The Тёлки: два года спустя, или videoты

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17

Гормонально твой

Два следующих дня я пытаюсь заставить себя выйти из анабиоза. Я складываю по кусочкам паззл по имени Андрей Миркин, но выходит как-то криво.

Утром я размазываю себя по простыням или диванным подушкам, тупо пересматривая на ютьюбе наши любимые видео. Часами зависаю под струями чуть теплого душа, забиваю эфир бесконечными эсэмэс, на которые она не отвечает, или призываю ее в твиттере, или просто замираю перед окном с остывшей чашкой кофе. Я не подхожу к телефону, я не проверяю почту, я не отвечаю на сообщения друзей. Исходя из логики, мне следовало бы напиться с ними, поплакаться на свою убогую жизнь, рассказать им о вселенской несправедливости и попросить совета или поддержки, но я не могу.

Я не могу заставить себя поделиться этим с кем-то еще. Меня охватили полнейшая беспомощность, аморфность и паралич мозговой активности. Я мог бы сказать, что охвачен утратой, тоской... но это не совсем верно. Я чувствую себя так, будто из меня что-то вынули. Важную составляющую, благодаря которой я функционировал. Это как внезапно оказаться кем-то другим, абсолютно пустым и чужим. Я тоскую по самому себе.

Вчера утром я буквально вытащил себя за волосы из дома и поехал в ее школу. Я боролся с нарастающим пульсом, считая ступени на лестнице, я старался глубже дышать и не давал себе закрыть глаза, открывая дверь в ее класс. Потом не мог заставить себя их открыть, когда в кабинете завуча мне сказали, что Наташа внезапно взяла больничный. Я вышел из здания школы. Я сел на низкий забор и выкурил подряд несколько сигарет, одну от другой, пока перед глазами не забрезжила серая рябь.

Потом я поехал к ней домой, чтобы полчаса истерично звонить в дверь, бессильно сползти по обивке, сесть на корточки и просидеть так, пока соседка слева не вышла выносить мусор в третий раз подряд, все более подозрительно замедляясь, проходя мимо...

Днем в городе становится очень холодно, и выходить на улицу не хочется, а оставаться в квартире невозможно – слишком душно. Я в десятый раз беру в руки забытый Наташей шелковый платок, разворачиваю его, смотрю на повозки и переплетенные канаты, и голубые цветы. Вдыхаю ее запах, закуриваю пятьсот первую сигарету, одеваюсь, не глядя, и выхожу вон.

Я забиваюсь в кресло в дальнем углу «White Cafe», или пытаюсь прочесть меню в гомоне бизнес-ланча «Гудмана», или рассматриваю пузырьки в бокале воды, стоящем на стеклянной поверхности стола в «Хайятте». А небо за окном постоянно серое, так что не поймешь, какое время года и который час. И во всех ресторанах играет «Eyes without a face» Билли Айдола или самые заунывные песни Бьорк и Кейт Буш.

Я судорожно, как пистолет, выдергиваю из кармана мобильный. Я впервые за последние полтора года отвечаю на каждый неизвестный мне номер, чтобы тут же сбросить звонок, убедившись: это не она.

Кто-то за спиной сказал вслух: «Наташа», – и я медленно, кадр за кадром, заставляю себя обернуться. По частям. Сначала рука, потом сведенное плечо, после поворот головы и мутный взгляд в сторону говорящего. Кажется, сейчас я увижу ту самую «лакалютную» улыбку, с которой все началось. Сличение объекта с изображением в памяти – нет, не то. Я не человек, а робот-полицейский из древнего видеофильма, очень плохого качества. Изображение рябит, звук плавает, перевода не слышно…

Ем не чувствуя вкуса еды, у меня постоянно пересыхает во рту, перед глазами все в какой-то сизой дымке, а все тело будто в ломке, какая бывает во время тяжелого гриппа или наркозависимости. Реально, я подсел на нее. Это как быть героиновым торчком. Все, что тебе нужно, – это ее увидеть. Запустить ее голос по венам, вдохнуть ее запах, чтобы снова включить себя. Мне плохо так, как бывает только с героями арт-хаусного кино. Черно-белая тоска и вечно поднятый воротник пальто. И на лицах всех официантов соболезнования. То ли от моего вида, то ли оттого, что кредитные карточки временно не принимаются.

Мои глаза отражаются на поверхности бокала с водой, а в зрачках отражается моя бесцветная и убогая жизнь. Город без нее. Кто мне скажет, почему для того, чтобы найти самого близкого человека, его сначала нужно потерять?

Сегодня мне приснился удивительный сон. Обычно я не помню своих снов. А этот стоит перед глазами в мельчайших деталях. Там был чужой город… то есть город, в котором я не родился, но я в нем жил. Все пространство было залито солнечным светом, а вокруг ходили улыбающиеся люди и говорили на незнакомом языке, скорее всего французском. Я вышел из супермаркета, толкая перед собой тележку с продуктами и держа за руку маленькую белокурую девочку лет шести. И совершенно точно в супермаркете играл The Verve «Lucky Man». Я шел не спеша, здоровался с прохожими, которых хорошо знал, обменивался с ними короткими новостями, а девочка, которая совершенно определенно была моей дочерью, все время норовила утянуть меня в сторону. Мы пересекали автомобильную парковку, а на противоположной стороне улицы стояла маленькая красная машина, а рядом с ней – женщина. Убийственно красивая блондинка, которую я никогда в жизни не видел. Но там, во сне, я знал, что безумно ее люблю. Мы живем вместе уже довольно давно, у нас ребенок и мы отчаянно счастливы.

Нас разделяли сотни метров, но я знал, во что она одета, до мельчайших подробностей. Кажется, я даже чувствовал аромат ее парфюма, хотя расстояние между нами было довольно значительным. И все вокруг казалось абсолютно естественным. Родным, знакомым до мельчайших подробностей. Гормонально моим. Женщина махнула мне рукой и сняла темные очки, а я улыбнулся в ответ, сделал шаг и... проснулся.

И вот целый день я не могу отделаться от мысли, что меня выкинули в чужую среду. Я настоящий – там. А здесь все не мое. Даже воздух не имеет запаха. Меня душит дикая тоска. Тоска по тому Андрею, который во сне. И который безумно счастлив. И кажется, на самом деле я живу там, а сюда меня случайно выплюнули. И вот пройдет еще полчаса, час, и я встречу ту женщину, я увижу свою дочь и мы уйдем обратно. В счастье.

Но проходит час за часом, а я никого не встречаю. Меня некому забрать отсюда, и к вечеру я смиряюсь с тем, что здесь и сейчас и есть моя настоящая жизнь. Сны вредны.

Вечерами я нахожу себя в торгово-развлекательных центрах «Европейский», «Атриум» и им подобных. Я смотрюсь в витрины кафе и ресторанов и вижу потерянного сутулого чувака, с втянутой в плечи головой. У него желтоватое, синеватое, а чаще – зеленое лицо, в зависимости от подстветки. Он никогда не вынимает руки из карманов и не меняет выражения глаз. Он подолгу зависает перед своим отражением, будто каждый раз видит его впервые.

А за стеклами всех этих «Старбаксов», «Кофе-хаусов», «Шоколадниц» и прочих заведений со странными названиями вроде «Белиссимо», «Порто Россо» или даже «Москва-вип» сидит бесчисленное множество парочек. Разных возрастов и разных социальных групп. Девочки одергивают короткие юбки, покачивают под столиками наполовину снятыми, держащимися на кончиках пальцев туфлями. Мальчики деловито листают меню, или фотографируют девочек камерами своих мобильных. Кто-то держится за руки, кто-то беспечно болтает, кто-то эсэмэсится. У всех на лицах улыбки, а на столиках кофе, или бесконечные роллы «Калифорния», или бокалы с белым вином. И в каждом фуд-корте играет песня «Love is in the air», а пространство вокруг пронизано счастьем незнакомых, чужих мне людей. Кажется, даже вывески подсвечены не банальным неоном, а чувствами присутствующих.

Я даже не мог представить, что в городе такое количество влюбленных. Откуда они все вдруг взялись? Приехали из других городов? Слетелись из тошнотворной серости спальных районов в центр города, на свет этих пошловатых стразообразных фонарей, как мотыльки в брачный период? Или этот десант влюбленных просто перезнакомился друг с другом на «Одноклассниках», «Контактах», «Фейсбуках» и теперь выплеснулся в реальность? Все эти люди сидят и рассматривают друг дружку при свете огней вечерней Москвы, сопоставляя материализовавшуюся плоть с высококачественным цифровым фото, которое каждый из них демонстрировал днем?

Наверное, одни пары, не найдя друг в друге ни малейшего намека на свои виртуальные грезы, расстанутся этим же вечером. Другие – завтрашним утром. Какие-то осколки десанта продержатся недели, месяцы или годы. Единицы проживут счастливо до конца своей жизни. Впрочем, какая разница? Сегодня все эти люди по разным причинам увлечены друг другом. «Коля отправил вам приглашение дружить», «Маша подтвердила ваш запрос на дружбу». «Маша поставила оценку вашей фотографии». «Коля прислал вам виртуальный подарок». Быстрый интернет, фотошоп последней версии, молниеносная бомбардировка сообщениями. Москва-2010, в которой все так просто... кликклик: «Маша и Коля теперь друзья». И все счастливы. Только я – нет. У меня не получается. Может это оттого, что у меня, по жизни, не вип-аккаунт? Или я как-то пропустил номер, на который нужно было отправить эсэмэс, чтобы подключить платный сервис «счастливы вместе»?

Когда люди постепенно рассасываются, я выныриваю из этого потока бесконечной любви и сталкиваюсь в стеклянных дверях с кавказцами, чья щетина и напряженные глаза говорят о древней мудрости горных перевалов, и только застегнутые наглухо кожаные куртки, шапки Rich и обтягивающие джинсы с огромными, в половину задницы, табличками D&G, как бы намекают на искрящееся девятнадцатилетнее либидо и душевные метания между «кто не с нами, тот под нами» и стремлением соответствовать городской, как им кажется, моде.

Потом я сажусь в машину, за рулем которой, вероятно, один и тот же таксист, потому что мне кажется, я не успеваю назвать адреса до того, как он тронется. Все, абсолютно все в этом городе в курсе моих проблем. Это было в новостях? В такси играет не оставляющее тебе шансов выжить «Я хочу быть с тобой» Наутилуса, а на огромном видео-экране на Садовом кольце показывают, как парень мечется по улицам города, стремясь догнать вечно ускользающую девчонку. Меняются крупные титры «Любовь», «Город», «Время», «Бессилие» и еще, по-английски, – «Loser». И я точно знаю – это про меня. Непонятно одно – кто так быстро сверстал сценарий и откуда у них кадры из архива моей памяти?

Такси привозит меня всегда в одно и то же место – угол дома Наташи. Я выхожу из машины, медленно огибаю дом и смотрю на ее окна. С собой у меня аптечка экстренной помощи – бутылка виски и две пачки сигарет. Я гуляю вокруг ее дома часами, пока пальцы не начинают неметь на стекле бутылки. Напиться все равно не получается. Я выбегаю на свет фар каждого въезжающего во двор автомобиля. Я постоянно держу окна в поле зрения, и неудивительно, что пару раз мне кажется, будто в них мелькнул свет. И я вбегаю в подъезд, поднимаюсь и начинаю названивать в дверь. Долгодолго, пока в один из подходов звонок не отключается. Тогда я понимаю, что в ближайшее время окна не зажгутся.

Теперь отсюда, с детской площадки сырого московского двора, убитой осенью и школьниками старших классов, становится понятно – это, Андрей, финал истории. Тебе бы разбить бутылку о стену, закричать, вскинув голову, туда, в сторону ее окон, или еще раз позвонить на отключенный мобильный. Но ты просто едешь домой.

Улица, лица, длится, не спится.

Засыпаю, не могу остановиться.

Зажигаю. Наблюдаю за собой там,

Со стороны раны, не зажили.

Долго кружили.

Вдох, снова тени ожили.

Были, любили, забыли, оставили там...

В колонках играет старенькая песенка «Весна» группы 5nizza, пью остывший чай, кутаюсь в плед. Озноб, то ли от алкоголя, то ли от недосыпа. Залезаю в интернет. В почте опять ничего, читать комментарии в блогах осточертело. Хочется переключить свою жизнь как надоевший федеральный канал, где всегда не твои новости и не твои интересы. Друзьям можно будет потом объяснить, ей – даже писать не стану. Оглядываю комнату, которая за последние деньки сделалась вдруг абсолютно серой. Даже дискобол ничего не отражает. Ни одного из моих лиц. Точно, мне не надо быть здесь. Оставшись здесь, можно научиться только одному – позволять любить себя за то, что ты так красиво умеешь ненавидеть других. Я не хочу. Захожу на сайт KLM, бронирую билеты на первый утренний рейс в Амстердам. Перелеты – это магия, способная вернуть тебя в любой момент в точку отсчета. Понять бы еще, где эта точка.

Я не вернусь, и снова не будет весны.

Я поднимусь, я уже не боюсь высоты.

Я не хочу, чтобы ты...

Я не хочу, чтобы я...

Часами, словами-весами грузили себя.

Просматриваю Наташкины фотографии на айфоне. Глаза, губы, переулки за спиной. Почти все кадры в солнечном свете. Мне бы их стереть, чтобы не помнить. Мне бы их… Интересно, остались у нее мои фотографии? Хочется написать ей эсэмэс, позвонить, призывать ее в блогах и твиттере, но я знаю, что вокруг будут лишь пустые страницы, треск проводов и отсутствующий, неживой голос, сообщающий, что «абонент временно…». Временно.

Ночь наступает на пятки.

Нет, не отнять того,

Чтобы было, опять догонять,

Время не ждать.

Можно сгореть, не успеть, не допеть,

Не догнать, не узнать, потеряться.

Можно смеяться, не приземляться.

Трудно понять, легко догадаться.

Чего мне стоило повести себя иначе в тот вечер? Дать ей отпустить мои дешевые грехи? Принципы? Сострадание к беспомощному, абсолютно чужому мне человеку? Наверное, все они правы, нет у меня никаких принципов, только дешевое позерство и бесконечное самолюбование. «Мальчик контекста». Как это было просто – в сотый раз уверить ее, что мне больше никто не нужен. Сказать: – У меня никого, кроме тебя и… себя. Получаю код бронирования и перед тем, как хлопнуть крышкой «Мака» пишу в блог: «Если бы я писал антиутопию, или фантастический роман с временными разломами, я бы отправил своего героя в скитания. Или типа того. Одни уходят в скит, другие – в „Скипхолл“. Сегодня, в 11.20, Москва – Амстердам. Тех, кого мне будет не хватать, я добавлю в фейсбуке). Kisses». Хотя на самом деле следовало бы написать просто: «Заметь меня. Я все время пытаюсь быть рядом. Мне плохо без тебя. Очень». Я буду жалеть об этом. Я буду винить себя. Потом, со временем, я в чем-то обвиню ее, в чем-то – свою работу, еще кого-нибудь… Потом и это отойдет на второй план. И останется главный вопрос: почему? Почему все это опять со мной? Вопрос, на который я так никогда и не отвечу. Вызываю такси.

На ответы у меня есть вопросы.

Папиросы, расспросы.

Спроси меня:

– Где ты?

– Нигде, я иду в никуда. Да,

Горят провода, это правда.

Сухая вода – бесконечная нота.

Спроси меня:

– Кто ты?

Я? Я – это короткие сборы: карточки, белье, компьютер, футболки, пиджак, очки, некоторое количество наличных. Все в рваном ритме побега. На дорогу не сижу, ненавижу приметы. Взгляд в зеркало. Все? Все. Три оборота ключа, я закрываю дверь, проверяю наличие в своих карманах паспорта и бумажника, вдавливаю кнопку лифта, сажусь в кабину и еду вниз. Через полторы минуты я выйду из подъезда, и там, наверху, в моей квартире 5nizza споет последние строчки «Весны» и CD-плеер выключится. Я же буду всю дорогу до «Шереметьево» гонять в голове строчки припева:

Я же вернусь, и снова наступит весна.

Когда я проснусь, я знаю, тебе не до сна-а-а.

Я так хочу, чтобы ты...

Я так хочу, чтобы я...

Дышали одной тишиной и не видели дня.

Она уже проснулась и собирается на работу, или она все еще на больничном и досматривает свои утренние сны. Я буду уже в самолете, или в небе, или приземлюсь, в тот момент, когда она включит компьютер, наберет в браузере мой блог и прочитает последний пост. В любом случае, здесь меня к тому моменту уже не будет... Может быть, она даже захочет понять, что суть этой моей записи в двух строчках:

Я так хочу, чтобы ты...

Я так хочу, чтобы я...

Теперь это все не важно, и снова, в самом деле, наступит другая весна, в которой кто-то опять будет счастлив, а кто-то нет. И уже другие люди будут писать свою повесть. Я же не вернусь. Это была дурацкая идея, с самого начала.

Стоило бы остаться там, в Гааге, стоило продолжить медленно мимикрировать, сливаясь с цветом асфальта, но… это было бы слишком читаемо. Перед тем как сесть в такси, я зачем-то вспоминаю Хелен. Интересно, вышла ли она замуж или по-прежнему спит одна, разбросав лен своих волос по подушкам? С тех пор как я уехал, я ничего не знаю о ней. Ей некуда было писать или звонить, а мне, в общем, незачем. Позвонить ей по прилете, было бы верхом абсурда. Конечно, думаю я, она непременно захочет увидеться, и мы сядем в маленьком кафе на летней террасе, а нижняя часть ее лица будет закрыта чашкой кофе, так, чтобы я мог постоянно видеть лишь ее грустные глаза. Я понимаю, что все эти мысли – попытка сознания найти якорь, который позволит мне зацепиться за грунт на другом берегу. Но меня уже не хватит на еще одни грустные женские глаза…

Смотрю на мелькающие за окном Химки и вижу себя на велосипеде, едущим вдоль каналов Амстера, я вижу себя курящим shiva в Grashoppers, лежащим на кровати, закинув руки за голову, и смотрящим в потолок в маленькой гостинице недалеко от центра города. А по телевизору голландское реалити-шоу, или музыкальные клипы, или старое кино, без звука. Потом мою голову слегка освежит ветер северного моря, прихваченный мною в порту. Мне зазывно улыбнется стареющая польская проститутка в одной из витрин «красного квартала». Миловидная нелегальная эмигрантка из Эстонии долго будет смотреть то на меня, то на мой багаж в тот момент, когда я выпишусь из отеля, и в конце концов я сам понесу его до такси…

Водитель, слегка напрягшийся оттого, что с момента посадки я не произнес ни одного слова, оборачивается и спрашивает, далеко ли я лечу. Я отрываю взгляд от окна, смотрю на него и тихо отвечаю:

– Далеко. Довольно далеко отсюда.

Достаю сигарету, но курить совершенно не хочется. И я разминаю ее в пальцах, продолжая смотреть в окно.

Потом наверняка будет Гаага, Брюгге или Антверпен. Пара ночей в Париже, где можно будет купить билеты на одну из длинных интернациональных линий. Какую? Я и сам не знаю. Мне говорили, что неплохо в БуэносАйресе, а в Рио – так просто круто. Все эти пляжи, загорелые девчонки с крепкими задницами, фавеллы, и все стоит пятнадцать копеек, а единственное занятие – это ничего не делать, а единственная проблема – слишком быстро тающий лед в «мохито». Мое будущее затерялось где-то там, среди скомканных посадочных талонов, стикеров, криво приклеенных к ручке чемодана, потерянных багажей и отложенных рейсов. Я попытаюсь найти себя на электронных табло Departure/Arrival, хотя знаю наверняка, что мой единственный настоящий статус – forever delayed...

Я не вернусь, и снова не будет весны.

Я поднимусь, я уже не боюсь высоты.

Расплачиваюсь с таксистом, вылезаю из машины и наконец закуриваю, прислонившись спиной к заблокированным стеклянным дверям с табличкой «Вход рядом». Слышится звук турбин взлетающего самолета. Смотрю на часы – до посадки еще целых полтора часа. Телефон молчит. Последняя, цепляющая мысль – вернуться, подождать еще несколько дней, попытаться найти ее через случайных знакомых, подруг, учителей школы. Заставить себя терпеть эту пытку ожидания. Не впадать в истерику с этим поспешным бегством. Заставить себя терпеть... Но, заставлять себя нужно было пару дней назад, тогда, вечером, в ее квартире. Антон бы сказал тебе в этом случае: «Миркин, ты ведешь себя, как капризный провинциальный гей», – или что-то в этом роде. Ты, впрочем, и сам это знаешь. Сигарета, описав высокую дугу, падает в урну. Я захожу в двери аэропорта.

Пью кофе в TGI Fridays, вяло разглядываю людей – спешащих вип-чиновников и бизнесменов с приклеенным к уху телефоном, томных блондинистых девиц, обвешанных Louis Vuitton, смотрящих на информационное табло так, будто оно на санскрите, сонных, вечно озирающихся по сторонам челноков, торгующихся с таксистами, китайцев с фотоаппаратами на шее, алчно выслеживающих очередной объект для съемки. Трое помятого вида мужиков тащат мимо меня кофры с камерами, и я на всякий случай закрываюсь газетой, опасаясь появления коллег.

Перед табло появляется мужчина лет сорока, с кожаной сумкой Lancel. Он воровато оглядывается, ежесекундно смотрит на часы, ежесекундно пишет эсэмэсы, пока наконец мимо него не проходит брюнетка с хорошей фигурой, везущая за собой маленький чемоданчик. Они на секунду цепляются взглядами, и она проходит дальше, к «зеленому» коридору. Мужчина выжидает еще минут пятнадцать, пишет очередной эсэмэс и движется в том же направлении. Они встретятся за пограничным контролем. В «Айриш Баре», или дьюти-фри, или в кафе на втором этаже. Оглянутся по сторонам, и, убедившись, что посторонние, вечно следящие глаза супругов остались на Родине, отчаянно расцелуются. Судя по плохой конспирации, эти любовники выезжают вместе впервые…

Я заказываю еще одну чашку кофе и не могу сосредоточиться на собственных ощущениях. С одной стороны, я хочу убить время, чтобы, дождавшись конца регистрации, мухой пролететь все контроли и шмыгнуть в самолет, не дав себе шанса нажраться в баре. С другой – я намеренно растягиваю его, заходя с телефона в свою почту, проверяя комментарии на блоге и твиттере, листая список старых эсэмэс и непринятых звонков. Когда до посадки остается пятьдесят минут, я набираю ее номер, выслушиваю звучащий как плевок в лицо лузера механический голос, сообщающий, что «абонент временно…», закидываю на плечо сумку и сваливаю из бара. На столе остается пепельница с дымящейся, только прикуренной сигаретой и тысячерублевая купюра.

Похожий на памятник самому себе таможенник не проявляет ко мне ни малейшего интереса. Встраиваюсь в хвост очереди на регистрацию, кидаю на пол сумку. Ощущаю в кармане вибрацию телефона и, кажется, начинаю дрожать всем телом в унисон ему. Выхватываю, отвечаю «да» не глядя на дисплей. Отчаянно хочется верить, что…

Blog

The Тёлки: два года спустя, или videoты

Содержание