Geum.ru

With the sun (слэш)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
Глава 9.


«Почему понедельник — день тяжёлый, а все остальные, по умолчанию, выходит, лёгкие?», — философски размышлял Гарри, выходя из комнаты Драко в личных апартаментах Снейпа. Ему казалось, сегодняшний вторник тоже был не ахти. Зельевар продолжал что-то выговаривать брюнету на тему Забини, но гриффиндорец пропускал всё мимо ушей. Какое ему, собственно, дело до этого куска слизи? Всегда, если что, можно схватить Драко в охапку и аппарировать куда-нибудь не ближе, чем в Австралию. Никакое задрипанное Министерство его не остановит, а в Австралии, говорят, тепло и уютно. И говорят со смешным акцентом.

Мечтания об Австралии были прерваны самым что ни на есть грубым и прозаичным способом — когда дело доходит до таких вещей, как прерывание чьих бы то ни было мечтаний, Снейпу нет равных на этой Земле. Гарри даже всерьёз прикинул, не пошёл ли в своё время зельевар в шпионы Дамблдора только затем, чтобы чрезмерно зазнавшийся Вольдеморт испытал самый крупный облом в своей многотрудной тёмнолордовской жизни.

— Поттер, Вы, очевидно, планируете в самом скором времени оказаться в Азкабане? — голос Снейпа резал уши.

«Это ещё почему?!»

— Эй, я же никого не убил! Разве только Вольдеморта… — возмущённо запротестовал Гарри, резко останавливаясь посреди гостиной. О Чижове он старался вообще не вспоминать. — И никого не пытал, не грабил, не предавал…

— Ах, вы предпочли бы, чтоб Вас отправили туда за дело, мистер Поттер? — со всей возможной язвительностью поинтересовался Снейп, открывая дверцу бара.

— А Вы предпочли бы, чтоб меня отправили туда просто так, чтобы угодить паранойе Скримджера? — Гарри попытался тоже быть саркастичным.

— В отличие от Фаджа, Скримджер не страдает паранойей, — Снейп плеснул в пузатый хрустальный бокал коньяка. Подумал и налил немного во второй бокал, передал его Гарри. Смутить его нельзя было ничем. — Он всего лишь трезво оценивает ситуацию со своей точки зрения. Он считает, для могущественного волшебника, каковым являетесь Вы, Поттер, более чем естественно стремиться к власти — если не повторять путь Тёмного Лорда, то править законно, из кресла Министра Магии. А в этом кресле Руфусу более чем уютно, и он не собирается отдавать Вам его.

— Полагаю, даже если я лично к нему явлюсь и дам письменное заверение в том, что не хочу никакой власти и что он может засунуть своё кресло в то самое место, которым на нём сидит, это делу не поможет? — мрачно уточнил Гарри. Памятуя о своих недавних подвигах под градусом, он не спешил пить коньяк и только грел гладкий хрусталь в ладонях.

— Вы удивительно догадливы сегодня, Поттер, — хмыкнул Снейп. — В Запретном Лесу не сдох ни один из любимцев Хагрида, случаем?

— Не знаю, не проверял, — буркнул Гарри. — Я как-то с ними не дружу домами.

Они помолчали.

— И что же делать? Если следовать Вашей логике, Скримджер не успокоится, пока так или иначе не устранит меня. Но должен же быть какой-то выход?.. — неуверенный вопрос Гарри повис в воздухе снейповой гостиной одиноко и неприкаянно, как призрак коммунизма над Европой.

— Выход есть всегда, — без особой уверенности сказал Снейп. — В данном случае выходов как таковых два: обезвредить Скримджера или убедить его в Вашей лояльности.

— Убедить его не получится — это мы прошли несколько секунд назад, — досадливо сказал Гарри. — И что значит «устранить»? Убивать его я, признаться, морально не готов, пусть даже он и порядочная сволочь…

— Порядочных сволочей не бывает, Поттер, — поучительно заметил Снейп, делая глоток из своего бокала. — Не стройте оксюморонов без нужды.

Гарри не знал, что такое «оксюморон», но спрашивать не решился. Должно быть, гадость какая-нибудь, как обычно.

— Кроме того, почему Вы сразу думаете об убийстве? Ох уж мне эта гриффиндорская прямолинейная аморальность… почему бы просто не сменить министра на кого-нибудь, кто не будет сомневаться на Ваш счёт?

— Это кто бы, например? — Гарри подбил в уме список сильных мира сего, которые могли бы относиться к нему, Гарри, доброжелательно или хотя бы без предубеждения. Кроме Дамблдора он так сходу никого не припомнил, так что список получался удручающе малым.

— Дамблдора, например, — словно читая мысли Гарри, протянул Снейп. — Хотя в духе нашего уважаемого директора управление не прямое, а закулисное… в конце концов, в течение последних ста лет он мог получить пост министра в любой момент, как только захотел бы, но ему это было ни к чему. Так что не думаю…

— А кто тогда ещё? — унылый вопрос Гарри был, по мнению самого гриффиндорца, риторическим, но Снейп счёл нужным ответить на него, да так, что у брюнета из рук выпал бокал с так и не пригубленным коньяком.

— А почему бы, в самом деле, не сделать министром Вас, Поттер? Ваша популярность у населения превосходит все возможные пределы. Между прочим, через две недели начинаются плановые выборы нового министра — не будь Фадж настолько недальновиден и труслив, как он был, он просидел бы в кресле министра до них, как ему и полагалось. Вы совершеннолетний, так что можете без помех выдвинуть свою кандидатуру на них…

Гарри закашлялся, подавившись воздухом, и кашлял долго. Снейп не думал помочь, но Гарри был только рад. После того, что он услышал, Снейп представлялся ему врагом номер один. Почище Вольдеморта.

— Ни… ни в коем случае!! — выплюнул Гарри пополам с кашлем. — Становитесь-ка Вы лучше сами Министром, а?!! Раз уж Вам кажется, что это хорошая идея…

— Поттер, Вы точно не в здравом уме. Скажите, вот Вы бы за меня проголосовали? — кажется, Снейпа возмутила не заведомая абсурдность самой идеи, а её очевидная невыполнимость. Надо полагать, он был совсем не прочь стать министром, но, как говорится, бодливой корове бог послал верного мужа-быка…

Гарри честно представил себя мирным обывателем, продавцом мелкой лавочки на Диагон-аллее или одним из бесчисленных чиновников Министерства, окончившим Хогвартс без особых успехов или провалов, рано женившимся и обзавёдшимся кучей детишек. Именно такие волшебники и составляли большую часть электората. И вот, стало быть, Снейп — гроза и ужас детских и/или юношеских лет либо нелюдимый неприметный сокурсник — баллотируется в Министры магии: новость с первой полосы «Ежедневного пророка». Какова реакция?

— А почему бы нет? — родил наконец Гарри ответную реплику. — Как бывший Пожиратель Смерти Вы полностью реабилитированы — только слепой не читал статей, где описывалось, как Вы самоотверженно спасали мне жизнь все эти годы и шпионили в пользу Ордена Феникса. Только у меня больше орденов и медалей, чем у Вас. Да и взрослые люди, в отличие от школьников, воспринимают Вашу манеру поведения достаточно адекватно. В них достаточно взрослого, чтобы принимать желание любого вести себя, как заблагорассудится, пока это поведение не выходит за рамки закона, и достаточно детского, чтобы романтический ореол героя войны давал дополнительные очки.

Звяк! Хрясь! Снейп тоже уронил бокал, из которого успел отпить один глоток. Глаза профессора расширились на пол-лица, и этот пронизывающий взгляд был устремлён на Гарри, который начал думать, что такое количество умных слов за один раз, исходящих от гриффиндорца, могло безвозвратно пошатнуть психическое здоровье декана Слизерина.

— Поттер, это точно Вы? — хрипло проговорил зельевар.

— Нет, не я, — огрызнулся Гарри. — Я погулять вышел, а вместо себя автоответчик оставил. Неужели Вы думали, я совсем ничего не понимаю в людской психологии?

— Поттер, Вы перевернули все мои представления о Вас, — заявил Снейп. Гарри, тем не менее, не ощущал себя таким уж сворачивателем гор и потрясателем основ мироздания — ему опять было непонятно, издевается Снейп или говорит серьёзно. — И что…

— Что «и что»? Будем делать Вас Министром. Надо же мне обеспечить себе и Драко спокойную жизнь.

— Кстати о Драко, — нахмурился Снейп. — Ему нужно возвращаться к учёбе в университете, пока не отчислили. Но он не помнит ничего из повседневной жизни: ни имён профессоров, ни расположения аудиторий…

— А нельзя оформить ему нечто вроде больничного? Его просто нельзя отпускать в университет, пока он ничего не помнит! Мало ли, вдруг какая зараза из однокурсничков и постаралась, чтобы Драко попал в руки к тому садисту…

— Я попробую задействовать свои связи в научных кругах, — зельевар наконец отошёл от шока и с помощью Репаро восстановил бокал. — В ваших интересах, Поттер, найти того, кто держал Драко в заложниках эти две недели. Мы не знаем, откуда ждать удара. Но в том, что удар будет, сомневаться не приходится.


Вернувшись домой на Гриммаулд-плейс, Гарри поужинал тем, что нашёл на кухне (в отсутствие Драко там водился только чёрствый хлеб и заплесневелые останки желе из апельсинов; гриффиндорец успел уже несколько раз пожалеть, что пропустил ужин в Хогвартсе) и устроился в гостиной с куском пергамента и пером в руках.

«1. Начать предвыборную кампанию Снейпа; обратиться к Дамблдору (это всё звучит настолько глупо, что он обязательно поможет) за практическим советом и такой же помощью.

2. Выяснить, кто помимо самого Дамблдора, владел заклятием сокрытия (на заметку: значит, во время первой войны с Вольдемортом этот садюга был на стороне Света?).

3. Прочесать всех, кто будет результатом пункта 2.

4. Перелопатить всё об амнезии, что удастся найти, чтобы суметь помочь Драко всё вспомнить.

5. Там посмотрим».

Единственным пунктом из всего списка плодов напряжённых раздумий Гарри, не вызывавшим у него недоверия и сомнения, был пятый. Но как раз его исполнение требовалось отложить на неопределённо долгое время. Гарри прикинул, что по времени (как раз стукнула полночь) приняться немедленно за первый, второй и третий пункты вряд ли получится, и побрёл в библиотеку. Всё равно нервы спать не дадут…

В библиотеке Блэков было куда проще, чем в малфоевской; во-первых, сама она была куда меньше, во вторых, Гарри уже многажды копался на полках без особой цели, выискивая чего-нибудь интересненькое на вечер, так что более-менее усвоил логику расстановки и диапазон тем. Надо сказать, несмотря на ревностное отношение к чистоте крови (взять хотя бы мать Сириуса или эту мелкую ходячую гниль, Забини-младшего…), Блэки не гнушались маггловской литературой. Там, где стояло всё о психологии, Гарри обнаружил не только авторов-волшебников, но и Фрейда, Юнга и прочих корифеев психической науки, не имевших к магии никакого отношения. Видимо, в данном плане чистокровные придерживались мнения «Если в куче навоза лежит жемчужина, то её местонахождение ещё не причина её не подобрать и не отмыть». Гриффиндорец набрал стопку книг [«То-то Гермиона за меня порадовалась бы, если б видела»] и, пыхтя, опустил её на ковёр поодаль от шкафов.

Фрейда он отмёл сразу, едва вчитавшись в первые абзацы — вряд ли потеря памяти могла считаться символом потери мужской силы или признаком комплекса на сексуальной почве. То есть, конечно, амнезия произошла на сексуальной почве, из-за изнасилования, но как раз о таком случае Фрейд умалчивал.

Магический автор, Б. Дж. Кридис, стращал всех незадачливых, решившись взяться за труды этого многоуважаемого учёного, полной неизлечимостью психических травм, полученных в результате сексуального насилия, и вскользь, как о каждому барану известном факте, упоминал о том, что попытки вылечить амнезию обречены на неудачу, ибо угадать, что именно может послужить стимулом к разблокировке воспоминаний, совершенно невозможно. Гарри приуныл и отложил Кридиса в сторонку. Неужели нет никого пооптимистичней, а?

Капиус В. МакКрейг утверждал, что все возможные психические проблемы волшебников, подробному описанию которых и посвящалась вся книга (среди них был и случай Драко — травматическая потеря памяти была разжёвана во всех видах), легко решались при соблюдении специальных режимов и применения специализированных, опять же заклятий. Сами эти заклятия он обещал поместить в следующем томе своих трудов, но на самой последней странице Гарри обнаружил приписку сделанную явно кем-то из Блэков: «Какая жалость, что МакКрейг был буквально вчера убит на дуэли из-за Лилии Малфой… тётушка Корнелия так нуждается в хорошем заклятии от шизофрении! И надо же ему было пить на радостях по поводу первой выпущенной книги…». Тупик. Проблема Гарри была для него куда важнее, чем тётушка Корнелия, о которой её племянник (или племянница) отзывался с явным пренебрежением. «Ирония судьбы», — решил Гарри, приглядевшись к подозрительно знакомой фамилии роковой женщины Лилии. Ну что ж… будем искать такое же, только с перламутровыми пуговицами, как говорила иногда Гермиона, озадачивая и его и Рона. Причём она даже не объясняла толком, что это значило: знай обвиняла своих несчастных друзей в тотальной необразованности.

Ещё несколько авторов, чьи имена были совершенно зубодробительны, очень архаичным языком на пожелтевших от времени истончившихся страницах рассказывали о том, как плохо жить психом. Их практические советы состояли в основном из рекомендаций о том, как именно следует изолировать несчастных умалишённых от прочего общества, чтобы они не причиняли вреда ни себе, ни другим. В планы Гарри как-то не входило всю жизнь держать Драко в комнате с заблокированной магией, привязанным к кровати (хотя последняя картина не показалась гриффиндорцу такой уж ужасной, если заменить рекомендованные в книге корабельные просмоленные канаты на полосы шёлковой или бархатной ткани; скорее, более чем соблазнительной), не оставлять в пределах досягаемости блондина ничего острого и твёрдого и кормить протёртыми овощными кашами (чтобы нечем было давиться, видимо). Так что и этот блок информации был забракован Гарри.

Список пополнился парой строчек в пункте четвёртом: «Книжный магазин? Библиотека Хогвартса? Гермиона??». Последняя заметка была тем спорнее, чем твёрже Гарри помнил, что Драко в безопасности до тех пор, пока никто, абсолютно никто, кроме него и Снейпа не знает, где находится и что делает блондин.

Часы в гостиной отстучали три часа ночи — настойчиво и надрывно, как покашливает человек, в пятый раз пытающийся таким образом привлечь к себе чьё-то внимание. Гарри вынырнул из состояния бездумного смотрения в огонь и почувствовал, что у него слипаются глаза. Он настроил протестующее скрипящие часы как будильник, не утруждая себя поиском в памяти подходящих заклятий — чистой силой, и свернулся клубком на ковре, как это любил делать Драко. Утром опять было вставать рано, и носиться по Хогвартсу, и вдалбливать в неподатливые студенческие головы знания, и снова видеться с Драко… последнее Гарри невольно воспринимал как награду за все свои мучения касательно предыдущих пунктов расписания. Ему снились платиновые волосы Драко, развевающиеся на ветру и задумчивая улыбка слизеринца — неуверенная, но необычно искренняя, какую Гарри часто видел на лице блондина во время их разговоров в прошедшие с начала недели дни. Сон был так хорош, что от нежелания просыпаться Гарри с утра швырнул в часы каким-то заклятием из стандартного набора оглушающих; удар вышел таким, что самому же гриффиндорцу пришлось трижды применять Репаро, прежде чем разрозненные куски дерева и металла собрались в одно целое и снова заработали. Из-за этого он опять успел в Хогвартс в самый последний момент и не смог повидаться с Драко до завтрака, на котором отчего-то был обязан присутствовать. Невозмутимая деловая рожа Гойла усиленно портила Гарри всякий аппетит…


Вечером, когда Гарри смог наконец зайти к Драко, блондин спал. Во сне он выглядел так беззащитно и мило, что гриффиндорец поспешно ретировался, пока почти болезненное напряжение в паху не заставило его накинуться на слизеринца без предупреждения. Мерлин, две с лишним недели без секса… в возрасте восемнадцати лет это АДСКИ долго, на самом деле.

Чем-то надо было себя занять, и Гарри — не иначе как в порыве кретинизма, навеянного всё тем же хроническим недотрахитом и катастрофическим спермотоксикозом последних двух недель — вознамерился убраться в доме. Вообще говоря, дом действительно нуждался в уборке; в отсутствие домовых эльфов и хозяйственного Драко, знавшего откуда-то заклинания для чистки, стирки и протирания пыли, особняк пришёл в упадок. Всё было покрыто пылью, как инеем (почему-то здесь даже пыль была особенная. Не серая, как везде, а почти белая — Драко, впрочем, утверждал, что так дело обстоит во всех поместьях чистокровных семей и виновата здесь та самая атмосфера родового гнезда, складывавшаяся веками), паутина по углам превращалась в настоящие произведения искусства, грязные вещи, побросанные Гарри в угол шкафа, слежались уже практически в единую жалобную одним своим видом массу.

Прежде всего Гарри вихрем пронёсся по всему дому, везде активируя заклинание Люмос Супер, дабы без помех оценить фронт работ. Фронт этот поражал своей обширностью, но на то Гарри и был гриффиндорцем, чтобы упрямо закусить нижнюю губу и продолжить заниматься тем, что наметил. Начал он всё с той же гостиной, где ковёр всё ещё пах спиртным, а со вчерашнего вечера ещё и украсился парой пятен чернил. Чистящее заклинание раз, чистящее заклинание два — всё вокруг хрустит чистотой и неприятно скрипит под пальцами. Гарри бережно расставлял на полке безделушки, принадлежавшие вперемешку ему самому, Блэкам и Драко в идеальном гармоничном порядке — в чём у гриффиндорца никогда не было недостатка, так это во вкусе. Другое дело, что приучить его этим вкусом пользоваться хотя бы, например, при подборе одежды, даже Драко оказалось не под силу. «Когда Драко всё вспомнит и опять потребует, чтоб мы обновили мой гардероб, я с радостью соглашусь. Чёрт побери, надо было почти лишиться его, чтобы понять, что ради него я пожертвую всем, что у меня есть, и чего у меня нет!».

Переместившись в кухню, Гарри вынужден был заметно снизить темп уборочных работ: кухня была епархией слизеринца, и самолюбивый Малфой терпеть не мог, когда там сдвигалось хоть на волосок что-нибудь важнее солонки. Приходилось расставлять по местам (заодно мучительно вспоминая, где же были эти самые места, когда он брался за вещи), стирая пыль с каждой отдельной щтучки-дрючки непонятно-кухонного предназначения. Гарри это было, однако, в радость: всего этого касались руки Драко, он пользовался этим, покупал, определял пресловутое место на полке в навесном шкафчике.

«Я становлюсь фетишистом. Какая досада».

Из кухни Гарри двинулся в спальню, предварительно для храбрости подышав и сделав несколько упражнений йоги. Столько воспоминаний там жило…

Незаправленная кровать сразу же вызвала мысли о том, что они порой на ней вытворяли. Поэтому Гарри поспешно очистил три недели не менявшиеся простыни и долго, аккуратно, словно растягивая некое удовольствие, расстилал на ней покрывало, разглаживая каждую складочку скользкой шёлковой ткани, расправляя поверх подушек, добиваясь идеальной ровности и опрятности. На такое даже жалко будет привычно плюхаться с размаха, сбивая всё к Вольдемортовой бабушке. От кровати гриффиндорец перешёл к тумбочке, для начала — к своей. Там обнаружилось какое-то печенье, лежавшее там, кажется, ещё с тех пор, как он впервые побывал в этом доме на пятом курсе; но он и этому был рад, потому что есть хотелось неимоверно, а печенье, как известно, такая вещь, которая не портится от хранения в тумбочке. Закидывая в рот по штучке, Гарри одним движением вывалил все прочие мелочи, хранившиеся на полках, и принялся кропотливо их разбирать. Кучка «на выброс» росла с пугающей скоростью, тогда как кучка «пригодится ещё» была почти что незаметна. «Такова жизнь», — философски решил Гарри, отправляя в кучку «на выброс» сломанное перо и пергамент, густо исписанный именем Драко со всех сторон; летом, стоило им поссориться, гриффиндорец обиженно надувался, удалялся в спальню, демонстративно хлопнув дверью, плюхался на кровать и начинал покрывать куски пергамента именем Драко и сердечками в промышленных количествах. Просто потому, что ему было приятно видеть эти пять букв, складывающиеся в самое красивое и сексуальное имя на Земле… помнится, перо сломалось, когда Драко явился в последний раз мириться, и застигнутый врасплох благодаря бесшумной кошачьей походке блондина Поттер сжал перо слишком сильно. Тогда Драко начал примирение с поцелуя в основание шеи, и Гарри был настолько ошарашен этим прикосновением, что едва не врезал подкравшемуся неизвестному злоумышленнику локтем под дых. Как говорил Драко, «что с Вас взять, Ваше Гриффиндорское Геройство»… Гарри вздохнул и одним взмахом руки спалил всю кучку «на выброс». От расстройства он заметно перестарался, и на ковре осталось выжженное пятно. Ну и чёрт с ним. С этим старым ковром, его давно пора было выкинуть. И вообще, необязательно ведь всегда жить здесь. Оба они богаты… пусть счета Драко заморожены по распоряжению тупоумного Министерства, но Снейп (ха-ха), когда станет министром, наверняка прекратит все несправедливые преследования слепой, как курица, Фемиды в адрес его крестника. На новый дом с целыми коврами хватит и состояния самого Гарри. На пару сотен домов хватит, и ещё много останется, если говорить начистоту.

Покончив со своей тумбочкой, Гарри пару минут терзался совестью, размышляя, стоит ли убираться в той, что принадлежала Драко. Нехорошо лазить по чужим вещам. Но ему всегда было безумно интересно, что блондин там хранит. Когда ещё представится такой случай? И вообще, вдруг там лежит что-нибудь скоропортящееся вроде очередного пакостного ингредиента для зелий. Тогда это «что-то» необходимо убрать! Ведь сам Драко уж точно не помнит сейчас, что могло заваляться в его тумбочке…

Убедив себя таким образом, что поступает так, как надо поступить (правда, его гриффиндорская сущность и по совместительству совесть Героя Магического Мира неодобрительно молчала; дескать, делай как знаешь, а я умываю руки), Гарри сел на пол по-турецки перед тумбочкой слизеринца и открыл дверцу.

На первой полке лежала пара порнографических журналов… для геев. Гарри густо покраснел, кинув беглый взгляд на обложку, и отложил их в сторону, чтобы потом вернуть на место. Главным достоинством такого рода печатной продукции является то, что со временем она не устаревает — разве что стареет и истрёпывается. Там ведь не изложено никакой, по большому счёту, информации. Так что Гарри с легким сердцем пожертвовал древним, ещё июньским «Ежедневным Пророком», нашедшимся там же, в тумбочке — судя по виду газеты, Драко кидал в неё дротиками, когда у него было плохое настроение. Причём кидал, раскрыв газету именно на том развороте, где были напечатаны чьи-то пространные измышления на тему того, зачем и как Гарри Поттер живёт с сыном Пожирателя Смерти.

Ещё на верхней полке нашлась стопка чистого пергамента и бутылочка чернил. Особого интереса для Гарри они не представляли, поэтому брюнет перешёл к нижней полке.

Та представляла собой царство настоящего хаоса, редко свойственного Драко. Судя по мелким монетам, леденцам в обёртках, маленьким календарикам на этот год, старым письмам, настолько потрёпанным, что невозможно было уже разобрать, кто, кому и что писал, и всяким неподдающимся классификации мелочам, Драко просто выгребал всё из карманов, вернувшись домой откуда бы то ни было, и кидал туда, разбираясь с этим потом. Если вообще разбираясь. Гарри повыкидывал конфетные бумажки («ну да, Драко страстный сластёна…») и собрал в аккуратные кругленькие столбики мелкие монетки, выстроив её у края полки по ранжиру. Всякое барахло, которое нарастает всегда, как снежный ком, просто отложил в сторону. Пусть Драко сам разберётся. В конце концов, надо и совесть иметь.

Под конец Гарри окинул тумбочку изнутри бдительным взором — не пропустил ли чего-нибудь? В самом углу лежала симпатичная коробочка, с потрясающей точностью имитировавшая восточный сундук. Золото и серебро тонкими нитями переплетались друг с другом, образуя такую завораживающую картину, что невозможно было понять: арабская вязь это или просто такой узор. Гарри, восхищённо открыв рот, вертел сундучок в руках; снаружи безделушка была обита тёмно-тёмно-красным бархатом, ласкавшимся к пальцам. «А что здесь, интересно, хранится? Наверняка что-нибудь важное для Драко…».

Поклявшись себе, что это будет последний раз, когда он пойдёт на поводу у своих слизеринских порывов (и кого, интересно знать, он хотел обмануть такой клятвой? И от кого прятал за спиной скрещенные пальцы?), гриффиндорец попробовал открыть сундучок. На нажимания на различные выступы он не реагировал, равно как и на Алохомору. Обуреваемый любопытством Гарри принялся одно за другим пулять в коробочку все открывающие заклинания, которые знал. Пожалуй, даже гринготтский сейф уже сдался бы, но только не упрямая коробочка, помещавшаяся на ладони.

— Кто же тебя так запечатал? — задался Гарри вопросом.

«А ведь ответ-то можно получить…»

Гриффиндорец похмурил брови с пару секунд, вспоминая, и направил на коробочку слабое заклятие временной перверсии. Называлось это куда сложнее, чем выглядело; один за другим перед мысленным взором Гарри появлялись те, кто держал коробочку в руках когда-либо. Сначала гриффиндорец увидел самого себя. Потом Драко. Оба они мелькали секунды — значит, Драко, как и Гарри, очень недолго держал вещичку в руках. Потом Гарри с невообразимым удивлением узрел Люциуса. И долго зрел. Минут этак двадцать восемь. Потом с полминуты помаячил незнакомый человек, чья внешность и одежда наводили на смутную догадку о том, что это и был изготовитель коробочки, и всё исчезло.

Всё это только подлило масла в огонь любопытства Гарри. Гермиона частенько сокрушалась, что, если бы Гарри отнёс хотя бы часть своей любви к прояснению обстоятельств к учёбе, он был бы одним из лучших учеников. Конечно, в результате, он им и стал… хотя результаты экзаменов в его случае не могли считаться таким уж объективным показателем. Так или иначе, люди — особенно лично ему близкие люди — всегда были Гарри интересней, чем абстрактные графики Арифмантики.

И он намеревался любым способом вскрыть упрямую коробку. Неужто же она сильнее и выносливее Вольдеморта, которого Золотому Мальчику удалось-таки доконать?!

Это был уже вызов самолюбию и упрямству гриффиндорца. И оставить этот вызов без внимания было просто невозможно… тем боле, что Гарри всё равно предстояла долгая одинокая ночь на холодной постели.

Раз её не берут отпирающие заклинания, а она явно заперта, что можно сделать? Гарри повздыхал в ожидании идей, и идеи, сжалившись, пришли. Точнее, одна пришла. «Да расчекрыжить её, и все дела!».

Гм. На это Драко и Снейп сказали бы нечто вроде «идея, достойная истинно Гриффиндорской решительности и вдумчивости». И ухмылялись бы при этом так ехидненько… Но коль скоро их здесь не было, Гарри никто не мешал предаться своим деструктивным порывам.

Гриффиндорец обвёл пальцем крышку коробочки по краю и пробормотал, продолжая скользить кончиком ногтя:

— Caedo, — полюбилось ему что-то это заклинание, спору нет. Даром что темномагическое — зато удобное какое! При его помощи Гарри удавалось так ровно нарезать мягкий сыр, как никогда не выходило обычным ножом. А Драко обожал почти перезрелый камамбер, и Гарри обожал делиться с блондином этим лакомством, передавая из губ в губы… стоп вспоминать!!

Крышка коробочки осталась на своём месте, но на этот раз Гарри хватило одного касания, чтобы она сдвинулась в сторону и в конце концов оскорблённо упала на пол. Если б гриффиндорец решил выразить свои впечатления вербально, он бы поклялся, что вид у отрезанной крышки был точно такой, как если бы она была действительно оскорблена в лучших чувствах таким с собой обращением.

Внутри перетекала светло-серебристая субстанция, медово-густая и непрозрачная. Мысли? Эта коробочка — мыслеслив? О-о… Гарри закусил губу — любопытство, толкавшее его на авантюры все годы в школе, прямо-таки жгло его изнутри. «Никто не узнает, если я туда загляну. Крышку можно прирастить обратно. И никто не видит. Чёрт, перед кем я пытаюсь оправдаться?.. Если уж оправдываться, то хоть чтоб было, за что!».

Эта мысль отчего-то стала логическим завершением его моральных терзаний, и, вполне довольный собой и своими размышлениями, Гарри наклонился к самой коробочке, и наклонялся до тех пор, пока мыслеслив не затянул его сам в серебристый водоворот.


* * *


Драко проснулся посреди ночи. В последнее время он спал помногу и в самое разное время — будто организму хотелось взять тайм-аут и смыться из этого негостеприимного мира, где бьют, насилуют и сводят с ума. Часы на стене показывали начало третьего. «Тихо как…».

Спать больше не хотелось. Блондин выскользнул из постели, забив на строгие наставления Северуса о необходимости постельного режима и нашёл одежду, лежавшую на стуле с того самого дня, как он попал сюда. «Сюда» — это значило в Хогвартс, школу магии и волшебства… вот бы ещё вспомнить те времена, когда он сам здесь учился! Пелена амнезии раздражала, мешала, в разговорах и мыслях Драко постоянно на неё натыкался, она шагу не давала ступить, и было невыносимо видеть сочувствие и жалость на лицах Гарри и Северуса. К сожалению, скрежет зубовный не помогал восстановить утерянные воспоминания.

Днём блондин был в компании если не Гарри или Северуса (кстати, чем они днём занимаются? Драко решительно не помнил этого, и ему как-то не приходило в голову спросить), то книг. Ночью же он остался наедине с пеленой в мозгу. И это тоже было неприятно.

Хотелось пить, в горло как будто вставили кусок вельвета — шершаво, сухо, противно. Блондин поискал привычно взглядом свою палочку и сообразил, что её здесь нет. «За эти дни, что я здесь, я о ней даже ни разу не вспомнил… хотя я не помню ещё много о чём. Значит, надо искать воду маггловским способом».

Драко толкнул дверь комнаты, и та открылась без сопротивления. Никто и не думал запирать блондина здесь, и он почувствовал странное облегчение, за которое немедленно себя сам выругал. Это было нечестно по отношению к Гарри и Северусу — даже мельком подозревать их в таком.

Дверь вела в нечто наподобие гостиной. Драко различил два кресла, дверцу бара, камин, низкий чайный столик, диван. В бледном лунном свете было не понять, какого они цвета. Движимый тем инстинктом, который заставляет кошек и собак обнюхивать все углы своего обиталища, Драко провёл ладонью по столику, забрался с ногами в кресло и попрыгал на мягком упругом диване. Чувство дежа-вю твердило ему, что он делает это далеко не в первый раз, но, хоть убей, блондин не мог вспомнить, когда и в каких обстоятельствах он сидел на этом диване раньше.

Бар не открылся — Драко надеялся найти там не спиртное, нет, но воду или хотя бы что-нибудь безалкогольное вроде тоника для коктейлей. Северус, которому эти комнаты и принадлежали, не походил на любителя коктейлей, но всё же… Похоже, дверца была защищена каким-то заклинанием. «Чёртов параноик!» — нелестно охарактеризовал Драко Северуса и решительно вышел из комнаты дальше.

Ещё одна комната представляла собой рабочий кабинет. Стол, заваленный бумагами, шкафы с книгами, стул, снова камин. И ничего похожего на стакан с водой. Можно было, конечно, вернуться в «свою» комнату, зайти в ванную и выпить воды из раковины, но это претило Драко. Вода из крана нужна для того, чтобы мыться ею, исключительно. А пить её не надо!

Коридор встретил Драко гулким отзвуком шагов и холодом, которым веяло от каменных стен и потолков. Блондин поёжился и зябко натянул рукава рубашки на ладони. Он уже успешно позабыл, что собирался найти что-нибудь попить; теперь его интересовал Хогвартс. Старый замок, окружавший Драко, насмешничал, еле слышно звеня доспехами в нишах, шептал что-то неразборчивое губами спящих с прихрапыванием портретов на стенах, услужливо расстилал тысячи дрожащих изломанных дорожек лунного света, пробивавшегося сквозь высокие витражные окна, предлагая зайти в каждую комнату, раскрыть все тайны, увидеть все секреты — предлагая и заведомо насмехаясь, потому что, Драко чувствовал, Хогвартс был похож на лабиринт, в котором обитал Минотавр (пусть даже блондин очень неясно представлял себе, кто такой Минотавр и почему он жил в лабиринте) — дай бог выбраться живым, а если повезёт, то и с трофеем в виде головы несчастного мутанта. Потому что Лабиринты редко отпускают тех, кто имел неосторожность отклониться от протоптанного пути к минотаврам. Хогвартс мог убить, мог спасти, мог склониться, мог в грош не ставить — лишённый всего своего предыдущего опыта жизни здесь, Драко чувствовал это так же остро, как и то, что в коридоре тянуло сыростью. Судя по отсутствию окон, это были подземелья замка.

Он старался ступать осторожнее, тише, чтобы не будить спящих — кроме него, все здесь, по-видимому, спали. Делу способствовало то, что на нём не было обуви, только носки; никто не додумался оставить ему ботинки или хоть тапочки какие-нибудь, и теперь камни пола леденили ступни сквозь тонкую ткань. Драко подозревал, что начинает потихоньку сходить с ума, но он был почти уверен, что это своеобразная проверка на прочность. Сломаешься — не сломаешься, выдержишь — не выдержишь, разгадаешь мои секреты — не разгадаешь ничего, Драко Люциус Малфой?

Драко решительно не знал, что он хочет найти и куда прийти, и доверился коридору, ни разу не предоставившего блондину права выбора; повороты не варьировались, ни одного тебе перекрёстка. Поэтому, когда через десять минут — замёрзшие ноги уже чувствовались с трудом — Драко наткнулся на развилку, он замер в нерешительности. Стоял так, вдыхая острый ночной воздух Хогвартса, в котором, казалось, был разлит запах можжевельника и крыжовенного сока, и не знал, что делать дальше. От мерного вдыхания выдыхания кружившего голову воздуха его отвлёк чей-то удивлённый возглас.

— Малфой?

Блондин обернулся. Позади стоял парень примерно на год моложе. Его лицо решительно никого не напоминало Драко; должно быть, если они и были знакомы раньше, то он ничего особенного не значил для блондина.

— Он самый, — медленно отозвался Драко, не зная, как должен реагировать.

— Вот это да, — скорее ошеломлённо, чем радостно протянул парень, делая шаг вперёд. Драко не шевельнулся, насторожённо следя за движениями встретившегося ему незнакомого знакомца. — Никто не знает, куда блистательный Поттер запрятал маленького грязного предателя крови, а он по ночам разгуливает по Хогвартсу…

Несмотря на определение «блистательный», Драко сомневался, что этот парень действительно уважает и восхищается Гарри; самодовольные и пренебрежительные интонации указывали, скорее, на прямо противоположное. И, что бы там этот тип ни имел против самого Драко, отзываться о Гарри в таком тоне не смел никто. Иначе рисковал, причём сильно. Чем? Да всем, чем угодно…

— Тебе не кажется, что дела Поттера тебя не касаются ни в коей мере? — «а «маленький грязный предатель крови» — это я, стало быть? Кто это такой? Как можно предать кровь?».

Смутные воспоминания заворочались на самом дне сознания, готовясь всплыть наверх, но Драко стало решительно не до них. Парень слитным, неторопливым, отработанным движением вытянул палочку из специального кармана на мантии.

— Дела Поттера — возможно, а вот то, что я повстречал предателя крови на узенькой дорожке — очень даже касается. Кстати, пока ты ещё способен говорить членораздельно: как это — трахать Поттера в задницу? Наверное, он сладкий. Даже в учительской мантии там есть на что посмотреть…

Красные огоньки гнева замелькали перед глазами Драко. Во-первых, говорить о Гарри так — это заслуживало как минимум Авады (хотя и это было чересчур уж мягко и легко). Во-вторых, хоть блондин так и не уловил, как и кого именно он предал, было ясно, что с ним снова хотят сделать что-то гадское — раз уж после этого он будет не в состоянии издавать членораздельные звуки. А терпеть ещё что-нибудь, в самой малой мере похожее на те две недели, расколовшие его мир пополам — до и после, Драко не собирался.

— Ты доигрался, — процедил Драко, делая непроизвольный шаг вперёд.

— Stupefay! — блондин еле увернулся от заклинания, влепившегося в стену слева от него.

Тухло дело… гнев погас, его сменила холодная сосредоточенность, от которой, впрочем, в отсутствие палочки было мало толку. — Ого, а где же твоя палочка, Малфой? Вышел прогуляться и не думал встретить никого из старых друзей? Зря, зря ты это… Petrificus Totalus!

Драко прижался к стене всем телом, ускользнув от заклинания в последний момент. Без палочки он много не навоюет. Это Гарри может без палочки, но он, кажется, только один такой… эх, Гарри, Гарри, где ты там сейчас? И сегодня не приходил…

Стена холодила щёку. Что-то древнее просыпалось в ней, что-то, готовое к чему-то — так чувствовал Драко, словно сросшись щекой и плечом со стеной. Непонятная сила, колкая, как пузырьки шампанского, лёгкая и, в противовес стене подземелий, тёплая коснулась блондина там, где открытая кожа щеки и плеча (рубашку он застегнул сверху не до конца, и в процессе прыганья от заклинаний она сползла с левой стороны) касалась холодной влажной стенки, словно спрашивая: готов? Решишься? Не сдрейфишь, Малфой? Драко понятия не имел, на что ему предлагается решиться, и почему этот безмолвный вопрос странной силы до ужаса походит по эмоциональной окраске на то, как с ним обращался Хогвартс; всё это были смутные ощущения, полунамёки, неяркие тени, мелькавшие на окраинах мозга вокруг колеблющегося сероватого тумана амнезии. Но он принял неизвестную лёгкую силу, принял без колебаний, впуская её в себя, потому что другой возможности защититься у него не было. А умирать или валяться парализованным в полной власти этого придурка Драко не собирался. Ещё чего не хватало.

Следующее заклятие — Ступефай Максима — Драко встретил, не уворачиваясь. Новая сила хозяйски бурлила по всему телу, осваивая его, свыкаясь с новым обиталищем; и, хоть большая часть этой силы осталась внутри самого замка — там просто было слишком много её, чтобы один человек сумел вместить хотя бы четверть — она тоже не хотела, чтобы кто-то оглушал Драко. На это, собственно, блондин и рассчитывал.

Ступефай отлетел в своего создателя, шваркнув его о камень пола и стены. Что-то смачно, хлюпающе хрустнуло в этот момент, и всё стихло. Словно демонстрируя радостно — вот какая я умница! — сила в Драко вскипела на минуту, превращая его самого в один огромный мыльный пузырь, готовый взлететь и закричать от невыразимого, не вмещающегося в него нестерпимого удовольствия, и кричать, выкрикивая саму жизнь, пока не лопнет. Это продолжалось минуту, а потом опустошённый Драко, которого ноги уже совсем не держали, сполз на пол.

Посидев там в полном оцепенении пару минут, блондин заставил себя встряхнуться. Пока не выяснено точно, обезврежен ли враг, нельзя расслабляться. На четвереньках Драко подполз к неподвижно лежавшему агрессору и прикоснулся к его запястью, нащупывая пульс. Пульса не было. Пять минут назад горевшие злобной мелочной радостью глаза были пусты. Абсолютно пусты, и Драко прекрасно знал, что это означает. Шея была вывернута под неестественным углом; Драко не мог определить навскидку, сколько градусов было в том углу, но не сомневался, что целый позвоночник так изогнуться не может.

Сходил попить водички, твою мать.

Словно издавая согласный смешок, звякнули доспехи в ближайшей нише.


Стоило блондину подумать: «Жаль, что тут так темно, хотел бы я увидеть хотя бы, кого угробил…», как загорелся факел над головой мертвого — будто бы сам собой. На мантии мертвого парня, чьё лицо по-прежнему не вызывало у Драко никаких ассоциаций, блондин обнаружил золочёный значок с надписью: «Староста школы Хогвартс. Дерил Забини, Слизерин». Слово «Слизерин» показалось Драко определённо знакомым, а вот имя парня — нет. Староста, значит… кажется, это кто-то важный. «Думаю, Хогвартс переживёт. Судя по тому, что я о нём знаю, он не относился к числу самых милых и дружелюбных людей на этом свете».

Несмотря на пренебрежительный тон, Драко было крепко не по себе. Впервые в жизни он убил человека, вот так вот, впрямую, почти глядя ему в глаза. Пусть даже это действовала сила, поселившаяся в нём — он тоже участвовал. Для этого он принял вызов этой силы. Знать бы ещё, на что согласился…

Драко встал, опираясь о стены. Теперь они услужливо теплели под ладонями, не доставляя дискомфорта. В онемевшие до полной нечувствительности от холода ступни стремительно возвращалась жизнь.

«И что это значит, а?»

Блондин прислушался к Хогвартсу. Тишину не нарушало ничего, кроме тяжёлого дыхания самого Драко. Замок ждал, что скажет блондин. Да, не насмешничал уже, не расстилал путаные дорожки, кружа голову, не шелестел тихим, на грани слышимости смехом под самым потолком, не выжидал, проверяя что-то ему одному известное — просто ждал. Так ждали домашние эльфы, пока хозяин соизволит обратиться к ним и дать распоряжения.

Сравнение, пришедшее в голову, чрезвычайно не понравилось самому Драко, и он ощутил большое желание оказаться как можно дальше от всего этого. Подумал же следующее: «Хочу в кровать… и на черта я оттуда вылез?».

Отчего-то его совсем не удивило то, что в следующую секунду он уже обнаружил себя на той самой кровати, по которой только что тосковал. Стянув одежду, он сложил её на стуле, как было, и залез под одеяло по самый подбородок, подоткнув его сам вокруг себя так, что превратился в некое подобие кокона. «Спать, спать! Я подумаю об этом завтра. Я подумаю завтра обо всём…».


* * *


Серебристый вихрь перед глазами исчез, и Гарри обнаружил себя стоящим в просторном кабинете, обставленном со вкусом и наглостью — иначе и не скажешь. Видимо, дизайн подбирал хозяин кабинета — тот, кто сейчас сидел за столом и что-то писал. Люциус Малфой где-то двадцатилетней давности, молодой и ошеломительно красивый, до дрожи похожий на Драко. Гарри постоял в нерешительности: что в этом воспоминании было такого, чтобы скидывать его в мыслеслив? Самое что ни на есть банальное занятие — если, конечно, он там не любовное письмо Тому Риддлу пишет… Подобная идея заставила Гарри подойти к Люциусу и внаглую сунуть нос в бумаги. И, к глубочайшему сожалению гриффиндорца, разочароваться. То, что писал Люциус, содержало в себе столько цифр, что было либо неким финансовым отчётом, либо шифром, не иначе.

Гарри уже прикидывал, как выбраться из этого скучного воспоминания, когда из камина вышла белокурая женщина, даже не женщина, а совсем ещё девушка. Юная Нарцисса Малфой.

— Добрый день, Люциус.

— Здравствуй, Нарцисса, — Люциус немедленно отодвинул прочь бумаги, а Гарри был заинтригован.

— О чём ты хотел со мной поговорить?

— Как всегда, сразу переходишь к делу, Нарси, — кривовато улыбнулся Люциус.

— У меня нет никакого желания вести с тобой светские беседы о природе и погоде, — отрезала Нарцисса так холодно, что от её голоса у Гарри замёрз нос. — И не называй меня Нарси.

— Хорошо. Я хотел в последний раз предложить тебе стать моей женой.

— Моё мнение не изменилось, — безразлично сказала Нарцисса. — Ищи другую дуру.

— Отлично, Нарси, — Люциус даже не потрудился скрыть усмешку. — Это было последнее предложение. А теперь сообщаю тебе: ты обязана выйти за меня замуж.

— Зачем же? — Нарцисса вздёрнула бровь.

— Затем, что твоя семья подписала с моей магический контракт. И если ты не выйдешь за меня замуж, Блэки лишатся всего, что имеют. Можешь посмотреть на копию, — Люциус не глядя выдернул испещренный мелким шрифтом документ со стола и протянул Нарциссе.

Та взяла бумагу брезгливо, как дохлого таракана, и начала просматривать.

— До меня дошли слухи, Нарси, что ты и твой драгоценный Фурвус не успели обручиться. Так что не существует никаких препятствий к тому, чтобы ты стала моей женой. Твои желания не имеют никакой практической пользы для тебя же. Напротив, тебе лучше бы захотеть стать моей женой.

— Как ты этого добился? — Нарцисса выпустила контракт из рук, и пергамент, кружась, неторопливо упал на пол.

— Твоя мать сочла это выгодным, — пожал плечами Люциус и откинулся на спинку кресла.

— Мразь, — безэмоционально сообщила Нарцисса; не вполне понятно было, кого она имеет в виду: Люциуса или собственную мать.

— Как скажешь, моя дорогая невеста.

— Зачем я тебе? Именно я?

— Всё просто. Ты ведь знаешь, как ограничен круг невест чистокровного волшебника. Во всей Англии только десять девушек подходящего возраста, на которых я могу жениться без чрезмерного кровосмешения. Восемь из них обручены или замужем, девятая страшна как смертный грех, а десятая — это ты, Нарси. Как видишь, у меня, как и у тебя, не было выбора, — Люциус улыбнулся так, что Гарри захотелось двинуть ему в зубы.

— Не смей называть меня Нарси.

— Отныне, милая, я смею всё, что мне заблагорассудится. Контракт был подписан вчера вечером. И с той минуты мы официально — жених и невеста. И вот как раз ты, Нарси, не имеешь права указывать, что мне делать и как себя вести. Ясно?

— Ясно, — сухо сказала Нарцисса. Она ничем не выказывала этого, но была уже сломлена.

Воспоминание неожиданно сменилось, и теперь Гарри находился в тёмном зале, освещённом лишь несколькими факелами по стенам. Свет факелов был странно красноватым; контраст с элегантным светлым кабинетом был таким разительным, что Гарри невольно вздрогнул. Ещё в дальнем конце зала светились какие-то красные точки. Глаза. Вольдемортовы.

Десятка полтора человек в чёрных балахонах с закрывающими пол-лица капюшонами стояли в почтительном отдалении от трона, на котором восседал ещё более-менее человекообразный, но уже красноглазый Вольдеморт. Очередное собрание Пожирателей, понятно.

— Люциус, мой скользкий друг, — голос Вольдеморта отдавал шипением. — Я слышал, у тебя скоро появится сын. Нарциссы сегодня здесь нет — очевидно, она нездорова?..

— Вы совершенно правы, мой Лорд, — отозвалась одна из фигур в балахонах; только по голосу Гарри смог определить, что это действительно Люциус.

— Я уверен, это будет прелестный мальчик. Надеюсь, ты воспитаешь его как следует?

— Не сомневайтесь, мой Лорд. Я приложу все усилия, чтобы не разочаровать Вас, — Люциус изящно склонил голову.

Перед глазами Гарри вновь завертелся серебристый вихрь, и его бесцеремонно выкинуло из мыслей. С минуту гриффиндорец восстанавливал дыхание; рядом никого не было — значит, своенравная коробочка вытолкнула его сама. «Возможно, она переняла характер своего хозяина», — решил Гарри.

Часы показывали два часа ночи, и хотелось спать. «Хорошо убрался в доме, ничего не скажешь». По его подсчётам, на просмотр двух коротеньких воспоминаний у него ушло больше трёх часов. Определённо, коробочка ещё своенравней, чем он думал.

Гарри поднялся с пола, не чуя под собой затёкших в дым ног, и доковылял до кровати, благо ковылять требовалось всего два шага. Коробочку он поставил на свою тумбочку и, прежде чем закрыть глаза, показал ей язык.

Он лежал с закрытыми глазами, и позволял мыслям струиться, как им хотелось. А хотелось им того, чего и их хозяину — проще говоря, все они крутились вокруг Драко. Плевать на только что увиденное в мыслесливе, плевать на непроверенные сочинения третьего курса о боггартах. Гарри вспомнил блондина — таким, каким видел его сегодня, то есть уж вчера. Рука сама собой потянулась к ширинке, и Гарри отчаянно зажмурился, вспоминая, какими розовыми и мягкими выглядели губы спящего Драко. Пальцы сомкнулись на уже эрегированном члене, и Гарри погладил себя. Чтобы представить там руки и губы Драко, не понадобилось много усилий — ведь только о блондине Гарри и думал в последнее время. Отвыкшие давно от этих движений руки вспоминали, как нужно действовать, поглаживая, сжимая, лаская. Гарри выгнулся дугой и кончил уже через несколько минут, выкрикнув имя Драко, и его голос сорвался на последнем слоге. Отдышался и вздохнул: в одиночку даже оргазм оставлял привкус пустоты и разочарования. Пробормотав очищающее заклинание, Гарри вытянулся ровно и заснул. Ему снились хищнически ухмыляющийся Люциус и спящий Драко. Они то сливались в одного человека, то снова распадались на двоих, а Гарри наблюдал за этим и в каком-то уголке сознания жалел, что у него нет с собой попкорна — зрелище завораживало, как мастерские голливудские спецэффекты.