Антология мировой философии в четырех томах том з

Вид материала

Документы

Содержание 513 17 Антология, т. 3. Рассуждения литературные, философские и промышленные Теория четырех движений и всеобщих судеб Предварительное слово I. указания и методы, приведшие к возвещенному открытию Ii. о земледельческой ассоциации Новый хозяйственный и социетарныи мир, или открытие способа привлекательного Обратное согласие [подлинные первоначала общественного развития]

Подобный материал:

• Философское Наследие антология мировой философии в четырех томах том, 11944.29kb.
• Антология мировой философии: Антич­ность, 10550.63kb.
• Лейбниц Г. В. Сочинения в четырех томах:, 241.84kb.
• Собрание сочинений в четырех томах ~Том Стихотворения. Рассказы, 42.25kb.
• Собрание сочинений в четырех томах. Том М., Правда, 1981 г. Ocr бычков, 4951.49kb.
• Книга первая (А), 8161.89kb.
• Джордж Гордон Байрон. Корсар, 677.55kb.
• Антология мировой детской литературы., 509.42kb.
• Собрание сочинений в пяти томах том четвертый, 3549.32kb.
• Готфрид вильгельм лейбниц сочинения в четырех томах том , 8259.23kb.

17 Антология, т. 3.

йить промышленники и ученые, каждый в своей естест­венной роли. Вместо этого во главе революции стали леги-сты; они дали ей направление в соответствии с доктри­нами метафизиков. Излишне напоминать, какой ужасный разброд произошел вследствие этого и какие несчастия явились в результате этого разброда (II, стр. 8—11).

Простой здравый смысл руководит лучше, чем ложные научные построения. Если бы коммуны сами занялись рас­смотрением своих интересов, они не были бы вовлечены в метафизические рассуждения о правах человека; они ограничились бы руководством своего собственного поли­тического опыта (II, стр. 45).

РАССУЖДЕНИЯ ЛИТЕРАТУРНЫЕ, ФИЛОСОФСКИЕ И ПРОМЫШЛЕННЫЕ

Философия есть наука об общих понятиях. Основная задача философов заключается в том, чтобы постигнуть наилучшую для данной эпохи систему общественного устройства, чтобы побудить управляемых и правящих принять ее, чтобы усовершенствовать эту систему, поскольку она способна к совершенствованию, чтобы отвергнуть ее, когда она дойдет до крайних пределов своего со­вершенства, и построить из нее новую при помощи материалов, собранных учеными — специалистами в каждой отдельной обла­сти (II, стр. 273—274).

Лучшее общественное устройство — это то, которое делает жизнь людей, составляющих большинство общества, наиболее счастливой, предоставляя им максимум средств и возможностей для удовлетворения их важнейших потребностей.

Это такое общественное устройство, при котором достойней­шие люди, истинная ценность которых наиболее велика, распола­гают наибольшей возможностью достичь высшего положения неза­висимо от того, куда их поместила случайность рождения.

Это, затем, такое общественное устройство, которое объеди­няет в одном обществе наиболее многочисленное население и пре­доставляет в его распоряжение максимум средств для сопротивле­ния иноземцам.

Это, наконец, такое общественное устройство, которое приво­дит в результате покровительствуемых им трудов к наиболее важным открытиям и к наибольшему прогрессу цивилизации и просвещения (II, стр. 277).

ФУРЬЕ

Великий социалист-утопист Шарль Фурье (Fourier, 1772— 1837) вырос в семье торговца. Ему не дали возможности получить систематическое образование, и большую часть жизни ему при­ходилось зарабатывать на существование в качестве служащего в

514

торговой конторе, урывками пополняя свои знания путем беспо­рядочного чтения. Свое учение он изложил в большом цикле работ, и прежде всего в книгах «Теория четырех движений и всеобщих судеб» («Theorie des quatre mouvements et des destinees generates», 1808) и «Новый хозяйственный и социетарный мир» («Le Nouveau Monde industriel et societaire», 1829), к которым примыкают много­численные статьи и заметки.

Философское мировоззрение Фурье, заимствованное им из по­пулярных книжек разных идеалистов-мистиков, не представляет интереса. Согласно его взглядам, в мироздании действуют три главные причины — бог, ма­терия и «математика», поло­женная в основу структурного единства материальной дейст­вительности. Соответственно, социальной жизни людей при-сущи свои упорядочивающие законы, которые, однако, пока далёко не все осуществляют­ся, так как их надо еще от­крыть, чтобы им следовать. Но они составляют стройное единство, своего рода кодекс прав, обязанностей и средств их реализации. В основе их — динамика страстей, используя которую и удастся привести общество к гармоничному со­стоянию.

Идеальными ячейками этого состояния станут ассо­циации, или фаланги, члены которых будут совместно жить и работать в помеще­ниях, называемых фалансте­рами. Доход от коллективного труда будет распределяться по «труду, капиталу и таланту»,

поскольку имелось в виду, что путчем мирной пропаганды идей социализма и увлекательным примером удастсся избежатъ капитали­стов вступить в фаланги. Ассоциации по возможности будут удов­летворять все свои потребности, но между ними Фурье допускал и отношения обмена. Кроме того, он разработал целую систему мер, позволяющую использовать в общих интересах различные симпатии, антипатии и естественные склонности индивидов (в том числе стремление «соревноваться», вражду к однообразию, любовь к игре и т. д.), а также их возрастные и половые особенности.

Большой интерес представляют отдельные фрагменты филосо­фии истории Ш. Фурье с ее идеей противоречивого развития от «земного рая» раннего состояния через эпохи столкновения стра­стей вплоть до современного строя «цивилизации» к установлению в будущем новой гармонии на более высоком уровне. Здесь мы встречаем немало материалистических догадок и своеобразную стихийную диалектику перехода в противоположное, отрицание


515

отрицания, двойственной социальной функции индивидуальных страстей и эмоций и т. д. Эта диалектика обнаруживается и в яр­кой критике Фурье социальной дезорганизации и острейших про-тиворечий «цивилизации», т. е. капитализма. Маркс и Энгельс высоко оценивали замечательные предвидкния Фуръе в отношении будущего социалистического строя: об уничтожений разделения труда в прежнем его виде, а также противоположности между го~ родом и деревней, о всесторонней эмансипации женщин и т. д.

В 30-х годах XIX в. учение Фурье приобрело значительную известность, в том числе и в других странах (Польше, России, Германии, США). Стали регулярно выходить фуръеристские жур­налы, были предприняты попытки организации фаланстеров. Но все они окончились полной неудачей, а у эпигонов фурьеризма (В. Консидеран и др.) это учение превратилось в разновидность мелкобуржуазного либерализма.

Извлечения из произведений Фурье подобраны и отредакти­рованы И. П. Немановым по кн.: 1) Ш. Φ у p ь е. Избранные сочи­нения. Перевод И. И. Зильберфарба, т. I—IV. М. — Л., 1951, 1954; 2) И. И. Зилъберфарб. Социальная философия Шарля Фурье. М., 1964.

ТЕОРИЯ ЧЕТЫРЕХ ДВИЖЕНИЙ И ВСЕОБЩИХ СУДЕБ¹. ОТКРЫТИЕ ВСЕОБЩИХ ЗАКОНОВ ДВИЖЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

В начале, как и в конце этого произведения, я привле­каю внимание к истине, совершенно новой для. людей пе­риода цивилизации: она состоит в том, что теория четырех движений — еоциального, животного, органи­ческого и материального — была единственным исследованием, которое должен был иметь в виду разум. Это — исследование всеобщей системы природы; это — проблема, которую бог ставит на разрешение перед всеми планетами; и их обитатели могут достигнуть счастья лишь после того, как они ее разрешат.

До сих пор вы не решили и даже не изучили ее; вы затронули лишь четвертую и последнюю ветвь этой тео­рии — теорию материального движения, законы которого открыли вам Ньютон и Лейбниц. Мне придется не раз ста­вить вам в упрек это отставание человеческого ума.

[...] Поскольку возвещенное мной открытие само по себе более важно, чем все научные работы, сделанные с тех пор, как существует род человеческий, один лишь спор должен отныне занимать людей периода цивилизации: это спор с целью удостовериться, действительно ли я открыл теорию четырех движений; ибо в случае подтверждения

516

следует бросить в огонь все политические, моральные и экономические теории и готовиться к самому изумитель­ному, самому счастливому событию, какое может иметь место на этом земном шаре и на всех планетах,— к вне­запному переходу от социального хаоса квсемирной гармонии.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

.[Теория всеобщих судеб] представляет ключ ко всем изобретениям, постижимым для человеческого ума; она нас введет внезапно в познания, которые могли бы стоить еще десяти тысяч лет исследовательской работы при медлительности современных методов.

Провозвещение этой теории должно прежде всего воз­будить недоверие из-за одного обещания поднять людей к познанию судеб. Поэтому я полагаю уместным ознако­мить с указаниями, приведшими меня на этот путь. Это пояснение докажет, что открытие не требовало никакого научного усилия и что самые незначительные ученые могли бы прийти к нему до меня, если бы у них было требуемое для этого исследования качество — отсутствие предубеждения. Именно в этом отношении у меня были для исчисления судеб такие данные, каких не имели фи­лософы, поддерживающие и превозносящие предрассудки, в то же время делая вид, будто они борются против них.

Под именем философов я понимаю здесь только ав­торов неопределенных наук — политиков, моралистов, эко­номистов и прочих, теории которых несовместимы с опы­том и почитают за правило лишь фантазию авторов. Пусть же помнят, что, когда я буду говорить о философах, я имею в виду только философов неопределенного раз­ряда, но не творцов определенных наук.

I. УКАЗАНИЯ И МЕТОДЫ, ПРИВЕДШИЕ К ВОЗВЕЩЕННОМУ ОТКРЫТИЮ

С тех пор как философы доказали свою несостоятель­ность при первом их опыте— французской революции, всяк согласен рассматривать их науку как заблуждение человеческого духа; потоки политического и морального просвещения стали представляться с тех пор лишь пото­ками иллюзий. [...]

517

После катастрофы 1793 г. иллюзии рассеялись; поли­тические и моральные науки были опозорены и безвоз­вратно утратили доверие. Отныне следовало предвидеть, что от всех приобретенных познаний не приходится ждать счастья, что социального благоденствия надо искать в какой-то новой науке и проложить новые пути полити­ческому духу; ибо было очевидно, что ни философы, ни их соперники не знают средств от социальных страданий и что под прикрытием догм тех и других вечно продол­жались бы самые позорные, бедствия, в том числе и ни­щета. [...]

Я находил поощрение в многочисленных показателях заблуждений разума, и особенно в зрелище бедствий, которые претерпевает общественное хозяйство: нищеты, безработицы, успехов плутни, морского пиратства, тор­говой монополии, увода в рабство, наконец, многих дру­гих несчастий, перечисление которых я опускаю и кото­рые заставляют подозревать, не является ли хозяйствен­ный порядок строя цивилизации общественным бедствием, придуманным богом с целью наказать род человеческий. Отсюда я пришел к предположению, что в этом хозяй­ственном порядке заключалось некое ниспровержение естественного порядка; что он действовал, быть может, противоречащим божественным видам образом; что стойкость стольких бедствий могла быть приписана отсут­ствию некоторых мероприятий, угодных богу и неведомых нашим ученым. Наконец, я подумал, что если человече­ские общества поражены, согласно мнению Монтескье, «болезнью изнеможения, внутренним пороком, тайным и скрытым ядом», то можно было бы найти средство исце­ления, уклоняясь от путей, которыми следуют наши не­определенные науки, не находившие этого средства на протяжении стольких столетий. Поэтому я принял за пра­вило в своих изысканиях абсолютное сомнение и абсолютное уклонение.

[...] Что может быть более несовершенного, чем этот строй цивилизации, который влечет за собой все бедствия? Что может быть более сомнительного, чем его необходи­мость и увековечение его на будущее? Разве не вероятно, что он является лишь ступенью на пути общественного развития? Если ему предшествовали три других строя общества — дикость, патриархат и варварство, то следует ли из этого, что он будет последним потому, что является

518

Четвертым? Не смогут ли народиться отсюда еще другие, и не увидим ли мы пятый, шестой, седьмой общественные порядки, которые будут, может быть, менее бедственными, чем строй цивилизации, и которые оставались неизвест­ными потому, что никогда не стремились к открытию их? [...] Я избегал всякого изыскания о том, что касалось интересов престола или алтаря, которыми философы за­нимались беспрерывно с самого возникновения их науки: они всегда искали общественного блага в административ­ных или религиозных нововведениях; я же, наоборот, прилагал все усилия к тому, чтобы искать блага только в действиях, не имеющих никакого отношения ни к ад­министрации, ни к священству, в действиях, зиждущихся только на мероприятиях хозяйственных или бытовых и совместимых со всяким правительством, без надобности в его вмешательстве (1, I, стр. 81, 83—93).

II. О ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКОЙ АССОЦИАЦИИ

Решение этой столь пренебрегаемой проблемы вело к решению всех политических проблем. Известно, что иногда достаточно самых малых средств, чтобы произ­вести самые большие дела: при помощи металлической иглы управляют молнией и ведут судно сквозь бурю и мрак; при помощи столь же простого средства можно положить предел всем общественным бедствиям; и в то время как строй цивилизации плавает в крови, чтоб уто­лить торговое соперничество, узнают, без сомнения, с интересом, что одно хозяйственное мероприятие покон­чит с ним навсегда без всякой борьбы и что морская дер­жава, до сих пор столь страшная, будет повержена в абсо­лютное ничтожество благодаря действию земледельческой ассоциации.

Это мероприятие не было применимо в древности из-за рабства земледельцев: греки и римляне продавали землепашца как вьючное животное с согласия философов, которые никогда не возражали против этого противного обычая. Эти ученые имеют обыкновение считать невоз­можным все то, чего они не видели: они воображали, что невозможно освободить земледельцев без ниспровержения общественного порядка; однако их освобождения добились, а общественный порядок от этого лишь лучше организо­ван. У философов еще остается в отношении к земледель­ческой ассоциации такое же предубеждение, какое было

519

У них по отношению к рабству: они считают ее невоз­можной потому, что она никогда не существовала; видя, как сельские семьи работают разобщенно, они думают, что нет никакого средства объединить их в ассоциацию, или же делают вид, что так думают; ибо по этому во­просу, как и по всякому другому, они заинтересованы в том, чтобы представить неразрешимой любую проблему, разрешить которую они не умеют.

Между тем не раз уже предполагалось, что неисчи­слимые сбережения и улучшения могли бы произойти, если бы стало возможным объединить в производственное сообщество жителей каждого селения, объединить в ассо­циацию с учетом их капитала и их труда две-три сотни семейств неравного достатка, обрабатывающих землю кантона.

Эта идея на первый взгляд кажется гигантской и неосуществимой из-за препятствия, которое такому объе­динению противопоставляют страсти, препятствия тем бо­лее отпугивающего, что их невозможно понемногу пре­одолеть. Едва ли возможно объединить в земледельческое общество двадцать, тридцать, сорок человек или даже пятьдесят; нужно по крайней мере восемьсот, чтобы обра­зовать ассоциацию природосообразную, или при­влекательную. Я понимаю под этими словами об­щество, члены которого будут вовлечены в трудовую деятельность соревнованием, самолюбием и иными дви­жущими силами, совместимыми с движущей силой вы­годы: порядок, о котором идет речь, вызовет у нас страсть к земледелию, ныне столь отталкивающему, что им зани­маются только по необходимости и из страха умереть от голода. [...]

Земледельческая ассоциация, если предположить, что она охватит около тысячи человек, представляет для хо­зяйства столь огромные благодеяния, что трудно объяс­нить беззаботность современных людей в этом отношении; существует же разряд ученых-экономистов, посвятивших себя специально расчетам усовершенствования хозяйства. Их пренебрежение исследованием метода ассоциации тем более непонятно, что они сами указали на некоторые вы­годы, которые произошли бы от этого: например, они признали, и всякий мог признать это, как и они, что три­ста семейств ассоциированных селян имели бы лишь один единственный амбар, хорошо содержимый, вместо трехсот

520

плохо устроенных амбаров; одну-единственную чановую вместо трех сотен чанов, содержимых большей частью с крайним незнанием дела; что у них было бы в разных случаях, а особенно летом, лишь три или четыре больших очага вместо трехсот; что они посылали бы в город только одну молочницу с бочкой молока на рессорной повозке, что сберегло бы сотню полудней, потерянных сотней молочниц, которые таскают сотню кувшинов мо­лока. Вот некоторые виды экономии, которые предвидели различные наблюдатели, но все же они не указали и двадцатой доли выгод, какие были бы порождены земле­дельческой ассоциацией (1,. I, стр. 95—98).

Страсти, которые считали врагами согласия и против которых писали столько тысяч томов, которые скоро па­дут в небытие, — страсти, говорю я, стремятся только к согласию, только к социальному единству, от которого мы считали их столь отдаленными; но они могут прихо­дить к гармонии только по мере того, как они правильно развиваются в прогрессивных сериях, или се­риях групп. Вне этого механизма страсти — это только сорвавшиеся с цепи тигры, непонятные загадки; это-то и побуждает философов говорить, что следовало бы по­давлять их, — мнение вдвойне нелепое: потому что не­возможно подавить страсти и потому что, если бы каж­дый их подавлял, состояние цивилизованности склонилось бы быстро к ущербу и пало бы обратно к состоянию кочевничества, при котором страсти были бы еще столь же зловредны, какими их можно видеть среди нас; ибо я верю в добродетели пастухов не больше, чем в добро­детели их защитников.

Социетарный порядок, который придет на смену бес­связности строя цивилизации, не допускает ни умеренно­сти, ни уравнительства, ничего предусматриваемого фило­софами; он хочет страстей пылких и утонченных: как только ассоциация образована, страсти приходят к согла­сию тем легче, чем они живее и многочисленнее (1, I, стр. 100-101).[...]

Когда отцы увидят этот новый порядок, они найдут, что их дети достойны обожания в сериях и отвратительны в бессвязных семьях. Когда они, далее, заметят, что в резиденции фаланги (таково наименование, которое я дал ассоциации, обрабатывающей кантон) держат столь чудесный стол, что за одну треть расходов, которых стоит

521

питание в семье, в сериях находят обслуживание втрое более тонкое и более обильное, так что там можно пи­таться втрое лучше, расходуя на это втрое меньше, чем в семье, да еще избегать затруднений по приобретению продуктов и приготовлению; когда они увидят, наконец, что во взаимоотношениях серий никогда не терпят ника­кого обмана и что народ, столь лживый и столь грубый при строе цивилизации, в сериях становится сверкающим правдивостью и учтивостью, они проникнутся отвраще­нием к этому семейному быту, к этим городам, к этой цивилизации, которые являются предметом их нынешней привязанности; они захотят ассоциироваться в фаланге серий и жить в ее здании (1, I, стр. 103).

НОВЫЙ ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ И СОЦИЕТАРНЫИ МИР, ИЛИ ОТКРЫТИЕ СПОСОБА ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОГО

И ПРИРОДОСООБРАЗНОГО ТРУДА, РАСПРЕДЕЛЕННОГО В СЕРИЯХ ПО СТРАСТИ

. АНАЛИЗ ПРИТЯЖЕНИЯ ПО СТРАСТИ

[...] Притяжение по страсти — это побудительная сила, данная природой раньше способности рассуждать, и упорная, несмотря на противодействие разума, долга, предрассудка и пр. (1, III, стр. 5, 113).

Серия по страсти — это союз различных групп, расположен­ных ступенями в восходящем и нисходящем порядке, объединен­ных по страсти тождеством вкуса к какой-либо деятельности, на­пример к разведению какого-нибудь плода, с определением особой группы для каждой разновидности работы, какую заключает в себе предмет, которым данная серия занимается. Если она разводит гиацинты или картофель, она должна организовать столько групп, сколько есть среди гиацинтов разновидностей, разводимых на ее почве, и так же в отношении разновидностей картофеля.

Это распределение должно руководствоваться притяжением; всякая группа должна составляться только из сектариев, вовлечен­ных по страсти, не прибегая к движущим силам необходимости, морали, рассудка, долга и принуждения.

[...] Для механизма серий по страсти разногласия нужны так же, как и согласия: они используют расхождения характеров, вку-сов, инстинктов, состояний, притязаний, образования и пр. Серия питается только контрастными и расположенными по ступеням неравенствами; она столь же требует противоположностей, или антипатий, как и согласий, или симпатий, точно так же как в музыке аккорд образуют, лишь исключая столько же нот, сколь­ко их вводят. [...]

Кроме своих математических свойств в деле распределения доходов объединение серий по страсти обладает великолепными свойствами в отношении социальной гармониии, такими, как со-

522

ревнование, справедливость, правдивость, пря­мое согласие, обратное согласие, единство.

Соревнование, поднимающее всякую продукцию на наивыс­шую ступень по качеству и количеству.

Справедливость — средство удовлетворять каждого в притя­заниях па продвижение вперед, на восхваление, на поддержку.

Правдивость, осуществляемая по страсти и к тому же обяза­тельная в силу неприменимости обмана.

Прямое согласие — благодаря связи тождеств и противополож­ностей.

Обратное согласие, или поглощение индивидуальных антипа­тий притязательными силами коллектива.

Единство действия, содействие всех серий мероприятиям, ве­дущим к единству.

Строй цивилизации обладает всеми противоположными свой­ствами: обессиленностью, несправедливостью, плутней, раздором, двойственностью.

Механизм серий по страсти никогда не покоится на обмане чувств (1, III, стр. 123—126).

[ПОДЛИННЫЕ ПЕРВОНАЧАЛА ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ]

[1...] Мы утверждаем, что этим основным началом является производство, что преоразование производства — неприменный путь ко всякому благотворному преобразованию иного рода [...]. Подъем, будь то к какому-либо социальному периоду, будь то к более высокой фазе периода, в котором мы находимся, всегда отмечен обстоятельствами, увеличивающими количество произво­димых благ и влекущими за собой лучшее, более общее их рас­пределение [...]. Прогресс гораздо лучше и чаще пролагал себе путь при посредстве едва заметных орудий производства [...]. Непре­рывное действие этих заурядных орудий [...] определило в боль­шей мере, нежели вообще думают, быстрое движение, какое обрели человеческие общества, и даже формы, в какие они облеклись, вплоть до их религиозных и политических верхушек (2, стр. 95-96).

[2.] Революции следуют, все возрастая; все больше и больше видно, как они назревают вдали, при отсутствии какого-либо сред­ства избежать их, и их неизбежность доказывает, что политика никогда не имела ни малейшего понятия о преобразованиях, каким может подвергнуться порядок цивилизации. Революции возвещают об усталости и нетерпении природы: она находится в состоя­нии возбуждения, чтоб избавиться от строя цивилизации и вар­варства.

[...] Вулкан, открывшийся в [17]89 г. под влиянием философии, совершил только первое свое извержение; второе не так уж да­леко. Успех Франдузской революции побуждает к новым револю­циям. Война бедного против богатого имела успех в столь полной мере, что интриганы всех стран только и стремятся к тому, чтобы возобновить ее, и разве можно сомневаться в том, что в столь бурный век случай приведет вскоре к новым возможностям для агитаторов [...] (2, стр. 101).

[3.] Поскольку сущностью порядка цивилизации является ко-

523

варство, этот порядок должен породить зародыш другого, как только коварство станет утонченным и будет доведено до высшей степени. Вы подходите к апогею коварства из-за торгашеского духа, приведшего к промышленному феодализму компаний и к но­вого рода ужасам [...]. Они вскоре возбудят всеобщее возмущение против торгашеских заговоров и поощряющих их отвратительных наук. Необходимость обрушиться на торговцев и подавить их при­вела бы к методам хозяйственной гарантии [...], и эта революция недалека (2, стр. 101).

[4] Крайности сходятся, и, чем больше возрастает торговая анархия, тем больше мы приближаемся ко всемирной привилегии. Такова судьба строя цивилизации [...]. Мы увидели бы возрождение феодализма обратного порядка, основанного на торговых союзах вместо союзов знати (2, стр. 99).

[5] Ошибка людей нового времени заключается в том, что они хотят получить кусочек за кусочком все те блага, которые следует ввести коллективно и одновременно путем ассоциации. [...]

Впрочем, цивилизация занимает в лестнице движения важное место, ибо именно она создает движущие силы, необходимые, чтоб открыть путь к ассоциации: она создает крупное производство, вы­сокие науки и изящные искусства. Нужно использовать эти сред­ства, чтобы подняться выше по социальной лестнице (2, стр. 100—101).

[6] Каждый общественный строй несет в себе возможность породить строй, который за ним последует. Достигнув полноты [развития] своих существенных характерных особенностей, он приходит к моменту родов [...].

Использовать разногласия, поскольку доказано, что невоз­можно их уничтожить [...].

Свобода иллюзорна, если она не является всеобщей; лишь гнет царит там, где свободный порыв страстей ограничен, предоставлен только крайнему меньшинству [...].

Строй цивилизации с его производственными успехами и по­токами ложного просвещения не может гарантировать народу труд и хлеб [...].

Денежные сундуки — вот что самое уважаемое при строе ци­вилизации [...].

Строй цивилизации слишком беден, порок нейтрализует все его попытки к совершенствованию и его мечтания о свободе [...].

Все порочно в этой системе хозяйствования, она во всех смыс­лах является лишь миром навыворот [...].

Бедность рождается при строе цивилизации из самого изо­билия [...].

Порядок, противоположный строю цивилизации [...], может породить лишь такое состояние вещей, результатом которого бу­дет [...] отождествление индивидуального интереса с интересом коллективным таким образом, чтоб индивид мог найти свою вы­году только в действиях, полезных всей массе (2, стр. 87—88).

[7...] Двенадцать обязанностей при методическом изучении, непременных для ученых, если верно, что они ищут истину и что ими руководят пути истины [...].

1°. Исследовать область науки в целом и считать, что ничего не сделано, поскольку еще кое-что остается, что надо сделать [...].

524

2°. Обращаться к опыту и брать его в качестве руководи­теля [...].

3°. Идти от известного к неизвестному по аналогии [...].

4°. Действовать при помощи анализа и синтеза [...].

5°. Не думать, что природа ограничена известными нам сред­ствами [...].

6°. Сводить к простым движущие силы во всякой механике — материальной или социальной [...].

7°. Присоединяться к опытной истине, принимать только ту истину, которая подтверждена опытом [...].

8°. Идти к согласию с природой [...].

9°. Остерегаться, как бы заблуждения, ставшие предубежде­ниями, не были взяты в качестве принципов [...].

10°. Наблюдать вещи, которое мы хотим познать, а не вообра­жать их [...].

11°. Избегать, как бы злоупотребление словами, которых не понимают, не было принято за рассуждение [...].

12°. Забыть то, чему мы научились, вернуть ваши идеи к их истокам и проделать заново путь человеческого познания [...].

Полагать, что все связано в системе мироздания и что между частями его существует единство [...].

Рассчитывать на единство системы. (2, стр. 88—89).