Российская благотворительность в зеркале сми

Вид материала

Документы

Содержание

Конфликт в ершове разрешен
Дело лунина

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 27

КОНФЛИКТ В ЕРШОВЕ РАЗРЕШЕН

Принудительная благотворительность никому не нужна

Станислав Орленко,

«Саратовская областная газета» (Саратов), № 84, 21.05.2010

В преддверии празднования 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне в Ершовском районе нашей области неожиданно разгорелся скандал вокруг создания фонда с тем же названием - «Победа». Все началось с того, что в местной газете «Степной край» в середине апреля появился текст обращения к ершовцам депутатов районного собрания, смысл которого сводился к следующему призыву: «Всему работающему населению перечислить однодневный заработок в фонд «Победа». При этом утверждалось, что собранные средства пойдут на ремонт имеющихся в районе 40 памятников и обелисков, установленных в честь павших на полях сражений, и на материальную помощь представителям старшего поколения, находящимся в трудной жизненной ситуации.

Благое на вид начинание тем не менее вызвало негативную реакцию у тех, о ком предполагали позаботиться. Председатель Ершовского районного совета ветеранов войны и труда Валентин Найденов направил в адрес губернатора Саратовской области Павла Ипатова письмо, в котором выразил возмущение инициативой народных избранников. Вот цитата из данного письма (с сохранением авторского слога):

«Суть в том, что это обращение:

A. Подрывает авторитет государства о якобы уже невозможной помощи ветеранам ВОВ с его стороны;

Б. Создает негативное отношение населения к ветеранам ВОВ;

B. Считаем, что все это оскорбляет нашу честь и достоинство как ветеранов ВОВ».

Областная власть согласилась с тем, что подобный подход к решению проблем ветеранов и увековечиванию памяти павших героев недопустим. Вице-губернатор, первый заместитель правительства области Александр Бабичев выступил с заявлением, которое было опубликовано в том числе и в газете «Степной край».

- Правительством РФ принят ряд важных решений, направленных на обеспечение ветеранов жильем, качественной медицинской и социальной помощью, благоустройство памятников и мемориалов в честь погибших в годы войны россиян, - сказал Александр Георгиевич. - В нашем регионе принят закон о выделении средств на ремонт жилых помещений ветеранов. Реализация всех этих задач целиком и полностью находится в сфере полномочий и ответственности органов государственной и муниципальной власти. Любые попытки со стороны органов власти организовать сбор каких-либо средств на вышеперечисленные цели являются недопустимыми, выходят за рамки правового поля и могут привести к негативным социальным последствиям.

Вслед за этим последовал очередной виток развития ситуации вокруг фонда «Победа». В газету «Степной край» обратился секретарь совета ветеранов Ершовского района Анатолий Лаврентьев. Он утверждал, что согласно уставу своей организации члены совета ветеранов имеют право формировать денежные средства из добровольных взносов и пожертвований. Поэтому создание фонда «Победа» является абсолютно законным при условии, что взносы на его счет перечисляются исключительно в добровольном порядке.

При этом секретарь совета отметил, что «на некоторых предприятиях и в учреждениях был допущен перегиб, однодневный заработок стали перечислять не в добровольном, а в принудительном порядке». Администрация района заверила ветеранов, что такое положение уже исправлено.

Примечательная деталь - под письмом в адрес губернатора были указаны фамилии нескольких наиболее уважаемых в Ершове и районе ветеранов, в том числе и самого Лаврентьева. Однако собственноручно подписал письмо только председатель совета Найденов. Остальные заявили, что ни о каком письме от их имени ничего не знали.

За комментариями мы обратились к первому заместителю главы администрации Ершовского муниципального района Сергею Чигиреву:

- Прежде всего ответственно заявляю: никаких принудительных поборов в счет фонда «Победа» или какого-либо другого фонда в нашем районе нет. К сожалению, после обращения совета депутатов некоторые руководители действительно попытались провести перечисление однодневного заработка своих работников в обязательном порядке, что и вызвало обоснованное возмущение людей. Но эти попытки были пресечены после первых же сигналов.

Надо сказать, что и в депутатском обращении была допущена досадная неточность, там говорилось, что пожертвования пойдут на ремонт памятников и мемориалов, которые к тому времени были уже практически все отремонтированы усилиями муниципальной власти.

Жаль, что произошло такое недоразумение, но могу заверить всех, что заботу о ветеранах мы воспринимаем как свой священный долг и никаких средств населения не привлекаем и привлекать не будем. На счет фонда «Победа» поступают только добровольные взносы.

ДЕЛО ЛУНИНА

Будут ли наши потомки через 50 лет говорить о «Вологодском Ренессансе»?

Дмитрий Виноградов,

«Русский репортер» (Москва), № 19, 20.05.2010

Занявшись коллекционированием живописи, бизнесмен Евгений Лунин и не предполагал, что это дело потребует от него больше смелости, чем денег. Теперь, когда в его собрании уже более четырех тысяч работ исключительно местных художников, одни его носят на руках, а другие обвиняют в «деформации художественного процесса» всей Вологодской области. Доля правды в этом есть: вкус одного мецената с некоторых пор стал камертоном для большинства местных живописцев. Но ведь так было и во времена Третьякова, Морозова, Щукина. Будут ли наши потомки лет через пятьдесят говорить о «вологодском Ренессансе»? Пообщавшись с Луниным, его сторонниками и противниками, корреспондент «РР» не смог ответить на этот вопрос решительным «нет».

От Вологды до Фламандрии

— Начал я собирать картины случайно. Построил коттедж, гляжу — стены какие-то пустые. Вспомнил, что у друга сын художник, Юрий Волков зовут. Познакомился, посмотрел картины, понравились. Попросил несколько продать. А у Юры манера такая своеобразная — точками рисует. Я картины развесил, смотрю — все стены опять стали какие-то одинаковые. Были белые, стали в точках. Надо чем-нибудь разбавить. Попросил Юру с другими художниками познакомить. Так и втянулся постепенно. Стал интересоваться тем, что у людей искусства вообще в голове творится, почему они «видят» именно так, а не иначе.

Евгений Лунин — это любопытное сочетание уже основательно подзабытого новорусского синдрома и еще более забытой советской тяги к прекрасному. Он встречает меня на череповецком вокзале: аккуратный костюм, яркий галстук с золотой заколкой, драгоценная печатка на пальце и дорогие часы. Мы садимся в белоснежный джип «Вольво» и едем к нему домой, на череповецкую Рублевку — в коттеджный поселок в самом центре города. Слева красивый храм на пригорке, справа крутой берег Шексны.

— Вот это — дом Мордашова, хозяина «Северстали», — Лунин машет рукой в одну сторону. — А вон там, — машет в другую, — губернатор живет. Видишь, милицейский джип рядом стоит? Значит, он сейчас дома.

— Какой-то маленький дом. Скромничает?

— Почему маленький? — обижается Лунин. — 200 квадратных метров. Я ж его сам строил.

Особняк самого Лунина гораздо больше губернаторского. Евгений загоняет джип в гараж, где стоят еще две дорогие иномарки. По дубовой лестнице мы поднимаемся в дом. Первое ощущение — попал в музей, причем сразу в запасники. Глаза режет богатое, за гранью китча, убранство: бесчисленные картины, антикварная мебель в стиле барокко и рококо, фигурки индийских божков, колокольчики с ручками в виде американских президентов. Над огромным жидкокристаллическим монитором висит подлинник Шклярова — ученика Репина. Мы падаем на антикварные кресла за антикварный стол и начинаем пить чай из антикварных чашечек.

— Это картины из вашей коллекции? — показываю я на портреты каких-то древних помещиков и капиталистов.

— Нет, у меня в коллекции в основном реалисты XX века. Но к барокко и рококо они не очень подходят, поэтому пришлось специально покупать передвижников второй волны.

В коллекции Лунина только реалисты, и только вологжане, пусть даже живущие теперь где-нибудь в столицах или за рубежом. Есть несколько весьма громких имен. Такой узкотерриториальный принцип Лунин мотивирует соображениями не патриотическими, а прагматическими.

— Понимаете, во времена Третьякова на всю страну было несколько хороших живописцев. А сейчас в одной только нашей области 170 членов Союза художников. А в Питере — под тысячу. Представляете? У меня просто денег не хватит всех собрать. Сначала я покупал картины беспорядочно. Когда кончились стены в моем доме, стал складывать их просто в подвал. Но когда и его не хватило, пришлось привозить их сюда, в этот дом — здесь я живу, а там у меня дача. В какой-то момент кто-то из искусствоведов сказал мне: «А ты не хочешь сформировать коллекцию?» От простого набора картин коллекцию отличает наличие какой-то концепции и идеи. Пришлось определиться — и с тем, и с другим.

Почему реализм? На этот счет Лунин честно признается, что собирает только то, что понимает.

— Был такой случай. Мы приехали участвовать в одной выставке в Италию, в Лугано. Там помимо работ из моей коллекции были и другие, а руководил их размещением директор местного музея — сам, конечно, искусствовед. И я лично видел, как он пытался повесить что-то авангардное. Оно не помещалось в проеме между двумя дверьми горизонтально — и знаешь, что он сделал? Просто взял и повесил картину вертикально. Ну вот как это?

В конце концов ресурсы даже таких больших подвалов, какие есть во всех домах Лунина, оказались истощены, и сам собой встал вопрос о собственной галерее. Проект здания уже готов. И концепция тоже.

— Моя коллекция — это срез одного периода истории изобразительного искусства Вологодской области, — говорит Лунин с таким достоинством, будто Вологодская область — это как минимум Фламандия. — А что? Чем мы хуже?

Самое удивительное, что, несмотря на такой вроде бы наивный подход к искусству, нельзя сказать, что Лунин совсем не угадал. Во всяком случае, его уже хвалят специалисты. И не только местные.

Высокохудожественная лесть

— Главное достоинство коллекции Лунина — она цельная, — объясняет мне искусствовед Татьяна Сергеева. Она много лет руководила Череповецким музейным объединением. Потом вышла на пенсию, и Лунин пригласил ее работать директором его галереи. — Раньше, в советское время, были специальные художественные фонды, закупавшие у художников их работы. Теперь в нашей области эту функцию взял на себя Лунин.

Мы договорились с Татьяной Ивановной о встрече в небольшом выставочном зале в спальном районе Череповца: в здешних запасниках и хранится пока большая часть коллекции Лунина. Меценат платит за аренду, и это, кажется, главная статья доходов выставочного зала.

Ожидая Сергееву, разглядываю экспозицию. Стены украшены каналами Петербурга, китайскими деревнями, северными монастырями и русской природой. В общем, всей той красотой, которой так не хватает в Череповце — сером грязном городе с 15-процентной безработицей. Татьяна Ивановна в эффектной шляпе появляется в этом зале, как что-то нездешнее, как будто не входит в маленькую комнату через дверь, а спукается из картины с бесконечными питерскими каналами.

Она берет меня под ручку и тащит в запасники. Бывшая вентиляционная комната заставлена огромными стеллажами с портретами и пейзажами. Сергеева выдвигает из стеллажа то одну работу, то другую, и скоро северная природа и монастыри сливаются для меня в одну трудноразличимую «красоту».

— Злопыхатели говорят, что Лунин собирает реализм просто потому, что до более серьезной живописи не дорос, — провоцирую я искусствоведа.

— Да и пускай только реализм. Хозяин — барин. Во все времена коллекционеры собирали то, что им было по душе. Из этого и получались школы живописи, известные теперь всему миру.

— Злопыхатели говорят, что он дилетант.

— Когда начинал, то был дилетантом. Это правда. Он и сам об этом говорит. Но он быстро учится: много читает, посещает выставки в Москве, Питере, общается с художниками и искусствоведами. Могут, конечно, в его коллекцию и ремесленники попасть. Но это и не страшно. В коллекции Третьякова тоже много чего было.

Сергеева проводит меня в соседнюю комнату. Подсобка заставлена картинами, только что прибывшими с какой-то выставки: экспонаты будущей галереи активно гастролируют. Поверх груды полотен — портрет самого Лунина. Правда, моложе натуры лет на десять. Потом я обратил внимание, что это свойство всех его портретов.

— Конечно, Вологодчина не очень подготовлена к меценатству, — с сожалением констатирует Татьяна Сергеева, глядя прямо в глаза губернатору Позгалеву, который изображен на очередном полотне в деревенской рубахе. — Например, потраченные на благотворительность средства облагаются налогом. Во всех странах, где я была, мне говорили, что быть меценатом очень почетно. У нас, наверное, тоже почетно, но еще больше хлопотно и затратно. Лунина даже в Деловой клуб череповецких бизнесменов принимать не хотят — не любят его за то, что такой активный и до всего ему дело есть.

— Может, просто стране и городу это меценатство не очень-то и нужно? Вот и сейчас в галерее никого нет.

— А во времена Третьякова разве не так было? — парирует госпожа директор. — В живописи тоже понимали только дворяне, да и то не все. Что такое Череповец? Это бывшие крестьяне, приехавшие работать на металлургический завод, да осужденные-»химики». Ну, и тонкий слой собранной со всей страны технической интеллигенции — вот они действительно принесли с собой культуру. Не зря же наш Лунин столько лет проработал в »Металлургпрокатмонтаже».

Зубр соцреализма

Из серого Череповца — в загаженный серый подъезд, из него — в мансарду обычной серой девятиэтажки, в мастерскую Николая Федосова, одного из художников, чьи работы постоянно покупает Лунин. Мастерская смотрится романтично: завалы картин, этюдники, выдавленные тюбики из-под краски, пустые бутылки сомнительного происхождения, старый чайник и обрывки газеты «Завтра». Сам Федосов тоже выглядит так, как и должен выглядеть художник, особенно реалист: старый свитер, борода.

— Мне нравится, что он очень простой, — хвалит Николай своего мецената. — Настоящий мужик. Никогда не разговаривает кверху носом. Звоню ему, а он в Китае. «Ой, вам, наверное, неудобно со мной разговаривать», — извиняюсь. А Лунин всегда: «Что ты, я, наоборот, рад голос с родины слышать!» Правда, поговорить с ним по душам обычно не удается: все время торопится куда-то, он же бизнесмен. Приходит сюда, в мастерскую, посмотрит, скажет: «Я вот эту беру и вот эту», — и убежит.

— Торгуетесь?

— Он нормальную цену называет, да к тому же он покупает для галереи, для города, поэтому и мы, художники, не жадничаем. А если бы Лунин наши работы не закупал, не знаю, как бы мы и выжили. Бывало, что и пожрать было нечего. А жена пилит каждый вечер: «Ты принес что-нибудь?» У меня нет дара ходить, пробивать. Так-то денежных людей у нас много в Череповце, но помогает только Лунин. Пленэры делает для художников — в Кисловодск возит. Или вот иногда приглашает нас с женами в ресторан — посидим, покушаем, потанцуем. Давно, правда, не приглашал что-то.

— А как вам кажется, Лунин разбирается в живописи?

— Я так скажу: у меня самое лучшее отбирает. Даже жалко бывает отдавать. Это ж как дочь выдать замуж — навсегда с картиной расстаешься.

— А нужна галерея городу? Может, и не нужна вовсе?

— Нужна! — горячо отвечает Федосов. — Посмотрите на любую выставку — народу всегда очень много! (Я тут же вспоминаю выставку, где ждал Татьяну Сергееву.) Галерея — она, конечно, будет иметь для города большой смысл. Культурный смысл. В городе сильно не хватает таких мест.

Мастер показывает мне хорошо изданный каталог своих работ — отгадайте, при чьей финансовой поддержке.

Листаю альбом. В советское время Федосов, оказывается, оформлял ДК, писал огромные панно на тему космоса и трудовых побед — вот кто, оказывается, делал эти изображения! Впрочем, сам Николай Федорович по поводу своих упражнений в соцреализме нисколько не комплексует.

— Есть своя красота в этих индустриальных линиях, — комментирует он свою серию линогравюр: сварщики в героических позах, мускулистые металлурги. — Меня завораживает, как маленькие человечки возводят из стальных балок огромные корпуса в десятки раз выше их самих. Я ведь по специальности тоже арматурщик-бетонщик.

Серия явно сделана по соцзаказу, но своя красота в ней действительно есть. Тем более что в Череповце красоту больше найти и негде. Разве что в женских лицах.

Трудно сказать, насколько Татьяна Сергеева и Николай Федосов объективны. С одной стороны, Лунин им платит, и критиковать его, конечно, не с руки. С другой — у той же Татьяны Ивановны в области такой авторитет, что если бы она не была уверена в том, что делает, работать бы к меценату не пошла.

Чтобы получить весь спектр мнений, звоню художнику-авангардисту, работы которого Лунин не покупает.

— А, Лунин… Это тот, который к картинам широкие золоченые рамы заказывает? — отреагировал он на мой звонок. — Да, своеобразный он мужик. Наверное, хорошее дело делает, но теперь большинство наших старается его вкусу соответствовать: избы там, мужики, бабы в кокошниках, обрывы у реки. Художников-то он поддерживает, но искусство гробит: вся область теперь рисует так, как нравится одному человеку. Причем не самому искушенному.

Но свое имя художник-оппозиционер просил не печатать. Вдруг меценат насчет него передумает.

Мания меценатства

На следующий день я снова пью чай у Лунина. Мне вообще-то нравится моя профессия, но еще больше начинает нравиться его: он тоже пьет чай и поминутно отвлекается на звонки, отдавая распоряжения куда-то что-то поставить и куда-то перевести какие-то огромные средства. В перерывах между звонками продолжает говорить:

— Я много думал над таким явлением, как меценатство. Ведь это особое состояние души. Меценатами не могут быть все, у кого есть огромное количество денег. Надо жить интересами культуры, болеть ее проблемами.

Говорит Лунин смешными штампами, но в отличие от многих говорящих смешными штампами у Лунина за ними стоит реальная работа.

— Кстати, я недавно узнал интересный факт. Оказывается, первая частная галерея в России была открыта вологодским купцом Василием Кокоревым, одним из первых отечественных капиталистов, в 1862 году. Правда, позже купец разорился, а его коллекцию купили царский двор и Павел Третьяков. Она и стала основой его коллекции.

— Сами-то не боитесь разориться с таким затратным хобби? — вставляю я в монолог Лунина провокационный вопрос. К этому моменту я уже знаю, что увлечение живописью у него не единственное. Он еще платит стипендию одаренным студентам и поддерживает литературные музеи Ставрополья. Просто потому, что ездит туда «на воды» — лечиться.

Но разориться Лунин не боится, хотя и работает в самой уязвимой отрасли — строительной. Когда я прошу подробнее рассказать о том, на чем он, собственно, зарабатывает, Лунин зовет меня в свой забитый иномарками гараж. Там он поднимает с полу какой-то брусок.

— Вот, — счастливо говорит Лунин.

— Что вот?

— Композитные материалы. Наше уникальное изобретение. Десять сантиметров — тяжелый бетон. Еще десять — пенополистерол. И еще десять — керамзит-бетон.

О своей работе он рассказывает так же увлеченно, как только что говорил о живописи. Похоже, этот человек действительно счастлив.

— Мы вымачиваем дерево в кислоте. 67 килограмм бурой кислоты на кубический метр, — говорит Лунин, держа брусок, как младенца. — В результате дерево не горит и не тонет — можем, например, так спроектировать дом, что при наводнении он попросту всплывет. Кроме того, эти дома сейсмоустойчивы, потому что стены и балки крепятся болтами. Ну и плюс повышенное термосопротивление: в таком доме зимой не холодно. А еще этот материал не тяжелее обычного дерева — а значит, здания можно возводить без подъемных кранов.

Лунин сует мне в руки этот брусок. Дерево как дерево. Нюхаю — ничем таким не пахнет.

— Из этих брусков мы и построим галерею, — говорит Лунин. — В этом году начать не получается, начнем в следующем. 45 миллионов долларов надо. Таких денег пока нет.

— А на новые картины хватает?

— Да я лучше отдыхать не поеду, дом не дострою, — Лунин показывает на отсутствующие ворота, — чем картину не куплю. Очень переживаю, когда что-то из-под носа другие уводят. И от ансамбля отказаться не могу. Потому что слой культуры легко утратить и потом трудно восстанавливать.

— От какого еще ансамбля? — уточняю я.

Вместо ответа Лунин хлопает себя по лбу и командует:

— Поехали!

Прыгаем в белый джип и через минуту оказываемся на главной череповецкой площади — Металлургов. Удобно жить на Рублевке в центре города!

Здесь идет концерт. Слушатели притоптывают и пританцовывают. Лунин скромно встает в стороне. Но его тут же узнают, тетки подходят и с удовольствием расцеловываются. А со сцены тем временем объявляют:

— Сейчас перед вами выступит коллектив лауреата многочисленных премий Лунина Евгения Михайловича!

— Это ансамбль «Прялица», — с гордостью говорит мне лауреат. — Единственный в области самодеятельный коллектив. Все артисты непрофессиональные, все работают где-то: кто врачом, кто учителем, кто металлургом. Я когда-то тоже пел в этом ансамбле. Тридцать лет этому делу отдал. Там и с женой познакомился, вон она на сцене — самая румяная.

Пока я оцениваю степень румяности участниц хора, Лунин продолжает:

— Когда-то он на балансе «Северстали» был. В начале 90-х они его скинули, а я подумал: ну не пропадать же добру! Стал спонсировать. Оплачиваем гастроли, зарплату платим руководителям. Еще у меня в Вологде студия звукозаписи есть — специально организовал, чтобы ансамбль записывать. Всего на круг за год два — два с половиной миллиона выходит, — подсчитывает Лунин.

Кажется, вокруг этого человека всего как-то чересчур много. Такое ощущение, что он живет сразу несколько жизней: он и строитель, и видный ставропольский меценат, и кандидат экономических наук, и даже академик каких-то академий.

Лунин между тем снова привозит меня к себе домой и затаскивает на второй этаж, где нас встречают печальные глаза мохнатых звериных чучел.

— Я ведь еще и охотник. Всех животных сам добыл. Кроме пингвина — его ребята подарили, таксидермисты.

— А ирбиса тоже? Он же в Красной книге вроде?

— Его в Киргизии добывал, на Тянь-Шане. Там можно. А вот это — антикварный гарнитур, недавно купил, ампир, — рекомендует Лунин новинку. — Такой же я в дом Милютина подарил (Иван Милютин — легендарный мэр Череповца царских времен. — »РР»). Дом недавно отреставрировали, я им вообще чуть не половину мебели обеспечил, полтора миллиона потратил. Что ты думаешь — даже на открытие не позвали!

Музей до лампочки

В дом Милютина — легендарного купца и мэра Череповца, превратившего деревню в важный торговый и промышленный центр, — я иду один. Лунин на музейщиков и чиновников до сих пор обижается. Идти, впрочем, недалеко: милютинский особнячок прямо напротив лунинского. Элита XIX века не хуже сегодняшней знала, где нужно жить.

Впрочем, после дома Евгения резиденция бывшего городского головы смотрится бледным филиалом. Комнаты действительно уставлены антикварной мебелью, но такого обилия картин, конечно, нет. Как и чучела пингвина.

В вестибюле музея темно. Никого нет. Кроме девушки, в полумраке продающей билеты.

— Электричество экономите?

— Да нет, просто у нас лампочки перегорели, а вкрутить некому.

— Давайте я вкручу, — предлагаю я, ощущая в организме приятное тепло оттого, что вот прямо сейчас внесу посильный вклад в развитие вологодской культуры. Мне дают лампочку, я влезаю на какое-то трюмо, подозрительно похожее на то, что видел в спальне Лунина. Становится светло, и я сразу замечаю, что у девушки грустное лицо.

— Сразу видно, что вы из Москвы, — говорит грустная билетерша. Кажется, ей не хочется, чтобы я уходил. Потому что в музее снова станет совсем пусто.

— Как вы догадались?

— Потому что в наш музей пришли.

Билетерша по совместительству оказывается гидом. Она ведет меня в кабинет, в углу которого я замечаю табличку: «Реконструкция произведена на средства директора ООО “ЛЕМ” Лунина Е. М.».

— Милютин родился в бедной семье и закончил всего два класса, — рассказывает девушка-гид. — Он был очень предприимчивым и в какой-то момент решил баллотироваться в мэры. Но он был и меценатом. Именно Милютин организовал первую библиотеку в городе — пусть небольшую, с небольшим фондом и одним читальным залом — и первый музей. Он развивал город, многое сделал для Череповца, ну и себя, конечно, не забывал.

Blog