Geum.ru

Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология ХХ столетия. Теоретические подходы''

Вид материалаДокументы

Содержание


3. «качество» и функции теорий
3.1. Критерии «качества» и связь с эмпирией
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   45

3. «КАЧЕСТВО» И ФУНКЦИИ ТЕОРИЙ


При анализе перспектив развития американской социальной психологии редко обсуждается вопрос о возможных изменениях самого набора сложившихся теоретических ориентации. Ряд авто­ров сходится в том, что решающие изменения, которые, возмож­но, произойдут в социальной психологии, будут касаться не из­менения характера и содержания теорий, но изменения способа их использования. Иными словами, наиболее актуальным пред­ставляется вопрос о методологической роли теорий в социально-психологическом исследовании. Этот вопрос ставится в общем русле той методологической рефлексии, которая с особой силой развивается в последние годы, причем не только в социальной психологии, но во всей системе научного здания. Для социальной психологии дискуссия подобного рода является особенно значи­мой в связи с «маргинальностью» ее положения, в связи с моло­достью ее как науки, наконец, в связи с большой сложностью объекта ее исследований.

В методологическом ключе поставлены два вопроса относи­тельно судеб теоретического знания в социальной психологии, о его роли, значении, трудностях: как соотносятся теоретический и эмпирический уровни социально-психологического исследова­ния и каково отношение теоретического знания к проблеме цен­ностей? Масштаб рассмотрения каждого из этих вопросов весьма различен: в собственно американской литературе первый разби­рается более подробно, в постановке и рассмотрении второго до­минирующую роль начинают играть социальные психологи из ев­ропейских стран.

3.1. Критерии «качества» и связь с эмпирией


Проблема соотношения теоретического и эмпирического уров­ней знания существует, разумеется, в любой научной дисциплине.В своем философском, гносеологическом аспекте она специально исследуется в различных системах, а в последние годы — в специ­альной области — логике и методологии научного исследования. Однако рано или поздно к этой проблеме вынуждены обращаться и сами исследователи, работающие в конкретных областях науки. По-видимому, такая необходимость возникает на определенном этапе развития научной дисциплины, когда, с одной стороны, рождается потребность «остановиться, оглянуться», отдать себе отчет о качестве получаемых знаний, о возможностях науки, с другой стороны, когда накоплен достаточный материал, на осно­вании которого можно строить такой анализ.

Однако в различных научных дисциплинах мера осознания этой потребности и острота проблемы выглядят по-разному. В силу ряда конкретных обстоятельств истории каждой науки эти вопросы могут отодвигаться на более ранние или более поздние этапы. В свое вре­мя дискуссии подобного плана были, например, актуальны даже для такой устоявшейся дисциплины, как физика, что было связа­но с кризисом, разразившимся в этой науке на рубеже XIX— XX столетий. В других науках, по-видимому, можно констатиро­вать относительное безразличие к указанной проблематике. Но этого никак нельзя сказать о любой из наук, связанных с изучением человека.

Существует ряд объективных причин для возникновения здесь острого интереса к проблеме соотношения теоретического и эм­пирического знания. Сам объект исследования в данном случае настолько сложен, что уже он порождает размышления над судь­бой и возможностями применения классических схем эксперимента. Кроме того, имеет значение и специфика исторического развития таких дисциплин, как психология и социология, в частности факт довольно длительного их существования в недрах философии и потому значительная зависимость от чисто философской тради­ции, с трудом допускающей переключение на рельсы экспери­ментального развития. Отсутствие хорошо разработанных моделей теоретического знания для дисциплин подобного рода (поскольку само становление методологии науки опиралось всегда на опыт естествознания) выступает уже как «вторичная» причина, порож­денная двумя первыми. И наконец, острота содержательных про­блем, исследуемых в этих науках, тесная их связь с реальными социальными проблемами общества, их неизбежная идеологичес­кая включенность, ярче всего проявляющаяся именно на уровне теоретического знания, также обусловливают как особую трудность в решении методологических вопросов, так и особую ответствен­ность, которая здесь обязательно должна присутствовать.

Весь комплекс этих причин в полной мере проявляется в со­циальной психологии, будучи дополнен еще и такой специфи­ческой причиной, как рождение ее на стыке двух наук — социо­логии и психологии. Как мы старались показать, и в той, и в другой «родительской» дисциплине вполне достаточно своих соб­ственных проблем, и социальной психологии приходится насле­довать эти двойные трудности. Конечно, в общей форме она под­чиняется тем элементарным требованиям, которые предъявляют­ся ко всякой науке, в том смысле, что теория и эмпирический материал должны здесь тесно взаимодействовать. Но коль скоро теория зачастую отождествляется со «спекуляцией», а практика эксперимента осмысливается через призму неопозитивистских канонов научного знания, элементарное требование перерастает в подлинную проблему.

Отвлекаясь от вопроса о том, какая теория направляет иссле­дование или должна направлять его, многие американские авто­ры вынуждены поднимать вопрос о том, должна ли вообще теория присутствовать в «теле» строго экспериментальной социальной психологии, должны ли вообще элементы теоретического знания (а могут ли они) быть включенными в ткань экспериментального исследования. Интересно, что в серьезных руководствах этот воп­рос обсуждается на таком элементарном уровне, что исследовате­лю в области логики и методологии науки это вообще может показаться трюизмом. В учебных пособиях иногда прилежно пере­писываются истины, что «эмпирические данные являются суще­ственными для понимания социального поведения, но один эм­пиризм не ведет к большому успеху ни в одной науке. Эмпиричес­кие данные должны быть организованы и соотнесены так, чтобы они могли быть интерпретированы и объединены. Это функция теории» [Shaw, Costanzo, 1970, p. 7]. Бесспорное само по себе, это утверждение представляется настолько тривиальным, что, каза­лось бы, могло быть опущено, принято как данное, но его прихо­дится повторять и приводить, ибо на общем атеоретическом фоне состояния социальной психологии и оно требует если не защиты, то по крайней мере пропаганды. Очевидно, этим следует объяс­нить тот относительно низкий уровень обсуждения этой пробле­мы, который можно констатировать в литературе.Что касается понимания природы теорий, то и здесь большин­ство высказываемых идей не являются слишком оригинальными и даже вполне корректными с точки зрения современной логики науки. Они демонстрируют собой, скорее, первые шаги в попыт­ках приобщиться к сложным формам методологической рефлек­сии. Отказавшись от идеи «большой» теории в социальной психо­логии, исследователи анализируют природу теории на примерах «теорий среднего ранга». Обычно прежде всего задаются некото­рые общие требования теоретическому знанию, почерпнутые из получивших широкое распространение принципов логики и мето­дологии науки.

Так, Дойч и Краусс напоминают такие критерии научной тео­рии: 1) наличие абстрактного логического скелета теоретической системы, определяющего ее основные понятия; 2) наличие теоре­тических конструктов, которые снабжают этот скелет более или менее наблюдаемым материалом; 3) наличие правил, соединяю­щих эти конструкты с данными [Deutsch, Krauss, 1965, p. 6]. В об­щем, и здесь сформулированы достаточно бесспорные и извест­ные принципы, которые пригодны как первые шаги в азбуке ме­тодологических проблем науки, но которые очень мало дают в плане рекомендаций для конструирования теорий в социальной психо­логии.

Иногда, правда, делаются попытки вынести проблему на бо­лее конкретный уровень — адаптировать ее. к нуждам социально-психологического знания. Примером может служить изложение этого вопроса Р.Сиерсом: «Под теорией я понимаю сеть перемен­ных и предложений, связывающих их между собой как антецеден­ты и консеквенты (определения, постулаты, теоремы). При этом критериями «хорошей» теории являются два следующих признака:

а) экономичность теории, т.е. ее способность подчинить мно­гие наблюдаемые отношения единому систематическому принципу;

б) возможность теории использовать многочисленные перемен­ные и принципы в различных комбинациях для предсказа­ния явлений» [см.: Hollander, Hunt, 1972, p. 46].

При современной тенденции к построению различного рода метатеорий такое рассуждение также закономерно — здесь пред­принята попытка «отнестись» к качеству теорий, взятых на воору­жение социальной психологией. Но все дело в том, что подобная трактовка метатеоретического анализа, распространенная, кста­ти, не только в социальной психологии, крайне узко понимает содержание метатеории. При таком подходе осуществляется лишь логическая оценка теории, когда анализу подвергается только ее логическая структура, логические основания связи ее положений, т.е. при изложении проблемы присутствует значительный фило­софский инфантилизм. Он проявляется в отсутствии каких-либо попыток представить проблему в русле ее гносеологического, эпи­стемологического понимания.

В лучшем случае обсуждаются чисто логические проблемы по­строения теорий, критерии «хорошей» теории, соотношения по­нятий и гипотез внутри нее и т.д. Правда, вопрос о «хорошей» теории решается с учетом некоторой специфики социально-пси­хологического знания. Так, в руководстве Шоу и Костанцо сфор­мулировано пять критериев «хорошей» теории: 1) она должна быть настолько простой, насколько это возможно, ее положения и ги­потезы должны быть сформулированы в принятых терминах, что­бы легко осуществлялась коммуникация с другими исследователя­ми в этой области; 2) «хорошая» теория должна быть экономной в своих объяснениях феноменов. Хотя бритва Оккама и канон Мор­гана — пройденный этап в развитии науки, но и сегодня остается верным, что теория, обходящаяся меньшим количеством объяс­нений, предпочтительнее, чем та, которая употребляет их в боль­шем количестве; 3) «хорошая» теория не должна противоречить другим соотносящимся с ней теориям, которые имеют большую вероятность истинности. Если теория противоречит им, это еще не доказательство ее негодности, но вероятность ее истинности сни­жается; 4) «хорошая» теория должна давать такие интерпретации, чтобы было возможно установить «мост» между ними и реальной жизнью. Теория, которая с трудом соотносится с наблюдаемыми явлениями, не вносит большого вклада ни в науку, ни в повсед­невную жизнь; 5) «хорошая» теория должна служить не только цели объяснения того, что предполагается объяснить, но и обще­му прогрессу науки. Другими словами, она должна создавать осно­ву для исследований, стимулировать и руководить исследователя­ми в их стремлении понять мир [Shaw, Costanzo, 1970, p. 13—14].

Несмотря на очевидную резонность этих требований, они все же вновь являются настолько общими, что круг «хороших» тео­рий, выделенных по этим критериям, окажется неизбежно слиш­ком широким. Возможно, что такое сознательное (или несознательное) занижение критериев теорий в данном случае является одним из «защитных механизмов» социальных психологов. Дело в том, что главной задачей для социальной психологии является не просто констатация некоторой образцовой модели теории, а со­поставление с ней реально функционирующих теорий. Если же пользоваться теми жесткими критериями, которые обычно зада­ются логикой науки, то ни одна из реально существующих соци­ально-социологических теорий не выдержит такого сравнения. Это и понятно, ибо критерии обычно разрабатываются на основе те­орий, существующих в развитых, притом точных науках, они не приспособлены к специфике социально-психологического знания.

Социально-психологические теории не включают в себя раз­витой сети гипотез, органично связанных друг с другом, они не обладают чертами дедуктивных теорий, где одни положения мо­гут быть строго выведены из других. Открытие такого несоответ­ствия не есть факт, неизвестный ранее: по существу, обсуждени­ем этого факта наполнена вся история гуманитарных наук. Начи­ная с неокантианской философии, поставившей со всей остротой вопрос о различии «наук о природе» и «наук о культуре», и кон­чая позитивизмом с его принципом унификации знания, эта про­блема бесконечно варьируется в различных современных системах философии и науковедения. Однако так обстоит дело в специаль­ных областях знания, где названные вопросы есть основной пред­мет обсуждения. В конкретных же науках проблема как бы «откры­вается» каждый раз заново. Примерно такая ситуация сложилась в американской социальной психологии в середине XX столетия.

Если в период максимального пика экспериментальной ори­ентации вопрос о теориях вообще не ставился или высказывалась мысль о невозможности (или несовершенстве) теоретического знания в этой области, то сейчас известное возрождение интере­са к теории дает довольно любопытную трактовку проблемы. Сто­ронники развития теоретической социальной психологии при­нимают упрек в логическом несовершенстве большинства соци­ально-психологических теорий, но тем не менее обосновывают право на существование таких несовершенных теорий. Одним из распространенных аргументов в пользу такого рода теорий явля­ется ссылка на специфику предмета социальной психологии, в частности на молодость этой науки, что с неизбежностью приво­дит к использованию в социально-психологических теориях обы­денного языка.

Дедуцирование положений из суждений, сформулированных обыденным языком, не является строго логической процедурой: исследователь здесь часто вынужден опираться на невыразимые «посылки, на интуицию и т.д. Такое обращение к обыденному язы­ку — признак всякой молодой науки. Поэтому теории в ней никог­да и не могут быть уподоблены строгим дедуктивным теориям, свойственным прежде всего математике и логике. Для социально-психологических теорий, таким образом, следует выдвинуть иные критерии их продуктивности: здесь продуктивность означает та­кую связь положений друг с другом, при которой возможны эм­пирически осмысленные предсказания. Поскольку обыденный язык релевантен реальному миру, им можно пользоваться при констру­ировании теорий, хотя в дальнейшем развитии научной дисцип­лины неизбежен переход к большей их формализации [Deutsch, Krauss, 1965, p. 7]. Шоу и Костанцо добавляют к этому: «Соци­альная психология поздно пришла в бизнес развития теорий. Ни одна из ее теорий не есть теория в строгом смысле слова. Но теоре­тическая точка зрения стимулирует и ведет исследование» [Shaw, Costanzo, 1970, p. 14], и поэтому разработка теорий — важнейшая задача социальной психологии.

Приведенные рассуждения весьма показательны. В них в специ­фической форме реализуется та тенденция в развитии современ­ного знания, которая на Западе обычно ассоциируется с так назы­ваемой «гуманизацией» науки в противовес ее строго «сциентист­ской» ориентации.