В. П. Крючков "Голый год" Б. Пильняка и "Серебряный голубь" А. Белого: идея "скрещения" Востока и Запада // // Вопросы социальной психологии. Вып. 6 (11): Сб научн трудов. Саратов: иц «Наука», 2010. С. 165-172

Вид материала

Документы

Содержание Кудеяров – Матрена Семен Матвеев Зилотов Кудеяров – Матрена Матрена Семеновна Кудеярова Оленьки Кунц Пильняк Б.А

Подобный материал:

• В. П. Крючков "Повесть Петербургская, 8270.14kb.
• К концепции жизнестойкости в психологии- (2004-03-23 23: 59: 24) , 169kb.
• Творческая мастерская: история русской литературы XX века, 9.97kb.
• Модуль Социальная психология как наука, 415.34kb.
• Андрей Белый «Забытая книга»», 3782.43kb.
• Международный молодежный форум «Постиндустриальный мир: наука в диалоге Востока и Запада», 81.78kb.
• Состоится Международный молодежный форум «Постиндустриальный мир: наука в диалоге Востока, 53.32kb.
• Исторический факультет вопросы истории, международных отношений и документоведения, 8133.18kb.
• О. В. Кощеева // Жанры речи: Сб науч статей. Саратов: Издательский центр «Наука», 2011., 130.66kb.
• Курс ведет ст препод. Аймаутова Н. Е.   Социальная психология   Цель изучения дисциплины, 30.78kb.

В.П. Крючков


"Голый год" Б. Пильняка и "Серебряный голубь" А. Белого:

идея "скрещения" Востока и Запада

// // Вопросы социальной психологии. Вып. 6 (11): Сб. научн. трудов. – Саратов: ИЦ «Наука», 2010. С. 165-172.


В романе Пильняка "Голый год", как и в романе А. Белого "Серебряный голубь", актуализируется проблема национально-исторического самоопределения России, ее выбора в ситуации давнего сосуществования враждебных друг другу Востока и Запада. Одним из возможных вариантов снятия противоречия между Востоком и Западом является их "скрещение", то есть соединение того лучшего, что есть в каждом из них. В художественной литературе эта идея была "испытана" в романе А. Белого "Серебряный голубь" - в "эпизоде из жизни сектантов", первой части задуманной трилогии "Восток или Запад".

В свое время идея противостояния Востока и Запада была неоднозначно оценена современниками¹. "Серебряный голубь" А. Белого – воспринимается как аллюзия на соловьевскую теорию "панмонголизма", согласно которой России грозит "монгольская (желтая) опасность", идущая с Востока (см. сочинение "Три разговора" Вл. Соловьева и стихотворение "Панмонголизм" (1894). Ср. в "Серебряном голубе" предсказание барона, "западника" Павла Павловича Тодрабе-Граабена: "Русские люди вырождаются; европейцы вырождаются тоже; плодятся одни монголы да негры… Россия - монгольская страна; у нас всех - монгольская кровь, не ей удержать нашествие: нам всем предстоит пасть ниц перед богдыханом…" [Белый 1990: 229]. Путь Петра Дарьяльского - "человека Запада", "идущего на Восток" к сектантам [Белый 1990: 250], становится для него гибельным; идея скрещения Востока и Запада сектанта Кудеярова, заключающаяся в соединении его сожительницы "духини" Матрены с Петром Дарьяльским для рождения спасителя, оказывается "химерой".

Продолжение и развитие идея "скрещения" Востока и Запада, являющаяся центральной коллизией "Серебряного голубя", находит в "Голом годе" - в плане спасения России, который созрел в воспаленном воображении проживающего в подвале ордынинского дома сапожника Семена Матвеевича Зилотова², сектанта в идеологическом смысле, под влиянием книг Запада ("Пентаграмма, или Масонский знак, перевод с французского"! [I: 128]: "скрещении" девственницы Оленьки Кунц и иностранца товарища Лайтиса в алтаре церкви с целью рождения нового Спасителя, которого собирается воспитать и через двадцать лет предъявить миру Зилотов: " Черная магия - черт! … Бога попрать! В церкви, во алтаре, Россия скрестится с Западом. … Спасти Россию! - мечтанья юности и иссушенный мозг в мечтаньях!" [I: 129]³.

Таким образом, линии Кудеяров – Матрена - Дарьяльский ("Серебряный голубь") соответствует линия Зилотов –– Оленька Кунц - Лайтис. Проекция коллизии романа А. Белого на новую эпоху – эпоху революции в романе "Голый год" не является неожиданной, она была "задана", помимо прочего, комментариями к роману самого А. Белого: "Секта голубей… мистическая и вместе с тем революционная [выделено мной – В.К.]" [Белый 1990: 128].

Сходство между Кудеяровым и Зилотовым актуализируется Б. Пильняком уже на уровне их внешности. А. Белый в "Серебряном голубе" во внешности и образе жизни столяра Кудеярова акцентирует его сходство с волком, - его оборотническую природу. Б. Пильняк также постоянно подчеркивает сходную деталь - сапожник Зилотов (сближает Кудеярова и Зилотова и их профессиональная принадлежность "мастеровых людей) "ходил походкой, похожей на походу старого кобеля" [I: 48], "иссушенной своей походкой, как старый кобель" [I: 126], внешне напоминая Кудеярова.

В имени Семен Матвеев Зилотов, очевидно, содержится отсылка к имени одного из апостолов Иисуса Христа - Симона Канонита или Зилота ("Зилоты составляли фанатическую секту иудеев и отличались особенной ревностью к соблюдению обрядового закона" [Библейская энциклопедия, Т. 1: 149]. Новозаветным происхождением имени Семена Зилотова "объясняется" особая ревность, фанатизм автора мистического плана спасения России в "Голом годе".

На пародийный характер теории Зилотова, то есть доведения ее до абсурда, указывается в романе неоднократно. Травестируется зилотовская идея Москвы – нового Рима, всемирной столицы, к которой "склонились" Берлин, Вена, Париж, Лондон, Рим: пятиугольный картон (мистическая пентаграмма, символизирующая, по Зилотову, осевое положение Москвы среди столиц Европы) в сложенном состоянии "стал походить на помидор, окрашенный снизу красным" [I: 48]. Мотивирующим в данном случае, очевидно, является тот фрагмент "Серебряного голубя", где упоминается правильный пятиугольник, на каждой стороне которого построены равнобедренные треугольники, - в средние века распространенный магический знак.

Образ начетчика ("о, книги!"" [I: 128]) Зилотова – изначально гротескный, и его фанатическая идея является следствием контузии, полученной им во время первой мировой войны, после чего он "…возвратился в мир реальностей только через месяц… Не приметив мудрости избяной Руси, узрел великую тайну [выделено мной – В.К.]" [I: 128]. Дискредитации служат и элементы дьявольщины, сопровождающие магические действия Зилотова (запах серы в его подвале во время мистических опытов и т.п.). Демонические мотивы также сближают образ Зилотова с Кудеяровым с его чувственной одержимостью, мистическим экстазом, незримый дьявол - главное действующее лицо священнодействия Кудеярова. А. Белый писал о замысле своих произведений в 1914 г. в письме к Иванову-Разумнику, уже закончив работу над двумя книгами: "Серебряный голубь" - это Восток без Запада, а потому тут встает Люцифер (голубь с ястребиным клювом)" [Утехин Белый 1990: 13].

Главный упрек, который автор-повествователь адресует Зилотову (своеобразному юродивому новой России ради) заключается в том, что он прожил жизнь, "не приметив мудрости избяной Руси" [I: 128]. Пожар, в котором гибнет Зилотов, это и внесубъектно выраженная позиция автора – творца ("режиссера") произведения своему герою, и в то же время – часть мистического плана Зилотова по спасению России, см. его пророчество: "Кровью алтарь обагрится. А потом все сгорит, и иностранец – огнем!" [I: 49]. Одновременно с Зилотовым сгорает, и это симптоматично, и автор другого проекта – архиепископ Сильвестр.

Мотив пожара, как и весь сюжет предполагаемого спасения России с помощью нового, рожденного в России, Спасителя, является тоже реминисценцией из "Серебряного голубя", ср. в этом смысле программный для "Голого года" фрагмент из размышлений героя "Серебряного голубя" Петра Дарьяльского, в котором угадывается сюжет будущего романа Б. Пильняка: "Много есть на западе книг; много на Руси нескáзанных слов. Россия есть то, о что разбивается книга, распыляется знание, да и самая сжигается жизнь; в тот день, когда к России привьется запад, всемирный его охватит пожар: сгорит все, что может сгореть, потому что только из пепельной смерти вылетит райская душенька – Жар-Птица" [Белый 1990: 226]. Пожар в монастыре Введеньё-на-горе, в свете реминисценций из "Серебряного голубя", приобретает символическое значение всемирного очистительного пожара, причем сцена гибели Зилотова (узнавшего, что все в алтаре монастыря произошло не так, как было им задумано) рисуется в сниженном плане: "Семен Матвеев Зилотов подошел к краю, постоял перед полымем, крикнул что-то дикое и, прижав ладони к лицу, бросился – упал вниз, в дым, в метелицу искр, в полымя" [I: 126]. Характерна в данном случае сама направленность движения Зилотова (его "душеньки") – не "вверх" из очистительного пламени, а "вниз", что воспринимается как возвращение к демоническому первоначалу.

Пожар в монастыре, в свою очередь, подготавливается в романе мотивом знойного солнца с его ведущей семой 'чрезмерности, избыточной напряженности состояния мира': "Загорелся день, яркий-жаркий" [I: 50] - в главе, где Зилотов излагает свой план спасения России Сергею Сергеевичу, а затем в главе, предшествующей описанию пожара монастыря: "День испепелял зноем, знойные солнцевые лучики плавили воздух, в монастырском саду кричали воробьи" [I: 121]. Вообще вся эта сцена, видимо, была задумана автором как откровенная инсценировка, театрализованное представление на тему сюжета А. Белого, на что указывает прямая авторская ремарка в начале главы "Монастырь Введеньё-на-горе", а также явно театральный характер освещения, скорее искусственного, в представлении на древнерусскую тему: "На востоке легла алая лента восхода, туманы [аналог театрального занавеса – В.К.] поползли к небу, ввысь, луна побледнела. Несколько минут мир и город Ордынин – церкви, дома, мостовые – были зелеными, как вода, как заводь (в эти минуты монастырь походил на декорации из театра). Затем мир и город Ордынин стали желтыми, как листопад. И золотой короной из ночи поднялось солнце" [I: 119].

В отличие от линии Кудеяров – Матрена – Дарьяльский в "Серебряном голубе" линия Зилотов –– Оленька Кунц - Лайтис в «Голом годе» лишена мистической глубины⁴, в ней более обнажено бытовое, телесное, физическое начало, что явствует из анализа образа Оленьки Кунц и сопоставления его с образом Матрены.

В отличие от антропонима Матрена Семеновна Кудеярова, в звуковом строе которого присутствует исконно русская стихийная мощь, ядреность и укорененность в национальном ментальном бытии, имя Оленька Кунц (Ольга Семеновна Кунц, отметим общность отчества и в том, и в другом случае) обладает иной фоносемантикой: в этом имени на первый план выходит округлое, женственно-жеманное, манерное, претенциозное, чему способствует и уменьшительно-ласкательная форма. Однако внешняя "уменьшительно-ласкательность" Оленьки оригинально сочетается с фамилией-неологизмом - кратким, хищно-опасным антропонимом Кунц, образованным, видимо, от слова куница, в котором присутствует сема 'изящной хищности', как и в образе Матрены, - "зверихи" и "ведьмы" [Белый 1990: 254]. Фонетически Кунц ассоциируется с названием другого представителя семейства куньих - со скунсом (характерный для Пильняка прием столкновения смыслов), что придает соответствующие коннотативные оттенки значению носителю созданного Пильняком антропонима.

Фамилия Оленьки Кунц образована также в соответствии с ее индивидуальными принципами грамматики ("Оленька Кунц говорила: "вы меня любит?", а не - "вы меня любите?" [I: 47]) и характеризует манерность ее речи и поведения, за которой, однако, таится хищное содержание, звериное, животно-физиологическое начало. Именно эта грань образа Оленьки Кунц позволяет сближать ее с Матреной Семеновной Кудеяровой, сожительницей столяра Кудеярова, из "Серебряного голубя". Якобы беззащитность, целомудренность Оленьки Кунц вводят Зилотова в заблуждение и побуждают избрать ее в качестве "девственницы" для осуществления его плана "скрещения" с иностранцем товарищем Лайтисом. "Кудеяровский план "претворить" дух в "плотское естество", - замечает В.М. Пискунов, - на деле оказывается простым сводничеством, игрой на самых низменных инстинктах, просыпающихся в Дарьяльском при встрече с безбровой рябой бабой Матреной" [Цит. по: Белый 1995: 8]. Аналогичным образом реализуется и план Зилотова: как и в случае с Матреной, выбор Оленьки на столь ответственную роль обернулся не более, чем грубым физиологическим фарсом, пародией, оказался в конце концов трагическим для мужских персонажей – исполнителей задуманного: Дарьяльской погиб от рук своих бывших единомышленников-сектантов, Лайтис был арестован "компартом".

Товарищ Лайтис, по аналогии с Петром Дарьяльским из "Серебряного голубя", является "человеком запада" (и в прямом, а не только в переносном смысле), что и обусловило выбор Зилотова. Формально являясь одним из вариантов пильняковских "кожаных курток", Лайтис вместе с тем выбивается из их ряда: он носит "бархатную куртку", то есть ему не чужды духовные запросы (он играет на скрипке), интеллигентность и вытекающая из нее, по Пильняку, неукорененность, беззащитность в жизни. Сатирический план в этом образе, как и в образе Дарьяльского в отличие от Кудеярова – Зилотова и Матрены – Оленьки Кунц, выражен менее ярко: Ян Лайтис является жертвой безумного плана Зилотова. Как и для Дарьяльского, восточная экзотика для Яна Лайтиса оказывается гибельной.

Таким образом, идея скрещения Востока и Запада в романе «Голый год» Б.Пильняка также, как и у А.Белого в романе «Серебряный голубь», предстает как бесперспективная. Историческую перспективу Пильняк в самом начале 1920-х годов видел в возврате к национальным истокам и традициям.

Литература

Здесь и далее роман А.Белого цитируется по изданию: Белый А. Серебряный голубь: Повести, роман / Автор вступит. ст. Н.П. Утехин. - М.: Современник, 1990. 605 с.

Роман Б.Пильняка «Голый год» цитируется по изданию: Пильняк Б.А. Собр. соч.: В 6 т. / Состав., вступит. ст., коммент. К. Андроника­швили-Пильняк. - М.: Терра - Книжный клуб, 2003-2004. Далее в тексте указывается том и страница.

Белый А. Серебряный голубь: Повести, роман / Автор вступит. ст. Н.П. Утехин. - М.: Современник, 1990. 605 с.

Белый А. Собрание сочинений: Серебряный голубь; Рассказы / Вступит. ст. В.М. Пискунова. - М., 1995. 335 с.

Шагинян М. Борис Пильняк // Шагинян М. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1.- М.: ГИХЛ, 1971. С. 773-778.

Трофимов И. Провинция Бориса Пильняка. - Даугавпилс: Даугавпилс. пед. ун-т. Каф. рус. лит. и культуры. 1998. 32 с.

Тамарченко Н.Д. "Голый год" Б. Пильняка как художественное целое // Б.А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. 1. – Коломна: Изд-во Коломенск. пед. ин-та, 1991 С. 16-26.

Шкловский В. Пильняк в разрезе // Шкловский В. Гамбургский счет: Статьи. Воспоминания. Эссе (1914 - 1933) / Составление А.Ю. Галушкина и А.П. Чудакова; Предисл. А.П. Чудакова; Коммент. и подг. текста А.Ю. Галушкина. - М.: Советский писатель, 1990. С. 259-276.

Грякалова Н.Ю. Бессюжетная проза Бориса Пильняка 1910-х - начала 1920-х годов (генезис и повествовательные особенности) // Русская литература. 1998. № 4. С. 14-38.