Geum.ru

With the sun (слэш)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
Глава 8.


Драко с усилием разлепил веки и понял, что обстановка вокруг ему знакома. Вот только муть в мозгу решительно не давала припомнить, где он это видел. Всё, что он мог с уверенностью сказать, так это что это было не та комната, в которой он провёл последние две недели.

— Драко? Как ты себя чувствуешь? — перед всё ещё мутноватым взором блондина появилось чьё-то обеспокоенное лицо: откуда-то слизеринец знал, что обладателю этих черных глаз и крючковатого носа можно доверять, хотя в упор не помнил, кто это и откуда они знакомы. Пелена в мыслях не давала сосредоточиться толком ни на чём.

— Чувствую… — признался Драко и попробовал сесть. Часть тела пониже пояса была не сказать, чтобы довольна, но это был всего лишь лёгкий дискомфорт. Просто рай по сравнению с тем, что там творилось в последние дни.

— Милый, как ты? Драко… — голос говорившего пресекся. Драко моргнул и посмотрел на стоявшего на коленях у кровати. Это был Гарри. Поттер. Единственный, кого слизеринец худо-бедно помнил.

— Гарри? Поттер? — уточнил блондин для точности, хотя был уверен, что таких лучащихся изнутри изумрудных глаз и изящных черт лица больше нигде и ни у кого нет.

— Да… а ты не уверен? Ты не узнаешь меня? — в светящихся глазах рыбкой плеснулась тревога.

— Тебя — узнаю, — поспешил успокоить его Драко. — А Вас, сэр, нет, — слизеринец искоса взглянул на того, кто спросил, как он себя чувствует.

— Я — твой крёстный, Драко, — несколько нервно сказал тот, кого Драко назвал «сэр». — Ты всегда звал меня Северусом.

— Северус, — повторил Драко. Пробиться сквозь пелену амнезии было невозможно; проще было заблудиться в ней окончательно. — Простите, сэр, но я не помню.

— А что помнишь? Меня, а кого ещё? Люциуса? Нарциссу? Дамблдора? Крэбба? Гойла? Вольдеморта? — допытывался обеспокоенный Гарри.

«Опять он из-за меня волнуется… как же мне его успокоить? Наверняка он беспокоился все эти две недели…»

— Никого, — сокрушённо покачал головой блондин. Он бы солгал, что помнит, понимая, что это обрадовало бы Поттера, но ведь простейшая проверка, элементарный вопрос выявит ложь. — Это плохо? Я расстроил тебя?

«Раз я ничего не помню, с меня взятки гладки. Могу в кои-то веки не думать, что спрашиваю».

— Нет, Драко… то есть, да, я расстроен, но ты ни в чём не виноват, — от полноты чувств Гарри порывисто схватил блондина за руку.

Ледяные иголочки страха прошили Драко от макушки до пяток. Паника захлестнула, накрыла с головой, топя под собой всё, что было, есть и будет. Он отпрянул от Гарри, выдёргивая руку, и забился в угол кровати, дрожа.

— Драко? — встревоженно подал голос Гарри и с сомнением посмотрел на свою ладонь.

Тот, кто назвался Северусом, вздохнул.

— Поттер, включите же мозги, — с преувеличенной вежливостью предложил он. — Если Драко был неоднократно изнасилован и потерял значительную часть памяти, то вполне естественно, если он будет шарахаться от любых прикосновений. Вспомните себя тем Рождеством, в конце концов.

Гарри странно побледнел, потом покраснел и сжал губы. При этом кулаки его были стиснуты так, что из-под врезавшихся в кожу ногтей текла кровь, глаза сверкали, как стробоскоп… неважно, что Драко в упор не помнил, что это за штука и от кого он о ней слышал.

— Драко, — преувеличенно спокойно спросил Гарри, — ты помнишь, где ты был и с кем последние две недели?

Слизеринец сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

— Я не знаю, где это было. Меня там держал… я забыл, как его зовут. Я помню, что у него голубые глаза и он пахнет полынной настойкой с кровью пикси — той самой, которую используют для антистатического эффекта.

Гарри и Северус переглянулись.

— Драко, — сказал на этот раз Северус, — ты помнишь что-нибудь о Зельях?

— Я помню много о Зельях, — проверка собственной памяти заняла у Драко не менее минуты, но его не торопили с ответом. — Это даже больше, чем я могу перечислить за один раз.

— Это хорошо, — ободряюще сказал Северус и вполголоса обратился к Поттеру, полагая, очевидно, что Драко не услышит:

— Как видно, он помнит только о том, что было для него наиболее важным в жизни. Это Вы и Зелья.

— Думаете? — протянул Поттер с сомнением и повернулся к Драко:

— Драко, милый, что ты помнишь обо мне?

— Ты — Гарри. Гарри Поттер, — высказал Драко то, в чём был твёрдо уверен. — Ты красив, как бог, и я люблю тебя больше жизни. Я помню, как ты улыбаешься, раздражаешься, смеёшься, плачешь, пишешь, читаешь, мечтаешь… помню, как ты выглядишь, когда спишь и как, когда на людях.

Щёки Поттера покрылись совершенно очаровательным румянцем, но голос звучал твёрдо:

— А ты помнишь что-нибудь…хм-м, материальное? Что я люблю есть, какая моя одежда у меня любимая, чем я знаменит, хорошо ли я играю в квиддич?

— Нет, — огорчённо сказал Драко. — А ты знаменит? И что такое квиддич?

— Это… неважно, — поспешно сказал Гарри, поймав от Северуса предупреждающий взгляд. Надо полагать, этот человек не одобрял отступления от темы в виде объяснения, что значит странное слово «квиддич». — А что ты помнишь… ну, о той же полынной настойке?

— Она состоит из настоя корней и листьев полыни, вытяжки из мяты и основана как таковая на крови пикси, являющейся мощным отталкивающим средством. Некоторые считают также необходимым нейтрализовать возможную аллергию на компоненты, в связи с чем добавляют успокаивающий элемент, варьирующийся от рецепта к рецепту; это может быть как что-то экзотическое, наподобие желчи носорога, смешанной с соком манго, так и обычное зелье против аллергии в самом слабом своём варианте — в сильном оно разрывает связи между мятой и кровью пикси, это очень нестабильное соединение. Вообще же для связующего эффекта на стадии закладки в кровь пикси мяты и полыни добавляется масло из лепестков эдельвейса — ровно три капли, чтобы готовая настойка не прилипала к одежде. Обычно полынь для неё собирают летом, непременно до солнцестояния, на закате или рассвете, и ни в коем случае не сушат — эфирные масла полыни чрезвычайно летучи… — Драко извлекал информацию из памяти не очень-то ровными, но довольно большими кусками и готов был рассказывать о полынной настойке не меньше часа подряд, если только это могло обрадовать Гарри или хоть как-то помочь ему.

— Достаточно, Драко, спасибо, — оборвал его Северус, видя, что Гарри находится в некотором состоянии шока.

— Как ты всё это запомнил когда-то? — потрясённо спросил Поттер.

— Это просто, — Драко робко взглянул на Гарри. — Ты… не сердишься на меня?

— Мерлин, Драко, почему я должен на тебя сердиться? — опешил брюнет.

— Наверное, я опять расстроил тебя…

— Что значит «опять»?

— Когда я был… ну там… он говорил, что раз я здесь, это тебя деморализует и обессилит. Я подумал, если это так на тебя действует, значит, ты расстроен из-за меня. И теперь, когда ты знаешь, что со мной всё в порядке, ты снова не в своей тарелке, и я в этом виноват. Так не сердишься?

— Ох, Драко, — растаял Гарри, — даже если бы я сердился, я бы перестал, когда ты так на меня смотришь. Но я ни капельки на тебя не сердился. Я зол только на того, кто держал тебя в каком-то отвратительном месте две недели и ужасно с тобой обращался. Ты же помнишь, что я люблю тебя?

— Правда? — широко распахнул глаза Драко. — Я не помню…

— Не помнишь? — вот теперь брюнет выглядел основательно сбитым с толку.

— Я помню, что я люблю тебя… но не помню, любишь ли ты меня. Ну… это ведь и неважно, правда? Я не так уж много значу, чтобы заморачиваться на этот счёт, — Драко начал тревожиться, увидев, что Гарри с размаху сел на пол и уткнул лицо в ладони. — Гарри… я должен был помнить что-нибудь об этом, да? Прости, пожалуйста… — блондин в отчаянии закусил губу. «Хотел, как лучше, а вышло как всегда…».

— Поттер… — с тревогой сказал Северус. — Поттер, прекратите истерику. Немедленно!

Гарри поднял лицо; губы кривились в какой-то странной злой ухмылке — Драко был совершенно уверен, что никогда не видел такого прежде на этом смуглом лице, но глаза были сухи.

— Всё в норме, профессор. И мне не за что прощать тебя, Драко. Наоборот, я должен извиняться перед тобой… хотя сам считаю, что прощения не заслуживаю.

— Не драматизируйте, Поттер, — сухо заметил Северус, пока Драко озадаченно моргал.

«Извиняться? Передо мной?».

— Гарри, что ты имеешь в виду? — рискнул уточнить блондин.

— Я имею в виду, что виноват перед тобой в очень многом, и прежде всего в том, что так и не сумел показать тебе, как сильно люблю тебя. Я идиот, последняя сволочь, просто мразь… — Поттер застыл сидя, смотря в одну точку остановившимся взглядом — наверно, погрузился в воспоминания, которые для Драко были недоступны.

— Поттер, прекратите наговаривать на себя, — голосом Северуса можно было колоть дрова. — В том, что Вы — идиот, никто из здесь присутствующих никогда не сомневался. Но последние определения к Вам не относились и не относятся, что бы Вы там себе ни думали… если, конечно, Вы умеете это делать. Я не знаю подробностей Вашей с Драко жизни, но уверен, что Драко сомневается в Вашей любви, потому что обоим вам некому вправить мозги на место. У Вас на лбу написаны все Ваши чувства… и только его собственные мешали Драко раскрыть глаза и прочесть.

Драко переводил взгляд с Гарри на Северуса и обратно. «Так Гарри тоже любит меня?». Это казалось слизеринцу слишком хорошим, чтобы быть правдой.

— Хотел бы я, чтобы Вы были правы, профессор, — уныло сказал Гарри.

— Я всегда прав, Поттер, — отрезал Северус.

Определённо, Северус начинал нравиться Драко. Хотя бы тем, что говорил.

— Драко, любимый… ты простишь меня когда-нибудь? — свет зелёных глаз сфокусировался на блондине, и тот почувствовал, как у него предвкушающее пересыхает в горле под этим взглядом — ощущение показалось таким привычным…

— За что?

Вполне простой вопрос заставил Поттера опустить глаза в пол и вздохнуть.

— Ты вспомнишь…

— Если хочешь, я ничего не буду вспоминать, — с готовностью предложил Драко.

— Ты что!! — кажется, всерьёз испугался брюнет. — Вспоминай всё, что можешь, как можно быстрее! Я… ты… мне больно, когда ты болен.

— Тогда я скоро выздоровею, — пообещал Драко. Ну наконец-то хоть что-то чёткое во всей незнакомой суете вокруг.

— Ты хочешь пить, есть или спать, Драко? — деловито спросил Северус, которому явно наскучили трогательные сцены.

— Пить, если можно.

— Если чего-то захочешь, не стесняйся, говори сразу мне или Поттеру.

— Стесняться? — повторил Драко и сморщил нос. — А я когда-нибудь так делал?

Северус расхохотался.

— Браво, Драко! Сколько бы ты ни забыл, ты — это всегда ты!

Даже Гарри слегка улыбнулся. Драко надулся.

— Что я сказал смешного, позвольте спросить? И где моя вода?

— Ты всегда останешься самим собой, Драко, — сказал Гарри, продолжая улыбаться, и материализовал без палочки высокий хрустальный стакан, полный чистой прохладной воды. Подумал секунду и добавил тонкий ломтик лимона, насаженный на край стакана. — Вот, возьми.

Драко взял стакан, вздрогнув, когда их пальцы случайно соприкоснулись. Вода была вкусной.

— Почему ты вздрогнул, Драко? Ты боишься даже моих прикосновений?

— Да, — блондин уставился в стакан, гадая, не расстроило ли это Гарри. Если судить по тому, что можно было понять из ведшихся при нём разговоров, он и Гарри жили вместе… и, без сомнения, занимались сексом — Гарри буквально излучал чувственность, несмотря на внушительные мешки под глазами и ввалившиеся щёки. Но теперь… любое касание чужого тела вызывало неуправляемую волну страха и недоверия.

— Это пройдёт, — голос Гарри звучал совсем не так уверенно, как того хотелось бы, похоже, самому брюнету.

Драко молча допил воду и поставил стакан на прикроватную тумбочку. Глаза у него слипались.

— Поттер, выметаемся отсюда, — бдительно приказал Северус. — Драко нужно спать. Во сне лечащим зельям будет легче делать своё дело.

Гарри поднялся с пола и отряхнул брюки. Никакой страх перед прикосновениями не помешал Драко зацепиться взглядом за те места, которых касались узкие смуглые ладони с длинными гибкими пальцами.

— Отдыхай, Драко, — блондин был буквально оглушен морем нежности, вложенным во вполне незамысловатые слова.


Драко спал долго и без кошмаров; он вообще не видел никаких снов, чему был несказанно рад, если быть честным. Он открыл глаза ночью; по крайней мере, его биологические часы утверждали, что сейчас ночь, и пребывали в замешательстве: вроде бы, хозяин выспался. С другой стороны, сейчас самое время спать. Как быть? Драко лежал на постели и смотрел в потолок, позволив организму самому разбираться со своими заморочками. В темноте Драко приходилось определять местонахождение потолка наугад, но это его не особо беспокоило. Гораздо больше его интересовал вопрос о собственной памяти, точнее, о её отсутствии.

— Безнадёжно, — пробормотал Драко себе под нос после нескольких безуспешных попыток пробить занавес в мозгу. — Ничего не помню… ни черта! Соплохвоста в три присвиста через дементора задницу!! Ни-че-го… — блондин перевернулся и досадливо уткнулся лицом в подушку. Если бы ему не было так хорошо в безопасности, без боли и страха, он бы расплакался.

Но даже в таком расстроенном состоянии он не мог не заметить боковым зрением зелёной вспышки где-то рядом с кроватью. Авада?!?!

Слизеринец резко сел.

Два зелёных ярких луча пронизывали комнату, давая вполне достаточно света, чтобы увидеть, что Гарри сидит, прислонившись спиной к прикроватной тумбочке, и вертит в руках какую-то вещь прямоугольной формы.

— Гарри? — «Может, это всё-таки сон?».

— Я напугал тебя? Прости, — Гарри посмотрел Драко в лицо и почти сразу отвёл взгляд.

— Почему ты всё время извиняешься?

— А ты почему?

Тупик.

— Ну-у…

— Вот и я тоже… ну-у… — Гарри неожиданно озорно ухмыльнулся и уже открыто посмотрел Драко в лицо. — Как ты себя чувствуешь? За исключением, светел Мерлин, того, что ты потерял память…

— Хорошо, — до блондина всё никак не доходило. — Ты пришёл посреди ночи, чтоб узнать, как я себя чувствую?

— Я думал, ты спишь, — Гарри обхватил ноги руками и удобно устроил на своих коленях подбородок. — Хотел посмотреть, как ты — мало ли какие кошмары могут сниться.

— Сегодня мне ничего не снилось, — осторожно сказал Драко. Пусть он и не помнил, что было там в прошлом, но был твёрдо уверен в том, что был привычен к такой заботе. Это казалось… странным, что кто-то по ночам заглядывает к нему в комнату вместо того, чтобы пойти отдыхать, только затем, дабы удостовериться, что он хорошо спит. Очень странным, хотя и не сказать, чтобы неприятным.

— Это хорошо… тебе и правда нужно отдыхать, — Гарри зябко передёрнул плечами, и Драко отчего-то не сомневался, что с кошмарами брюнет знаком не понаслышке.

Повисла пауза — неловкая и натянутая. Драко не знал, что сказать, Гарри же, похоже, опасался неправильным словом обидеть Драко или напугать. «Я не фарфоровый, мать твою…».

— Гарри…

— Да?

Всё возмущение куда-то пропало с языка, и Драко произнёс совсем не то, что собирался:

— Что это у тебя в руках?

— Твоя колдография. Ты сам принёс её домой из Малфой-мэнора.

— Домой из мэнора? Малфой-мэнор — это моё родовое поместье? А где я живу?

— Ты жил со мной в доме, который мне оставил мой крёстный.

— Оставил? Он умер?

— Ага… по правде сказать, у меня никого нет, кроме тебя.

Снова молчание. Драко потянулся и вынул колдографию из рук Гарри.

Безмятежность, счастье, радость, юность собственной персоной ударили в Драко с куска пергамента, сбив ему дыхание и резанув по глазам. Солнечный свет, воздух, распахнутая рубашка, мечтательная улыбка… мальчишеское лицо, выглядевшее тем беззаботнее и чище, чем старше и трёпаней — толстая книга на коленях. Светлые волосы развевает ветер, пытается прилепить к губам, закрыть ими блестящие глаза, а сам мальчик на колдографии задорно смеётся, запрокидывая голову и подставляя белую кожу солнечным лучам.

— Это я? — недоверчиво спросил Драко.

— Да, ты. Ничего не помнишь? С тех пор, как её увидел, всё хотел спросить, о чём ты на ней думаешь, но как-то стеснялся…

— Я вспомню и обязательно скажу тебе, — пообещал Драко.

Черты лица счастливого мальчишки были знакомы Драко до безумия. Логичнее всего было признать, что это в самом деле он и есть, но слизеринец готов был клясться здоровьем Гарри, что не сумеет так открыто улыбнуться больше никогда.

— Тебе надо отдыхать, — Гарри встал. — Извини, что явился посреди ночи…

— Прекрати извиняться, — корректно попросил Драко. — Или получишь подушкой по затылку.

— Я буду молить о пощаде! — со смехом сказал Гарри. — Помнится, в прошлые разы я всегда оставался жив — ты менял гнев на милость…

Резко оборвав смех, брюнет грустно вздохнул.

— Очень хочется поцеловать тебя на прощание. Но нельзя… Выздоравливай, солнышко моё.

Гарри аппарировал с тихим хлопком, похожим на одинокий незадачливый аплодисмент, и Драко остался наедине со своими амнезией и колдографией. «Прямо выражаясь, компания не из тех, в которых хочется весь вечер гулять в баре со стриптизом и сладкими коктейлями».


* * *


Утро понедельника было самым что ни на есть типичным шотландским утром: хмурым, дождливым и серым. Гарри же был готов летать, петь, кричать и смеяться от радости, рассыпать лепестки роз и полновесные галеоны, танцевать, обнимать всех подряд и всем заявлять: Драко в безопасности! Драко с ним! Драко уже совсем в порядке физически! Драко его любит! Он больше никогда и никому не позволит причинить Драко вред! Счастье, отчаянное и бесшабашное, буквально раздувало Гарри изнутри и отрывало от земли, как гелий отрывает воздушный шарик. Перспективы мести неизвестной сволочи за всё причинённое блондину меркли и отходили в сторону рядом с этим счастьем, которое тёплым средоточием, своего рода портативным лучистым огоньком, Гарри носил в районе солнечного сплетения со вчерашнего дня.

Кто бы мог подумать ещё позавчера, что ему может быть так хорошо, что он будет бояться умереть на месте от счастья, нежности и восторга.

— Вы просто светитесь, Поттер, целиком, — заметил Снейп, пока Гарри с невиданным в стенах Хогвартса воодушевлением поглощал привычную овсянку. — Быть может, Вы умерите свои эмоции?

— Мм? — Гарри прожевал тост и вопросительно посмотрел на зельевара. — Зачем?

— Затем, что кое-кому это может не понравиться или, тем паче, вызвать вопросы.

— Кому? Директору? — Гарри покосился на Дамблдора, которого ещё никто не потрудился посвятить в последние новости — разве что Люциус мог бы рассказать.

— Ему, возможно, тоже, но я говорил не о нём.

— А о ком?

— О наблюдателе от Министерства.

— Что?

Гарри успел начисто забыть о разговоре с Дамблдором в конце года.

— То самое, Поттер, то самое. Наблюдатель несколько задержался по каким-то другим делам, но эти дела больше не требует его отсутствия в Хогвартсе. Поэтому сегодня за завтраком наблюдатель явится на вверенную ему территорию.

— За завтраком? А сейчас что? — Гарри подозрительно покосился на стоящую перед ним тарелку. Быть может, она обеденная, но ловко скрывается под личиной… гм, завтрачной?

— Конь в пальто, — холодно ответствовал Снейп. — До конца завтрака ещё достаточно времени, чтобы наблюдатель успел появиться.

Гарри отпил тыквенного сока из кубка, чтобы иметь чуть-чуть времени подумать. Наблюдатель — это плохо. С другой стороны, он или она сумеет убедиться (и, как надеялся Гарри, убедить Министерство вообще и Скримджера в частности), что Гарри ведёт себя, как зайка и доволен своей скромной работой. Так доволен, что счастье его просто распирает. Другое дело, если в Хогвартс пришлют мало-мальски сообразительного наблюдателя, тому не составит труда заподозрить, что размеренная жизнь обычного преподавателя не может вызвать такого экстаза и ажиотажа, и захотеть докопаться до истины. Вот ЭТО — уже хуже выдумать трудно…

Гриффиндорец снова взялся за овсянку, но уже куда более вяло.

— Умеете Вы испортить настроение, профессор, — хмыкнул брюнет.

— На том стоим, мистер Поттер, — ответная усмешка Снейпа заставила Гарри захихикать.

Положительно, слизеринец — это диагноз. Посмертный.

Гарри как раз раздумывал, не взять ли ему четвёртый тост (от радости к нему вернулся былой аппетит), когда в двери Большого Зала кто-то вошёл, и директор встал, привлекая к себе всеобщее внимание.

— Друзья! Студенты Хогвартса и преподаватели! Позвольте представить вам Наблюдателя Министерства Магии, который в течение этого учебного года будет следить за порядком и законностью в стенах Хогвартса — мистер Грегори Гойл!

Занавес…


Сегодня было крайне трудно заставить работать хотя бы один курс. И чем старше были курсы, тем возмутительней они себя вели; у малышей почтение и восхищение Гарри превышало степень любопытства и любви к сплетням. К тому младшие практически не знали, кто такой Гойл, и всё, что они могли обсуждать — это случайно услышанные обрывки разговоров старших. Но прочие, начиная курса с пятого, имели отличное понятие о том, кто, вернее, что такое Гойл. Слизеринцы выглядели почти что довольными (Дерил Забини так вообще весь день проходил с торжествующей рожей), остальные факультеты — несколько удрученными. И все искренне недоумевали, гадая о мотивах Министерства. Ясно было как божий день, что на чиновничью работу его пристроил кто-нибудь из родственников (на чистокровных семьях завязано действительно многое). Но наблюдателя в Хогвартс, без сомнения, назначал лично Скримджер. Наибольшей популярностью пользовалась версия о том, что министр был под кайфом, ну или просто слегка двинулся головой. Бытовали также экзотические, не столь популярные идеи: например, о том, что Гойл и Скримджер — любовники; или о том, что Гойл на самом деле не Гойл, а в очередной раз воскресший и замаскировавшийся Вольдеморт, который явился в Хогвартс мстить Гарри Поттеру за своё зверское убиение; о том, что Скримджер поспорил с кем-то на желание и должен был исполнить вот такое вот; о том, что Гойл — тайный агент аврориата и прибыл следить за всё тем же Поттером, который, обретя силу Вольдеморта, коварно планирует захватить многострадальное Министерство, чью защиту он уже изучил досконально; о том, что в Министерстве просто не нашлось другого идиота, согласного на такую работу, памятую о судьбе Долорес Амбридж; да и много ещё о чём. Гарри, тем не менее, подозревал, что к правде не близко ни одно предположение. К тому же он не любил, когда его уроки игнорируют. Он тут, понимаете ли, тратит на этих нерадивых ученичков время, которое мог бы провести с новообретённым Драко, а они даже не делают вид, что ценят такую жертву!

Оскорблённый в лучших чувствах Поттер устроил всем зверские практические, бдительно следя, чтобы никто не ушёл с занятия без хотя бы дырки на мантии. Он не был уверен к концу дня, что его действия возымели заметный практический или воспитательный эффект, но это его уже мало заботило.

За ужином в Большом Зале Гарри нетерпеливо поглощал пиццу с анчоусами (у эльфов продолжалась пламенная страсть к кухням других народов, не затронувшая один только завтрак, оставшийся традиционно английским) и краем уха слушал брюзжание Снейпа, на чей урок Гойл сегодня являлся. Кажется, МакГонагалл и Трелони тоже возмущались, но они сидели слишком далеко от Гарри, чтобы гриффиндорец мог судить о предмете их оживлённого разговора.

Сам предмет пересудов скромно устроился за отдельным одиночным столиком, коих в Хогвартсе имелось четыре штуки, разместившихся у стен большого Зала. Гарри не мог коситься на него, ибо свет глаз немедленно выдавал, куда он смотрит, но ему хватало комментариев Снейпа — таких едких, что Гарри живо представлял, как яд этих слов течёт по воздуху и плюхается прямо в тарелку Гойла.

Можно не бояться, что представитель Министерства окажется достаточно умён, чтобы заподозрить Гарри в чём-нибудь серьёзном. О тупости Крэбба и Гойла по Хогвартсу ходили легенды, и даже их однокурсники подозревали в этих двух громилах жертв радикальной лоботомии.

Не могло же, в самом деле, оказаться, что все эти годы они искусно скрывали от остальных свой недюжинный интеллект. Это было бы по-настоящему смешно.

Вообще, об этом мог судить только Драко — единственный человек, более-менее близко знавший Крэбба и Гойла. Но он, к сожалению, ничего об этих двоих не помнил.

Гарри дожевал пиццу и запил чаем.


Вторник для Гарри не был красным днём календаря, отнюдь. С самого утра его сжигало нетерпеливое желание сбегать к Драко, узнать, как он, посмотреть в серебристые понемногу оживающие глаза, услышать мелодичный голос, умеющий и ласкающе мурлыкать, и издевательски растягивать слоги, а не довольствоваться сухим рассказом Снейпа за завтраком о том, что у Драко жалоб нет. Так что первый урок — седьмые курсы Гриффиндора и Слизерина — сам по себе не был радостью, а уж присутствие Гойла и вовсе заставляло Гарри скрипеть зубами.

Наблюдатель от Министерства явился через десять минут после начала сдвоенного занятия, когда Гарри как раз успел на всех рявкнуть и заткнуть всем рты и занял учеников лекцией, намереваясь в последующие сорок минут выдать единым духом всё, что знал о чарах мысленной сферы (пусть как хотят, так и записывают этот речитатив, убыстренный до пулеметной скорости). Скрип открывшейся двери сбил внимательность всех учеников и нарушил течение мыслей самого Гарри.

— Добрый день, мистер Поттер, — «а почему, хотел бы я знать, не «профессор», а «мистер»?..».

— Добрый день, мистер Гойл, — процедил Гарри сквозь зубы.

— Я хотел бы присутствовать на Вашем уроке, — свинячьи глазки Гойла не выражали абсолютно ничего. Глядя на это, Гарри не сомневался, что, каковыми бы ни были причины назначения слизеринца Наблюдателем, версия о том, что Скримджер и сам Гойл любовники — чья-то воспалённая фантазия, не более. Гриффиндорец не мог себе представить кого-то с настолько извращённым вкусом.

— Похвальная тяга к знаниям, — буркнул Гарри себе под нос. На выпускном экзамене по ЗОТС Гойл получил у Паркера «неуд». И, если говорить чисто об образовательном аспекте. Гойлу и впрямь не мешало бы прослушать курс ЗОТС ещё раз. — Я не мешаю Вам хотеть, мистер Гойл.

— Я воспринимаю это, как «да», — осклабился Гойл, весьма странно смотревшийся со своим амбальским телосложением в серой форменной мантии Министерства Магии, и прошёл к свободной задней парте.

Гарри подумал про себя несколько нецензурных слов и ласково спросил вслух и растопырившего уши класса:

— Господа студенты, произошло что-нибудь экстраординарное? Если да, я могу и подождать, а если нет, то, будьте так любезны, возьмитесь за лекцию.

Студенты спохватились и схватились за перья. Так-то лучше.

Гарри продолжил читать лекцию Гойл вел себя примерно и даже что-то записывал в блокноте — правда, Гарри очень сомневался, что лекцию.

— А теперь перейдём к практической части, — Гарри хищно улыбнулся в ответ на ненавидящий взгляд Дерила Забини.

— Минутку внимания, мистер Поттер, — встрял неожиданно Гойл. — Я хотел бы отдельно поговорить с Вами по поводу Ваших практических занятий.

Идея о том, что эти связные и довольно длинные фразы Гойл произносит, заучив по бумажке, исписанной рукой Скримджера, казалась Гарри всё более и более притянутой за уши. Идея о том, что их все он сочиняет сам, на ходу, казалось гриффиндорцу попросту дикой.

— Я слушаю Вас, мистер Гойл, — Гарри выжидательно скрестил руки на груди.

— До Министерства доходили слухи, что Вы травмируете учеников во время занятий, используя на них различные заклятия нападения без достаточных на то оснований.

— У Вас есть официальные жалобы от учеников либо их родителей? — поинтересовался Гарри.

— Пока — только неофициальные, — Гойл делал многозначительные ударения на каждом слове.

— Надо полагать, Вы собираетесь предпринять что-то в связи с этими неофициальными наговорами?

— Мне поручено Министерством предупредить Вас, мистер Поттер, что при первом же признаке обоснованности этих жалоб Вам будет запрещено проводить практические занятия. Ваша квалификация не вызывает сомнений, и всё, что Вам нужно — это контроль.

«Звучит хорошо. Жаль только, имеется в виду не самоконтроль, а контроль Министерства надо мной. Чтоб и чихнуть не смел без позволения таких вот боровов на ножках, типа тебя».

Гарри искривил губы в усмешке и с удовлетворением отметил, что Гойл едва заметно вздрогнул, опознав в гримаске фирменное выражение лица Драко Малфоя.

— Благодарю за предупреждение, мистер Гойл. А теперь, если Вы ничего не имеете против, я продолжу урок.

Гойл важно кивнул, едва не ввергнув и без того злого Гарри в состояние неконтролируемого буйства. «Спокойствие, только спокойствие…».

— Берём палочки и отрабатываем в парах заклятие Cogitamus Simitu, — велел Гарри.

Это заклятие позволяло двум одновременно применившим его друг к другу думать вместе несколько минут — полное слияние мышления, мысль перетекает в мысль, и невозможно отличить чётко, где кончаешься ты и начинается другой. Довольно слабое в силу своей кратковременности заклинание, и применяющий его, как правило, не может вторгнуться в мысли кого-то другого насильно (для этого существует Legillimens). Зато если необходимо продемонстрировать доверие — оно незаменимо. И Гарри был уверен, что при применении этого заклятия просто невозможно причинить себе или другим какой-либо вред. Пусть Гойл умоется…

Гриффиндорец ходил по классу, заложив руки за спину и наблюдал за практикующимися учениками, поправляя изредка тех, у кого не получалось. Мирная картина…

Стоило ему так подумать, как раздался вопль Забини. Злопакостный слизеринец стоял на коленях, держась за голову, и продолжал картинно стенать.

— О-о, как больно…

Гарри почувствовал острое желание треснуть его по затылку, чтоб заткнулся, но от этого приходилось воздерживаться. Что б там ни говорил Дамблдор, Гарри Поттер не был создан для учительской карьеры.

— В чём дело, мистер Забини?

— Он применил ко мне это заклятие, и мне как молотком в голову ударили… о-о…

— Мистер Блайнд, что Вы сделали с Вашим сокурсником? — Гарри хмуро посмотрел в лицо растерянному партнёру Забини.

— Я-а… только сказал это заклинание, Когитамус Симиту, и всё…

— У меня с детства особая чувствительность к заклятиям мысленной сферы, — горестные причитания Забини перекрыли все прочие голоса. Гарри не сомневался, от кого исходили все жалобы на его преподавательскую манеру. — Они действуют на меня ужасно-о…

— Так какого хре… зачем Вы молчали об этом, мистер Забини? — прошипел Гарри, взмахом руки блокируя всякую чувствительность в пустой голове слизеринца.

Он отправил растерянно моргающего Забини к мадам Помфри (ещё бы ему и не быть растерянным, когда он никак не ожидал, что ненавистный Поттер будет в совершенстве владеть обезболивающим заклинанием в беспалочковой и невербальной форме?) и обвёл взглядом шушукающихся студентов.

— Продолжаем урок! Вас что-то отвлекает?

Студенты поспешно похватались за палочки под изничтожающим ледяным взглядом Гарри. Гойл что-то сосредоточенно строчил в блокноте.

— Пожалуй, необходимо сообщить в Министерство о том, что Вы не в состоянии обеспечить безопасность учеников во время занятий, мистер Поттер.

«Прекрасно. Только этого мне не хватало для полного счастья. Любому кретину ясно, что Забини разыгрывал спектакль, и весьма некачественный. Серьёзно же меня боятся в Министерстве…».


Сразу после занятий Гарри аппарировал в личные покои Снейпа, где в отдельной комнате находился Драко. Постучал в дверь и, дождавшись вполне бодрого «войдите», раскрыл её.

Драко полулежал в постели, накрытый до пояса одеялом и одетый в хлопковую просторную пижаму, и читал какую-то книгу. Вполне возможно, что по Зельям — вряд ли у Снейпа водилось много развлекательных вещей. Блондин был умыт, причёсан и выглядел непривычно по-детски, так беззащитно, что у Гарри защемило сердце. Должно быть, так же выглядят упавшие на землю цветы; растоптанные тяжёлыми подошвами белоснежные розы, которых не смогли защитить шипы.

— Привет.

— Привет, Гарри, — Драко поднял голову от книги и улыбнулся.

— Как ты, милый? — Гарри осторожно присел на стул рядом с кроватью.

— Отлично… только ничего ещё не вспомнил. А так мне даже не обязательно всё время лежать в постели. Северус — перестраховщик, — Драко скорчил недовольную рожицу, чем невольно насмешил Гарри.

— Так будет лучше, любимый. Ты ещё не оправился от всего, — с напускной строгостью сказал Гарри.

— И ты туда же, — проворчал Драко. — Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель!

Последняя фраза заключала в себе шутку, и только, но когда-то она почти всегда становилась между Драко и Гарри своеобразным предложением заняться любовью — оба они любили эту фразочку. Губы гриффиндорца мгновенно пересохли от жарких воспоминаний.

— Ты вспомнил эту фразу?

— Вспомнил? Я её знал… вообще… ты хочешь сказать, она что-то значила для нас двоих? — способности к логическому мышлению Драко не утерял.

— Да… ты вспомнишь, — Гарри развернул стул спинкой к кровати и оседлал его, устроив руки и подбородок на высокой спинке. Черное дерево и строгие линии стула ясно указывали на принадлежность его к личной мебели Снейпа. — Ты совсем ничего не помнишь о нашей прошлой совместной жизни?

— Я даже не помню, что у нас была совместная жизнь, — Драко выглядел удрученным. — Клянусь Салазаром, вот как раз это я хотел бы помнить!

— Почему? — не понял Гарри.

— Потому что я люблю тебя, — терпеливо сказал Драко, будто общаясь с маленьким ребёнком. — И хочу помнить про тебя всё, что когда-либо знал.

«М-да, не всё из того, что Драко про меня знал, я предпочёл бы, чтобы он вспомнил…». Гарри пришёл на ум день злосчастного мальчишника.

— Я тоже люблю тебя, Драко… чёрт, как хочется тебя поцеловать!

— Так ты меня любишь или только хочешь? — педантично уточнил Драко.

«О, Мерлин…»

— Я люблю тебя, Драко, — повторил Гарри. — Я люблю тебя больше чего или кого-либо другого. Ты не помнишь, но я убивал, чтоб защитить тебя, я ждал тебя… теперь тебе снова нужно, чтобы я ждал, пока мы сможем быть вместе, и я это сделаю, — Гарри улыбнулся и подмигнул Драко. — А пока я буду ждать, я пойду и убью ту мразь, которая две недели держала тебя в заложниках.

— А если тебе придётся ждать долго — ты меня не разлюбишь?

Такого прямого и откровенного разговора они с Драко ещё не вели ни разу. Гарри было чрезвычайно трудно собраться и отвечать спокойно и размеренно:

— Я никогда тебя не разлюблю, Драко. Никогда и ни за что. Даже если ты сам меня бросишь, я буду ходить за тобой по пятам, просить прощения за всё, что делал и чего не делал, и целовать твои руки, пока ты не возьмёшь меня обратно к себе в парни.

«Честно высказать всё, что думал — это тоже подвиг… убить Вольдеморта было куда как проще…».


* * *


— Я никогда тебя не разлюблю, Драко. Никогда и ни за что. Даже если ты сам меня бросишь, я буду ходить за тобой по пятам, просить прощения за всё, чего делал и не делал, и целовать твои руки, пока ты не возьмёшь меня обратно к себе в парни.

Драко слушал, как заворожённый. Когда Гарри застилал все мысли блондина собственным лицом, тот и помыслить не мог о том, что ему ответят взаимностью. Более того — такой сильной… такой же сильной, как любовь самого Драко. Несмотря на то, что в словах Гарри не было горячности, Драко с лёгкостью читал по глазам брюнета, сколько для него значат произносимые слова.

Слизеринец сидел на кровати и пытался справиться с бурей собственных чувств, тупо моргая. Гарри в это время терпеливо ждал какой-то реакции на свои слова, но одурманенный непривычным чувством быть любимым Драко мог только пялиться на Гарри, заново отмечая в памяти мягкие очертания губ, нежные контуры скул, классический разрез глаз, пушистость падающих на лоб разлохмаченных чёрных прядей, яркость изумрудного свечения радужки, смуглость тонкой, почти светящейся кожи, хрупкость и гармоничность тела. «И это всё — мне? Этот сошедший с Олимпа бог любви и красоты любит меня?». Драко не помнил, почему считал себя недостойным любви Гарри, но это ощущение собственной ущербности и ненужности в нём оставалось. И сейчас оно таяло, таяло, как лёд в стакане с горячим чаем — таяло, чтобы никогда больше не появиться снова.

— Драко? Я что-то не то сказал?

— Драко, не молчи, — голос брюнета был тревожным.

— Нет-нет, всё так, — поспешил заверить его Драко, с трудом вынырнув из ощущения дурманящей радости и счастья, чем-то напоминавшего ту колдографию, что Гарри принёс ему вчера. — Всё даже слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Запомни, Драко, и никогда не забывай: это единственная правда, какая есть, — указание «не забывать» было шутливым, но сам Гарри был серьёзен, как пономарь на мессе. — Если ты считаешь, что это хорошо — тем только лучше. Быть может, мне даже не придётся прилагать столько усилий, сколько я тут расписал, чтобы остаться с тобой.

— Не загадывай, — весело фыркнул Драко. — Может, мне понравится, как ты выглядишь, целуя мне руки!

Гарри вздохнул.

— Если б тебе не было страшно, мы могли бы проверить хоть сейчас.

Драко задумался. Уверенность в том, что его любят, придала ему сил и спокойствия.

— Так давай попробуем. В конце концов, мне кажется очень глупым бояться твоих прикосновений.

— Ты уверен? — озабоченно спросил Гарри. — Я не хочу, чтоб тебе было больно и страшно.

— Не будет… ну, или так сильно не будет. Только… ты это… осторожно, ладно? — Драко подозревал, что звучит эта просьба в общем контексте чрезвычайно глупо.

— Разумеется, милый.

Гарри бережно взял обеими руками безвольную левую ладонь Драко. Иголочки паники немедленно прошили позвоночник блондина, но он прикрикнул на них, и те, удивлённые замерли. Было страшно… но вполне терпимо. Так же страшно ему было, пожалуй, перед тем, как он впервые собирался заняться сексом с парнем. По сравнению с тем, что творилось с Драко в воскресенье, это было как небо и земля. Блондин молча кивнул ожидающему реакции Гарри: продолжай.

Брюнет склонился над рукой Драко и коснулся губами тыльной стороны его ладони. Прикосновение было похоже на пригоршню жидкого огня, пролившегося на кожу ничего не ожидавшего Драко. Блондин судорожно хватал ртом воздух, пытаясь справиться одновременно и с неистовым желанием немедленно накинуться на Гарри, зацеловать его до безумия и отдаться ему здесь же, и с паническим поползновением заорать и сбежать на край света от любого касания. Задача облегчалась тем, что эти стремления были противоположными и по большей части боролись друг с другом сами. Драко не отдёрнул ладони, и Гарри снова поцеловал её.

На этот раз губы Гарри прошлись по касательной, бережно лаская чувствительную кожу тыльной стороны ладони. Блондина бросало то в жар, то в холод, и, когда брюнет остановился, всасывая губами немного кожи поверх косточки, он не выдержал и резко выдернул руку.

Он был в шоке.

Никогда ему не доводилось прежде (судя по куцым воспоминаниям, конечно, и сиюминутным впечатлениям) испытывать ничего настолько возбуждающего и купаться в такой всепоглощающей нежности.

Ему было страшно.

— Всё в порядке, милый? Тебе страшно? Драко?

— Всё хорошо, Гарри. Я в норме. Просто… я не ожидал.

Судя по недоумевающему лицу брюнета, до того не дошло, что именно было таким неожиданным для Драко, но уточнять он не стал — видно, побоялся, ещё сильнее травмировать и без того настрадавшуюся психику блондина.

— Тебе здесь не скучно? Ты целый день один, я и Снейп на занятиях…

— Снейп?

— Северус. Его фамилия Снейп… Мерлин, так странно объяснять это тебе…

— Почему странно?

— Как бы это сказать… пока ты учился в Хогвартсе, Снейп был твоим деканом. Кроме того, он твой крёстный, так что ты познакомился с ним раньше, чем пошёл в школу.

— Я ничего не помню об учёбе, — сокрушённо сказал Драко. — То есть, я помню сами заклинания, рецепты и всё прочее, но ни людей, ни событий… только ты.

Гарри очень мило заалел — смутился, что ли? Отчего-то от этого смущённого румянца на щеках Гарри по телу Драко прошла тёплая волна любви и желания защитить. «Меня бы самого кто защитил…». Несмотря на браваду, Драко признавал, что требование Северуса оставаться в кровати было справедливым — блондин был ещё очень слаб. Поэтому, собственно, он и не стал вскакивать сразу же, как только утром за Северусом закрылась дверь.

— Это с одной стороны плохо, с другой — хорошо, — задумчиво сказал Поттер.

— Чем же хорошо? — Драко решительно не видел в потере памяти никаких плюсов. Ему не нравилось терять контроль над ситуацией.

— Тем, что такой объём информации — вся твоя прежняя жизнь — не мог исчезнуть бесследно или быть заблокирован как следует. Теперь памяти нужен только стимул, чтобы вернуться.

— И что может послужить этим стимулом?

Гарри пожал плечами.

— Человек. Событие. Сильный стресс. Я не знаю. Никогда не был силён в психологии.

— А в чём ты был силён?

— В основном, в квиддиче, — ухмыльнулся Гарри. — И в магии — защите и нападении.

— Расскажи мне, наконец, что такое квиддич! — не выдержал Драко. — Странное слово какое…

— Охотно, — Гарри просто расцвёл. — Квиддич — это игра волшебников…

Гарри объяснял, Драко слушал. Брюнет рисовал в воздухе трёхмерные схемы, изображавшие игроков на мётлах, создавал из воздуха мячи, рассказывал о матчах, в которых, оказывается, он, Драко, противостоял Гарри. Правда, блондину никогда не удавалось поймать снитч раньше Гарри — когда Драко спросил об этом напрямик, брюнет смутился и замямлил что-то, не желая так сразу бухать: «Ты никогда не мог выиграть у меня». Поэтому Драко сразу всё понял. Как ни странно, эта новость его нисколько не огорчила — где-то в глубине души он ощущал, что так было правильно.

За разговором на нейтральную и безопасную тему они не заметили, как стемнело. Не сдержавшись, Драко зевнул, и Гарри немедленно замолчал на полуслове.

— Ой… ты устал, наверное, а тут я со своим квиддичем…

— Ничего я не устал, — запротестовал Драко, сдерживая предательский зевок. Устал он зверски (хотя ничего, вообще-то, и не делал — только лежал и разговаривал), но показывать этого не желал. Ведь тогда Гарри уйдёт… — Это случайно. Ты говори, говори…

— Да хватит мне уже болтать, — наморщил нос Гарри. — К тому же ты всё это и сам знаешь. И непременно вспомнишь.

Такой уверенности Драко не ощущал. Ему казалось, нужен пожар, который заставит туман в голове высохнуть, съёжиться клочьями и исчезнуть, но где взять такое?

— Но надо же мне что-то знать, пока я не вспомню всё. Это так неуютно — видеть, слышать и ничего не понимать. Тем более, знать, что все остальные понимают, и сам ты тоже когда-то понимал.

На лице Гарри отразилось искреннее раскаяние. В отличие от Северуса, Гарри был для Драко раскрытой книгой в плане эмоций. Самому блондину больше импонировала манера поведения Северуса, но непосредственность Гарри обезоруживала. Пожалуй, она была одной из главных вещей, за которые Драко полюбил Гарри когда-то там, в прошлом.

— Прости, я такой чурбан… вечно ляпну бестактность, а потом только подумаю.

— Хуже было бы, Гарри, если б ты говорил мне бестактности, предварительно тщательно их обдумав, — критически заметил Драко.

Брюнет захихикал. Драко захотелось прикоснуться губами к смуглому горлу, чтобы почувствовать, как оно подрагивает от смеха, и одновременно — никогда и ни к кому ни за что не прикасаться.

— Твоя правда. Ох… ты есть или пить хочешь, наверно. Какой же я в самом деле чурбан…

— Пить — это было бы неплохо. И… ну, в туалет, — Драко остался внешне невозмутимым, хотя в действительности был так же смущён, как и Гарри, чьи скулы процвели густым бордовым цветом. Где и у кого Драко учился подобной невозмутимости, хотел бы он знать?

— А… где тут у Снейпа туалет?

— Вон за той дверью. Да я сам дойду. Ты мне воды достань, ладно?

Драко вылез из кровати, старательно следя за собственным равновесием. Голова закружилась при вставании, но это было, в принципе, вполне терпимо. Когда он вернулся, его ждал на тумбочке высокий стакан воды со льдом и запахом лимона (наверное, туда было добавлено немного лимонного сока) и Гарри, разговаривающий о чём-то с Северусом. Точнее, Северус за что-то выговаривал Гарри, а брюнет, хмурясь, слушал.

— Что Вы сотворили с Забини на сегодняшней ЗОТС, Поттер? По Хогвартсу ходят слухи, что он едва жив. Я не знаю, что у Вас с ним за трения, но уверен, что они не стоят лишения палочки и поста преподавателя. Гойл не скрывал, что именно эти меры он предложил в своей докладной записке Скримджеру, как наиболее адекватные в отношении Вас.

Гойл? Забини? Первого, кажется, упоминал Гарри ещё в воскресенье, когда перечислял имена, которые Драко мог помнить. Кто это такой? И почему он ставит Гарри какие-то явно серьёзные палки в колёса?

Заметив, однако, вернувшегося Драко, Северус резко оборвал свою тираду.

— А, вот и ты, Драко. Тебе пора спать. Поэтому, позволь, я украду мистера Поттера до завтра.

Слово «позволь» было не более, чем оборотом речи, и все трое это отлично понимали. Поэтому Драко одними губами улыбнулся Гарри, выпил воду залпом и залез под тёплое и легкое пуховое одеяло. Ему снились поцелуи Гарри, и во сне он отвечал на них без страха.