Жидко максим Евгеньевич психотерапия в особых состояниях сознания

Вид материалаДокументы

Содержание


Да, теперь мне ясно
Теории экзистенциальной и гуманистической психотерапии
2 Джордж Бернард Шоу говорил: «Разумные
Трансперсональные теории
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   50
вида «А или В» (нсисключающе-раздслитсльные) и «Либо А, либо В» (исключающе-раздели-тельиые).

г Нонсенс в своих произведениях часто использовали Л. Кэррол, Э. Лир, Дж- Джойс. В отечественной традиции он предстаален главным образом в поэ­зии для детей (С. Я. Маршак, К. И. Чуковский, Д. Хармс, Гр. Остер).

«Значит, так; «варкалосъ» это четыре часа пополудни когда пора уже варить обед.

Понятно, сказала, Алиса. А «хаивкие» ?

~ «Хпивкие» это хлипкие и ловкие, а еще хилые. Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения. Так и тут это слово раскладывается на два!

Да, теперь мне ясно, заметила задумчиво Алиса. — А «шорь-ки» кто такие?

Это помесь хорька, ящерицы и штопора!..

А что такое «пырялись»?

Прыгали, ныряли, вертелись!..

~ Ну, а «хрюкотали» это хрюкали и хохотали... или, может, летали, не знаю. А«зетоки» это зеленые индюки! Вот тебе еще один бумажник!».

Ж. Делез пишет: «Имя, высказывающее свой собственный смысл, может быть только нонсенсом». В «Бармаглоте» исполь­зуются условные слова, слова-бумажники, поскольку они имеют как бы несколько отделений для смысла. «Слово-бумажник само является источником альтернативы, две части которой оно формирует (злопасный - злой-и-опасный или опасный-и-злоЙ). Каждая виртуальная часть такого слова обозначает смысл другой части или выражает другую часть, которая в свою очередь обозначает первую. В рамках одной и той же формы все слово целиком высказывает свой собственный смысл и поэтому яв­ляется нонсенсом. В самом деле, ведь второй нормальный закон имен, наделенных смыслом, состоит в том, что их смысл не может задавать альтернативу, в которую они сами бы входили. Таким образом, у нонсенса две фигуры: одна соответствует рег­рессивным синтезам, другая — дизъюнктивным синтезам».

Отдельные эпизоды переживаний в особых состояниях со­знания являются классическими примерами нонсенса. Делез, показав, что нонсенс (в том числе и сновидения) высказывает свой собственный смысл, описывает специфическое отношение между смыслом и нонсенсом, не совпадающее с отношением между истиной и ложью: «Утверждение между смыслом и нон­сенсом изначального типа внутренней связи, некоторого спо­соба их соприсутствия необходимым образом задает всю логику смысла... Нонсенс обеспечивает дар смысла, но делает это совсем по-другому».

Рассматривая парадокс как фонему, а нонсенс — как мор­фему языка бессознательного, в роли эквивалента третьей лин­гвистической единицы, семантемы (фразы, сочетания слов, объединенных синтагматическими либо парадигматическими отношениями) выступает фантазм — воображаемый сценарий, в котором исполняется бессознательное желание сновидца. Термин «фантазм» фиксирует противостояние воображения

и реальности восприятия. В структурно-семиотическом подхо­де именно фантазмы формируют психическую реальность как продукт бессознательных желаний, замещающих образ внеш­ней реальности. Невроз и тем более психоз характеризуются преобладанием фантазм этической реальности в жизни субъек­та. Фантазмы лежат в основе истерических приступов, сексу­альных извращений и т. п. Типичной формой фантазма является сновидение. Еще 3. Фрейд подчеркивал основополагающую роль первофантазмов, организующих всю жизнь воображения независимо отличного опыта индивида (внутриутробная жизнь, травма рождения, первосцена — половой акт родителей, наблю­даемый ребенком, — кастрация, соблазнение). Универсальность этих фантазий объясняется их филогенетической природой. В этом отношении первофантазмы Фрейда, довлеющие над всей психической жизнью человека, имеют определенное сход­ство с юнговскими архетипами.

У фантазма, согласно Ж. Делезу, три основные характери­стики:

1) фантазм — ни активное, ни пассивное (страдательное) действие, а результат действий и страданий — чистое событие. «Вопрос о том, — пишет Делез, — реально ли конкретное событие или воображаемо, неверно поставлен. Различие прохо­дит не между воображаемым и реальным, а между событием как таковым и телесным положением вещей, которое его вызывает и в котором оно осуществляется. События — это эффекты (например, «эффект» кастрации, «эффект» отцеубийства)»;

2) фантазм определенным образом связан с Эго, Я сновид­ца, которое сливается с событием самого фантазма, «даже если то, что событие представляет в фантазме, понимается как другая индивидуальность или, вернее, как серия других индивидуаль­ностей, по которым проходит распавшееся Эго». Практически каждый знаком с этим специфическим свойством особых со­стояний сознания, формирующим единственный, в сущности, непатологический опыт расщепления собственного Я;

3) становление фантазма выражается в определенной иг­ре лингвистических трансформаций, способе сигнификации (обозначения) действий, страданий и качеств положения ве­щей. Основой любого фантазма является символизм, прояв­ляющийся в способе репрезентации пути или формы удовле­творения потребности. Фантазм-событие столь же сильно отличается от выражающих его предложений или образов, «как и от положения вещей, в котором оно происходит. И это при том, что никакое событие не существует вне своего предложе­ния, которое по крайней мере возможно, — даже если это предложение обладает всеми характеристиками парадокса или нонсенса».

Фантазм — это движение от образного через символическое к абстрактному, это «процесс полагания бестелесного». Он обладает свойством приводить в контакт, во взаимодействие друг с другом внутреннее и внешнее, сознавание реальности и " реальность бессознательного, объединяя их на одной стороне, на некой поверхности, являющейся местом смысла, который, согласно Делезу, есть эффект на поверхности, «на стыке» явле­ний и описывающих их языковых структур.

Элементы лингвистической структуры языка бессознатель­ного в сновидении (парадокс, нонсенс, фантазм) специфичны тем, что располагаются в долингвистической области. «Указан­ные элементы не организованы в оформленные лингвистичес­кие единства, которые могли бы обозначать вещи, манифести­ровать личности и означать понятия». Они лишь выражают смутно ощущаемые влечения и желания. В сновидении нет ни денотации (или индикации) Я отношения к внешнему поло­жению вещей, ни манифестации Я самовыражения субъекта, ни сигнификации (синтаксического отношения понятий, отра­жающих универсальные сущности). Эти три основных типа лингвистических отношений, формирующих предложения (вы­сказывания) сознательного дискурса, заменены в дискурсе осо­бых состояний сознания отношением смысла. Успешный поиск этого смысла требует от толкователя владения логикой бессо­знательного и умения разбираться в поверхностных эффектах на грани явлений реальности и описывающих их языковых структур.

Когда мы обращаемся к тому бесконечному переплетению, которое задает логику смысла бессознательного, в попытке поймать этот смысл на поверхности сознательно построенной фразы — такое событие Делез сравнивает со вспышкой молнии и говорит, что оно «быстро обрастает повседневной банальнос­тью или, наоборот, страданиями безумия».

К сожалению, отечественная психотерапия «только начинает осваивать структуралистскую парадигму» (Н. Ф. Калина, 1997). Это связано как с немногочисленностью пока работ по данной тематике, так и со сложностью перевода и восприятия читате­лем этих работ1.

1 Как пишет виднейший специалист по структурализму Н. С. Автономова, •если бы труды великого реформатора французского психоанализа Жака Ла­кана можно было перевести на хоть сколько-нибудь понятный русский язык, он мог бы больше сказать русской душе, нежели краткие инструкции по достижению счастья на американский манер. Однако вследствие нзыкооого и культурного барьера талантливая лакаковская заумь до российского читателя не доходит, а развипаемая французами психоаналитическая концепция субъ­екта, многим обязанная философиям субъективности, но многим их же и обо­гащающая, остается недоступной ■>.

ТЕОРИИ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ И ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ

В середине XX века психотерапия находилась под преобла­дающим влиянием двух теорий — психоанализа и бихевиоризма (учения, большинство постулатов которого основывались на теориях'И. П. Павлова и Р. Скиннера). Но постепенно все' большее число известных клиницистов, исследователей и фи­лософов, непосредственно сталкивающихся с нормальными и патологическими проявлениями человеческой души, испыты­вали неудовлетворенность механистической направленностью этих школ. Внешним проявлением такого недовольства стало возникновение экзистенциальной1 психотерапии во главе с Ролло Меем (1958) и развитие гуманистической психологии. Поскольку и экзистенциальная, и гуманистическая психология первостепенное внимание отводят свободе и значимости инди­видуальностей, в них проявляется достаточное сходство. Оба этих направления весьма интересны для нашего обсуждения, так как включают как интраперсональное, так и транспер­сональное измерения и являются связующим звеном -между главенствующими традиционными воззрениями академичес­кой психологии и психотерапии и теми, которые представлены в этой книге.

Своими корнями экзистенциальная и гуманистическая пси­хотерапия уходит в философию Серена Къеркегора и в фено­менологию Эдмунда Гуссерля. Они подчеркивают, что каждый человек уникален и непостижим с точки зрения какой бы то ни было научной или философской системы. У человека есть свобода выбора, что делает его будущее непредсказуемым и тревожащим. Различают религиозных (К. Ясперс, Дж. Марсель, Н. Л. Бердяев, J1. И. Шестов) и атеистических экзистенциали­стов (М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, А. Камю).

Центральная тема всех психотерапевтических подходов эк­зистенциальной психотерапии — неизбежность смерти. Наибо­лее отчетливое выражение этот факт нашел в книге Мартина Хайдеггера «Бытие и время» (1927). По его описанию, забро­шенные в недружественный им мир люди отчаянно пытаются достичь каких-то целей, релевантность (смысл) которых безжа­лостно уничтожается смертью. Они могут пытаться не думать о своем конце и жить привычными поверхностными представле-

1 Термин происходит от поздпелатинскою exisentia — существование. В известной мере экзистенциальная психотерапия имеет генетическое родство с экзистенциальной философией (философией существования), возникшей и XX столетии как следствие потрясении и разочарований, вызванных двумя мировыми войнами.

ниями; однако это придает жизни качество неподлинности (неаутентичности). Единственный способ быть честным с са­мим собой — постоянно осознавать неизбежность своей смерти, то есть быть в особом состоянии сознания.

Цель дазайнанализа1 — направления, разработанного Л. Бин-свангером, М. Боссом, Р. Меем, Р. Куном и Р. Страусом, содей­ствовать индивиду в познании своих возможностей, выявлении их для решения задач, с которыми он столкнулся. Психотерапия данного направления отвергает любое понимание сущности пси­хического здоровья личности, исходящее из необходимости соот­ветствовать требованиям определенного общества. С этой точки зрения, саморазвитие и психотерапевтическая помощь необходи­мы даже тогда, когда это ведет к обострению противоречий между пациентом и социальным окружением. Выздороштение понима­ется как восстановление способности к саморазвитию2.

Еще один постулат — положение об индивидуальной неповто­римости личности. Здесь оно доведено до отрицания любых диагностических схем и классификаций, а также любых психоло­гических теорий личности и ее психопатологических нарушений. По убеждению последователей этого направления, для каждого пациента необходимо разрабатывать отдельную, соответствую­щую только его случаю, теорию. Отсюда психотерапевтическая практика — это прежде всего ряд тщательно разработанных ин­дивидуальных случаев. Отказ от научной категоризации тесно связан при этом с образно-художественным и философско-мета-форическим описанием психической эволюции пациента, при­ведшей его к отказу от саморазвития и, как следствие, к психи­ческому заболеванию.

По Л. Бинсвангеру, психические нарушения должны рас­сматриваться как результат особого представления о мире (world design). Это относится не только к окружаещему миру, но и к миру, который включает самого человека и других людей. Невротическая тревога возникает, когда индивидуум целиком погружается в полностью созданный им самим мир, в котором он не разрешает себе быть свободным. Основной процесс дазайнанализа — исследование того, что человек «знает — чувствует — желает».

Бинсвангер писал о нескольких способах существования. При одномерном способе существования человек живет только для себя. Дуалистический может быть достигнут двумя людьми, любящими друг друга. Плюралистический означает формаль-

1 Dasein — бытие в мире (нем. da — здесь, sein — бытие).

2 Джордж Бернард Шоу говорил: «Разумные люди, приспосабливаются к окружающему миру. Неразумные люди приспосабливают мир к себе. Вот почему прогресс определяется действиями неразумных людей».

ные отношения с людьми, конкуренцию и борьбу. Аноним-ый способ существования описывает человека, затерявшегося

в толпе.

Становление важно для развития человека, так как посред­ством его человек становится чем-то большим, чем был до этого. Поскольку существование постоянно изменяется, всегда есть возможность стать чем-то большим и лучшим. Остановка становления и саморазвития, чем бы она ни была вызвана, обусловливает разного рода личностные, в том числе и психи­ческие, нарушения.

Ядром экзистенциального психоанализа Ж.-П. Сартра явля­ется понятие свободы, которую он определяет как выбор своего бытия: человек таков, каким он себя свободно выбирает (сво­бода выражается в возможности выбирать свое отношение к данной ситуации). Таким образом, понятие свободы у Сартра сводится к отношению субъекта к независимому от него окру­жению. Объективная ситуация не сама по себе ограничивает или подавляет свободу, а лишь в той мере, в какой она пережи­вается как ограничение. Поскольку препятствие определяется тем, чего мы хотим, достаточно отказаться от своего стремле­ния, и данная ситуация перестает быть препятствием. В этом случае задача как свободной личности, так и психотерапевта заключается не в том, чтобы изменить мир, а в том, чтобы изменить свое отношение к нему. Исходя из этого, человек, по словам Ж.-П. Сартра, «осужден быть свободным».

Свобода предполагает независимость по отношению к про­шлому, некое отрицание его и даже разрыв с ним. Будущее, а не реальное настоящее, служит критерием свободы. Исходя из этого, свобода обеспечивается только выбором цели и не нуж­дается в достижении последней.

Такое учение о человеческой свободе предопределяет харак­тер экзистенциальной этики: человек — единственный источ­ник, .критерий и цель нравственности. Моральные ценности, как и все ценности вообще, лишены объективного критерия. В качестве основополагающего критерия нравственности вы­двигается аутентичность — соответствие сознания человека именно его собственному, «подлинному» сознанию. Это выра­жено и в «категорическом императиве» Ж.-П. Сартра: пользуясь своей свободой, будь самим собой.

Аутентичность означает свободное становление, отрицание любой наличной действительности, спонтанный выход за соб­ственные пределы, полноту ответственности за собственные действия. «Неподлинно» же существующий человек, по мнению Сартра, пребывает в «дурной вере», у него «нечистая» совесть, так как он перекладывает ответственность за свои поступки на природные или социально-исторические закономерности.

Таким образом, «подлинное» существование понимается как результат осознания индивидуумом своей жизненной ситуации и ответственного к ней отношения1.

Для Ж.-П. Сартра «отношение» — это отношения Я как субъекта к себе, другим Я и окружающей среде. Это отноше­ния, которые связывают человека «через внутреннее с внут­ренним других». Сердцевина их индивидуалистична: личность первична, система общественных отношений вторична (она сводится к межиндивидуальным отношениям). Поэтому лю­бые формы социального существования, подчинения «дикта­туре публичности», коллективные действия являются неаутен­тичными.

В экзистенциальном анализе Виктора Франкла, или логоте-рапии (1956), основное внимание уделяется ощущению смысла жизни. Согласно его мыслям, в принципе невозможно оправ­дать жизнь и найти в ней смысл с помощью интеллектуального анализа и чистой логики. Необходимо попасть в такое состоя­ние сознания, когда эмоционально и физически осознаешь, что жить стоит, и ощущаешь радость от самого факта существова­ния. В мучительных философских изысканиях смысла жизни следует видеть не закономерную философскую тематику, а некий симптом, показывающий, что динамический жизненный поток замутнен и блокирован. Единственным эффективным решением проблемы будут не изобретение надуманных целей жизни, а глубокая внутренняя трансформация и сдвиг в созна­нии, восстанавливающий течение жизненной энергии. Человек, активно участвующий в процессах жизни и испытывающий живой и радостный интерес к ним, никогда не задастся вопро­сом, имеет ли жизнь какой-нибудь смысл. В этом своего рода особом состоянии сознания существование воспринимается как драгоценность и чудо, и его ценность очевидна.

Кратко упомянем и о гештальт-терапии, разработанной Фри­цем Перлзом (1976) и очень быстро ставшей одним из самых популярных подходов при работе с особыми состояниями со­знания. На ее становление большое влияние оказали концепции 3. Фрейда, экзистенциализма и особенно гештальт-психология. Основной принцип немецкой школы гештальта состоял в том, что люди не воспринимают вещи несвязанными и изолирован­ными, а организуют их в процессе восприятия в осмысленные целостности — гештальты. В гештальт-терапии подчеркивается холистичность (целостность) — это метод личностной интегра­ции, основанный на идее о том, что вся природа есть единый и взаимосвязный гештальт. Внутри этого целого органические

1 Мораль Ж.-П. Сартра «знает од ну-единственную обязанность — готов­ность сознаться, готовность отвечать за вес».

и неорганические элементы составляют непрерывные и посто­янно меняющиеся паттерны согласованной активности — «фи­гуры» (от лат. figure — образ, вид) и «фон» (от франц. fond — дно, основание). Выделяют три зоны контакта с миром: внут­реннюю (образованную ощущениями тела), внешнюю (идущую от осознания окружающей реальности) и среднюю (зону вооб­ражения и фантазии, в которой реализуются мысленные игры). Главное внимание гештальт-терапия уделяет не интерпрета­ции проблем, а повторному переживанию конфликтов и травм «здесь и теперь» с внесением осознавания во все телесные и эмоциональные процессы и завершением всех незаконченных в прошлом гештальтов. Пациента побуждают принять на себя полную ответственность за процесс и освободиться от неза­конченных гештальтов. Часто в этой терапии используется индивидуальная работа в групповом контексте. Под особым контролем — главное условие прогресса — дыхание и полное осознание (awareness) собственных телесных и эмоциональных процессов1. Терапевт уделяет большое внимание тому, какими способами пациент прерывает свой опыт. Он устанавливает эти тенденции и способствует свободному и полному переживанию и выражению развертывающихся психологических и физиоло­гических процессов.

Самым выдающимся представителем гуманистической пси­хотерапии стал Абрахам Маслоу (1969). Резкая критика Маслоу и психоанализа, и бихевиоризма состояла в том, что он наста­ивал; психотерапия должна сочетать объективные наблюдения с интроспекцией, в то время как бихевиоризм занимается почти исключительно внешними воздействиями, а психоанализ — интроспективными данными. А. Маслоу подчеркивает: источ­ником информации для психологии человека должны быть человеческие данные, и, что особенно важно — он впервые сосредоточился на психологически здоровых и самоактуализи­рующихся личностях, на «растущей верхушке» популяции.

Одно из крупнейших достижений А. Маслоу — проведенное им исследование опыта индивидов, у которых были спонтанные

Ден Еруле считает, что каждое состояние сознания, любая внутренняя реальность связаны с особым состоянием (или качеством) дыхания. Те или иные виды дыхания настраивают нас на восприятие одних вещей и фильтрацию других. С его точки зрения (согласующейся со взглядами йоги), изменяя способ, которым мы дышим, мы можем изменять содержания и результаты любою опыта, переживания, состояния. Например, когда человек испуган или расстроен, он обычно дышит высоким грудным поверхностным и неритмич­ным дыханием через нос. Переключаясь на дыхание ртом, направляя медлен­ный глубокий поток в полость живота или сердца, человек может вернуть себе уравновешенность и испытать ощущение релаксации. Кстати, такую законо­мерность уже давно подметили известные сатирики: «Дышите глубже — вы взволнованы».

мистические, или, как он их называет, «пиковые» переживания В традиционной психиатрии к любому такому опыту обычно относятся как к серьезной психопатологии, считая его ярким признаком психотического процесса. В своем обширном и подробном труде А. Маслоу показал, что спонтанные «пиковые» переживания часто оказывались благотворными для испытав­ших их людей, которые после этого выказывали отчетливую тенденцию к «самореализации» и «самоактуализации». Он пред­положил, что такой опыт относится к категории выше нормы а не ниже или вне ее, и, исходя из этой предпосылки, заложил основы для абсолютно нового подхода к особым состояниям сознания. Патология — это ослабление человека, потеря или пока еще неосуществленность человеческих возможностей. Та­ким образом, болезнь, включающая все обычные психиатричес­кие понятия, и здоровье располагаются на континууме: кем человек стремится быть — кем он может стать.

Другим важным аспектом работ А. Маслоу был анализ чело­веческих потребностей и пересмотр теории инстинктов, что также имело огромное значение для психотерапии, работающей с особыми состояниями сознания. Он предположил, что выс­шие потребности представляют важный и аутентичный аспект структуры человеческой личности, что их нельзя сводить — как это делает психоанализ — к низшим инстинктам или рассмат­ривать как их производные. По его мнению, высшие потреб­ности играют важную роль в психическом здоровье людей и развитии болезней. Основной его вывод: высшие ценности (метаценности) и стремление к ним (метамотивация) свойст­венны природе человека.

Основу клиент-центрированной психотерапии К. Роджерса составляет позитивная вера в то, что каждый организм имеет врожденную тенденцию к развитию своих оптимальных способ­ностей так длительно, сколько он находится в оптимальной среде. Во время проведения психотерапевтических встреч (они действуют через сам факт их новизны) психотерапевт служит катализатором,, с помощью которого пациент реализует свои латентные и лучшие способности для саморазвития. При этом важно не то, что психотерапевт делает, а то, что он собой представляет, и смысл (контекст) психотерапии.

Кроме того, можно еще условно выделить «соматический подход», основывающийся на применении невербальных мето­дов, ведущих к интеграции Я посредством сосредоточения внимания на субъективных телесных стимулах и сенсорных ответах или физических, двигательных методов интенсивного ртреагирования и эмоционального «наводнения», в которых акцент делается на телесном стимулировании и высвобождении чувств (например, первичная терапия А. Янова, биоэнергети-

ческий анализ А. Лоуэна, структурная интеграция И. Рольф, эмпирическая психотерапия Э. Гендлина и пр.).

В связи с этим исходные принципы гуманистической пси­хотерапии состоят в том, что в современном обществе люди стали слишком интеллектуалистичными и технократичными, отдалились от собственных эмоций и ощущений и целью пси­хотерапии является достижение максимальной осведомленнос­ти или более высокого состояния сознания, при котором, согласно Р. Мею, «быть осведомленным о своем предназначе­нии в мире в то же самое время означает быть предназначенным для этого». Ее терапевтические подходы разработаны в форме корректирующих эмпирических процедур, часто основанных на вхождении в особые состояния сознания и направленных на излечение от существующих отчуждения и дегуманизации. Хотя в понимании природы терапевтических взаимоотношений су­ществуют различия1, реальный «здесь и теперь» диалог является обязательным условием школ этих направлений. Во многих основное внимание уделяется эмпирическим, невербальным и телесным средствам личностных изменений, которые способ­ствуют не адаптации и урегулированию внутри- или межлич­ностных конфликтов, а индивидуальному личностному росту и самоактуализации2. Этим самым экзистенциальная и гуманис­тическая психотерапия создали широкую основу как для разви­тия совершенно новых видов психотерапии, так и для восста­новления некоторых старых методов, которые в какой-то мере преодолели ограничения и недостатки традиционной психоте­рапии.

ТРАНСПЕРСОНАЛЬНЫЕ ТЕОРИИ

Заключая наше рассмотрение теоретических моделей, обра­тим внимание на подход к изучению особых состояний созна­ния, который предлагает трансперсональная психология. Это течение, сравнительно недавно возникшее в США, по мнению многих ученых (Ф. Капры, В Налимова, С. Грофа и др.) все больше претендует на роль новой философии человека. Исход­ный ее постулат: психология и психотерапия должны быть

1 Психотерапевты школы К. Роджерса и экзистенциальной психотерапии имеют, по суш, вербальные отношения с пациентом, в то время как гештальт-терапия видит в этом сверхинтеллектуализацию (как часть проблемы пациента, как защиту против переживаний и чувств).

2 Терапевтический союз здесь не является отношениями врача и пациен­та (как в психоаналитической психотерапии) или учителя и школьника (как в поведенческой психотерапии), а представляет отношение одного человека к другому.

направлены не на изучение отдельных проявлений психики человека, а на осмысление природы человека в целом — в ши­роком мировоззренческом контексте, основанном, правда, в . значительной степени на построениях квантовой физики и вос­точной (а точнее, буддийской) антропологии.

Необходимость нового обусловлена тем, что предыдущие научные представления в психиатрии, психологии и антропо­логии в большой мере базировались на ньютоно-картезиан-ской модели Вселенной, созданной в XVII столетии и предпо­лагающей существование обособленных объектов, связанных между собой механическими или гравитационными взаимодей­ствиями.

Однако она была адекватной до тех пор, пока физики иссле­довали явления в мире повседневного опыта или в так называе­мой «зоне средних измерений». Как только они начали совер­шать экскурсы за пределы обычного восприятия в микромир субатомных процессов и в макромир астрофизики, ньютоно-картезианская модель стала непригодной и возникла необходи­мость ее транс ценденции. Соответственно это вызвало глубокие изменения во всех дисциплинах, являющихся ее непосредствен­ными производными.

Революционные перемены в физике начались еще в XIX веке знаменитыми экспериментами Фарадея и теоретическими ра­ботами Максвелла по электромагнитным явлениям. Благодаря усилиям этих двух естествоиспытателей появилось новое поня­тие силового поля, заменившее ньютоновское понятие силы. В отличие от ньютоновских сил, силовые поля можно иссле­довать вне связи с материальными объектами. Это было первым значительным отклонением от ньютоновской физики, кото­рое привело к открытию того, что свет — это быстро из­меняющееся электромагнитное поле, распространяющееся в про­странстве в форме волн. Общая теория электромагнетизма уже тогда смогла свести различия между радиоволнами, видимым светом, рентгеновскими лучами и космическим излучением к разнице в частоте, объединив все это под одним обозначением электромагнитных полей. Однако еще долгие годы электроди­намика оставалась под очарованием ныотонианского мышле­ния. Так, например, электромагнитные волны считались виб­рациями «эфира» — очень легкой, заполняющей пространство субстанции,

Но все же по-настоящему революционные изменения при­несли первые десятилетия нашего столетия, когда были сделаны неожиданные открытия в физике, потрясшие самые основы ньютоно- картезианской модели Вселенной, Краеугольным кам­нем этого стали две статьи, опубликованные Альбертом Эйн­штейном в 1905 году. В первой он сформулировал принципы

своей специальной теории относительности, а во второй пред­ложил новую точку зрения на природу света, которая позднее была разработана целой группой физиков в квантовую теорию атома и атомных процессов. Теория относительности и новая теория атома опровергли все базисные концепции ньютонов­ской физики: существование абсолютного времени и абсолют­ного пространства, твердую материальную природу объектов, строго детерминированную систему объяснения и идеальное объективное описание явлений, не учитывающее наблюдателя. Согласно теории относительности, пространство не трехмер­но, а время не линейно и при этом ни то, ни другое не является отдельной сущностью. Они теснейшим образом переплетены и образуют четырехмерный континуум, называемый «пространст­во-время». Поток времени не равномерен и не однороден, как в ньютоновской модели, и зависит от позиции наблюдателей и их скорости относительно наблюдаемого события. Более то­го, в общей теории относительности (сформулированной в 1915 году и окончательно еще не подтвержденной эксперимен­тально), утверждается, что присутствие массивных объектов влияет на пространство-время. Вариации гравитационного поля в разных частях Вселенной оказывают искривляющее действие на пространство, что заставляет время течь в различном темпе. Относительны не только все измерения, включающие про­странство и время, но и вся структура пространства-времени. Она зависит от распределения материи, поэтому различие меж­ду материей и пустым пространством теряет свой смысл. Нью­тоновское представление о твердых материальных объектах, движущихся в пустом пространстве с евклидовыми характе­ристиками, теперь имеет значение только в «зоне средних измерений».

В дальнейшем опыты Э. Резерфорда с альфа-частицами ясно продемонстрировали, что атомы не являются твердыми и неде­лимыми единицами (корпускулами) материи, а имеют более сложную природу. В двадцатых годах интернациональная груп­па физиков, в которую входили Нильс Бор, Луи де Бройль, Вернер Гейзенберг, Эрвин Шредингер, Вольфганг Паули и Поль Дирак, математически доказала, что у составляющих атом частиц очень абстрактные характеристики и парадоксальная, двойственная природа: в зависимости от организации экспери­мента они проявляют себя иногда как частицы, а иногда как волны, или, если говорить более корректно, как пакеты волн1.

1 Такая же двойственность наблюдалась при исследованиях природы света: в некоторых экспериментах свет проявлял свойства электромапштного поля, в других же представал в форме отдельных квантов энергии — фотонов, — не имеющих массы и всегда движущихся со скоростью света.

Способность одного и того же феномена проявляться и как частица, и как волна существенно нарушала законы привычной аристотелевской логики. Ведь корпускулярная частица подра­зумевает сущность, заключенную в малом объеме или в конеч-- ной области пространства, тогда как волна рассеяна и распро­страняется по огромным областям пространства.

В квантовой физике, как оказалось в дальнейшем, эти два описания хотя и взаимоисключающие, но все же одинаково необходимые для полного понимания рассматриваемых явле­ний. Это нашло свое выражение в новом логическом приспо­соблении, названном Н. Бором (1958) принципом дополнитель­ности, который стал упорядочивающим и явился очень важным для развития науки. В нем принимается логическое противоре­чие двух аспектов реальности, взаимоисключающих и в то же время одинаково необходимых для исчерпывающего описания явления. Согласно Бору, это противоречие — результат некон­тролируемого взаимодействия между объектом наблюдения и наблюдательными средствами, поэтому в области квантовых взаимодействий не может быть речи о причинности и полной объективности в обычном их понимании.

То, как разрешилось в квантовой теории кажущееся проти­воречие между понятиями частицы и волны, поколебало и другие основы научной теории: на субатомном уровне материя не существует с определенностью в данном конкретном месте, а скорее «проявляет тенденцию к существованию», внутриатом­ные события не происходят с определенностью в определенное время определенным способом, а скорее «выказывают тенден­цию случаться». Эти тенденции могут быть выражены как математическая вероятность с характерными волновыми свой­ствами1.

Таким образом, квантовая физика предложила новую науч­ную модель Вселенной, резко контрастирующую с предыдущей моделью. На субатомном уровне мир твердых материальных объектов распался на сложную картину волн вероятности. Более того, внимательный анализ процесса наблюдения показал, что субатомные частицы не имеют смысла как отдельные сущности: их можно понять только как взаимосвязи между подготовкой эксперимента и последующими измерениями. Поэтому волны вероятности представляют собой в конечном счете не вероят­ности конкретных вещей, а вероятности взаимосвязей.

Исследование субатомного мира не закончилось открытием атомных ядер и электронов. Сначала атомная модель была

1 Под волнами подразумеваются не трехмерные конфигурации, а матема­тические абстракции или «волны вероятности», отражающие вероятность об­наружения частицы в данное время и в данном месте.

асширена до трех «элементарных» частиц — протона, нейтрона электрона, а затем по мере совершенствования техники экс­перимента и создания новых приборов число «элементарных» ©ctviu продолжало расти, и в настоящее время они исчисляют-сотнями. В ходе экспериментов стало ясно, что завершенная теория субатомных явлений должна включать не только кван­товую физику, но и теорию относительности, так как скорость частиц часто близка к скорости света.

Новая физика повлекла за собой не только смену понятий материи, пространства, времени и линейной причинности, но и признание того, что парадоксы составляют существенный аспект новой модели Вселенной.

Согласно Эйнштейну, масса никак не связана с веществом, а является формой энергии; их соотношение выражено в его зна­менитом уравнении: Е = тс2. Следствием этого явилось экспери­ментальное подтверждение, что материальные частицы могут создаваться из чистой энергии и опять превращаться в чистую энергию при обратном процессе.

Теория относительности повлияла коренным образом не только на концепцию частиц, но и на картину силовых взаимо­действий между ними. Взаимное притяжение и отталкивание частиц при релятивистском описании рассматривается как об­мен другими частицами. Следовательно, истоком и силы, и материи теперь считаются динамические «клише», называемые частицами. Известные в настоящее время частицы не могут подвергаться дальнейшему делению. В физике высоких энер­гий, где используются процессы столкновения, материя может делиться многократно, но никогда на более мелкие части; осколки являются частицами, созданными из энергии процесса столкновения. Субатомные частицы, таким образом, разруши­мы и неразрушимы одновременно.

Теории поля преодолели классическое различение матери­альных частиц и пустоты. Согласно теории гравитации Эйн­штейна и теории квантовых полей, частицы неотделимы от пространства, которое их окружает. Они представляют собой не что иное, как сгущение непрерывного поля, присутствующего во всем пространстве. Теория поля предполагает, что частицы могут спонтанно возникать из пустоты и снова исчезать в ней. Таким образом, вакуум находится в состоянии пустоты («ни-чтойности»), и тем не менее потенциально он содержит все формы мира частиц.

Джеффри Чу, изучая только один тип субатомных частиц (адроны), сформулировал «шнуровочный» (Bootstrap) подход (1968). Согласно ему, природу нельзя редуцировать к каким-либо фундаментальным сущностям вроде элементарных частиц

и полей. Она должна пониматься целиком в своей самодо-

статочноети как бесконечная сеть взаимосвязанных событий Ни одно из свойств какой-либо части этой сети не является элементарным и фундаментальным; все они отражают свойства других ее частей. Такая философия природы не только отрицает