The Тёлки: два года спустя, или videoты
| Вид материала | Документы |
- Смогу ли я продать недвижимость, которую приобрету через вас, спустя год или два, если, 5.95kb.
- Вольфрам и его применение, 63.79kb.
- Н. В. Гоголь прибыл в Иерусалим. Спустя два месяца он напишет отцу Матвею Константиновскому,, 24.95kb.
- Лександр I, 14.71kb.
- «Ранетки», 67.54kb.
- свободная, 76.52kb.
- Гранатовый браслет, 564.43kb.
- А. И. Куприн Гранатовый браслет, 534.22kb.
- Два года назад издательство Addison-Wesley предложило мне написать книгу о новых особенностях, 2572.26kb.
- Александр Куприн "Гранатовый браслет", 702.01kb.
– Андрей, это Лобов, привет, – окончательно убивает надежду динамик.
– Привет… то есть здравствуйте.
– Слушай, давай без официоза! Ты это серьезно, с заявлением? С обращением в этом твоем…
– Блоге. Да, серьезно.
– Как-то это неправильно, – растягивает слова Лобов, – ты рубишь с плеча. Мне непонятно, зачем?
– «Трудно понять, легко догадаться».
– Мне кажется, ты погорячился.
– Возможно.
– Андрей, может, нам встретиться, поговорить по душам? Выпить?
– Зачем вам моя душа, Анатолий Иванович, вы же не пастырь!
– Я не пастырь, – натянуто смеется Лобов, – просто мне кажется, что ты в силу возраста... Впрочем, давай так. Ты сейчас отдохни. Сколько тебе нужно? Неделю? Две?
– Я не знаю, Анатолий Иванович.
– Хорошо, месяц. Ты отдохнешь, тебя отпустит. – Он выдерживает паузу. – Я, думаешь, не понимаю твоего состояния? Я вообще снимаю шляпу перед твоим поведением в конце эфира. Снимаю шляпу, Андрей.
– Спасибо.
– Тебя отпустит, а мы пока подумаем, как нам продолжать. Может, формат изменим, может, возьмем более интеллигентную тональность. Более серьезную, что ли. Все-таки, главное шоу канала. С уклоном в публицистику, так, как тебе нравится. И потом ты возвращаешься! Представляешь?
– Нет.
– Представляешь, – не слушает меня Лобов, – какое у тебя будет возвращение? Триумф! Главное событие года на телевидении!
Как же это сладко слушать. Расскажи, Лобов, расскажи мне еще про триумфальный камбэк, про главное событие. Сыграй на моем тщеславии, похвали меня, расскажи, какой я на самом деле классный. Расскажи даже то, что я сам про себя не знаю. А я буду слушать и сглатывать, говоря себе: «Опомнились! Оценили, наконец! Есть, есть еще незаменимые и в нашем деле!»
– Мы с тобой ведь еще один вопрос не закрыли. Помнишь наш разговор о зарплате пару месяцев назад? Я помню, просто тогда возможности были другие, сам понимаешь, кризис. Кстати, и на сериал вроде бы инвестор нашелся... Я тут переговорил накоротке с продюсерской компанией. В общем, заедешь, расскажу...
Да, конечно! Сериал, и зарплата, и главное шоу канала. Как же это сладко, fucking hell, получать бонусы один за другим. Не торгуясь и не меняя их на личную свободу. Как важно чувствовать себя нереально востребованным. Еще пара секунд, и Лобов вгонит меня в привычное состояние капризного ребенка. Уговаривайте меня, хвалите, а я все равно скажу «нет», и буду потом жалеть, сжимая кулаки, пока ногти не вопьются в ладони. Жалеть, что отказался, жалеть, что не поторговался еще, а главное – жалеть, что вы не сделали этого раньше. Не заметили, не оценили, не разглядели мою тонкую натуру. Эта вечная ущербная тяга жалеть себя. Будто тебе по жизни недодали.
– Я подумаю, Анатолий Иванович, – передо мной в очереди один человек. – Я подумаю и завтра перезвоню вам.
– Отлично, – энергично заканчивает Лобов, – все, Андрей, обнимаю. Завтра жду звоночка.
– Жди, – говорю я погасшему дисплею и протягиваю паспорт для регистрации.
Пока девушка на стойке выписывает мне посадочный, я держу перед глазами мобильный, в ожидании эсэмэс, которое сообщит мне, что пока я тратил время на бессмысленный разговор с Лобовым, «вам звонил абонент». Но вот уже на стойке передо мной посадочный, вот уже я беру сумку, нарочито медленно иду между барьерами к пограничному контролю, а телефон понуро молчит.
Я не вернусь, и снова не будет весны…
Перед желтой линией я еще раз безрезультатно набираю Наташу. Пограничница медленно, будто специально, возится с паспортом какого-то иностранца, а я думаю о том, когда лучше традиционно сделать себе информационное харакири, выбросив сим-карту? Перед самолетом или уже после посадки?
– Куда летите? – обращается ко мне тетенька с недоверчивыми глазами контрразведчика.
– В Голландию.
– Цель поездки?
– Туризм.
– Что-то вы не очень в паспорте похожи. – Она смотрит на меня, потом в краснокожий документ, потом снова на меня.
Спроси меня: Где ты? Нигде, я иду в никуда.
– Давно не брился.
– Кх, – хмыкает она, проводит паспортом по магнитной полосе детектора, возносит в воздух штамп, задерживает руку на пару секунд, давая мне возможность в полной мере насладиться театральностью момента, и с размаху бахает мне печать. Я откидываю пластиковый барьер и делаю шаг в направлении «отсюда». – Андрей! – Я оборачиваюсь, но вижу лишь толстую тетку в спортивном костюме перед окном с пограничницей. Кажется, я уже начинаю галлюцинировать. – Андрей! – Я инстинктивно делаю шаг вперед и вижу через стекло будки, как от таможенного контроля отделяются двое в форме и бегут вперед, пытаясь схватить…
…Полы расстегнутого полупальто развиваются, когда она резко берет влево, чтобы обогнуть группу пассажиров с горой чемоданов, обернутый вокруг шеи платок разматывается и отлетает прочь, чуть планируя ближе к поверхности. Один из таможенников оказывается расторопнее и хватает Наташу за локоть посреди дистанции между таможней и стойкой регистрации.
Я бросаюсь назад, перескакиваю через барьер, врезаюсь в тетку в спортивном костюме:
– Вы куда? У вас уже штамп о пересечении стоит! – рычит пограничница.
– Это не важно! – Я отталкиваю тетку, бросаю свой паспорт в щель, туда, где кончается стеклянный колпак будки, и двигаю вперед, расталкивая очередь, скопившуюся между железными барьерами.
Хлопает дверь, и я слышу, как позади меня пограничница верещит, скорее всего, в рацию:
– Он сумку на контроле бросил!
Пассажиры немедленно надевают испуганные лица. Некоторые расступаются, некоторые поворачивают назад и начинают быстро-быстро пятиться к стойке регистрации.
Двое таможенников оттаскивают упирающуюся Наташу. Какое-то время я еще вижу их спины, но потом они исчезают за плотной массой пассажиров. Я делаю рывок, но понимаю, что она меня, скорее всего, уже не видит, и тогда в отчаянии кричу:
– Отпустите ее, идиоты! Она со мной!
Порываюсь в проход между стойками, разрезаю толпящихся людей, мне остается сделать еще несколько прыжков. Я слышу, как кричит Наташа, и собираюсь ей ответить, но чьи-то мощные руки сбивают меня на землю. Падая, я замечаю, что пассажиры сбились в дальнем конце зала. У девушек на регистрационных стойках совершенно белые лица, пограничники высыпали из своих будок, а к месту моего падения с разных сторон зала бегут менты.
Я поднимаю голову и вижу, что Наташу все-таки оттесняют за «зеленый коридор», она толкает в грудь таможенника, он примирительно поднимает руки вверх, продолжая выдавливать ее из зала. Она подпрыгивает, указывает ему на меня, но он даже головы не поворачивает. Чье-то колено уперлось мне в спину, а чья-то рука вжимает мое лицо в пол. И со всех сторон топот и переговоры по рации...
– Он через таможню прорывался? – интересуется чей-то голос.
– Нет, товарищ капитан, через таможню – это она. Он через границу рванул... обратно. Сумку, вон, бросил.
– Обратно?! – изумляется «товарищ капитан» и бормочет неразборчиво.
Меня поднимают, предъявляя ему.
– Это же... этот, как его? У меня дочь его по телику смотрит, – говорит усатый капитан, глядя на меня взглядом хирурга.
Спроси меня: Кто ты? Никто, но я здесь навсегда.
– Вы совершили правонарушение, – хватка мента ослабевает.
– Совершил. И не одно. – Я верчу головой, пытаясь найти Наташку.
– Вы зачем через границу обратно бежали? – капитан смотрит на меня, как на больного.
– У меня там девушка. – Я лезу за телефоном, но мент позади меня хрипит:
– Руки!
Я почему-то поднимаю руки за голову, видимо, в этот момент мне кажется, что я наркодилер.
– С прохода уберите его! – командует капитан, и меня оттесняют влево.
Я вижу, как Наташка мечется за стеклами, отгораживающими зал вылета от пространства аэропорта. Возле нее шьется таможенник. Мы делаем еще два шага по направлению к стеклу, и я уже могу разглядеть ее заплаканное лицо. Наташка показывает рукой в мою сторону, снова толкает таможенника, но он продолжает оттеснять ее в зал.
– Это родственница ваша? – кивает капитан в сторону Наташи. – Близкая?
– Ближе не бывает. – Она оборачивается, видит меня, снова подпрыгивает на месте и что-то выговаривает таможеннику, но разобрать, что, невозможно: стекло полностью поглощает звук.
– Позвони мне! – отчаянно кричу я.
Наташа прикладывает ладони к ушам и вертит головой. Я отрываю левую руку от шеи, оттопыриваю мизинец и большой палец, показывая ей, чтобы она меня набрала. Она разводит руками, раскрывает рот, и в этот момент мы напоминаем двух рыб в разных аквариумах. Я смеюсь и закрываю ладонью лицо. Наташа прислоняется к окну и смеется, одновременно вытирая глаза.
– Понятно, – вздыхает капитан и машет рукой таможеннику по ту сторону. Таможенник отступает от Наташи.
– Пустите ее сюда! – умоляю я капитана.
– Щас прям, разбежался, – хмыкает он. – Пойдем, протокольчик сначала составим. И руки уже опусти наконец. Тоже мне, война и немцы...
– Хуже, – киваю я.
– А сумку его сюда нести? – спрашивает один из ментов.
– Неси, конечно, может там контрабанда, – печально улыбается капитан.
– Заканчивается посадка на самолет авиакомпании KLM рейс..., следующий в Амстердам, – объявляют по громкой связи. – Пассажиру Андрею Миркину следует срочно пройти к выходу номер...
– Не сегодня, – шепчу я.
Держа под локоть, меня проводят вдоль ограждения, и я вижу, как Наташка буквально распласталась по стеклу, приложив к нему обе ладони. Я делаю шаг в сторону и прикладываю свою ладонь с обратной стороны стекла.
– Я успела, – читаю по ее губам.
– Ты успела. Ты даже не представляешь, как ты успела, – тихо говорю я.