Geum.ru

Российские немцы в инонациональном окружении: проблемы адаптации, взаимовлияния, толерантности международная научная конференция

Вид материалаДокументы

Содержание


К вопросу о причинах трагических событий в меннонитских колониях
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   27

С. И. Бобылева778


К вопросу о причинах трагических событий в меннонитских колониях

Юга Украины в годы Гражданской войны


Течение времени беспощадно уносит исторические события прошедших лет, стирает из памяти даже их важные моменты.

В тоже время представления людей о своем прошлом, историческое сознание составляют важнейшую часть общественного сознания, так как в них наиболее рельефно воплощается та связь времени, которая является нервом, пронизывающим весь общественный организм, образуя предпосылку его нормальной жизнедеятельности.

Каждое общество имеет свое прошлое, но составляющие его социальные, национальные и иные группы могут значительно различаться между собой в истолковании одних и тех же событий их общей истории. Историческая память не только рождает историческое сознание, но и, в свою очередь, испытывает сильное обратное влияние, трансформирующее в свете настоящего образы минувшего.

Тоталитарное мышление по природе своей одномерно, безальтернативно, догматично, агрессивно. Оно во временит переживает породившие его режимы. В силу этого в посттоталитарном обществе продолжает существовать конфронтационное мышление, порождая двуцветное видение мира. Оправданное само по себе стремление к устранению «белых пятен» ныне обернулось опасностью слияния их в одну огромную «черную дыру», грозящую затянуть в себя не только прошлое, но и настоящее. Стремление к переосмыслению прошлого, с учетом новых исторических источников, ранее недоступных исследователям, само по себе позитивно. Однако оно породило «болезнь исторической невменяемости», массовый «духовный стриптизм» историков, который происходит без признаков душевной или духовной драмы. Пышным цветом расцвело специфическое публицистическое шарлатанство, которым некоторые стали явно подменять науку, «болезнь исторической невменяемости». И в этой атмосфере самым печальным стало то, что на смену старым мифам, пришли новые, а вместо прежних фальсификаций – еще более вульгарные, далеко выходящие за рамки минимального приличия. Так случилось и с трактовкой трагических событий в истории меннонитских колоний Украины в годы гражданской войны. Что мы знаем о том времени, как трактуем суть происходившего, оцениваем личностей, сыгравших значительную в них роль? В частности, сегодня все настойчивее звучит тезис о Махно, как «национальном герое», «о Махно-интернационалисте»779.

В тоже время архивные документы и воспоминания непосредственных свидетелей событий того времени дают страшную по своей сути картину происходившего. Краткий перечень человеческих жертв среди меннонитов, материальных потерь, как последствий политики, производимой махновцами – данные не для слабонервных780. Так одна из жительниц колонии Эбенфельд, уничтоженной в начале декабря 1919 года, чьи родители и 5 младших братьев и сестер в возрасте от 1 до 11 лет, были убиты, пишет, что женщины были ночью согнаны в церковь, изнасилованы, а потом саблями им были вспороты животы. Трупы были брошены на улицах и их начали уже объедать свиньи. Лишь после этого населению соседних колоний было разрешено захоронить убитых781. Не менее ужасной была резня в Дубовке, где было вырезано все мужское население старше 16 лет, а убийцы сокрушались по поводу того, что оставили в живых младенцев говоря: «Жаль, что порубали коріння, но оставили насіння!»782 Примером подобного кровавого ужаса можно приводить множество. Возникают вопросы: что это? Что произошло с миролюбивым, добродушным украинским крестьянином? Откуда это зверство, прилив жестокости? Почему в истории нашего отечества появилась такая ужасающая страница? ХХ век помимо всего прочего оставил свой глубокий след и в постановке национального вопроса. Более того, он, вопреки всем интернационалистским ожиданиям, стал веком этнофобии. Принцип «наши-чужие», «свои-враги» все еще лежит в основе социального поведения человека783. У нас любят искать корни этнофобии непременно в экономике. Дескать, если один этнос не живет за счет другого, если между ними нет экономических противоречий, но и нет места этнической вражде. (В случае с отношением махновцев к меннонитам выдвигалась посылка о том, что махновцы вырезали лишь богатых, защищая тем самым бедняков). Однако все не так просто. История ставит перед нами целый ряд серьезных вопросов, ответы на которые позволят в отношении к прошлому, которое уже нельзя изменить, можно хотя бы понять и честно оценить по достоинству. Сделать это необходимо помня слова Ключевского: «История ничему не учит. История наказывает за невыученные уроки».

Какие проблемы поднимает тема отношения украинского населения с меннонитами на переломе эпох?! Попробуем хотя бы их перечислить: 1. Место этноконфессиональных проблем в судьбах Российской империи. 2. Психология масс, психология толпы, факторы на нее влияющие. 3. Общественное сознание, его многослойность, эволюция и манипуляция им отдельным политическими силами, личностями. 4. Аграрный вопрос. 5. Религия, ее институты и их роль в истории империи и в судьбах меннонитов. 6. Первая мировая война и кризис империи. 7. Революция и ее роль во всем происходившем. 8. Внешнеэкономический фактор и его присутствие в судьбах меннонитов в различные периоды истории. 9. Гражданская война в России и в Украине: общее особенное, специфическое. 10. Австро-германское военное присутствие в Украине в 1918 году, проблемы собственности. Попытка выделить тот или иной фактор в качестве решающего для уяснения сути происходившего в прошлом с целью восстановить в правах истину, неизбежно становиться легкой добычей критики. Даже такой далеко не полный перечень постановочных вопросов, ответы на которые могли бы прояснить причинно-следственный характер трагической судьбы меннонитских колонистов в годы гражданского противостояния убеждает нас в необходимости использования междисциплинарного многофакторного подхода к анализу смоциоэтнического противостояния в Украине периода гражданской войны. Причем последовательность рассмотрения вопросов не является строго заданной.

Кроме того, все они имеют не одномерный характер и растянуты во времени, имея различную протяженность в отдельных регионах Украины.

Итак, российская, отечественная и зарубежная историография накопила достаточно обширный материал по выше означенным проблемам784. Однако большинство исследователей анализируют революционные события в Российской империи, как и ситуацию возникшую вокруг колонистов в годы революционных потрясений 1917-1920 годов, сквозь призму социально-экономических и политических кризисных явлений начала ХХ века, используя при этом традиционные для советской исторической науки подходы.

При этом суть происходившего приобретала структурно-образующие (зачастую формализованные) конструкции, не позволявшие уяснить поведение отдельных субъектов, человеческого сообщества. И все личное, имевшее психологическую нагрузку. фактически оставалось вне поля зрения историка, т.е. социально-психологический аспект попросту исключался подавляющей массой исследователей. В тоже время как раз вопросы психологического характера зачастую ставились одними из определяющих. Речь, в частности, идет о возникновении антинемецких настроений в обществе785.

Не касаясь всего спектра взаимоотношений России и Германии тех лет, причин возникновение «немецкого вопроса» в российском обществе, следует учесть хотя бы отдельные вехи вполне конкретных действий российского правительства, которые в той или иной мере оказывали серьезное влияние на формирование общественного мнения России в плане его антинемецких настроений: а) решения 1871 г. по отмене самоуправления в немецких колониях; б) распространение на немцев-колонистов и меннонитов всеобщей воинской повинности; в) переименование меннонитских и немецких колоний; г) действия государства по русификации; д) указы 80-х годов ХIХ в. об ограничении иностранного землевладения в западных и юго-западных губерниях России; д) законодательные акты 90-х годов ХIХ в. практически ущемлявшие сам принцип частной собственности, запрещавшие нерусскому населению приобретать независимость в ряде регионов страны; ж) антинемецкие законопроекты кануна войны о землевладении786. Безусловно, каждое из означенных действий правительства может иметь далеко не однозначную оценку и диапазон мнений здесь достаточно широк от определения действий правительства, носивших явно антинемецкий характер, до мероприятий, преследующих своей целью интеграцию немецкого населения в российское общество, что явно отражало общеевропейскую и мировую тенденцию и практику.

Действия российского правительства не были результатом сугубо кабинетных решений – они проходили на фоне достаточно широко рекламируемых в печати антинемецких настроений части российского общества, руководившего зачастую целями далекими от патриотизма и продиктованными явно меркантильными интересами. Именно последние в значительной мере и являлись основными побудительными мотивами формирования тезиса о «мировом завоевании» немцами России787. Таким образом, возникнув однажды по инициативе отнюдь не самых обездоленных членов российского общества, антинемецкая компания знала в своем состоянии периоды развития, затухания, спонтанных всплесков и, наконец, апогея, достигнутого в период 1 Мировой войны.

Меннониты по своей культуре быта, производства, языка были, естественно, ближе к немецким колонистам, чем к украинско-русскому крестьянству. В силу этого они ассоционировались населением как просто немцы. Такой подход присутствовал не только на уровне обывателя, малограмотного крестьянина, но и на уровне торгово-промышленной буржуазии, дворянства, части интеллигенции, на государственном уровне. Подтверждением этого было распространение на меннонитов ликвидационных законов периода Первой мировой войны.

Национальные движения в российской истории оценивались и зачастую продолжают оцениваться главным образом «по вертикали» (имперский центр – зависимые народы), при этом зачастую игнорируется «горизонтальная» (межэтническая) конфликтогенность, а она постепенно вызревала. Речь идет о том, что имперские власти вначале позволили определенным социальным силам вбросить зерна национальной вражды в российское общество еще в ХIХ веке, позже сами стали активными участниками антинемецкой политики, руководствуясь при этом интересами «большой» политики. Эти шаги были крайне опрометчивы, ибо в то время царизм еще сам не подозревал, какой разрушительной и детонирующей силой обернется эта политика для него самого вообще и для дома Романовых династически связанного с германской монархией, в частности788.

Таким образом, первокирпичики антинемецких настроений в сознании крестьянства России были заложены самой имперской властью, которая в тот период законами, административными органами власти могла сдерживать этнофобию масс, отчасти ею же самой спровоцированную.

Религиозный фактор. Царизм широко использовал в качестве одной из своих идеологических основ православную церковь. Ее состояние на рубеже веков было своеобразным. Отчасти это было обусловлено тем, что православный мир как таковой не пережил ни гуманизма, ни Реформации и трудно обнаружить сколько-нибудь существенное воздействие гуманистического миропонимания на православный люд789. Внешняя обрядовая сторона православной церкви доминировала над индивидуальным постижением истин христианства790. Кроме того в России существовал обширный по численности консервативный клир государственной церкви, являвшейся своеобразным фундаментом государства, слабо адаптировавшейся к изменениям, происходившим в обществе. Церкви были присущи элементы косности и рутинности. Она цепко держалась за паству. Провозглашение религиозной терпимости у нее сочеталось с поощрением христианизации. Желая сохранить и приумножить число прихожан, церковь выдвинула посылку «свои-чужие». К последним относились и колонисты, в том числе и меннониты. Другими словами, начина с последней трети ХIХ в. в сознание масс насаждалась идея об «инородце», как враге веры, борьба с которым, есть дело святое. (Речь шла о формировании государственного национализма на конфессиональной основе, а вовсе не об этническом шовинизме автохтонного населения)791. И пусть эти идеи тогда не были в массовом порядке восприняты населением, но они были и это остается фактом. Начало века ознаменовалось кризисом религиозных чувств и падением авторитета церкви. Потребовались особые обстоятельства, чтобы христианский принцип «не убий» был отодвинут на задний план и все варварские силы масс были спонтанно выброшены революционным взрывом на поверхность, породив призыв «убей чужого». И речь уже в этом случае шла не только о человеке другой веры. Революция и гражданская война сняли узы христианской морали. Именно в те годы попов порой расстригали за былые поборы, отбирали общинные земли, выделенные некогда священниками. Дело доходило до того, что священнослужители представали в сознании населения и вовсе «классовыми врагами». Первопричину подобного следует видеть не только в психопатологии масс революционной поры. Суть явления уходит в более ранний период и в определенной степени является следствием кризисных явлений российского самодержавия вообще. Россия, будучи полиэтническим государством, уже в силу этого обстоятельства обладала потенциальным конфликтом, ибо этническое неравенство присутствует в любом этническом пространстве, поскольку этнические группы, как и все прочие социальные группы, образуют определенную иерархию792. Однако в дооктябрьский период этнический статус можно было изменить, переменив веру и приняв православие. Таким образом, становится очевидным, что этническое неравенство, этническая стратификация в Российской империи, хотя и существовала как в любой этнической среде, но по своим последствиям заметно уступали значимости неравенства религиозного, не говоря уже о сословном.

Таким образом, в дореволюционной России религия обладала этноконсолидирующей функцией. Тогда этническая комплиментарность («наши» - русские, православные, «не наши» - иноверцы строилась преимущественно на конфессиональной принадлежности, причем как на бытовом, так и в государственной идеологии793.

Внешнеполитический фактор. Если в 70-80-х гг. Х1Х в. создание Германской империи было одним из серьезных факторов возникновения антигерманских настроений, то Первая мировая война стала одним из важнейших катализаторов не только революции, но и вражды, ненависти масс ко всему немецкому, в том числе и к людям, говорившим на немецком языке, т.е. меннонитам. Они стали объектом вначале подозрительности недовольства, а затем и ненависти, неся на себе как бы вину за тяготы войны, поражения погибших на фронте членов семьи, гибель государства и т.д. Эти чувства были широко распространены не только среди малообразованной части российского общества, они охватили и высшие эшелоны государственной власти. Однако причины болезни общественных кругов никогда не сводятся к «внешней» инфекции. Любая зараза торжествует только в ослабленном организме.

Крестьянство. Подавляющая часть исследователей при анализе событий Октября 1917 г. главный акцент делала на их пролетарскую составляющую. Но в России начала ХХ в. 87 % населения еще проживала в сельской местности. Деревня «накопила огромную энергию, заключенную в традиционную, пирамидальную демографическую ситуацию». Но это накопление протекало, в значительной мере, в правовых, нормативных и культурных рамках так называемых «особых условий крестьянской социальной структуры»794. В тоже время характерной чертой российской истории являлось взаимное недоверие и вражда между крестьянством и государством. И хотя столыпинская аграрная реформа внесла некоторые изменения в деревне, до войны крестьянство по-прежнему отождествляло государство с налогами и военной службой, считая его «чуждым организмом, глухим к их понятиям права и справедливости»795.

Крестьянин по-прежнему жаждал земли, но этого можно было достичь путем модернизации всей системы империи.

Попытка, предпринятая П.Столыпиным была неудачной, крестьянство в своей основной массе стало на путь пассивного сопротивления реформе796, а она являлась попыткой феодальной монархии трансформироваться в буржуазное государство мирным путем без революции. Но для этого нужны были иные внешние условия.

В тоже время следует признать, что большая часть земли за годы, прошедшие после первой русской революции, перешла в руки крестьян и, следовательно, задачей их в революции было не столько уничтожение помещичьего землевладения, сколько изменение взаимоотношений государства и крестьянства в вопросах условий производства и сбыта продуктов сельского хозяйства – крестьянство требовало эквивалентного обмена своей продукции на промышленные товары. Царское и временное правительства обеспечить его не сумели. Более того, вырисовывалась многовекторность крестьянского недовольства: помещиков ненавидели за их безделье; «кулакам» завидовали за удачливость, ненавидя за расчетливость и «мироедство»; государство раздражало своей слабостью. В такой ситуации стрелы социального гнева скорее всего направлялись в сторону помещика, хуторянина, богатого колониста.

Война. Ситуация изменилась в деструктивную сторону в годы войны, когда крестьянина одели в шинель и дали ему в руки винтовки. (Под ружье было поставлено 15,5 млн. наиболее активного населения, из них 12,8 млн. крестьян797. Во время войны формировался гигантский механизм принудительно регулирующего характера, предназначенный для выкачки продовольствия и других средств из деревни. Произошло усиление вмешательства государства в аграрно-продовольственную сферу: только с октября 1915 г. по февраль 1916 г. правительство 50-60 раз прибегало к карательным реквизициям зерна с понижением им же установленных твердых цен798. Три года войны обострили отношение деревни к государству и правящим классам как чуждым силам. С началом войны исчез сельскохозяйственный кредит. На деревню все тяжелее ложилось бремя призыва на войну мужчин (к 1917 г. в Европейской России было мобилизовано почти 40% крестьян мужского пола и трудоспособного возраста)799, гибели их, принудительных поставок. Деревня стала своеобразной «колонией» из которой беспорядочно черпали природные и людские ресурсы.

Украина. На Украину война оказала крайне негативное влияние. С самого начала боевых действий летом 1914 г. украинские земли стали одним из основных факторов военных действий. Появились беженцы, большие потоки насильственного высылаемого населения со всеми сопутствующими проблемами и бедами. Большая территория Наднепрянской Украины была прифронтовой зоной, попадавшей под юрисдикцию Киевского военного округа. Штаб Юго-Западного фронта в течение всей войны перемещался в своеобразном треугольнике Ровно – Бердичев – Каменец-Подольский. Эти районы, даже не попав в зону боевых действий, несли на себе тяжесть снабжения и расквартирования войск, размещения сотен беженцев, эвакуированных. В военных целях использовались колоссальные людские и материальные ресурсы региона. В армию было призвано 3,5 млн. украинцев, что почти в 3 раза превышало число солдат и офицеров-белорусов. Война потрясла до основания украинское общество, обострив социальные противоречия и активизировав социальное и национальное движение.

Массовая мобилизация украинских крестьян в армию и участие их в войне существенно изменили их, повлияв на иерархию ценностей в крестьянском сознании, на их мировоззрение, отношения к односельчанам, к своему отечесту800. Солдат, «человек с ружьем», вернувшийся в родное село, пользовался особым уважением. «Никто не имел в селе большего доверия, авторитета, чем просто рядовой солдат»801, писал В. Винниченко. Участие крестьян в Первой мировой войне изменило их коллективную психологию. Кроме того солдат-крестьянин мог быть убит и сам убивал. Старые авторитеты для него утрачивали смысл. Этот процесс распространялся не только на его отношение к порядку в родном селе, но и на страну в целом.

Революция. Гражданская война. Основным вопросом каждой революции есть вопрос о власти и собственности. Старая власть себя дискредитировала и ненависть к старому режиму была устойчивым фактором. Война не стала причиной революции, но поражение в войне стало смертельным ударом по самодержавию. Свержение царизма и приход к власти временного правительства, его политика породили к нему отношение амбивалентное, постепенно переросшее из полудоверия в убеждение в «предательстве». Временное правительство не смогло удержать массы под своим контролем и в этом колоссальную дестабилизирующую роль сыграли солдаты. Их, вчерашних крестьян, прежде всего будоражил вопрос о земле, ради клочка которой они были готовы пойти с кем угодно и против кого угодно. (В годы войны им обещали землю, в том числе и колонистскую. Ликвидационные законы усиливали в сознании солдатских масс мысль о получении наделов, ранее находившихся у колонистов). К тому же в тот период размеры маргинализации в обществе достигли критической точки. Революционные волны одна за одной катились по просторам империи. За Февралем последовал Октябрь. В Украине события развивались в соответствии с общероссийским «сценарием», но при наличии своих национальных и региональных особенностей. Многими революция понималась как ликвидация всех запретов802.

Нарастали проявления аномальности поведения, что было результатом утраты адекватных общественных, духовных, моральных ориентиров.

Создание УНР и официальное признание ее суверенитета австро-венгерским и германским правительствами с последующим продвижением войск Центральных держав в Украину, внесло в общественно-политическую ситуацию серьезные, если даже не определяющие изменения. Во-первых, следует помнить, что Украина находилась в состоянии аграрной революции. После февраля 1917 г. крестьяне, страдавшие от аграрного перенаселения, в течение года присвоили земель и инвентаря около 60 % помещичьих хозяйств. Центральная Рада столкнулась с тем, что народ к тому времени был уже «деморализован революцией и большевистской пропагандой, кроме того у него в «корне пошатнулись понятия власти и дисциплины»803. Крестьяне вели борьбу за землю между собой. Но земля была не только у помещика, ею обладали хуторяне, колонисты. Процесс ограбления хуторов и колоний не прекращался вплоть до подписания Брестского мира и вступлением в Украину немецких и австро-венгерских войск. Они становились объектом насилия. Процесс этот принял лавинообразный характер, приводя к усилению хаоса и анархии. Центральная власть теряла контроль над ситуацией и Украина оказалась разделенной на почти полностью самостоятельные города, уезды, села, где власть принадлежала разным политическим силам, атаманам. Все это происходило на фоне начавшихся военных действий между УНР и советскими республиками Украины и России. Целью продвижения вглубь Украины немецких войск, как заявляли военные было «возвращено к власти Центральной Рады, восстановление в Европе спокойствия и порядка»804. Но у германской стороны были и свои собственные военно-политические, геостратегические и экономические цели и интересы. Об одной из них писал Гинденбург: «Наша заинтересованность… велика в связи с положением с продовольствием у нас и у наших союзников»805. Однако ситуация в Украине вызывала у Центральных держав явное разочарование. УНР была не в состоянии выполнить межгосударственные договоренности о поставке продовольствия. В тоже время немецкое командование считало, что хлеб и фураж являлись для них насущными жизненными потребностями и если «иначе невозможно, то мы (писал Штольценберг, один из представителей германского военного ведомства в Киеве) должны взять силой то, что нам срочно необходимо для жизни и борьбы. Получим ли мы хлеб от нынешнего правительства, … или от другого – это безразлично. Компромиссы сейчас неуместны. Вопрос должен быть решен исключительно военной силой»806. Другими словами обстоятельства заставили австро-немецкие войска встать на путь непопулярных мер807. Реагируя на насилие над ним, что было неминуемо со стороны любого правительства, которое бы заботилось об обеспечении продовольствием городов, армии, крестьянство все больше превращалась в анархичный, антигосударственный элемент, выступавший против любой власти – высшей, местного уровня.

Кроме того в этой ситуации стали проявляться элементы этнофобии. Если в период войны крестьяне рассчитывали за свое участие в ней получить земли «внутреннего немца», меннонита, а настроения недовольства «внутренним немцем» охватывало, с подачи прессы, государственных деятелей, широкие слои общества, выливаясь даже в «немецкие погромы» имевшие место в начале войны, то новая волна общественного развития, когда старые нормы были попраны, а новые находились в зародышевом состоянии, породила «революционный национализм». Что касается украинского населения, то до войны и революции оно проявляло скорее не интернационализм по отношению к меннонитам, а этнотерпимость, которая скорее всего была связана с общей архаичностью политической культуры и неразвитостью отечественного национализма, а вовсе не с его преодоленностью.

«Правила приличия», как пишет В.П. Булдаков, отбрасывались, как только возникала угроза их интересам. Присутствие австро-венгерских войск в Украине в 1918 г. стало своего рода катализирующим фактором для межэтнических конфликтов. Немцы, как образно сказал В. Винниченко, пришли на Украину не ради прекрасных глаз молодой хуторянки (Украины), а ради ее хлеба, сахара, угля. Однако крестьяне не желали отдавать хлеб на предложенных им условиях, а украинское правительство было не в состоянии заставить их сделать это. Результатом стало то, что «немцы брали силой…»808. Это был один узел конфликта. Другой точкой противостояния стала гетманская «Грамота ко всему украинскому народу», полностью восстанавливавшая право частной собственности на землю. Это означало необходимость возвращения крестьянами захваченной лично, или полученной от Советов земли и инвентаря бывшим владельцам809. Для реализации этих решений в села направлялись карательные отряды, действовавшие совместно со специальными германскими и австро-венгерскими военными частями810. Кроме того в мае 1918 г. были обнародованы «Временные правила про земельные комиссии», согласно которым украинские крестьяне обязывались добровольно вернуть помещикам их имущество, захваченное в 1917 г., а также возместить нанесенные убытки. Однако вопреки угрозам и массовым репрессиям, крестьяне продолжали пользоваться землей, инвентарем, скотом. А тем временем на хутора, в имения стали возвращаться колонисты. Они прибегали к помощи австро-германских военных частей, которые вставали, естественно, на сторону своих одноплеменников811. Это была третья точка противоборства.

Следующим моментом провоцирующим этнофобию, было активное участие меннонитов, главным образом из числа потерпевших от экспроприации, вместе с другими крупными землевладельцами, в акциях по ликвидации революционного движения в украинских селах812.

Росло число вооруженных стычек крестьян с военными сопровождавшееся усилением антинемецких настроений. Тем временем гетманский режим издал ряд документов («О мероприятиях борьбы с разрухой в сельском хозяйстве», «О передаче хлеба урожая 1918 г. в распоряжение государства) еще более усугубивших ситуацию и фактически легализовавших репрессии против крестьян, их трудовую мобилизацию. Следствием стала волна крестьянских протестов, пронесшаяся весной и летом 1918 г. по Украине с последовавшими репрессиями военных.

В этой обстановке встала проблема отношения колонистов с новой государственной властью. Война и последовавшие за ней две революции 1917 г. не только нанесли немецко-меннонитским общинам Украины тяжелейший экономический урон, насильственно оборвали длившийся десятилетиями хозяйственный подъем колоний, изменили их статус, но и породили состояние отчаяния, подорвали доверие к власти – гаранту законности и порядка. Следствием этого стал план создания особой территориальной единицы Крым-Таврия (где проживало бы немецко-менннитское население), безопасность которой обеспечивались бы Германией. Помимо этого часть политических деятелей колонистов предлагала организовать массовый переход колонистов в германское подданство с последующей эмиграцией в Германию. Однако эти идеи не были поддержаны германской стороной, хотя колонистам было милостиво разрешено приобрести крупные суммы облигации германского военного займа.

Отказав колонистам на государственном уровне, германское правительство, как и австро-венгерские военные части, все же опекали колонистов, использовали их частным образом. Колонистов попытались превратить в помощников для осуществления военных и полицейских функций, а так же организовать с их помощью поставки продовольствия из колоний в Германию и Австро-Венгрию.

Кроме того, с лета 1918 г. немецко-меннонитское население начало предпринимать шаги по созданию собственной военной самообороны. Командование австро-германских частей, расположенных в местах проживания колонистов, получило приказ помимо обеспечения их безопасности (разместив в колониях гарнизоны для защиты от нападения бандитов и крестьян-повстанцев), снабдив колонистов оружием, помочь в организации самообороны. В это время большое внимание колонистами уделялось вопросам координации действий отрядов самообороны, особенно в районах компактного проживания немецко-меннонитского населения. Особенно успешно идея совместной защиты была реализована в районе р. Молочной. Вооружение колонистов австро-германскими частями противоречило усилиям украинской администрации по разоружению украинского населения и тем самым ставшего под угрозу перспективы полного примирения в стране. Эти действия военных и поведение части колонистского сообщества заставляли власти Украинской державы находиться в состоянии постоянного напряжения и с недоверием относиться к собственным подданным. С одной стороны, своим вмешательством во внутренние дела Украины австро-германские военные создавали опасный прецедент (не все подданные гетмана были подвластны его правительству), тем самым подрывался авторитет украинской власти в глазах населения. С другой, между немцами и меннонитами, проживавшими в пределах Украины и австро-германской военной администрацией устанавливались особые отношения фактически без всякого на то санкционирования украинской власти заставляя ее думать о пределах лояльности к ней колонистов813. В стране фактически создавались и обучались неконтролируемые правительством военизированные структуры.

Ситуацию усугубляли и этнопсихологические моменты о чем свидетельствуют документы. В них отмечалось, что колонисты «ведут себя вызывающе по отношению к местному украинскому населению, что гнетуще действует на последние и сильно его волнует…, считают себя привилегированным классом, стремясь удалить от себя украинских подданных»814. Все это создавало атмосферу подозрительности, враждебности, продолжало формировать негативный имидж колонистов в глазах украинского крестьянства.

Вынужденный уход войск Австро-Венгрии и Германии с Украины и очередной этап гражданского противоборства между Добровольческой армией, Красными, сторонниками С. Петлюры, зелеными, махновцами обернулся для населения Украины очередным витком кровавых распрей. Для немецко-меннонитского населения такое развитие событий обернулось обострением массового этноисхода, фактически трагедией.

Ненависть украинского населения против политики реквизиций, реставрации прав собственности, проводимая ранее немецко-австрийскими военными, обрушилась на колонистов. Кроме того, часть политических деятелей окружила возможность с выгодой для себя манипулировать различными сочетаниями социализма и национализма. При этом небывалых размеров достиг эмоциональный компонент. Резко возросли межэтнические конфликты местного уровня.

Правовой нигилизм – обычный спутник революционного разрушения государственности, национализм, подогреваемый аграрным вопросом, национальная чересполосица региона, конфессиональная неоднородность, помноженные на продолжающееся увеличение в стране массы вооруженных маргиналов и личность лидера, каким являлся Нестор Махно, обосновавшийся в полиэтническом Гуляй-Поле, создали гремучую смесь, возбудившую далеко не лучшие человеческие эмоции, поощрявшую национальные предрассудки и племенную жесткость.

Что же касается меннонитов и практики их физического уничтожения махновцами, то здесь следует отметить следующие моменты: а) меннониты в определенной степени были богаче других колонистов и это делало их поселения гораздо привлекательными для махновцев, боровшихся якобы за «интернациональный коммунизм»; б) в отличие от других колонистов они были гораздо больше подвержены практике этноизоляционизма, что иногда играло провоцирующую роль; в) «отряды самообороны» меннонитов в силу высокой степени самоорганизации общин и уровня материального достатка были гораздо боеспособнее, что вызывало прямо пропорциональные военные действия махновцев; г) «отряды самообороны», созданные колонистами, вызывали у махновцев естественное желание по их уничтожению, ибо затрудняли процесс вооруженной экспроприации имущества колонистов. Однако, если подобная самоорганизация немцев была для махновцев вполне естественной, то создание самообороны меннонитами, которые согласно своего вероучения не могли брать в руки оружие, а тем более воевать (в силу этого их не брали на фронты русско-японской и Первой мировой войны, они не гибли в окопах, их хозяйства не испытывали нужды в нехватке мужских и рабочих рук и т.д., об этой особенности своей веры они много говорили украинским сезонным рабочим, работавшим в их хозяйствах ранее), вызывало у махновцев особую ненависть по отношению к «вероотступникам»; г) в армии Махно помимо идейных его сподвижников было большое количество человеческого сброда, маргиналов различного социального происхождения, готовых расправиться с меннонитами под видом борьбы с «буржуями» и тогда физическому уничтожению подвергалось все меннонитское население колоний без учета его социального, половозрастного состояния; д) историко-этнографические обследования 1998-2003 гг. бывших немецких и меннонитских колоний, проведенные сотрудниками Института украинско-германских исторических исследований позволяют делать вывод о том, что практика массового уничтожения меннонитов чаще всего осуществлялась по отношению к тем колониям, которые оказывали махновцам сопротивление; е) при расправе над меннонитами встречаются факты социальной дифференциации при отборе жертв; ж) часто в расправах над меннонитами принимали участие вчерашние наемные рабочие, работавшие у них ранее. И это не было местью за чрезмерную эксплуатацию или несправедливую оплату труда. Нет. Здесь определяющим был фактор социокультурной мутации, социального умопомрачения, при котором ужасы и красного, и белого террора меркнут на фоне ожесточения крестьянской массы»;815 з) наконец не все убийства меннонитов были совершены махновцами. Часть разбойных нападений была совершена многочисленными в тот период бандитскими отрядами, вооруженным сбродом и просто псевдополитизированными бандами, что отнюдь не снимает ответственности с Махно и его армии за чинимые массовые убийства.

Таким образом, трагические события гражданской войны в Украине следует рассматривать не только как результат революционных событий 1917 года и последствий Первой мировой войны, а видеть проблему гораздо шире. Речь идет о проявлении последствий общего кризиса самодержавия, сопряженного с целым комплексом внутри и внешнеполитических факторов, титаническим разломом общества Российской империи, помноженного на этнофобию и психопатологию масс.


П.П. Вибе816

Национализация крупных немецких частновладельческих хозяйств в Сибири


Сразу же после свержения Российского правительства А.В. Колчака в Сибири большевики продолжили по отношению к частновладельческим хозяйствам политику периода «первой советской власти». Суть ее заключалась в национализации крупных частновладельческих имений и превращению их в советские хозяйства. Вопрос о размерах таких хозяйств не был четко определен, поэтому к ним относили не только действительно крупные хозяйства, имевшие по несколько тысяч десятин земли, большое количество скота и инвентаря и широко применявшие наемный труд, но и, зачастую, весьма средние по сибирским масштабам хозяйства, имевшие несколько сотен десятин земли. Особое внимание органы советской власти обращали на отдельно расположенные хозяйства, опасаясь их расхищения и самовольного захвата земли.

Уже в декабре 1919 г. подотдел охраны культурных имений земельного отдела Омского ревкома затребовал информацию от своих уполномоченных о состоянии имений и их дальнейших перспективах. Опись хозяйств, продолжавшаяся до весны 1920 г. выявила безрадостную картину. Особенно пострадали селения расположенные в непосредственной близости к транссибирской магистрали, так как отступающие колчаковские войска и наступавшая красная армия проводили среди местного населения бесконечные реквизиции.

Сильно пострадало имение Я.И. Ремпенинга. Были угнаны около 40 племенных, чистокровных лошадей, а взамен оставлено 20 «никуда не годных лошадей». Зарезали до 80 племенных овец; всех поросят и всю птицу. Был расхищен фураж, инвентарь, продукты питания. Причем, в отчете уполномоченного Лебедева особо отмечалось, что соседние селения в расхищении имения участия не принимали817. Это явно свидетельствует о том, что подобные факты имели место в других случаях.

Имение Ф.Ф. Штумпфа, развал которого начался еще при «совказдепе» в период «первой советской власти», так и не смогло восстановиться. Лишившись арендованной им раньше у сибирского казачьего войска земли, владелец переводил свое хозяйство на купчую землю. Эта перестройка совпала по времени с военными действиями. В результате новые постройки остались незавершенными, весь скот (лошади, коровы, волы) был согнан в одно стадо. Из-за болезней, плохого ухода и корма усилился падеж крупного рогатого скота. В ноябре 1919 г. при отступлении белых, с которыми ушел и сам Ф.Ф. Штумпф, его имение было сильно разграблено местным населением. Сразу после восстановления советской власти агентами губернской продовольственной комиссии в имении был произведен массовый убой оставшегося скота. Расхищение имущества Ф.Ф.Штумпфа, в том числе и личных вещей, продолжалось и вначале 1920 г., хотя в то время жалкие остатки бывшего образцового сельскохозяйственного предприятия имели уже статус советского хозяйства818.

В имени Ф. И. Исаака были угнаны 46 лошадей, 12 голов рогатого скота, 12 штук овец. Причем, среди этого скота были и хорошие племенные экземпляры. Уполномоченный сообщал, что хлеб, принадлежавший этому хозяйству, в момент обследования «расхищается до невозможности»819. Пострадало и хозяйство братьев Г.И. и Я.И. Шварц, из которого «увели всех лошадей, кроме калек»820.

Война нанесла урон и частновладельческим хозяйствам в Бородинской волости. По данным волостного ревкома во время отступления белых в Чучкино пострадало 25, в Трусовке – 15, в Бородинке –10 хозяйств и т.д821. Забирали, в первую очередь, лошадей, сани, упряжь, одежду.

Признавая «полное разорение крупных хозяйств… проходящими войсками», уполномоченный имения И.П. Изаака "Райское" Гефель, вместе с тем, отмечал, что «сохранение имения как культурного хозяйства желательно, т. к. и окрестное население интересуется улучшением своих хозяйств»822. Очень оптимистично был настроен управляющий имением Я.И. Ремпенинга Лебедев: «Имение Ремпенинг в будущем может сыграть роль культурного рассадника племенного скота, так как имеются вполне приспособленные помещения – конюшни для лошадей, коров и овец, имеется в наличии племенной рогатый скот, и племенные лошади трехлетки. Достаточное количество сельскохозяйственных орудий даст возможность устроить опытные поля или станцию.

Таким образом, в будущем на имение Ремпенинг надо смотреть как на цветущий оазис среди некультурного, примитивного сельского хозяйства»823. Из хозяйства братьев Шварц, по оценке уполномоченного, также вполне можно было сделать «культурный рассадник»824.

Следует отметить, что перспективы бывших частновладельческих хозяйств в Сибири оценивались неоднозначно. Так, например, теоретики советской аграрной политики полагали, что «…частные владения Сибири, судя и по истории их насаждения, в сущности, те же крестьянские владения, только приобретенные в собственность». В отличие от Европейской России они не имели таких исторических корней, как крепостное право и обезземеливание крестьянства. Поэтому сибиряк склонен был рассматривать эти владения, «как «трудовую» собственность, родственную и действительно сходную с его захватным, «заимочным» хозяйством». Считая уничтожение частновладельческих хозяйств делом, не подлежащим обсуждению, авторы книги «Земельный вопрос в Сибири», призывали, вместе с тем, «соблюдать некоторую осторожность» в вопросе об их дальнейшем использовании. По их мнению, насаждение в бывших частных владениях советских хозяйств или коммун было бы не совсем целесообразно, т.к. в силу разбросанности населенных пунктов в Сибири «показательная сторона таких хозяйств для населения отпадала бы». Кроме того, многие частновладельческие хозяйства по своей оснащенности ничуть не отличались от любого зажиточного крестьянского хозяйства и были далеки «от того капиталистического типа сельскохозяйственных экономий, который бы заслуживал серьезного внимания и выдержанного принципиального отношения». Из этого следовало, что ограничениям должны были подлежать лишь крупные хозяйства, обрабатывающие землю главным образом наемным трудом. Частновладельческие же хозяйства, близкие к норме среднего трудового землепользования должны были оставаться в пользовании владельцев825.

В обращении же Сибревкома «К Сибирскому трудовому сельскому населению» была сформулирована программа действий советской власти в отношении предпринимательских хозяйств, отличавшаяся революционной прямолинейностью и пролетарской непримиримостью: «Нужно создать из бесполезных и часто вредных для деревни хозяйств деревенской буржуазии и кулачества школы трудового хозяйства. Там должны быть питомники племенного скота, склады общественных машин, рассадники улучшенных семян, школа обработки земли и ухода за нею, кузнецы, мастерские – все это должно быть общественным, кооперативным, всегда доступным трудовому хозяйству.

Это будут Советские хозяйства-школы. Это будут хозяйства на товарищеских артельных началах, создаваемые совершенно добровольно, без всякого принуждения и запугивания. Это трудовые кооперативы. Но кооперативы без богатеев и кулаков, которые нередко раньше в кооперативах распоряжались. Теперь будут распоряжаться сами труженики. Будут делать общее дело, ставить общественное хозяйство»826. Эти программные установки и предопределили судьбу частного немецкого предпринимательства в сельском хозяйстве Сибири в конце 1919 – 1920 гг.

В соответствии с ними имущество бывших крупных немецких хозяйств, подавляющее большинство которых находилось в Омской губернии, было конфисковано и признано государственной собственностью. Никаких расчетов с их прежними владельцами не производилось827. Имения были объявлены советскими хозяйствами и находились под контролем управления совхозами Омской губернии. Такова была участь хозяйств Ф.Ф. Штумпфа, Я.И. Ремпенинга, И.П. Изаака, братьев Г.И. и Я.И. Шварц, Ф.И. Исаака и других в Омском уезде, И.Ф. Вибе в Ишимском уезде. Советские органы возлагали на эти хозяйства большие надежды. Так, в январе 1920 г. Омское губернское отделение животноводства обратилось в управление совхозами с ходатайством передать ему имения Ф.Ф. Штумпфа, Я.И. Ремпенинга и Г.Ф. Янцена, так как в них было намечены устройство молочных ферм для обеспечения Омска молоком828. В имении Ф.И. Исаака планировалось устроить детскую колонию829. К весне 1920 г. бывшие предпринимательские хозяйства находились в плачевном состоянии. По оценке самих представителей советской власти они были не готовы к посевной, не видно было «хозяйского глаза»830.

Национализации и преобразованию в совхозы были подвергнуты и средние по масштабам частновладельческие и арендаторские хозяйства, которых было немало на казачьих землях и в Бородинской волости Омского уезда. Так, уполномоченный Омского губернского управления советских хозяйств Калачев, в ведении которого находились хозяйства расположенные на землях станиц Атаманской, Захламинской и Мельничной, обследовав в декабре 1919 г. весь район отмечал, что хозяйств подобных имению Ф.И. Исаак он не обнаружил. Хозяйства, находящиеся в меннонитских поселках Чукреевка, Чунаевка, Ребровка не были подвергнуты им учету, т. к. их размеры были невелики, а опасность расхищения маловероятной. Кроме того, «комбинация» этих участков в советское хозяйство, по мнению уполномоченного, была возможна лишь после проведения землеустроительных работ.

Большее опасение уполномоченного Калачева вызывали отдельно расположенные хозяйства, которые с началом весенних полевых работ могли стать объектами посягательства со стороны жителей Куломзино. Упомянутые им предпринимательские хозяйства имели от 100 до 250 и несколько больше десятин земли, от 2 до 6 рабочих (главным образом военнопленных) и хороший инвентарь. При этом их владельцы не только управляли своими хозяйствами, но и сами работали в них. Особое внимание уполномоченного привлекли три меннонитских хозяйства И.Ф. Матиса (337 десятин), Г.Ф. Янцена (562 десятины) и С. Дик (457 десятин), которые, по его мнению, следовало «считать хозяйствами относительно крупными». В связи с этим, в имениях были взяты на учет скот и инвентарь, а также запасы хлеба и кормов. В своей хозяйственной деятельности владельцы пока были свободны, но обязаны были «все продукты хозяйства сдавать в губпродком, получая квитанции». По словам уполномоченного Калачева «при легкой комбинации этих хозяйств получилось бы довольно крупное и чрезвычайно богатое советское хозяйство вблизи города»831.

В начале января 1920 г. было описано хозяйство известного в Сибири предпринимателя Р.Г. Шпехта, находившееся в Бородинской волости в 40 верстах от Омска. На момент переписи в имении было всего лишь 7 постоянных рабочих занятых, главным образом, на конюшне и скотном дворе. По мнению уполномоченного по учету национализированных имений Чвырина во всех отраслях этого хозяйства была «видна умелая постановка дела». Общая площадь земли составляла 600 дес., из которых под пашней находилось 200 дес., лесом – 50 дес., сенокосом и выгоном – 350 дес. В имении были хорошие чистокровные лошади и ценный крупный рогатый скот.

Уполномоченный предлагал оставить бывшего владельца имения заведующим хозяйством, «как опытного хозяина», но временно «до определенного выяснения формы землеустройства данного хозяйства». Желая максимально использовать опыт и труд бывшего владельца на благо советской власти, Чвырин «из тактических соображений» не стал пока проводить опись имущества в квартире Р.Г. Шпехта. Но зато он создал в имении рабочий комитет, в который вошли пятеро из семи рабочих832.

Спустя несколько дней Р.Г. Шпехт и бывший сельский хозяин П.Д. Зейферт, прекрасно понимая какие перспективы ожидают бывшие частновладельческие хозяйства, обратились с докладом в отделение животноводства Омского губернского земельного отдела, в котором изложили свой проект создания крупных скотоводческих центров в Бородинской волости. Проанализировав ситуацию после окончания в крае гражданской войны, авторы проекта подвергли серьезной критике деятельность советских хозяйств, созданных в бывших частновладельческих имениях: «Думают лишь о сегодняшнем дне – завтра не существует. Мы не видели не только каких либо приготовлений к недалекой уже весне и лету, но даже не слышали и каких либо планов о дальнейшей работе. Жизнь здесь идет по инерции по старым рельсам». В большинстве случаев советскими хозяйствами заведовали бывшие приказчики, которые «не привыкли и не умеют самостоятельно вести дело». Р.Г. Шпехт и П.Д. Зейферт не без основания предсказывали вероятность сильного неурожая в 1921 г. в Западной Сибири. Поэтому недосев и недобор сена в советских хозяйствах в 1920 г. грозили сельскохозяйственной катастрофой в районе. «Нынешний 1920 г., - писали они, - является последней возможностью сделать при дружной согласованной работе необходимые запасы». Подводя итог, авторы приходили к выводу, что работы советских хозяйств без общего руководства и единого плана шли «разрозненно и, пожалуй, даже беспорядочно» 833.

Р.Г. Шпехт и П.Д. Зейферт доказывали, что в Бородинской волости, в силу ее природных особенностей, зерновое хозяйство малопригодно. Вместе с тем, она идеальна для скотоводства, для создания рентабельных питомников. Этому способствовало наличие в волости большого количества расположенных неподалеку друг от друга национализированных хозяйств, имевших неплохое оборудование. При объединении и создании единого управления, они могли превратиться в мощные скотоводческие центры. По мнению авторов проекта в Бородинской волости можно было бы «расквартировать» до 650 голов крупного рогатого скота в национализированных имениях Марковских, Зейферта, Штефана, Липатникова и др.

Предприниматели предлагали объединить национализированные хозяйства в две группы – западную и восточную. Западная группа с хозяйственными центрами в бывших имениях Шпехта и Марковских и общей площадью 4612 дес. земли могла стать базой для молочного скотоводства. Восточная же - с хозяйственными центрами в бывших имениях Липатникова (с конным заводом) и Зейферта и общей площадью 5010 дес. земли была более предпочтительна для развития коневодства. Причем, авторы предлагали создать здесь питомник чистокровных орловских рысаков, который на тот момент, учитывая последствия гражданской войны в европейской части страны, «был бы единственным не только в России, но во всем мире». Для объединения усилий западной и восточной групп предлагалось создать общий хозяйственный центр834. Эти предложения вполне соответствовали позиции Сибревкома, изложенной в обращении «К Сибирскому трудовому сельскому населению».

Следует отметить, что уездный агроном в своем сопроводительном письме к проекту предлагал обязательно привлечь к его реализации самих авторов, характеризуя их как людей хорошо знавших местные условия и пользующихся доверием у населения. Думается, что этот проект был вполне реалистичен. Учитывая опыт авторов, особенно Р.Г. Шпехта, предприимчивость и желание бывших владельцев имений сохранить свои хозяйства в новых условиях, в Бородинской волости, при поддержке советской власти, мог быть создан действительно крупный центр сибирского скотоводства.

Но проект Р.Г. Шпехта и П.Д. Зейферта так и остался нереализованным. Возможно, что одной из причин невнимания к нему явилась критика авторами молодых и беспомощных советских хозяйств. Главной же причиной, на наш взгляд, было желание советской власти, насаждавшей новые социалистические порядки в деревне, отстранить любым путем бывших предпринимателей от принадлежавших им ранее средств производства. Заведующий Омским губернским управлением советских хозяйств Гудович тогда же, в январе 1920 г. призывал соблюдать большую осторожность в вопросе об образовании сельскохозяйственных артелей и коммун, т.к. прежние владельцы частных имений, по его наблюдениям, стремились «закрепить за собой так или иначе землю», а потому пытались «создать искусственно объединения в виде артелей и даже коммун»835. Учитывая эту позицию губернского руководителя совхозов, становится понятной бесперспективность и последней попытки Р.Г. Шпехта сохранить свое хозяйство. После неудачи с вышеупомянутым проектом, он в марте 1920 г. обратился с заявлением уже к уполномоченному Наркомземом при Сибревкоме. В нем Р.Г. Шпехт сообщал, что на протяжении 20 лет созданный им питомник породистого рогатого скота и лошадей обслуживал окружающее население. Желая продолжить эту деятельность, он, ссылаясь на постановление Сибревкома о племенном животноводстве, просил разрешить ему под контролем губернского отделения животноводства вести свое хозяйство самостоятельно. В крайнем случае, он соглашался организовать небольшую трудовую артель, подобно той, которая была им создана еще в 1918 г. К заявлению прилагался договор о ведении коллективного земледельческо-скотоводческого хозяйства, подписанный 11 участниками836. Однако все старания бывшего предпринимателя оказались тщетны. На базе его хозяйства был образован совхоз. А сам Р.Г. Шпехт, для которого его имение было единственным источником доходов, вынужден был найти себе применение в качестве заведующего кокчетавским конным заводом в 10 верстах от Исилькуля837.

Не удалось сохранить свои хозяйства и другим бывшим частновладельцам. В той же Бородинской волости в марте 1920 г. уполномоченным Чвыриным было описано еще одно хозяйство, принадлежавшее ранее И.П. Зименсу. В хозяйстве было 800 дес. земли, из них под пашней 120 дес., под сенокосом 300 дес., под лесом 200 дес., под кустарником и пастбищем 180 дес. Сам владелец большей частью жил в имении, но в момент описи вместе с семьей находился в меннонитской колонии Маргенау. Хозяйство вел его зять – Д.Ф. Гиберт, поступивший на службу в 1919 г. Часть земли сдавалась испольщикам с правом пользования сельскохозяйственным инвентарем владельца. Арендаторы в количестве семи семей были немцами-переселенцами, прибывшими в Сибирь в период первой мировой войны. Две семьи проживали в имении с 1914-1915 гг., а остальные с 1917-1919 гг. Воспользовавшись ситуацией, они заявили уполномоченному о своем желании образовать в бывшем хозяйстве И.П. Зименса трудовую артель на 1920 г. с передачей им инвентаря владельца: «У нас мало живого и мертвого инвентаря, а на этом участке он имеется»838. 1 мая 1920 г. такая временная артель на один сельскохозяйственный год была создана. Артельщики обязались сдавать «все излишки продуктов и кормов губпродукту по твердым ценам». Из имевшихся 160 дес. пашни они должны были произвести посев на 120 дес., а остальную землю вспахать не менее трех раз за лето. По окончании сельскохозяйственных работ весь инвентарь и скот следовало вернуть подотделу губернского управления совхозами, причем при возвращении «советских» лошадей необходимо было предоставить бесплатно корм на весь зимний период. Оставшийся после передачи артели инвентарь И.П. Зименса был отправлен Чвыриным в другие советские хозяйства839. Хозяйничанье в имени временщиков, лишь недавно проживавших в нем и разбазаривание инвентаря и скота неминуемо способствовали общему упадку хозяйства.

Судьба бывших владельцев немецких предпринимательских хозяйств сложилась по-разному. Некоторые из них в первые месяцы после национализации хозяйств временно исполняли обязанности управляющих. Но вскоре бывшие владельцы были уволены и выселены из своих имений. Фактически они и их семьи остались без всяких средств к существованию.

Мероприятия советской власти, проводившиеся по отношению к частновладельческим и арендаторским хозяйствам в Сибири в конце 1919 – 1920 г.г. привели к их уничтожению. Первым шагом на пути к этому была национализация хозяйств и отстранение бывших владельцев и их доверенных лиц от управления вновь созданными советскими хозяйствами. Попытки сотрудничества немецких предпринимателей с новой властью не увенчались успехом. Их жизненный опыт, хозяйственный потенциал оказались невостребованными. Несмотря на то, что результаты деятельности частновладельческих и арендаторских хозяйств в Сибири в предшествующие два десятилетия были весьма впечатляющими, советская власть предпочла ограничиться лишь конфискацией их имущества и переименованием в советские хозяйства. Прежняя система производственных отношений была уничтожена, а новая не создана. Для этого периода были характерны дробление инвентаря и скота бывших предпринимательских хозяйств на части, разграбление их местным населением. Сдача бывших частновладельческих и арендаторских хозяйств временным артелям и коммунам приводила к нарушению сложившейся сельскохозяйственной специализации. Все это позволяет говорить о том, что в 1920 г. история немецкого сельскохозяйственного предпринимательства в Сибири завершилась.