Арсеньев Сергей Владимирович

Вид материалаДокументы

Содержание


Тает быстрое время чудес.
Не грусти, улыбнись на прощанье
Расстаются друзья
До свиданья, Москва, до свиданья
Расстаются друзья
Наверх вы, товарищи! Все по местам!
Все вымпелы вьются, и цепи гремят
Свистит и гремит, и грохочет кругом
В предсмертных мученьях трепещут тела
Прощайте, товарищи! С богом, ура!
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Слышу голос из прекрасного далёка
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко
Слышу голос из прекрасного далёка
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко
Я клянусь, что стану чище и добрее
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   21
На трибунах становится тише,

   Тает быстрое время чудес.

   До свиданья, наш ласковый Миша,

   Возвращайся в свой сказочный лес.

  

   Я стою с флагом СССР в руке и смотрю вслед улетающему Мишке. Многие люди вокруг меня начинают плакать. Тоже, что ли поплакать? Нет, мне плакать лучше не надо. Я пока ещё знаменосец советской олимпийской делегации, от этой должности меня никто не освобождал. И конкретно меня вполне могут показать по телевидению крупным планом. Получится неудобно. Знаменосец СССР - и ревёт.

   Знаменосцем я, похоже, с подачи Брежнева стал. Ильич не забыл меня, продолжает опекать своего любимчика. Хотя сначала вроде бы иная кандидатура рассматривалась, но буквально за неделю до открытия Олимпиады всё переиграли. Краем уха я слышал, что с самого верха поступило пожелание увидеть Мальцеву знаменосцем.

  

   Не грусти, улыбнись на прощанье,

   Вспоминай эти дни, вспоминай.

   Пожелай исполненья желаний,

   Новой встречи нам всем пожелай.

  

   Так что в дополнение к моим комсомольским обязанностям, на меня и знамя повесили. Я ведь ещё и секретарь ВЛКСМ делегации. Вот тут не знаю, помог мне Ильич или без него обошлось. В принципе, меня и за собственные заслуги могли сюда сунуть. Я же сейчас в своём институте тоже секретарь ВЛКСМ. И хотя официально освобождённым секретарём я не считаюсь, но по факту являюсь им. Во всяком случае, посещения занятий от меня никто не требует. Да и экзамены для меня - простая формальность. И это хорошо, так как ходить на лекции мне просто некогда. У секретаря ВЛКСМ института забот много больше, чем у председателя Совета пионерской дружины Артека. Правда, и опыта у меня теперь заметно больше.

   Что-то Ильич не приехал. А на церемонии открытия был. Может, заболел? Старенький он совсем стал. Говорит невнятно. Неделю назад звонил мне, с медалью поздравлял. Минут десять мы с Ильичом беседовали. Он интересовался, как настроение в сборной, нет ли нужды в чём. Конкретно мне обещал за победу Заслуженного Мастера Спорта.

  

   Расстаются друзья,

   Остается в сердце нежность.

   Будем песню беречь,

   До свиданья, до новых встреч.

  

   Пожелаем друг другу успеха,

   И добра, и любви без конца.

   Олимпийское звонкое эхо

   Остается в стихах и сердцах.

  

   Теперь я олимпийский чемпион по стрельбе из пистолета на 50 метров. И стать им было совсем не просто. У нас тут, блин, стрельба считается открытой дисциплиной. То есть мужчины и женщины соревнуются вместе Такая вот засада. И Саша Мелентьев шёл буквально вплотную за мной. Всего на два очка я его в итоге обошёл. Перестрелял-таки действующего чемпиона СССР! А в прошлом году на чемпионате не смог. Я тогда всего лишь третье место занял. Впрочем, и третьего места мне хватило для того, чтобы войти в олимпийскую сборную.

  

   До свиданья, Москва, до свиданья,

   Олимпийская сказка, прощай.

   Пожелай исполненья желаний,

   Новой встречи друзьям пожелай.

  

   Что ж, я чемпион. На шее висит золотая олимпийская медаль. И сегодня у нас воскресенье, 3 августа 1980 года. И мой путь близок к завершению. Осталось немного. Совсем немного. Совсем.

  

   Расстаются друзья,

   Остается в сердце нежность.

   Будем песню беречь,

   До свиданья, до новых встреч.

   Будем песню беречь,

   До свиданья, до новых встреч...

  

  

Глава 50.

  

   Холл метро "Комсомольская", утренний час пик. Вот она! Грузная женщина лет пятидесяти неспешно приближается с людским потоком к эскалатору. Я тут уже минут десять стою, жду её. Знаю, что она должна, как обычно, приехать на электричке в 8:20. Успел изучить её расписание. Целых две недели следил за ней, изучал её маршрут и выбирал место. Пора! Сегодня мне нужно сделать это. Вот прямо сейчас.

   Я пропихиваюсь поближе к женщине и вместе с толпой двигаюсь прямо за её спиной. Простите меня. Простите меня, пожалуйста, Галина Сергеевна. Простите, если сможете. Но я должен! Надеюсь, Вы не сильно пострадаете. На!!

   Едва ступив на эскалатор, я неловко поскальзываюсь и падаю на женщину сзади. При этом левой ногой я цепляю её левую ногу, а руками сильно толкаю в спину и в правую руку. Рука срывается с поручня, и женщина летит по эскалатору вниз головой. Падение усугубляется тем фактом, что в левой руке женщина держала довольно тяжёлую сумку.

   Шум, крики. Женщина, сбив по пути пару человек, вместе с ними останавливается лишь метрах в шести от меня. Дежурный экстренно останавливает эскалатор, а я смотрю на сбитую мной женщину. Та не подаёт признаков жизни и не пытается подняться на ноги. Неужели насмерть? Да даже если и насмерть! Всё равно.

   Поскольку я нахожусь на самом верху эскалатора, а тот остановлен, то я просто разворачиваюсь и поднимаюсь вверх. А затем, смешавшись с толпой, спускаюсь в метро по соседнему эскалатору. По-моему, никто не понял, что это был вовсе не несчастный случай, а нападение. Видеокамер же тут пока ещё нет. Операцию можно считать успешной. Несчастный случай Галине Сергеевне я организовал. Надеюсь, не смертельный...

  

   - Чего-то ты сегодня рано, Мальцева.

   - Просто время свободное появилось.

   - Тебе как обычно?

   - Да, давайте ТТ и пару коробок.

   - Вот. Расписывайся.

   - А Михалыч где?

   - Не знаю, не пришёл что-то сегодня. Может, заболел? Я пока один тут.

   - И не звонил?

   - У него телефона нет дома. Если так и не придёт, вечером с работы пойду, загляну к нему, проведаю. А то мало ли что.

   - Понятно. А вчера он вроде здоровый был. Мы с ним чай в каптёрке пили.

   - Я видел.

   - Сегодня как, много народу будет?

   - Дык, вроде как обычно. Минут через двадцать молодёжь со второй группы прийти должна. У них занятия сегодня. Да они тебе не помешают. Иди, стреляй.

   - Угу, спасибо.

   Но не успел я расстрелять и половины коробки, как ко мне подбежал взволнованный, запыхавшийся Кузьмич.

   - Мальцева, выручай! - кричит он.

   - Чего случилось?

   - Галка моя в метро упала, расшиблась сильно! Мне из больницы звонили.

   - Что с ней?

   - Не знаю, там толком не сказали ничего. С руками что-то.

   - Я могу помочь чем?

   - Так и я про то. Выручай, Наташ! Михалыч, чёрт старый, не пришёл, а мне к Галке надо. А на кого ж я тир-то оставлю? Тут же оружие! А сейчас пацаны со второй группы придут.

   - Подменить, что ли?

   - Ну! Ты ж всё тут знаешь. А я быстро, туда и назад. Узнаю только, как там Галка моя. Ох, беда, так беда.

   - Ладно, подменю. Мне не трудно. Беги, Кузьмич.

   - Спасибо, Наташ! Выручила! Только смотри, записывай всё. И чтобы каждый расписался и за оружие и за патроны.

   - Да знаю, знаю. Не первый раз же!.

   - Всё, держи ключи от оружейки. А я побёг!

   - Удачи! И жене передай от меня, чтоб выздоравливала!

   - Спасибо!..

   И Кузьмич убежал. Рад, что Галина Сергеевна ушиблась не до смерти. С Михалычем же ничего страшного не случилось. Просто он вчера немного переел слабительного. Ещё жаловался мне, что чай у него горчит малость, да всё сахар себе в стакан подкладывал. А как ему не горчить? Я же по два пакетика в каждый стакан ему сыпал.

   Немного повертев в своих пальцах связку ключей, я с пистолетом и коробками патронов в руках неспешно направился в сторону оружейной комнаты...

  

  

Глава 51.

  

   Весна. Солнышко. Птички поют. Ещё март месяц, а уже так тепло. Мне в расстёгнутом плаще совсем не холодно. Или мне не холодно от страха? Я боюсь. Боюсь, что у меня не получится. Сегодня всё решится. Решится, пойдёт ли История по известному мне печальному варианту, либо...

   Четыре месяца назад умер Брежнев. Мне жаль его. В сущности, он был неплохим человеком. Хотя пять звёзд, конечно, перебор.

   За пару недель до смерти Ильич снова вызывал меня к себе в Кремль. Вероятно, чувствовал и хотел попрощаться со мной. Он был уже совсем плох, едва сидел. И снова он принимал меня в уже знакомом мне кабинете со стеклянной пепельницей и лампой с зелёным абажуром на столе.

   Меня опять угостили чаем, причём сам Ильич пить не стал. Поболтали. Брежнев даже поинтересовался моим мнением по Афганистану. Спросил, одобряю ли лично я ввод туда войск. А ещё спросил, что он может для меня сделать, пока он ещё...

   На этот раз я не стал разыгрывать из себя скромницу и говорить, что мне совсем ничего не надо. Потому что время уже поджимало, а я всё ещё не придумал способа. Даже то, что я после окончания института всё же перешёл работать секретарём в московский горком ВЛКСМ и курировал там вопросы развития молодёжного спорта в Москве, даже это не помогало мне. А вот Брежнев помочь пока ещё вполне мог. И я озвучил ему свою просьбу. Ильич до крайности удивился такой моей просьбе, но обещал подумать и что-нибудь решить. Причём спокойно воспринял то, что я отказался говорить ему, для чего мне это понадобилось.

   И то, что сегодня я в расстёгнутом плаще и в своей самой длинной юбке с каждым шагом приближаюсь к московскому Кремлю, является прямым следствием той давней моей просьбы. По-видимому, Брежнев оставил что-то вроде завещания. Или какое-то отложенное распоряжение отдал. Потому что две недели назад мне в рабочий кабинет позвонили из секретариата Верховного Совета СССР и попросили подойти к ним по вопросу оформления на меня временного пропуска. А через два дня мне домой курьер принёс и отдал под роспись пакет. Меня приглашали на очередное совместное заседание обеих палат Верховного Совета, где должен буду делать доклад. Тема доклада - развитие молодёжного спорта в СССР.

   Ну, вот и он. Кремль. Над крышей Большого Кремлёвского дворца гордо веет на ветру красный флаг СССР. И от моих сегодняшних действий во многом будет зависеть, сменится ли он через несколько лет на трёхцветный флаг РФ, а потом и на чёрно-жёлтый флаг Республики Московия, как было в моей прошлой жизни. Всё, успокоились! Не дрожать! Сейчас для меня главное - пройти проверку на входе...

  

   Какие доверчивые люди охраняют сейчас Кремль. Похоже, покушение на Брежнева ничему их не научило. Мои документы, пропуск и приглашение они изучали чуть ли не с микроскопом. А вот личного досмотра не было. Совсем. Может быть потому, что охрана узнала меня? Всё-таки я был довольно популярной в стране личностью. Меня многие знали в лицо. Да и не было на контроле ни одной женщины. А если бы меня попытался обыскать мужик... ох, какую бы я тут им знатную истерику закатил!

   И вот я почти у цели. Сижу в зале заседаний в специальном загончике для приглашённых. На коленях у меня лежит небольшая красная папка с моим докладом. Кстати, доклад там действительно лежит. Правда, поскольку читать я его всё равное не собирался, то написана там полная фигня. Только для того, чтобы меня не поймали на том, что я явился на доклад в Верховный Совет без текста самого доклада.

   Что ж, моя Цель близка, как никогда. Все двадцать два года своей новой жизни я шёл сюда, к этому дню и к этому месту. Вся моя жизнь была посвящена тому, чтобы сегодня оказаться тут. Остался последний рывок. Я уже вижу финиш.

   Тем временем, зал заполнили члены Верховного Совета. Вижу несколько знакомых лиц, причём кое-кого я знаю ещё по своей прошлой жизни. А вот и Президиум. Под предводительством самого Андропова высшие иерархи Страны Советов неторопливо рассаживаются по своим креслам. Зал стоя приветствует их бурными аплодисментами. Я тоже на всякий случай встаю и, зажав свою папку под мышкой, хлопаю в ладоши.

   Потом минут десять какого-то копошения, перекладывания бумажек в президиуме. Наконец, Андропов объявляет заседание открытым, после чего доводит до всех повестку дня. Мой доклад - четвёртый по порядку, сразу перед перерывом. Хорошо, я подожду.

   И вот, мой звёздный час! Андропов приглашает на трибуну всем хорошо известную "студентку, комсомолку, спортсменку, и, наконец, просто красавицу" Наталью Петровну Мальцеву. Из зала слышны подхалимские смешки. Аплодисменты.

   Ну, вперёд! За моего убитого натовцами Вовку. За ограбленного у аптеки старого и больного соседа, Сергея Кузьмича. За зверски изнасилованную и запытанную до смерти единственную внучку Ниночку. За нищенское полуголодное существование всю жизнь проработавших стариков. А ещё за моих новых братьев - Вовку и Стёпку. За папу. За Сашку и её недавно вернувшегося из Афганистана мужа, Мишку Никонова, который в своё время столь безнадёжно в меня влюбился. За прекрасный, утопающий в зелени, советский город Грозный, который в этой реальности не будет разрушен. За всех советских людей. За Родину!!

  

  

Глава 52.

  

   Я вышел из нашего загончика и под аплодисменты уверенно направился к трибуне в президиуме. Поднялся по лесенке, дождался поощряющего кивка Андропова, и занял своё место у микрофона. Прокашлявшись, я начал:

   - Дорогие товарищи! Прежде, чем я начну, у меня есть небольшая просьба к товарищу Андропову. Юрий Владимирович, если Вас не затруднит, пригласите, пожалуйста, подняться в президиум присутствующего в зале товарища Ельцина, Бориса Николаевича.

   - Ельцина? Достаточно неожиданная просьба. Зачем он Вам понадобился, товарищ Мальцева?

   - Сейчас Вы всё поймёте, Юрий Владимирович. Присутствие в президиуме товарища Ельцина совершенно необходимо, поверьте мне.

   - Ну, хорошо. Верю. Борис Николаевич, поднимитесь, пожалуйста, к нам сюда. Вас приглашает эта милая девушка.

  

   Наверх вы, товарищи! Все по местам!

   Последний парад наступает.

   Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

   Пощады никто не желает.

   Врагу не сдается наш гордый "Варяг",

   Пощады никто не желает.

  

   Удивлённый донельзя Ельцин встаёт со своего места и начинает протискиваться между рядами кресел к проходу. Сейчас. Последние минуты. Не дрожать! И вот он уже поднимается ко мне по лесенке.

   - Проходите сюда, Борис Николаевич. Встаньте вот здесь. Нет, ближе не нужно. Вы хорошо стоите. Да не волнуйтесь Вы так, Борис Николаевич, это совсем не больно.

   (Смех из зала.)

   Я несколько раз глубоко вздыхаю и пытаюсь успокоиться. На груди у меня висят все мои награды: орден Дружбы народов, значок Заслуженного Мастера Спорта, золотой значок ГТО и, до кучи, значок "Турист СССР". Его я тоже сегодня решил надеть. Пусть будет. Ах да, ещё и комсомольский значок, конечно же, есть.

   Со мной только моей олимпийской медали нет. Но её на шее нужно носить, она не прикалывается. Да, Андропов верно сказал про меня. Я студентка (бывшая, правда), комсомолка и спортсменка. Спортсменка. Причём олимпийская чемпионка. По пулевой стрельбе. Из пистолета...

  

   Все вымпелы вьются, и цепи гремят,

   Наверх якоря поднимают.

   Готовьтеся к бою! Орудия в ряд

   На солнце зловеще сверкают.

   Готовьтеся к бою! Орудия в ряд

   На солнце зловеще сверкают.

  

   Повернувшись лицом к залу, я резко задираю юбку и сую руку себе между ног. Я его сегодня с утра к своей левой ноге примотал, с внутренней стороны бедра. От зала меня закрывает трибуна, а к президиуму я стою спиной. Так что никто не понял, что именно я делаю. Когда я секунд через пять повернулся обратно к президиуму, в моей правой руке уже был старый и добрый пистолет ТТ. Мой любимый.

   Первая пуля - Меченому. Прямо в пятно! Ох, как красиво он раскинул мозгами. Процесс пришёл. Оборачиваюсь к дорогому россиянину и вторую пулю посылаю в него. С дыркой между глаз и отсутствующим затылком ему теперь будет крайне затруднительно вещать с броневичка около Белого Дома.

   Вновь поворачиваюсь к президиуму. Черненко. В принципе, ничего плохого о Константине Устиновиче сказать не могу. Но он лишний. Просто лишний. Сейчас не время для жалости! Он лишний и должен освободить дорогу. И я стреляю ему в сердце. Это всё, что я могу для него сделать. Пусть старичок хотя бы выглядит прилично в гробу.

   Немного доворачиваю правую руку. Теперь дуло моего пистолета смотрит точно между глаз Андропову...

  

   Свистит и гремит, и грохочет кругом,

   Гром пушек, шипенье снарядов.

   И стал наш бесстрашный и гордый "Варяг"

   Подобен кромешному аду.

   И стал наш бесстрашный и гордый "Варяг"

   Подобен кромешному аду.

  

   Ох, как взбледнул Юрий Владимирович! Как бы он тут не окочурился сейчас. Думает, сейчас я и его сделаю. Не знает, что он уже в безопасности. У меня остался последний патрон, но он не выстрелит. В гильзе вместо пороха - записка.

   Вчера вечером, когда я, запершись в своей комнате, перебирал, чистил и смазывал ТТ, у меня была мысль всё же зарядить четыре боевых патрона. Чтобы и Андропову хватило. Долго я думал, но всё ж решил его не трогать. Пусть всё пока будет идти как можно ближе к моему варианту Истории. Достаточно смахнуть с доски три фигуры.

   Ну, и что они там копаются? Ну и тормоза охраняют наше правительство! Да если бы я хотел, уже треть Политбюро успел бы перестрелять!

  

   В предсмертных мученьях трепещут тела,

   Гром пушек, и дым, и стенанья...

   И судно охвачено морем огня...

   Настала минута прощанья.

   И судно охвачено морем огня,

   Настала минута прощанья.

  

   Ну, наконец-то! Не прошло и года. Я уже секунд семь, как открыл стрельбу, а первый из охранников только-только смог достать свой пистолет.

   В том, что я сейчас убью Андропова, не может быть никаких сомнений. Потому никто не пытается меня арестовать. Охрана, без раздумий, открывает огонь на поражение.

   Выстрел!..

  

   Прощайте, товарищи! С богом, ура!

   Кипящее море под нами!

   Не думали мы еще с вами вчера,

   Что нынче умрем под волнами.

   Не думали мы еще с вами вчера,

   Что нынче умрем под волнами.

  

   Сволочи. Какие сволочи. Никто не выстрелил мне в голову. И приходится умирать медленно. У меня пробито сердце и разорвано горло. И ещё пять или шесть ранений, но они уже не важны.

   Лежу на полу возле трибуны. Чувствую, что юбка у меня некрасиво задралась, но сил поправить её уже нет. По собственному опыту знаю, что последним отключится слух. Свет в глазах меркнет, но звуки я пока ещё слышу. Вокруг взволнованные голоса.

   Ну, вот и всё. Жаль, что я так и не узнаю, выстрелит ли мой последний патрон. Всё. Это конец. Это конец для меня, но я очень сильно надеюсь, что не для тебя. Живи, Страна!!!

  

   Не скажет ни камень, ни крест, где легли

   Во славу мы русского флага.

   Лишь волны морские прославят в веках

   Геройскую гибель "Варяга".

   Лишь волны морские прославят в веках

   Геройскую гибель "Варяга"...

  

  

Эпилог.

  

   - А красиво тут, Миша. Сирень цветёт. Кто место выбирал?

   - Эээ... Не знаю. Узнать?

   - Не нужно. Далеко ещё?

   - Нет, вон у той большой берёзы свернём налево и там ещё метров тридцать.

   - Так ты говоришь, в тот же день умерла?

   - Да, как чувствовала. Взяла к себе на коврик её тапочки, легла в них носом, да так и умерла. Правда, она старая совсем была, ходила с трудом.

   - Странные существа собаки. А отец её как?

   - Долго не верил. Даже когда тело увидел, всё равно не верил. Говорил, что не может такого быть.

   - Сейчас что с ним?

   - Из партии исключили, с цеха сняли. Сейчас он простой токарь. Поседел весь за месяц.

   - Из партии - понятно. А насчёт цеха позвони в заводской партком, пусть разберутся. Если хорошо работал - восстановить.

   - Есть.

   - С братьями что?

   - Из комсомола обоих исключили. Даже из школы исключить хотели.

   - Почему не исключили?

   - Я заступился. Директору школы звонил.

   - Молодец, Миша, хвалю. В комсомоле ребят восстановить. Они-то точно не виноваты. И проследи, чтобы и дальше их не затирали специально.

   - Есть.

   - Вот скажи мне, Миша, ты ведь был с ней близко знаком. Даже ухаживать пытался. Вот как по-твоему, она действительно сошла с ума, как мы объявили на весь мир?

   - Нет. Я хорошо её знал. Она специально.

   - Но почему?

   - Я думаю, она что-то узнала про этих людей. Что-то нехорошее. Узнала, но никаких доказательств у неё не было.

   - Хм... Возможно. Особенно в отношении Меченого это очень похоже на правду. Андропов, сука, покрывал его. Но после такого случая остановить следствие не смог даже он. Тем более, его с перепугу парализовало на правую сторону. На Меченого за месяц нарыли столько, что четверти собранного хватило бы на то, чтобы прислонить его к стенке. Так что Мальцева, считай, просто привела приговор в исполнение. Я вот только никак не пойму, откуда она-то всё это могла узнать.

   - Быть может, от Брежнева. Он ведь вызывал её к себе за пару недель до смерти. Они часа два говорили. О чём они говорили?

   - Я думал об этом. Не сходится, Миша. Не сходится никак. Власть у Брежнева всё ещё была, а терять ему было нечего. Почему он сам тогда не отдал приказ начать следствие, если знал? Почему повесил такое задание на девчонку? А если бы она струсила? А если бы не смогла достать пистолет? У неё ведь даже оружия своего не было. Нет, тут что-то другое. Опять же, записка, запись. Она же что-то нам сказала, мы просто не поняли.

   - Про записку в гильзе я слышал. Не знаю только, что в ней. А что за запись?

   - Хм. Ну, я думаю, тебе можно сказать. Может быть, ты поймёшь. Да и запись конкретно для тебя не секретна. Только, сам понимаешь...

   - Обижаете. Я даже Сашке, жене, ни слова.

   - Верю. Записка совсем короткая. Она написала: "Я не хочу, чтобы у вас стало так, как у нас". И что это значит? У кого "у вас"? У кого "у нас"? Ты что-нибудь понимаешь?

   - Нет. Бессмыслица какая-то. А запись?

   - Ну, запись-то ты слышал.

   - Когда? Я даже и не знал, что ещё какая-то запись существует. Что за запись?

   - Слышал-слышал. Ты её и записывал. Там и твой голос тоже есть в самом начале. Песня. Вспомни, 79-й год, весна. Ты играл на гитаре, а Мальцева пела. И всё это на магнитофон записывала. Помнишь?

   - Помню, было такое дело, как раз незадолго до нашей с Сашкой свадьбы. Наташка где-то дорогущий магнитофон на пару дней достала. Мы с ней часа три записывали, раз пять переигрывали, пока она довольна осталась. Так эта запись что, цела?

   - Да. В её комнате нашли, на столе. Она катушку с лентой в конверт запечатала, а сверху на неё початую коробку патронов поставила.

   - В конверт?

   - Не просто в конверт. Конверт был опечатан нотариусом. Представляешь, она ходила к нотариусу и он заверил, что конверт опечатан 10 апреля 1979 года. Почему это так важно? Что это за дата? Загадка. Да ещё и на конверте написала, что запись предназначена для прослушивания исключительно членами Политбюро.

   - А это-то зачем? Помню я эту песню, хоть и не целиком. Просто песня. По-моему, совершенно безобидная.

   - Вот именно. Безобидная. Мы её всем Политбюро слушали, но так ничего и не нашли. Никаких намёков. Такую песню даже при Сталине бы пропустили.

   - Чепуха какая-то. Может, правда с ума сошла?

   - В 79-м году, да? И четыре года никто не замечал ничего. Нет, я уверен, что и записка и запись - кусочки одной мозаики. И дата на конверте действительно важна. Не зря она к нотариусу с этим конвертом ходила, не зря.

   - Всё равно я ничего не понимаю. Зачем?

   - Всё потому, Миша, что не хватает ещё кусочка. Ещё какого-то фрагмента. Что-то мы упустили, не нашли. Вот мозаика и не складывается у нас. И если мы всё-таки найдём этот кусочек, то всё сразу станет понятно.

   - А где искать этот кусочек?

   - Если бы я знал, Миша, то уже нашли бы. Пока же я просто приказал сделать себе копию этой записи. Дома слушаю иногда. Пытаюсь разгадать. Да и песня сама по себе действительно красивая. Когда бы не надпись на конверте, то её можно было бы и по радио передавать. А вот с такой надписью... Почему эта песня настолько секретна? Почему?

   - Вот уж не думал, что мы тогда секретную песню записывали. Мне казалось, Наташка просто новый магнитофон испытывает.

   - А вообще, Миша, откровенно говоря, Мальцева ударила очень вовремя. Как знала. Ещё немного - и могло бы стать слишком поздно. Страна захлебнулась бы в крови. Это страшно, Миша, когда предатели занимают такие посты. Горбачёв ведь вполне мог после Андропова стать генсеком. Боюсь даже и представить себе, что бы тогда случилось. Там уже речь бы шла чуть ли не о развале страны и о новой гражданской войне, хоть в это трудно и поверить.

   - Ну, это Вы, пожалуй, преувеличиваете. Развалить СССР? Невозможно!

   - Я тоже не верю в это. Но кое-какие бумаги наводят на мысль, что он вполне мог бы попытаться. И Андропов, похоже, был в курсе. Кое-что и на него нарыли.

   - Расстреляют?

   - Нет. Решили не позориться. Генсек - предатель. Хватит того, что он пулей вылетел на пенсию. Пусть умрёт уважаемым человеком. Да и остались ему уже даже не месяцы, а недели. Тем более, врачам намекнули, что не нужно особо стараться поддерживать эту ненужную жизнь. А вот у кремлёвской стены хоронить его не станем. Хватит с него и Новодевичьего.

   - На Черненко с Ельциным тоже нарыли?

   - Ты знаешь, нет. С Ельциным вообще непонятно. Это же полное ничтожество, он не опасен. И с алкоголем у него проблемы. Зачем было его убивать, мне не ясно.

   - А Черненко?

   - Есть у меня подозрение насчёт него. К тому же, ты обратил внимание на то, что тех двоих она убила в голову, а его в сердце? Возможно, это что-то значит. Ведь она была олимпийской чемпионкой и попала наверняка именно туда, куда и целилась.

   - И что это значит?

   - Она не хотела позорить старика. Его, как ты помнишь, единственного из трёх хоронили в открытом гробу.

   - Нам сюда. Осторожнее, тут ограда немного пачкается.

   - Спасибо. А скажи мне, Миша, что она была за человек?

   - Она была... она была идеалом. Идеалом во всём и всегда. Таких людей, как она, не бывает. И она всегда добивалась своей цели. Всегда. Она - Победитель.

   - Интересная трактовка.

   - Да. Ради достижения поставленной цели она не пощадила бы никого. Чтобы украсть пистолет, напала на совершенно невиновную женщину. Правда, потом извинилась в письме.

   - Что с ней, кстати?

   - Всё ещё в больнице, но врачи обещают, что вылечат.

   - А её муж?

   - Дали полтора года условно и выперли с работы. Как ни крути, вопиющее нарушение. Да ещё и с такими последствиями. Сейчас дворником устроился.

   - Деньги-то не отобрали?

   - Оставили. Мальцева ведь не крала их, свои перевела. На лечение и как извинение.

   - Сколько там она им послала?

   - Всего получилось чуть больше двенадцати тысяч, всё, что у неё было. В предпоследний день с разных почтовых отделений партиями рублей по пятьсот отправляла.

   - Не надеялась вернуться.

   - Да. Она знала, что не вернётся.

   - Так где это, Миш?

   - Уже пришли. Вот она.

   - Вот эта?

   - Да.

   - Хорошо. Ты, Миша, пока покури в сторонке, а я тут постою.

   - Слушаюсь.

   ...

   - Эх, девочка, что же ты такое знала, а? Что же ждало бы нас, если бы эти трое остались живы? Что? И зачем же ты так? Могла бы ко мне прийти, рассказать. Может, вместе бы что придумали. Думала, я не поверю? Или боялась меня испачкать? Действительно, мне было бы труднее, если бы знали, что ты из моей команды. Может быть, тут ты и права. А так ничто тебя со мной не связывало. Мы ведь даже и не разговаривали с тобой ни разу. Хотя ты и из моей команды, пусть я и узнал об этом лишь после твоей смерти. Я же понял, для чего ты стреляла в Черненко. Понял. Ты чистила дорогу мне. После смерти Черненко и Меченого, конкурентов у меня не осталось. Весь смысл твоей стрельбы был в том, чтобы пропихнуть меня. Ты знаешь, временами мне даже кажется, что и смысл всей твоей жизни был именно в этом. Что ты жила ради одного лишь последнего дня. Ты была очень странной девочкой, теперь я уверен в этом. Очень жаль, что мы так и не познакомились. Ты решила разменять свою жизнь на жизни этих трёх. Кстати, там далеко не один лишь Меченый мутил воду. Он просто был главным. И когда Андропов не смог остановить следствие, очень многие оказались замешаны в такой грязи, что... Знаешь, за последние две недели расстреляли шесть членов Политбюро. По приговору суда. И ещё четверо пошли на пенсию. Но я уверен, это не всё. Далеко не всё. Развёл Лёня гадючник. Там за ним чистить и чистить. Я знаю, ты у него в любимчиках ходила. Но извини, страну Лёня запустил. Да ещё этот жопоголовый кукурузник насрал везде, где только смог. Имя великого человека опозорил. А Лёня за ним подтирать не стал, так оставил. Угодить он всем хотел. Вот и доугождался. Страна, блин, в заднице. А в республиках что делается? Распустил их Лёня, ох распустил. При Нём пёрнуть боялись без разрешения, а теперь... Ну, я вам покажу дотации! Хлопкоробы, тля. Ничего, до Праги танки добрались, как-нибудь и до Ташкента доберутся. И до Баку. И до Тбилиси. У нас на Соловках снег лежит нечищеный, а они про дотации вякают. Ну, я с ними разберусь. Теперь они все у меня вот где! Я выжгу скверну калёным железом. Без жалости. Без пощады. Спасибо тебе, Наташа. Спасибо не от меня, а от Страны. Страны, которую ты спасла от того ужаса, что готовили ей Меченый с компанией. Спасибо. Я буду работать, Наташа. Я буду очень много работать. Я справлюсь. И, Наташа... они не пройдут! Я клянусь.

   Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда Григорий Васильевич Романов наклонился и положил букет живых алых роз на скромную безымянную могилу, расположенную в самом глухом углу тихого подмосковного кладбища...

  

  

После эпилога

(Четвёртый выстрел)

  

   - Деда, а у нас когда-нибудь так будет?

   - Не знаю, Лен. Может быть. Будем стараться, чтобы и у нас стало похоже на это. Хотя там, конечно, показана сказка. В жизни так не бывает.

   - Ну и что, что сказка. Зато она красивая.

   - Это да, не спорю. Красивая. Талантливо сняли. Молодцы. Надо будет сказать, пусть режиссёра наградят чем-нибудь. Заслужил.

   - А ты ещё смотреть не хотел. Работа, работа. Совсем ты с этой работой увяз. Я уж и не помню, когда ты гулял с нами в последний раз.

   - Так некогда же мне, Леночка. Не успеваю.

   - У тебя вообще выходные бывают или как?

   - Извини, Лен. Но у меня и правда много работы. Я к себе пойду, ещё поработаю, хорошо? Ты не обижайся на меня, пожалуйста.

   - Ладно, иди уж. Я всё понимаю. Да и кино всё равно уже почти закончилось. Это была последняя серия.

   - Спасибо, Лен.

   Григорий Васильевич встал и направился к выходу из комнаты. Но, уже подходя к двери, неожиданно замедлил шаг. Его поразила доносившаяся из телевизора знакомая музыка. Он уже слышал, точно слышал её раньше! Когда же зазвучали первые слова песни, Григорий Васильевич резко остановился и обернулся. Экран показывал белые буквы титров, а из динамиков телевизора доносились такие знакомые слова:

  

   Слышу голос из прекрасного далёка,

   Голос утренний в серебряной росе,

   Слышу голос, и манящая дорога

   Кружит голову, как в детстве карусель.

  

   Не может быть...

  

   Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

   Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.

   От чистого истока в прекрасное далёко,

   В прекрасное далёко я начинаю путь.

  

   Не может быть! Сейчас 85-й год, а фильм снят в 84-м. Но она записала это в 79-м! За пять лет до съёмки. Это зафиксировала печать и подпись нотариуса. Тогда этой песни не знал ещё даже её автор. А она знала!

   Григорий Васильевич торопливо бросился в свой кабинет, набрал код и распахнул дверцу личного сейфа. Пока он суетливо искал в ворохе бумаг старую аудиокассету, телевизор в гостиной продолжал петь:

  

   Слышу голос из прекрасного далёка,

   Он зовёт меня не в райские края,

   Слышу голос, голос спрашивает строго,

   А сегодня что для завтра сделал я.

  

   Вот она! Кассета. А магнитофон стоит тут же, в кабинете. И идти никуда не нужно.

  

   Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

   Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.

   От чистого истока в прекрасное далёко,

   В прекрасное далёко я начинаю путь.

  

   Так вот в чём дело. Последний кусочек мозаики найден. Теперь всё ясно. Ребус разгадан. Её послание всё-таки прочитано.

   Она всё знала. Всё знала заранее. Никто не указывал ей цели. Она уже была там. Была и вернулась. Вернулась, чтобы не пустить нас куда-то. Куда-то, где было настолько плохо, что она считала оправданной любую цену.

  

   Я клянусь, что стану чище и добрее,

   И в беде не брошу друга никогда,

   Слышу голос и спешу на зов скорее

   По дороге, на которой нет следа.

  

   Последний кусочек мозаики - название фильма. Она практически в открытую сказала нам, что она - гостья из будущего.

  

   Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

   Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.

   От чистого истока в прекрасное далёко,

   В прекрасное далёко я начинаю путь.

  

   Когда Лена через несколько минут заглянула в приоткрытую дверь кабинета своего деда, она увидела того сидящим на стуле с каменным лицом. А навороченный двухкассетник на его коленях продолжал петь живым голосом Наташи Мальцевой:

  

   Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

   Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.

   От чистого истока в прекрасное далёко,

   В прекрасное далёко я начинаю путь...

  

  

  

   Москва, 2011 год. Двадцать лет спустя...