Geum.ru

Сергей Ермаков Нож вместо микрофона

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   27

Глава 3.


Следователь Кожедуб очень хотел на время расследования обстоятельств дела упечь Татьяну за решётку в следственный изолятор, но генеральный директор комбината «Сибцветмет» Фёдор Аркадьевич Сергеев не дал ему этого сделать, приказал ограничиться подпиской о невыезде. Он сказал, что из города никому всё равно никуда не деться, точно, как с подводной лодки, а на самолёт билетов ни Алмазу, ни Татьяне не продадут. А еще двоих подозреваемых в убийстве Зиновия Самуиловича – заведующего постановочной частью местного Дворца Культуры и монтировщика тоже сажать под стражу ни к чему, никуда они не денутся.

Из Дворца Культуры Татьяну и Алмаза привезли в гостиницу и приставили к их номерам постового милиционера. Алмаз хотел поговорить с Татьяной, стал набиваться в гости, но ей больше всего на свете в этот момент хотелось побыть одной, поэтому она захлопнула дверь своего номера перед носом Алмаза. Татьяна заперлась в номере и стала звонить в Североморск отцу. Мысли её путались, дозвониться было невозможно – то срывалось, то шли короткие гудки, отчего Татьяну охватывало отчаяние и когда ей всё-таки удалось пробиться в Мурманскую область и она услышала голос отца, то объяснить ему толком ничего не смогла, просто умоляла приехать, потому что одной ей было с возникшей проблемой не справиться. Связь неожиданно прервалась и Татьяна вспомнила, что не сказал отцу о том, что для того чтобы попасть в Вольфрамск нужен специальный допуск. Пыталась дозвониться еще раз, но ничего не получилось. И тогда она рухнула на кровать и горько заплакала.

Поплакала немного и решила, что хватит нюни распускать – нужно включать мозги и самой попытаться вспомнить и проанализировать всё, минуту за минутой, что произошло во Дворце Культуры. Понятно, что она сама не убивала Зиновия Самуиловича и не крала эти деньги. Но это было понятно только ей самой, для Кожедуба и остальных она была главной подозреваемой, убийцей застигнутой на месте преступления и ей, чтобы оправдаться, нужно было вспомнить какие-то факты, которые могли хоть впрямую, хоть косвенно указать на настоящего убийцу. Тем более, что список подозреваемых был не так уж велик – на сцене, кроме неё самой, присутствовали только - Алмаз, заведующий постановочной частью Дворца Культуры, пьяный монтировщик и Фёдор Аркадьевич Сергеев.

Татьяна не была докой в расследованиях убийств, но иногда почитывала женские детективные романы Дарьи Донцовой, оттого знала, что для любого преступления нужны побудительные мотивы, это было ясно даже не спецу. Мотивом этого убийства определённо стала большая денежная сумма, которая была в руках у Офиногенова и которую он пересчитывал, когда появился убийца. Для заведующего постановочной частью и монтировщика местного Дворца Культуры сто тысяч долларов – сумма просто гигантская. Они столько за всю жизнь не заработают, поэтому любой из них мог легко пойти на это дело и убить продюсера. А вот для Сергеева, тут Алмаз прав, эти деньги – сто тысяч долларов лишь капля в море его огромных капиталов, зачем преуспевающему богатому человеку мелочиться и подвергать себя риску?

А вот Алмаз...

Татьяна знала его давно, но с другой стороны и не знала вовсе. Они всё время были рядом, но никогда ни о чём серьёзно не говорили – так болтали, сплетничали, анекдоты рассказывали друг другу, но не более. Но кто он такой, что за человек – Татьяна вдруг поняла, что она этого не знала? На нём всегда была напялена маска доброжелательного, расположенного к тебе человека, он постоянно играл свою роль. И на сцене он такой и в жизни он такой, а какой он на самом деле – этого никто не знает. Что он скрывает за своим макияжем, за своими паричками, которые меняет каждый день? А ведь это именно он сказал Татьяне, мол, зайди к Офиногенову. Нет, если вспомнить дословно - он сказал, зайди к Зяме, тебя Зяма зовёт. А чего ему стоило до этого ударить Зиновия Самуиловича ножом в спину, выбросить деньги в окно своему сообщнику и спокойно пойти петь свою программу.

Нет, это дурь несусветная получается…

Какой у Алмаза в этом городе может быть сообщник? Хотя, почему она в этом так уверена, что у Алмаза в этом городе нет сообщника? Если хорошенько вспомнить Кожедуб сказал следующее – надо, мол, выяснить не бывало ли у вас с продюсером никаких склок? А ведь у Алмаза буквально на днях был с Офиногеновым конфликт. Алмаз отказывался на послезавтрашнем концерте выступать под открытым небом на стадионе на морозе. Он хотел исполнить всю программу под фонограмму, но Зиновий Самуилович, как человек старой закалки, настаивал, что только вживую. Тогда Алмаз и вовсе стал капризничать, кричал, что он голос потеряет. Зиновий Самуилович еще спросил его – как можно потерять то, чего нет? Алмаз сильно обиделся, выскочил, хлопнув дверью.

Татьяна не отказывалась петь вживую, потому что знала – работа есть работа. Вон на железной дороге оранжевые бабки в любую погоду забивают костыли за копейки, а Татьяне и Алмазу такие деньги платят, что грех капризничать. Татьяна и закалялась, и бегала по утрам, чтобы не болеть, а вот Алмаз, как Кожедуб точно подметил, проводил свободное время в джакузи.

Но всё-таки Алмаз мало похож на убийцу. И то, что они поссорились с Зямой – это скорее рабочий момент, чем повод нанести удар ножом в спину. Нет, скорее всего, убил Офиногенова всё-таки не Алмаз, а либо зав постановочной частью, либо его нетрезвый монтировщик. Или они оба в сговоре взяли и пришили бедного старого еврея. И тут Татьяну осенило. А что если убийца влез в окно? Открыл его с той стороны и влез? А что – ведь гримерка находится на первом этаже, убийца шёл мимо, увидел как Зиновий Самуилович считает деньги, открыл окно снаружи и….

И тут она вспомнила, что на окне гримёрки снаружи были металлические решётки. Просунуть руку, например, с пакетом денег в окно сквозь прутья решётки и передать их сообщнику можно, а вот влезть внутрь никак нельзя. Да еще и створку, которую она пыталась закрыть, вспомнила – не было на ней никаких ручек, чтобы можно было окно снаружи открыть. Есть только наружная ручка. Значит, всё-таки убийца кто-то из тех, кто был во время концерта на сцене.

И тут ей пришла в голову еще одна мысль. Алмаз сказал ей, что её продюсер зовёт к себе в гримёрку, но Зиновий Самуилович в это время был уже мёртв. Как он мог её звать? Нестыковочка получается. Значит, просто Алмаз хотел её подставить, вот и всё. Чтобы она вошла в гримёрку, а потом её застали на «месте преступления». А она, дура, еще за нож схватилась и окно всё своими отпечатками заляпала. Подыграла убийце.

Татьяна взяла свой мобильник и набрала номер Алмаза. В соседнем номере зазвучала мелодия одной из песен, сочиненных Алмазом. Он кроме своего творчества никогда ничего не слушал – ни классику, ни своих коллег и даже в телефоне были только его собственные мелодии установлены на всех звонящих. Жили Алмаз и Татьяна в соседних номерах. Он поднял трубку и Татьяна спросила его:

- Алмазик, а когда Зяма попросил меня зайти к нему, в какое время это было ты помнишь точно?

- Помню, - ответил Алмаз, - ты пела вторую или третью песню своей программы, а в это время Зиновий Самуилович вышел на сцену и сказал этому их генеральному директору Сергееву, что концерт запущен и пора, мол, рассчитаться по деньгам, Сергеев взял пакетик со стола и пошёл с ним в гримёрку.

- У него что сто тысяч лежало в пакетике на столе? – удивилась Татьяна.

- Да, - ответил Алмаз, - пакет был полупрозрачный. Еще монтировщик заглянул в этот пакет и говорит – ни фига себе денег какая куча. А завпост на него прикрикнул, что мол не лезь, куда не надо.

- Выходит, что и зав постановочной частью и монтировщик знали о существовании денег?

- Знали, они же их видели, - ответил Алмаз, - и вот когда Зяма и Сергеев уходили вдвоём в гримёрку, Зиновий Самуилович обернулся и сказал мне, чтобы я тебе передал, что он после твоего выступления он хочет тебя видеть, чтобы ты зашла к нему. Татьяна, ты наверное подозреваешь, что я убил старика Зяму, но я клянусь, я его не убивал.

- Да ничего я не подозреваю, я пытаюсь понять что же на самом деле произошло, - ответила Татьяна и спросила, - а долго Сергеев и Зяма были в гримёрке?

- Минут десять, - ответил он, - знаешь, я сам вспоминаю всё, что произошло и помню, что и завпост, и монтировщик, после того как вернулся Сергеев отлучались. У тебя же сорокаминутная программа? Вот и считай – ты начала петь, я загримировался и пришёл на сцену где-то через пятнадцать минут после начала твоего блока. По дороге я заглядывал к Офиногенову, он пил чай с коньяком, был еще жив. И сразу после моего прихода на сцену Сергеев и Зяма ушли в гримёрку. Там они пробыли десять-пятнадцать минут, то есть грубо говоря ещё полчаса прошло. У убийцы оставалось всего десять минут до того как ты обнаружила труп, чтобы зарезать Офиногенова и передать своему сообщнику наши деньги. Вспомни – Зяма успел вскрыть все пачки и пересчитать все деньги. Но деньги он быстро считает. Но я не помню за эти десять минут или раньше завпост и монтировщик уходили со сцены. Но всё равно, я думаю, что это кто-то из них убил нашего продюсера и забрал наши деньги. Это они, я уверен и об этом надо рассказать Кожедубу.

- Надо, - согласилась Татьяна, отключила трубку.

Посидела молча десять минут, вертя в руках телефон и добавила:

- Надо рассказать, да только вряд ли Кожедуб нас будет слушать. Все улики против меня, а ему почему-то так хочется упечь меня за решётку. И за что он меня так ненавидит?


- Потому что я принципиальный! – закричал дома точно в этот момент на свою жену Кожедуб. – За это меня Сергеев и уважает, и двигает по службе! Он мне на днях майора обещал! Для меня ведь не важно кто ты, на какой должности сидишь и кто твои родственники, и какие у тебя связи! А важно для меня только одно – преступил ты закон или нет! Если преступил, то сиди в зоне, будь ты хоть депутат, хоть сам президент. А не преступил, я сам за тебя грудью встану, но в обиду не дам!!! Это они там у себя в Москве привыкли, что всё им с рук сходит, демократы долбанные, всё купить, всё продать, а у нас такое не прокатит, потому что у нас перед законом все равны!!!

- Ты чай будешь пить? – устало спросила Кожедуба жена – женщина лет сорока, приятной и доброй наружности, снимая с плитки закипевший чайник.

- Чай не водка – много не выпьешь, - произнёс Кожедуб затасканную шутку, которую говорил всегда, когда жена предлагала ему чаю.

Но Кожедуб и водки много не пил, просто у него была такая присказка, которую он постоянно повторял, считая, что острит. Жена налила ему крепкого чаю, поставила перед ним его любимую кружку с надписью «Бди!!!», подаренную ему коллегами на сорокалетие и вазу с пряниками, а сама села напротив и произнесла тихим голосом:

- Всё равно я никак не могу поверить, что эта девочка Татьяна убила своего продюсера из-за денег. Ты её песни послушай, они светлые, в них надежда и радость…

- Буду я еще всякое дерьмо слушать! – отмахнулся Кожедуб. – Мне смотреть на неё противно, а еще слушать её! Ты мне сахар положила?

- Да…

- Шевелила?

Жена Кожедуба молча кивнула, что, мол, шевелила она сахар. В тысячный раз она слышала этот вопрос и в тысячный раз этот ответ на этот вопрос мужу давала. За окном свистел ветер, замерзший снег ударялся в окно с улицы, словно мотылёк, который из ночи летел на свет. А жена Кожедуба жила и никакого света в жизни не видела, кроме дочери, которая училась в Питере и уже три года не была дома, потому что билет на самолёт стоил дорого – итак на одно обучение и жизнь каждый месяц двести баксов вынь да положь, а самим еще как-то жить надо.

- Жируют там в Москве, «Мерседесы» покупают, на Кипр ездят на Рождество, - прихлебывая чай никак не мог успокоиться Кожедуб, - сто тысяч долларов за то, чтобы попрыгать по сцене час! За что им такие деньги платить? Почему им, а не нам? Ты вот, жена, в своей школе получаешь копейки, да еще по выходным репетиторством занимаешься, а они за раз – бац и срубили сто тысяч за просто так! Нет, я эту Татьяну посажу, не будь я капитан Кожедуб, не отвертится, потому что все улики против неё. Пусть вся эта московская тусовка испугается и забеспокоится, да узнает, что не вся страна еще куплена, что есть еще в России форпост законности и порядка!

- Это ты что ли форпост? – спросила жена, намывая в раковине посуду.

- А что? – выпрямился за столом с надкусанным пряником в руке Кожедуб. – Кто-то же должен начать в стране, наконец, порядок наводить, почему не я?

Жена Кожедуба обычно старалась с мужем не спорить. У мужа её всегда были наполеоновские планы, практически постоянно разбивавшиеся о суровую действительность окружающих реалий. И когда эти планы разбивались, а осколки их больно били Кожедуба по щекам, муж свирепел и начинал всех вокруг себя обвинять в кознях и закулисных играх. В эти моменты он становился домашним оратором и выступал с обличительными речами на кухне перед женой. Она молча слушала. И в противоположные по энергетическому заряду моменты, когда наполеоновские планы только лишь еще разрабатывались, Кожедуб тоже выступал на кухне перед женой, что сейчас и происходило.

- Вот я посажу эту певичку и в московских газетах обо мне напишут, мол, капитан Кожедуб из сибирского Вольфрамска расследовал дело и упрятал за решётку известную певицу!

- Ну и посадишь ты её, а московские адвокаты её выкупят, - резонно заметила жена, вытирая руки о выцветший фартук, - поклонники начнут письма писать в Верховный Суд, дело отправят на доследование и её оправдают.

- Что? – вскочил с места Кожедуб так, что даже кухонный табурет с грохотом упал на пол. – И ты туда же? На ноже, которым убили продюсера её отпечатки, это в протоколе зафиксировано. На раме окна её отпечатки. Папа её офицер морской пехоты, как она сама призналась, обучил дочь приёмам, так что нож в спину продюсеру эта рыжая бестия запросто могла воткнуть! Я сначала думал на этого «голубого» Алмаза, что это он вместе с ней убил продюсера, но потом понял – нет, кишка у него тонка чтобы пойти на убийство, а эта стерва чуть на меня драться не кинулась…

- А что Алмаз «голубой»? – удивленно произнесла жена Кожедуба. – А мне нравится как он поёт…

- Что он там поёт, пищит, как будто ему хвост прищемили, - отмахнулся Кожедуб, - его бы тоже посадить, чтобы его зеки под нары загнали, да показали ему кузькину мать, прицепиться не к чему. Но ничего, я эту Татьяну запрессую так, что она всех своих артистов за милую душу сдаст. Мне бы только эту Татьяну упечь в СИЗО к нашим местным зечкам. Они быстро её заставят во всём сознаться! Вот тогда я дело построю по всем правилам и Татьяне будет уже никак не отвертеться от того, что это она Офиногенова зарезала!

- А сверху тебе прикажут дело закрыть и ты закроешь, как миленький, - устало произнесла жена, - и никакие улики тебе не помогут. Ну посмотри на себя, тебе уже за сорок, полысел весь, а ты всё в капитанах ходишь, всё правду ищешь. А где она эта правда? С кем ты собрался бороться – с Москвой, с огромными деньгами? Раздавят ведь тебя, как муху, а дочери еще два года учиться, кто её кормить будет? О дочери хоть подумай!

И она вышла с кухни.

- Ах, так! – закричал ей вслед Кожедуб. – И ты туда же! Да я для вас всех не хороший, потому что принципиальный! Вот из-за таких как ты, у нас в стране и бардак, и разворовали всё! Потому что жалко вам всех! Потому что маньяка, который девочку пятилетнюю задушил не на центральной площади Вольфрамска расстреляли, чтобы неповадно было другим, а держат в отдельной камере, чтобы его, не дай бог, заключённые на ремни не порезали! Пацифисты хреновы, слюнтяи чёртовы, тьфу!

Кожедуб был раздосадован. Он хотел как лучше, чтобы всё правильно было, по закону, чтобы вор сидел, а честный гражданин жил в достатке, а получалось, что даже родная жена его не поддерживала и его действий не одобряла.

- Ничего-ничего, - утешал себя Кожедуб, кусая пряник, - я еще пробью свой пенальти, я еще покажу им свой классический хет-трик. Да-а, сильным всегда трудно, потому что они одиноки…


В дверь гостиничного номера Татьяны постучали, но дожидаться пока она крикнет: «Можно!» не стали, а сразу же повернули ручку и дверь стала открываться. Так поступать мог только хозяин и Татьяна не ошиблась, на пороге её номера появился Фёдор Аркадьевич Сергеев. На нем была длинная дубленка до пят и пушистая меховая шапка. Он молча прошёл в номер Татьяны и присел на стул за столом. Сразу же за ним в номере Тани появился и Алмаз. Сергеев поманил его пальцем и тем же пальцем указал ему сесть на соседний стул.

- Ну что, ребята, - начал говорить им, буравя то Татьяну, то Алмаза тяжелым начальственным взглядом, - как бы то ни было, а послезавтра нам с вами придётся выступить на сцене перед народом…

- А вы не считаете это бестактным, что мы с Татьяной будем прыгать на сцене в то время как наш продюсер находится в морге, - перебил генерального директора Алмаз, - дань памяти ему не позволяет нам в такой трагический день выходить на сцену и кривляться!

- А я считаю, что выступить нужно, - сказал Сергеев, - у меня двадцать тысяч человек народу соберется на стадионе. Это как минимум будет такое число, а может быть и больше. И им, работягам, которые пахали весь год, нужен праздник, который я им обещал. Так что отложите свою скорбь на час-полтора и отработайте как положено.

- Хорошо, - вскочил с места Алмаз, - тогда давайте от нашей скорби перейдём к другому вопросу. Мы обычно получаем деньги за наши выступления. И я хочу задать резонный вопрос – где наши деньги, где гонорар за вчерашнее выступление и за послезавтрашнее?

Обычно трусоватый Алмаз напрочь терял свою трусость когда разговор касался денег, которые должны были ему заплатить и не заплатили. И конечно же абсолютно не скорбь по убиенному Офиногенову заставляла отказываться его от завтрашнего концерта – он просто не хотел и не желал работать бесплатно. Свои заработанные баксы он вырвал бы даже из пасти динозавра Юрского периода, а что уж было говорить про генерального директора комбината «Сибцветмет», который отдаленно хоть и напоминал какого-нибудь питекантропа, но был всё-таки цивилизованным гомо-сапиенс. Поэтому Алмаз и не трусил вовсе. Фёдор Аркадьевич нахмурился. Очевидно он не привык, что подданные с ним разговаривали в таком резком тоне и требовали у него каких-то выплат. Но Татьяна и Алмаз не были подданными его «королевства», поэтому он помолчал минуту, а потом сказал:

- Вы же знаете, что ваши деньги похитил убийца Офиногенова. Милиция сейчас ищет его сообщника и деньги, которые он украл.

- Это не наши проблемы! – сказал Алмаз. – Нам вынь да положь наш гонорар, тогда мы будем согласны выступить хоть на Северном полюсе, а за бесплатно пусть трактор работает, он железный! Верно, Татьяна?

Она кивнула. Да, понятно – деньги пропали, народ ждет развлечений, но и они с Алмазом не благотворительный фонд, никто за бесплатно работать не будет.

- Ну хорошо, - негромко произнёс Фёдор Аркадьевич, полез в обширный карман своей дублёнки, достал оттуда четыре пачки стодолларовых банкнот и бросил их на стол. – Вот пока что вам сорок тысяч аванса, это мои личные деньги, остальные я отдам вам прямо перед завтрашним концертом. Мне нужно вытащить деньги из оборота, а это не так легко сделать. Я просто не хочу, чтобы у моих работяг, которым и так не сладко живётся в наших северных условиях завтрашний праздник сорвался. Надеюсь мы с вами теперь обо всём договорились?

Алмаз подскочил к столу, схватил с него одну из пачек, быстро пересчитал, довольно улыбнулся и утвердительно кивнул. Сергеев перевёл взгляд на Татьяну, она тоже кивнула. Фёдор Аркадьевич был ей симпатичен – заботится о своих работягах, как папаша. Недаром же его папой и кличут. От Сергеева веяло какой-то древней русской силой былинных богатырей - больших, могучих и добрых. Недаром же он даже был похож на Илью Муромца. Из своего кармана готов заплатить лишь бы не испортить праздник людям, которые на него работают.

- А можно убрать от наших номеров милиционера? – попросила Татьяна. – Зачем он нас стережёт? Куда мы сбежим из вашего города?

- Милиционер поставлен для вашей же безопасности, - ответил Фёдор Аркадьевич, вставая со стула, - он вас не стережёт, а охраняет. Чтобы никто лишний к вам не зашёл и денег, которые я вам сейчас отдал не украли.

- Нет, пусть мент стоит, мне так спокойнее! – замахал руками Алмаз.

У порога номера Сергеев повернулся, посмотрел на Татьяну и сказал:

- Я обещаю, что всё будет по честному. Я тебя, Татьяна, в обиду не дам. Да, твои отпечатки на ноже и на раме. Всё это работает против тебя. Но будем с этим разбираться, будем расследовать, я лично буду курировать это дело и работу Кожедуба. Если будет самоуправствовать, напрямую жалуйся прямо мне. Если есть какие-то пожелания, то говорите мне сейчас.

- Я отцу своему позвонила, попросила его приехать ко мне, - сказала Татьяна, - он у меня офицер морской пехоты, служит в Мурманской области. Я его позвала, но забыла ему сказать о том, что для посещения Вольфрамска нужен допуск. Если он появится, поможете ему уладить формальности, чтобы его пропустили в аэропорту?

- Как фамилия его? – спросил Сергеев.

- Крабецкий Алексей Никитович, - ответила Татьяна, - год рождения у него…

- Год рождения мне знать не обязательно, - перебил её Фёдор Сергеевич, - достаточно имени и фамилии. Я распоряжусь, а вы уж меня, пожалуйста, не подведите насчет концерта.

Сказав это генеральный директор попрощался и вышел в коридор. Алмаз, спешно забрав свою долю и не сказав ни слова тоже покинул номер, а Татьяна взяла свою часть гонорара и сунула две пачки себе под подушку. Ну что теперь – лежать и ждать, когда после послезавтрашнего концерта к ней подойдет Кожедуб и нацепит ей на руки наручники? Если бы был отец, он бы смог помочь, он бы вышел в город, нашёл бы завпоста и монтировщика сцены Дворца Культуры, прижал бы их обоих к стенке и узнал бы у него кто убил Офиногенова и кто забрал деньги. Кожедуб разбираться не будет – её отпечатки на ноже, на раме – по всем уликам она и есть убийца.

Но всё же пока её отца здесь нет, не сидеть же и не ждать милостей от судьбы, нужно самой выйти в город и попробовать во всем разобраться, провести своё независимое расследование. Татьяна накинула на плечи шубку, одела сапоги и вышла в коридор. Она сама еще не знала куда она пойдет и как будет искать кого-то, но бездействовать и ждать когда тебя упрячут за решётку за то, чего ты не делала – это было ни в её правилах. Но едва она вышла из номера и стала запирать двери, к ней подошёл милиционер, которого приставили к ним с Алмазом для охраны.

- Вы куда? – поинтересовался он.

- Погулять, - ответила Татьяна, запирая дверь.

- Не положено, - строго ответил милиционер, - мне приказали вас не выпускать никуда для вашей же безопасности.

- Это почему еще, а может быть, я хочу сходить в ресторан пообедать? – с вызовом спросила Татьяна. – Где у вас тут ресторан?

- Внизу, - ответил постовой, - вы можете заказать что угодно из ресторана, вам принесут, но выходить вам из номера не велено. Так распорядился Фёдор Аркадьевич, так что, извините пожалуйста, но зайдите обратно в номер.

- Я что под арестом? – возмущенно спросила Татьяна.

Милиционер пожал плечами. Ни в его компетенции было отвечать на подобные вопросы. Татьяна заскочила в свой номер и с силой хлопнула дверью, а потом прямо в шубке и в сапогах рухнула на кровать. Не прошло и минуты как в двери раздался стук и на пороге появилась официантка из ресторана – примерно ровесница Татьяны, девушка с приятным открытым лицом и огромными голубыми глазами. На ней была одета синенькая юбочка, белая блузочка и беленький кружевной передничек. Татьяна обратила внимание на её волосы – ярко рыжие, точно такие же как у неё самой. Только у Татьяны это был натуральный цвет, а вот у официантки явно крашенный.

- Ой, Татьяна, я вас обожаю, я даже волосы под вас покрасила! – выпалила девушка прямо с порога. – Я ваши песни день и ночь слушаю, а когда узнала, что вы хотите ужин заказать, напросилась у шеф-повара чтобы он меня к вам сюда отправил!

Татьяна пребывала в дурном расположении духа, но для себя решила давно, что никогда не будет вымещать своё нехорошее настроение на поклонниках и поклонницах. Поэтому она присела на кровати, опустила обутые ноги на пол, внимательно посмотрела на девушку и сказала:

- А я ужина не заказывала, я и есть-то не хочу…

- Да… - расстроилась рыжеволосая. – А я так хотела вас обслужить… ну, извините тогда…

Она взялась за ручку двери.

- Погоди, - окликнула её Татьяна, - тебя как звать?

- Катюша Маслова, как в книге, - ответила официантка.

- Катюша, а у тебя второй комплект вот такой же точно официантской одежды есть? – спросила Татьяна.

- Есть, а вам зачем? – удивилась официантка.

Татьяна подмигнула ей, вскочила с кровати, подбежала к официантке, обняла её за плечи и прошептала ей что-то на ухо. Катюша Маслова выслушала то, что сказала ей Татьяна, пожала плечами, с обожанием взглянула на Татьяну, которую видела раньше только на телеэкране и выскочила из номера.