Geum.ru

Роберт Луис Стивенсон. Остров сокровищ

Вид материалаДокументы

Содержание


23. Во власти отлива
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   34

23. ВО ВЛАСТИ ОТЛИВА




Челнок, как я и предполагал, оказался вполне подходящим для человека

моего роста и веса. Был он легок и подвижен, но вместе с тем до такой

степени кривобок и вертляв, что управлять им не было возможности. Делай с

ним что хочешь, из кожи лезь, а он все кружится да кружится. Сам Бен Ганн

потом признавался, что плавать на этом челноке может лишь тот, кто "уже

привык к его норову".

Разумеется, я еще не успел привыкнуть к "норову" челнока. Он охотно

плыл в любом направлении, кроме того, которое было мне нужно. Чаще всего

он поворачивал к берегу, и, не будь отлива, я ни за что не добрался бы до

корабля. На мое счастье, отлив подхватил меня и понес. Он нес меня прямо к

"Испаньоле".

Сначала я заметил пятно, которое было еще чернее, чем окружающая

тьма. Потом различил очертания корпуса и мачт. И через мгновение (потому

что чем дальше я заплывал, тем быстрее гнал меня отлив) я оказался возле

якорного каната и ухватился за него.

Якорный канат был натянут, как тетива, - с такой силой корабль

стремился сорваться с якоря. Под его днищем отлив бурлил и шумел, как

горный поток. Один удар моего ножа - и "Испаньола" помчится туда, куда ее

понесет течение.

Однако я вовремя догадался, что туго натянутый канат, если его

перерезать сразу, ударит меня с силой лошадиного копыта. Челнок мой

перевернется, и я пойду ко дну. Я остановился и принялся ждать. Если бы не

удачный случай, я, вероятно, отказался бы в конце концов от своего

намерения. Но легкий ветерок, сначала юго-восточный, потом южный, с

наступлением ночи мало-помалу превращался в юго-западный. Пока я медлил,

налетевший внезапно шквал двинул "Испаньолу" против течения. Канат, к моей

великой радости, ослабел, и рука моя, которой я за него держался, на

мгновение погрузилась в воду.

Поняв, что нельзя терять ни секунды, я выхватил свой складной нож,

открыл его зубами и одно за другим принялся перерезать волокна каната.

Когда осталось перерезать всего два волокна, канат натянулся опять, и я

начал поджидать следующего порыва ветра.

Из каюты давно уже доносились громкие голоса. Но, сказать по правде,

я так был поглощен своим делом, что не обращал на них никакого внимания.

Теперь от нечего делать я стал прислушиваться.

Я узнал голос второго боцмана, Израэля Хендса, того самого, который

некогда был у Флинта канониром. Другой голос принадлежал, без сомнения,

моему приятелю в красном колпаке. Оба, судя по голосам, были вдребезги

пьяны и продолжали пить. Один из них с пьяным криком открыл кормовой

иллюминатор и что-то швырнул в воду - по всей вероятности, пустую бутылку.

Впрочем, они не только пили: они бешено ссорились. Ругательства сыпались

градом, и иногда мне казалось, что дело доходит до драки. Однако голоса

стихали, и ссора прекращалась; потом возникала снова, чтобы через

несколько минут прекратиться опять.

На берегу между стволами деревьев я видел огонь костра. Там кто-то

пел старинную скучную, однообразную матросскую песню с завывающей трелью в

конце каждой строки. Во время нашего плавания я много раз слышал эту

песню. Она была так длинна, что ни один певец не мог пропеть ее всю и

тянул до тех пор, пока у него хватало терпения. Я запомнил из нее только

несколько слов:


Все семьдесят пять не вернулись домой -

Они потонули в пучине морской.


Я подумал, что эта грустная песня, вероятно, вполне соответствует

печали, охватившей пиратов, которые потеряли сегодня утром стольких

товарищей. Однако вскоре я убедился своими глазами, что в действительности

эти морские бандиты бесчувственны, как море, по которому они плавают.

Наконец опять налетел порыв ветра. Шхуна снова двинулась ко мне в

темноте. Я почувствовал, что канат снова ослабел, и одним сильным ударом

перерезал последние волокна.

На мой челнок ветер не оказывал никакого влияния, и я внезапно

очутился под самым бортом "Испаньолы". Шхуна медленно поворачивалась

вокруг собственной оси, увлекаемая течением.

Я греб изо всех сил, каждое мгновение ожидая, что меня опрокинет. Но

шхуна тянула мой челнок за собой, я никак не мог расстаться с ней и только

медленно передвигался от носа к корме. Наконец она стала удаляться, и я

уже надеялся избавиться от опасного соседства. Однако тут в руки мне

попался конец висевшего на корме каната. Я тотчас же ухватился за него.

Зачем я сделал это, не знаю. Вероятно, бессознательно. Но когда канат

оказался в моих руках и я убедился, что он привязан крепко, мною вдруг

овладело любопытство, и я решил заглянуть в иллюминатор каюты.

Перебирая руками, я подтянулся на канате. Мне это грозило страшной

опасностью: челнок мог опрокинуться каждую секунду. Приподнявшись, я

увидел часть каюты и потолок.

Тем временем шхуна и ее спутник, челнок, быстро неслись по течению.

Мы уже поравнялись с костром на берегу. Корабль громко "заговорил", как

выражаются моряки, то есть начал с шумом рассекать волны, и, пока я не

заглянул в окошко, я не мог понять, почему оставленные для охраны

разбойники не поднимают тревоги. Однако одного взгляда было достаточно,

чтобы понять все. А я, стоя в своем зыбком челноке, мог действительно

кинуть в каюту только один взгляд. Хендс и его товарищи, ухватив друг

друга за горло, дрались не на жизнь, а на смерть.

Я опустился на скамью. Еще мгновение - и челнок опрокинулся бы.

Передо мной все еще мелькали свирепые, налитые кровью лица пиратов,

озаренные тусклым светом коптящей лампы. Я зажмурился, чтобы дать глазам

снова привыкнуть к темноте.

Бесконечная баллада наконец прекратилась, и пирующие у костра

затянули знакомую мне песню:


Пятнадцать человек на сундук мертвеца.

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Пей, и дьявол тебя доведет до конца.

Йо-хо-хо, и бутылка рому!


Размышляя о том, что сейчас вытворяют ром и дьявол в каюте

"Испаньолы", я с удивлением почувствовал внезапный толчок. Мой челнок

резко накренился и круто переменил курс. Быстрота течения до странности

увеличилась.

Я открыл глаза. Вокруг меня, искрясь легким фосфорическим светом,

шумели, пенясь гребнями, мелкие волны. "Испаньола", за которой меня несло

в нескольких ярдах, тоже, казалось, изменила свой курс. Я смутно видел ее

мачты в темном небе. Да, чем больше я вглядывался, тем тверже убеждался,

что ее теперь несет к югу.

Я обернулся, и сердце мое чуть не разорвалось от страха: костер горел

теперь как раз у меня за спиной. Значит, течение круто повернуло вправо,

увлекая за собой и высокую шхуну, и мой легкий, танцующий челнок. Бурный

поток, шумя все громче, поднимая все более высокую рябь, тащил нас через

узкий пролив в открытое море.

Внезапно шхуна сделала еще один поворот, на двадцать градусов по

крайней мере, и в то же мгновение я услышал сначала один крик, потом

другой. Раздался топот ног по трапу, и я понял, что пьяные перестали

драться. Беда протрезвила обоих.

Я лег на дно моей жалкой ладьи и отдался на произвол судьбы. Выйдя из

пролива, мы попадем в неистовые буруны, которые живо избавят меня от всех

хлопот. Смерти я не боялся, но было мучительно лежать в бездействии и

ждать, когда она наступит.

Так пролежал я несколько часов. Волны швыряли меня и обдавали

брызгами. Каждая новая волна грозила мне верной смертью. Но мало-помалу

мной овладела усталость. Несмотря на весь ужас моего положения, я оцепенел

и впал в забытье. Когда я заснул, мне приснились родные места и старый

"Адмирал Бенбоу".