксическим приметам разговорного стиля.

Пожалел Шухов и научил:

– Сиди, Цезарь Маркович, до последнего притулись туда, во теми и до последнего сиди. Аж когда надзиратель с дневальными будет койки обходить, во все дыры заглядать, тогда выходи. Больной, мол! А я выйду первый и вскочу первый. Вот так...

И убежал.

Сперва протискивался Шухов круто (цигарку свернутую оберегая, однако, в кулаке). В коридоре же, общем для двух половин барака, и в сенях никто уже вперед не перся, зверехитрое племя, а облепили стены в два ряда слева и в два справа — и только проход посрединке на одного человека оставили пустой: проходи на мороз, кто дурней. А мы и тут побудем. И так целый день на морозе, да сейчас лишних десять минут мерзнуть? Дураков, мол, нет. Подохни ты сегодня, а я завтра!

В другой раз Шухов так же жмется к стеночке. А сейчас выходит шагом широким да скалится еще:

– Чего испугались, придурня?! Сибирского мороза не видели? Выходи на волчье солнышко греться! Дай, дай прикурить, дядя!

Прикурил в сенях и вышел на крыльцо. «Волчье солнышко» – так у Шухова в краю ино месяц месяц в шутку зовут.

Высоко месяц вылез! Еще столько — и на самом верху будет. Небо белое, аж с сузеленью, звезды яркие да редкие. Снег белый блестит, бараков стены тож белые — и фонари мало влияют.

Вон у того барака толпа черная густеет — выходят строиться. И у другого вон. И от барака к бараку не так разговор гудет, как снег скрипит.

Со ступенек спустясь, стало лицом к дверям пять человек, и еще за ними трое. К тем трем во вторую пятерку и Шухов пристроился. Хлебца пожевав, да с папироской в зубах стоять тут можно. Хорош табак, не обманул латыш — и дерунок, и духовит.

Понемножку еще из дверей тянутся, сзади Шухова уже пятерки две-три. Теперь кто вышел, этих зло разбирает: чего те жмутся в коридоре, не выходят. Мерзни за них.

Никто из зэков никогда в глаза часов не видит, да и к чему они, часы? Зэку только надо знать — скоро ли подъем? до развода сколько? до обеда? до отбоя?

Все ж говорят, что проверка вечерняя бывает в девять. Только не кончается она в девять никогда, шурудят проверку по второму да по третьему разу. Раньше десяти не уснешь.

А.Солженицын. Один день Ивана Денисовича.


Задание 2. В отрывке из произведения В. Шукшина определить стилистическую роль просторечных и разговорных фактов языка. На основании анализа текста попытайтесь охарактеризовать авторскую стилистику.

«А что, мама? Тряхни стариной – приезжай Москву поглядеть и вообще. Денег на дорогу вышлю. Только добирайся лучше самолётом – это дешевле станет. И пошли сразу телеграмму, чтобы я знал, когда встречать. Главное, не трусь».

Бабка Маланья прочитала это, сложила сухие губы трубочкой, задумалась.

– Зовет Павел-то к себе, – сказала она Шурке и поглядела на него поверх очков. (Шурка – внук бабки Маланьи, сын ее дочери. У дочери не клеилась личная жизнь (третий раз вышла замуж), бабка уговорила ее отдать ей пока Шурку. Она любила внука, но держала его в строгости.)

Шурка делал уроки за столом. На слова бабки пожал плечами – поезжай, раз зовет.

– У тебя когда каникулы-то? – спросила бабка строго. Шурка навострил уши.

– Какие? Зимние?

– Какие же еще, летние, что ль?

– С первого января. А что?

Бабка опять сделала губы трубочкой – задумалась. А у Шурки тревожно и радостно сжалось сердце.

– А что? – еще раз спросил он.

– Ничего. Учи знай. – Бабка спрятала письмо в карман передника, оделась и вышла из избы.

Шурка подбежал к окну – посмотреть, куда она направилась.

У ворот бабка Маланья повстречала соседку и стала громко рассказывать:

– Зовет Павел-то в Москву погостить. Прямо не знаю, что делать. Прямо ума не приложу. «Приезжай, – говорит, – мама, шибко я по тебе соскучился».

Соседка что-то отвечала. Шурка не слышал, что, а бабка ей громко:

– Оно,· знамо дело, можно бы. Внучат ни разу не видела еще, только на карточке. Да шибко уж страшно ...

Около них остановились еще две бабы, потом еще одна подошла, потом еще ... Скоро вокруг бабки Маланьи собралось изрядно народа, и она снова и снова начинала рассказывать:

– Зовет Павел-то к себе в Москву. Прямо не знаю, что делать ...

Видно было; что все ей советуют ехать.

Шурка сунул руки в карманы и стал ходить по избе. Выражение лица было мечтательным и тоже задумчивым, как у бабки.

В. Шукшин. Сельские жители.


Задание З. В отрывке из произведения В. Белова найдите разговорные слова и формы. Определите их стилистическую роль в данном произведении. Определите значение слов завертка, pыльник, мутовка, кудель, верша, копыл. К какой группе лексики они относятся?

Вся семья Роговых дома, близится время ужина. Никита Рогов, сивый и суетливо-ходкий, синеглазый и не ворчливый старик, режет ложку, сидя на чурбаке у топящейся печки. Древесные завитки летят из-под круглой стамески, иные прямиком в огонь. Никита бормочет в бороду, совестит сам себя.

Хозяин Иван Никитич – при такой же, как у отца, но только черной бороде, с мальчишеской ухмылкой, зацепившейся где-то между ртом, правым глазом и правым ухом. В исстиранной, когда-то красной, с белым крестом по вороту рубахе, в дубленом жилете с рябиновыми палочками вместо пуговиц, в твердых от еловой смолы штанах, он сидит на полу и вьет завертки, успевая играть с котом и не давая погаснуть цигарке.

Сережка – заскребышек и единственный сын Ивана Никитича – вяжет вершу, жена Аксинья сбивает мутовкой сметану в рыльнике, а дочь Вера, то и дело приплевывая на персты, скоро прядет куделю.

В избе тепло и тихо, все молчат, только полощется в печке огонь, да тараканы шуршат в потолочных щелях, словно шушукаются.

Вера вдруг прыснула смехом прямо в куделю. Она вспомнила что-то смешное.

– Ой, ой, Верушка-то у нас! – Аксинья тоже рассмеялась. – Чего это, видать, смешинка попала в рот?

– Попала, – Вера отложила прялку.

Она поохорашивалась у зеркала и подошла к Сережке.

– Сережа-то, Сережа-то вяжет и вяжет. А самому смерть охота на улицу.

– Самой-то охота!

Она кинулась его щекотать. Сережка сердито отпихивался от белых мягких Веркиных рук, ему было и смешно, и злость разбирала на назойливую сестру.

– Ну-ко, петель-то много наделал?

– Сама -то наделала!

И мать, и дедко много раз посылали Сережку гулять, но он из упрямства вязал и вязал вершу. Вера отступилась от брата и снова взялась за прялку.

– Ой, дедушко, хоть бы сказку сказал.

– Вишь ты, сказку ей. – Никита поверх железных очков ласково поглядел на внучку. – Уж на беседу-то шла бы ...

– Да ведь рано еще, дедушко!

– Дедко севодни все сказки забыл, – сказал Иван Никитич и откинул руку с заверткой, чтобы поглядеть издали. – А вот я скажу одну. Бывальщинку ...

– Ой, тятя, ничего ты не знаешь!

– 3наю одну.

– Сиди! – замахалась Аксинья. – Чего-то он знает.

– А вот до ерманьской войны, в Ольховице у Виринеи ...

– Это что избушка-то с краю?

– Да. Так отец у ее был, говорят, главный колдун на всю волость. Смерть-то пришла, дак маялся, умереть-то ему никак не давали.

– Кто? – Сережка вскинул светлые, в мать, ресницы.

– Да беси. Оне и не давали, мучили. Ему надо было знатье кому-нибудь передать. Пока знатье-то знаток не передаст с рук на руки, беси ему умереть не дадут. Сторожем жил при церкве, от деревни-то на усторонье. Все говорил, что когда умру, дак вы первую ночь дома не ночуйте. Умер он, а гроб-то в углу на лавке поставили, под божницей. Ночевать дома остались, в деревню не пошли.

Сережка перестал вязать, слушал, Аксинья ловко постукивала мутовкой, рассказывала:

– Вот, закрыли покойника, легли спать. А дело было тоже о святках. Огонь, благословясь, погасили. Спят они, вдруг мальчик маленький в полночь-то и пробудился. «Мама, говорит, тятя встает». – «Полно, дитятко, спи». Он ее опять будит: «Мама, тятя встает!» – «Полно, дитятко, перекрестись да спи». Никак не может матко-то пробудиться. Тут мальчик и закричал не своим голосом: «Ой, мама, тятя к нам идет!» Она пробудилась, а колдун-то идет к ним, руки раскинул, зубы оскалены ...

В роговской избе стало тихо, казалось, что даже тараканы в щелях примолкли. Вдруг огонь в лампе полыхнул, двери широко распахнулись, что-то большое и лохматое показалось в проеме.

– Ночевали здорово! – сказал Носопырь. И перекрестился. Иван Никитич плюнул, Вера заойкала, а Сережка, белый от страха, поднял с полу копыл с вершей. Носопырь сел на лавку.

– Ну, видно, пора и ужинать! – сказал весело Иван Никитич.

Он сложил завертки и пошел к рукомойнику. Аксинья отложила рыльник и начала собирать на стол.

– Что, дедушко, не потеплело на улице-то?

– Нет, матушка, не потеплело.

– Пусть. Видать, сенокос будет ведреной.

У Носопыря заныло в нутре, когда Аксинья выставила из печи горшок со щами. Носопырь снял свою лохматую шапку, склал ее на лавку около. Только теперь Вера рассмеялась своему испугу.

– Ну, дедушко, как ты нас напугал-то!

Увидев, что одно ухо шапки без завязки, она рассмеялась еще громче.

– Ой! Ухо-то у тебя без завязочки! Дай-ко я тебе пришью.

– Пришей, хорошая девка.

Вера достала с полицы берестяную с девичьим рукодельем пестерочку. Нашла какую-то бечевку и вдела в иглу холщовую нить. Носопырь подал ей шапку. Вера вывернула в лампе огонь, чтобы было светлей пришивать. Вдруг она завизжала, бросила шапку на пол и затрясла руками: из шапки проворно выскочил мышонок. Все, кроме Никиты и кота, устремились ловить. Аксинья схватила ухват, Сережка лучину. Иван Никитич затопал валенком. Поднялся шум, а мышонок долго тыкался по углам, пока не нашел дырку под печку.

– Серка! А ты-то чего? Лежит, будто и дело не евонное: Ой ты, дурак, ой ты, бессовестной! – Аксинья поставила ухват и начала стыдить кота.

– Гли-ко ты, прохвост, тебе уж и лениться-то лень, спишь c утра до ужны!

Кот как будто чуть застеснялся, но виду не подал. Он зевнул и спрыгнул с лежанки, потянулся и долго царапал ногтями ножку кровати. От многолетнего этого царапанья ножка стала тоньше всех остальных. Серка точил когти только на ней.

В. Белов. Кануны


Задание 4. В приведенном отрывке имеются вкрапления элементов разговорной речи (слова, формы слов, конструкции, интонационные выделения, недоговоренности, недосказанности и дp.). Определите эти вкрапления и их роль в структуре текста.

Повозка свернула с дороги и по грязной траве потащилась следом. Где-то там впереди маячили фигуры Дрозденко и немца в длинном плаще. Когда они все подошли ближе, их взору открылся берег обрыва и широкий карьерный провал внизу, добрую половину которого под обрывом занимала лужа. «Значит, так – в лужу», – догадался Агеев. А он думал ... Вернее, хотелось думать, что в земле будет затишнее. И теплее. В луже теплее не будет...

Глупые эти мысли, однако, взбудоражили его, совершенно уже задубевшего на стуже, и он не мог от них отрешиться, пока повозка не остановилась на пригорке и Дрозденко подал команду выстроиться всем в ряд, лицом к карьеру. Агеев стал послушно и почти с готовностью, как это делал множество раз в армии, чтобы скорее кончить. Рядом нехотя приткнулся совсем закоченевший в майке, тощий, как доска, со впавшим животом Молокович. Зыль замешкался выполнить команду, и один из полицейских напомнил ему об этом, двинув в спину прикладом. Тот же полицай затем негромко обратился к Дрозденко, который сначала вызверился, но тотчас, смягчился и разрешал:

– ... Давай по-быстрому...

Полицай подошел к Агееву, это был все тот же старательный крутоплечий Пахом.

– Скидывай сапоги!

Агеев помедлил, наливаясь готовым прорваться гневом, потом, словно боясь не сдержаться, носком одного торопливо подцепил задник другого, легко протащил стопу в голенище и, не вытаскивая ее совсем, ногой швырнул сапог в сторону.

– На, бери, на.

Он отбросил и второй сапог – далеко на траву, оставшись в сбившихся грязных портянках. Полицай поспешил за сапогами, а рядом нервно задергался Молокович.

– Может, возьмешь и мои, Пахом? Или оставишь в благодарность за дружбу? За то, что давал тебе контрольную списывать?

– Aгa, давал! – недовольно обернулся полицай, подхватывая сапоги. – А помнишь, как дал списать с ошибкой? По алгебре. Сам пять получил, а мне два поставили.

Молокович, похоже, опешил.

– Идиот! Я-то при чем? Ты же без ошибки и списать не мог, скотина!

– Да-а, ну и набрал ты мерзавцев, Дрозденко, – сказал Агеев. – По себе мерил?

– Ты еще не заткнулся! – вскричал Дрозденко, сделав угрожающий выпад в его сторону, но остановился – сзади его окликнул немец. Трое полицаев стаскивали с телеги Кислякова, и тот изможденным, осиплым голосом выдавил:

– Прощайте, браточки ... Не обижайтесь, если ...

– Ничего, ничего, сынок, – ответил ему один Зыль. Агеев и Молокович смолчали.

Размашистым шагом Дрозденко подскочил к их коротенькому строю, вытянул руку, которой отделил от них Зыля.

– Так! Давай ты, с племяшом в паре.

«Неужели застрелят? – недоверчиво подумал Агеев. – Ведь, похоже, и в самом деле Зыль ни при чем, случайно попавший в эту историю ... »

– Послушай, Дрозденко, – сказал он почти просительно. – А этого зачем? Он ведь посторонний. Я знаю.

Дрозденко круто обернулся.

– Ты знаешь? А ты знаешь, что он двенадцать вагонов на станции сжег?

Полицаи уже подталкивали Зыля к обрыву, куда притащили Кислякова, и сцепщик, услышав эти слова Дрозденко, непослушно дернулся в их руках.

– Не двенадцать, начальник! Семнадцать! Семнадцать вагонов я сжег! Пусть там запишут, семнадцать ...

Они его ударили, Зыль ойкнул и больше уже не выкрикивал, не противился.

Агеев мелко трясся от стужи и неуемного нервного озноба, неотрывно глядя, как в тридцати шагах на обрыве встали две тени – сцепщик Зыль с племянником, милым, застенчивым Кисляковым. Стоять Кисляков не мог совершенно и вяло обвисал на руках у Зыля, который с усилием держал его, приговаривая что-то, в шаге от обрыва. Перед ними, торопливо кляцая затворами винтовок, разбирались в шеренгу несколько полицаев.

– Фойер! – неожиданно зычным голосом скомандовал немец и тотчас в уши Агееву ударил нестройный винтовочный залп. Агеев пошатнулся от воздушного удара, моргнул одним глазом (второй oн почти не открывал), и, когда снова взглянул туда, ни Зыля, ни Кислякова на обрыве уже не было. Полицаи остались на месте, а Дpoзденко с немцем подбежали к обрыву, заглянули в карьер. Потом раздалось несколько негромких хлопков – пистолетных выстрелов: для верности они посылали последние пули в расстрелянных.

– Следующие! – крикнул начальник полиции, оборачиваясь к ним с пистолетом в руке.

«Пошли ... – тихо сказал Агеев и, не оглядываясь, заковылял к обрыву, из-за которого ему все больше открывалась огромная, подернутая ветреной рябью блестящая лужа. С темного неба посыпал мокрый снежок, оседая на одежде, волосах, нежно касаясь его разбитых в кровь губ. В душе Агеева было пусто, как, наверное, может быть пусто только перед самой смертью, когда вся жизнь прожита без остатка, и прожита нe так, как хотелось – в беспорядке, не в ладах с совестью, с ошибками и неудачами. Он уже ничего не пытался и даже не хотел сказать ни своему соратнику Молоковичу, ни их палачам. Пусть убивают ...

Нестройный залп из шести винтовок он еще услыxал, почувствовав воздушный удар в лицо и сильный толчок в грудь, опрокинувший его навзничь. И он понесся в пространство – с шумом и звоном в ушах, что-то обрушивая, вместе с собой низвергая в пропасть. Постепенно, однако, все стало стихать, отдаляясь от него, и все наконец умолкло.

С ветреного неба падал мокрый снежок...

В. Быков. Карьер.


Задание 5. В приведенной газетной публикации имеются элементы разговорной речи. Определите их. Дайте оценку их употребления, учитывая характер публикаций: целесообразность или нецелесообразность, органичность включения в текст и т.п.

Потребность написать эту статью возникла у меня сразу же, как только прочел в «ЛГ» (11.7.84) интервью с Еленой Николаевной Гоголевой. Начал было. уже набрасывать нечто вроде открытого письма. как – летний отъезд, потом возвращение, я и подумал: время ушло. Ан глядь, в «ЛГ» на сходную тему кое-какие письма пришли, и вижу – суть дела волнует многих. Значит, нельзя лениться.

Мальчиком ходил я в Малый театр и смотрел на игру совсем молодой Гоголевой – красавица! Затем, уже в зрелые свои годы, имел удовольствие видеть ее в одной из своих пьес. (Играла королеву в «Человеке из Стратфорда». Ах, только в сказках бывают такие красивые королевы!) Восхищался – красавица! И совсем недавно наслаждался ее игрой в «Мамуре» , даже писал об этом. И опять – красавица! Чудо? Чудо!

В своем интервью Елена Николаевна говорит, что раньше в театральную школу подбирали с учетом трех условий. Вот ее слова: «И ну-ка, кого принимали в школу, что нужно было? Внешность – раз. Голос – два. Дикция – три. Если все это есть, принимали и учили. Учили, понимаете?» (подчеркнуто Е.Н.)

Что же, этому авторитетному свидетельству следует верить. Но теперь, дорогая Елена Николаевна, в эти три понятия приходится вкладывать новое содержание. Собственно, я ничего не имею против прежнего. Однако новое значительно шире. А шире оно стало, потому, что несоизмеримо шире (во всяком случае, в нашей стране) стал круг людей, посещающих театр. И зритель хочет увидеть на сцене себя. А он вовсе не обязательно красавец, что, кстати, нимало не умаляет его ни в своих, ни в наших глазах, не так ли, Елена Николаевна? Впрочем, о зрителе, каков он сегодня и для чего ходит в театp, – об этом я попытаюсь поразмыслить в этой же статье позже.

Но вернемся к упомянутым выше трем условиям.

Итак, внешность. Кто спорит, кому не радостно увидеть на сцене (и в кино, и на экране ТВ) красавицу или красавца! Красота – это как бы второй талант. Но вот беда, без первого – главного красота на сцене вызывает только досаду, как если бы что-то пообещали, а не дали. Уж лучше тогда и не обещать. Красотки и красавцы на сцене и экране – сколько мы их видели? Тьму! А кого запомнили? Все на одно лицо. Восхитительно причесанные (красотки), без ущерба для ресниц плачущие (красотки), демонстрирующие дивный оскал зубов (оба пола), раздвоенные подбородки (красавцы), могучие плечи (красавцы), тонкие талии (красотки), узкие бедра (красавцы), не узкие бедра (красотки), ноги, начинающиеся от коренных зубов (оба пола), мерцающий взгляд (красотки), победительно-небрежный взгляд (красавцы). И так далее и тому подобное и прочее.

Ну и какая всему этому великолепию цена на сцене и экране, если нет того, другого таланта – переходить рампу? Ломаный грош.

А вот выходил на сцену Владимир Высоцкий (уже не выходит, но хоть на экранах его еще можно увидеть) или появляются Г. Бурков, Е. Леонов – и что? Это ли не истинно артисты? А ведь внешность у них совсем, скажем прямо, не артистическая. (Я сознательно не называю актрис, а мог бы назвать, но с женщинами надо осторожнее, уж больно они ревниво и ранимо относятся к оценке своей внешности.) Так что первое условие – внешность – придется понимать расширительно. Поправочка требуется.

Второе условие – голос. Ну кто же будет спорить с этим? Хотя уже давно изобретен микрофон и некоторые певцы вполне наловчились почти совсем засовывать его себе в рот, драматические артисты пока что, слава богу, обходятся без него. Так что микрофон, завоевав эстраду, театром, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, пока не овладел. 3начит, как ни кидай, а для сцены все же нормальный человеческий голос требуется. Туг вроде бы и поправок не надо. Ан нет. За истекший, как говорят в официальных документах, период, с тех самых упоминаемых вами, Елена Николаевна, времен люди так настропалились говорить, что любой старорежимный адвокат позавидовал бы. Поглядишь, послушаешь, как иная трех-, четырехлетка без малейшего стеснения перед многотысячной аудиторией выступает, так и приходит на ум: а вeдь тyт, ей-ей, и сам Плевако стушевался бы! А уж если взять возрасты постарше. Нет, куда там Цицерону – сробел бы!

Что и говорить, изощрились мы по части голоса в нашей повседневной жизни. Есть у нас теперь в наборе голоса и для застолий, и для дискуссий, и для задушевных тет-а-тетов. Располагаем такими оттенками, что ни на какой клавиатуре не уместятся. Скажем, голоса с интонациями вещающими и на ус наматывающими, голоса банкетные и простодушные, эдакого дурака с мороза (дескать, что с меня взять, я хотел как лучше). Голоса с нахрапом и якобы застенчивые (каждый-де, мол, на моем месте, и вообще это не моя заслуга, а родного коллектива).

Вы можете сказать мне, уважаемая Елена Николаевна, что и раньше этой гаммой владели разные чины и не сегодня она родилась. Так, да не так. Владели, но не в том масштабе, объеме, модификациях, вариантах и так далее. Что было раньше – это мы знаем, классиков почитываем, да и мемуары, к примеру, того же Кони. Но прямo скажем – по сравнению с нынешним разнообразием в диапазонах и амплитудах это все равно что элементарная скрипочка против, скажем, ВИА, способного издавать любые шумы и умеющего впадать в публичный транс. Это я не к осуждению, а лишь чтобы показать, как ныне обогатилась палитра того, что некогда называли попросту – голос. А раз обогатилась в жизни, значит, и на сцене – будьте любезны.

Наконец дикция. Тут я как драматург, конечно, обеими руками «за». Господи, да для чего же мы и пишем эти слова, взвешивая на аптекарских весах прилагательные, рассматривая через микроскоп существительные, проверяя на лакмусовую бумагу глаголы, дегустируя причастия и наречия, а также мысленно прикидывая, каковы же будут на товарных весах возможные будущие претензии критиков по части акцентов, – для чего, повторяю, мы всю эту почти сизифову работенку делаем, как не для того, чтобы выбрать то самое единственное, человечеством в муках рожденное и нами потом в сходных муках найденное слово? Неужели для того, чтобы актеры пробросили потом это словцо через губу, одновременно (для пущего жизнеподобия) покашливая, или жуя яблоко, или прикуривая и стоя почти спиной к зрителям? или вообще заменили бы первым попавшимся, стертым, как след на асфальте? Нет, мы его, это слово, мечтаем услышать, чтобы оно, как говорится, от зубов отскакивало. Да не только в первые ряды, где сидят, само собой, самые престижные контрамарочники, а на всю демократичную длину в ширину зрительного зала, заполненного теми, кто купил билет на свои кровные, да еще постоял в очереди с номером на ладони. А также долетело бы и до тех, кто, не достав билета, примостился на ступеньках, проникнув в театр с помощью личного обаяния плюс небольшая купюра. (Я обязан тут сказать, что не одобряю этого, но ... )

Так вот я – за дикцию. Но за ту дикцию, когда не только все отчетливо слышно, но и отчетливо понятно. Причем именно то, что имел в виду драматург. А это не одно и то же. Ибо это требует уже другого умения.

И вот тут вступает в силу еще одна мысль из интервью Елены Николаевны, под которой я подписываюсь полностью, уже без всякиx оговорок. А именно: только после этого их брали в театральную школу и начинали учить. (Подчеркнуто, как уже отмечалось, Еленой Николаевной, но и я почел за честь примостить рядом с нею в тех же скобочках.) Итак, после этого надо еще учить. Артиста.

С. Алешин. Что-то сверх / / Лит. газета. 1984. 17 окт.