Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М.: Согласие, 1999, сс
| Вид материала | Документы |
- Борис пастернак и осип мандельштам: образный мир. Язык. Эпоха, 48.56kb.
- Воспоминания Сайт «Военная литература», 4244.99kb.
- Доклад по литературе. Осип Эмилевич Мандельштам, 177.26kb.
- Введение, 665.82kb.
- Согласие на медицинское вмешательство, 2265.02kb.
- Публичный доклад государственного общеобразовательного учреждения Центр образования, 416.91kb.
- Детский медицинский центр «до 16-ти» информированное согласие на лечение корневых каналов, 43.11kb.
- О. Э. Мандельштам родился в Варшаве в семье коммерсанта. Детство и юность его прошли, 39.72kb.
- Лобанов Владислав Константинович, Бондаренко Татьяна Романовна Данилова Елена Александровна, 251.96kb.
- Записки миссионера, 278.61kb.
Пулковской обсерватории, 14 октября 1938г. во Владивостоке резко поднялась
температура воздуха - с 4 до 12-15°С, что значительно выше средней. Такая
температура держалась до конца месяца (8 ноября уже ниже нуля).
О последних днях Мандельштама рассказал еще Давид Исаакович Злотинский.
Содержание его письма к И. Г. Эренбургу не отражено в книге Н. Я.
Мандельштам, и здесь это письмо приводится полностью.
"23/II-1963 г.
Уважаемый Илья Григорьевич!
Давно уже - почти два года - собираюсь вам написать по поводу одного
места в 1-м томе ваших воспоминаний . Люди, годы, события". Речь идет о
судьбе О. Мандельштама. Вы пишете (со слов брянского агронома В. Меркулова,
посетившего вас в 1952 году) о том, что О. Мандельштам в конце 1938 года
погиб на Колыме. Уже находясь в заключении, в тяжелейших условиях Бериевской
Колымы, О. Мандельштам - по словам В. Меркулова - сохранил бодрость духа и
преданность музе поэзии: у костра он читал своим товарищам по заключению
сонеты Петрарки. Боюсь, что конец Мандельштама был менее романтичен и более
ужасен.
О. Мандельштама я встретил в конце лета или в начале осени (то ли конец
августа, то ли середина сентября) 1938 года не на Колыме, а на
Владивостокской "пересылке" Дальстроя, т. е. управления Колымских лагерей.
На этой пересылке оседали только отсеянные медицинской комиссией (вроде
меня). Остальные, - пробыв некоторое время на пересылке, - погружались в
пароходы и отправлялись в Колыму. На наших глазах проходили десятки тысяч
людей.
Я и мои друзья, любящие литературу, искали в потоке новых и новых порций
прибывающих с запада зеков - писателей, поэтов и, вообще, пишущих людей. Мы
видели Переверзева, Буданцева, беседовали с ними. В сыпнотифозном больничном
бараке, куда я попал в декабре 1938 года, мне говорили, что в одном из
отделений барака умер от сыпняка Бруно Ясенский.
А О. Мандельштама я нашел, как я уже писал, задолго до этого - в конце
лета или в начале осени. Клопы выжили нас из бараков, и мы проводили дни и
ночи в зоне в канавах (водосточных). Пробираясь вдоль одной канавы, я увидел
человека в кожаном пальто, с "хохолком" на лбу. Произошел обычный "допрос":
- Откуда?
- Из Москвы...
- Как ваша фамилия?
- Мандельштам...
- Простите, тот самый Мандельштам? Поэт? Мандельштам улыбнулся:
- Тот самый...
Я потащил его к своим друзьям... И он - в водосточной канаве - читал нам
(по памяти, конечно) свои стихи, написанные в последние годы и, видимо,
никогда не издававшиеся. Помню - об одном стихотворении, особенно
понравившемся нам, он сказал:
- Стихи периода Воронежской ссылки. Это - прорыв... Куда-то прорыв...
Он приходил к нам каждый день и читал, читал. А мы его просили: еще, еще.
И этот щупленький, слабый, голодный, как и все мы, человек преображался:
он мог читать стихи часами. (Конечно, ничего записывать мы не могли - не
было бумаги, да и сохранить от обысков невозможно было бы. )
А дальше идет вторая часть - очень тягостная и горькая. Мы стали (очень
быстро) замечать странности за ним: он доверительно говорил нам, что
опасается смерти - администрация лагеря его хочет отравить. Тщетно мы его
разубеждали - на наших глазах он сходил сума.
Он уже перестал читать стихи и шептал нам "на ухо" под большим секретом о
все новых и новых кознях лагерной администрации. Все шло к печальной
развязке... Куда-то исчезло кожаное пальто... Мандельштам очутился в
рубищах... Быстро завшивел... Он уже не мог спокойно сидеть - все время
чесался.
Однажды утром я пошел искать его по зоне - мы решили повести его (хотя бы
силой) в медпункт - туда он боялся идти, т. к. и там - по его словам - ему
угрожала смерть от яда. Обошел всю зону - и не мог его найти. В результате
расспросов удалось установить, что человека, похожего на него, находящегося
в бреду, подобрали в канаве санитары и увезли в другую зону в больницу.
Больше о нем мы ничего не слышали и решили, что он погиб.
Вся эта история тянулась несколько дней.
Может быть, он окреп, выздоровел, и его отправили на Колыму?
Маловероятно. Во-первых, он был в очень тяжелом состоянии; во-вторых,
навигация закончилась в 1938 году очень рано - кажется, в конце сентября или
в начале октября - из-за неожиданно вспыхнувшей эпидемии сыпного тифа.
Невольно настораживает фамилия и инициалы "брянского агронома" В.
Меркулова...
В числе нашей группы любителей литературы был Василий Лаврентьевич
Меркулов - ленинградский физиолог. Но на Колыме он не был - его вместе со
мной и другими, оставшимися в живых после эпидемии, направили в Мариинск,
где мы и пробыли до освобождения - сентября 1946 г.
Наш Меркулов ничего не мог знать о колымском периоде жизни Мандельштама,
если тот действительно туда попал. Какой же Меркулов вам это сообщил?
Однофамилец? Или наш, решивший приукрасить события и придать смерти
Мандельштама романтический ореол?
Вот все, дорогой Илья Григорьевич, что я считал себя обязанным вам
сообщить.
С глубоким уважением -Д. Злотинский".
В постскриптуме автор письма просит И. Эренбурга держать его имя в
секрете: "И культа нет, и повеяло другим ветром, а все-таки почему-то не
хочется "вылезать" в печать с этими фактами. Могу только заверить вас, что
все написанное мною - правда, и только правда". Письмо было тогда же
передано И. Эренбургом Н. Я. Мандельштам. Оно сохранилось у составителя этих
примечаний.
В марте 1989 г. из Магадана пришло в Москву "личное дело на
заключенного... О. Э. Мандельштама". Документом удостоверено, что великий
поэт умер 27 декабря 1938г. в 12ч. 30 м. в больнице пересыльного лагеря под
Владивостоком.
Смерть последовала "от паралича сердца". В больницу был доставлен
накануне.
22 февраля 1991 г. в "Известиях" появилось письмо Юрия Илларионовича
Моисеенко, лагерника с десятилетним сроком. В пересыльный лагерь на Второй
речке его этап прибыл 14 октября 1938г., на день позже этапа с
Мандельштамом. Там они познакомились, оказавшись соседями на третьем ярусе
нар в 11-м бараке.
Вот это письмо.
"Я, бывший узник архипелага ГУЛАГ, прочел в вашей газете (№ 7 с. г. )
краткое сообщение о том, что на окраине Владивостока найдена могила Осипа
Мандельштама...
Как прямой свидетель смерти знаменитого поэта хочу поделиться
дополнительными подробностями.
Более десяти тысяч заключенных, мужчин разных возрастов со всей страны -
Москвы и Ленинграда, Ростова и Киева, Одессы и Смоленска, Минска и
Казахстана - были свезены на окраину города и заточены в бараках и палатках
на вершине голых, каменистых сопок. Все - приговоренные "за
контрреволюционную деятельность" к длительным срокам заключения, от 8 до 25
лет, которыми была заменена смертная казнь.
Лагерь назывался "Спец-пропускник СВИТЛага", то есть Северо-Восточного
исправительного трудового лагеря НКВД (транзитная командировка), 6-й
километр, на II-й речке. Здесь подолгу узников не задерживали. На морских
судах "Джурма" и "Дальстрой", с четырехярусными нарами в трюмах, размещали
страдальцев. Семь суток плыли до бухты Нагаево, где тогда уже строили
Магадан. Рассказывали, что многие умирали в пути. Этих просто выкидывали в
Охотское море, кормить рыб. Родным об их смерти не сообщали.
Осенью 1938 года во Владивостоке стояли солнечные прохладные дни, синие
звездные ночи. Дули северо-восточные ветры. Наступал голод. Воду к нам по
крутым каменистым тропам заносили ведрами "бытовики" (осужденные) и сливали
в бочку у порога барака.
В ноябре нас стали заедать породистые белые вши, и начался тиф. Был
объявлен строгий карантин. Запретили выход из бараков. Рядом со мной спали
на третьем этаже Осип Мандельштам, Володя Лях (это - ленинградец), Ковалев
(Благовещенск), Иван Белкин (молодой парень из Курска).
Сыпной тиф проник, конечно, и к нам. Больных уводили, и больше мы их не
видели. В конце декабря, за несколько дней до Нового года, нас утром повели
в баню, на санобработку. Но воды там не было никакой. Велели раздеться и
сдавать одежду в жар-камеру. А затем перевели в другую половину помещения, в
одевалку, где было еще холоднее. Пахло серой, дымом. В это время и упали,
потеряв сознание, двое мужчин, совсем голые. К ним подбежали
держиморды-бытовики. Вынули из кармана куски фанеры, шпагат, надели каждому
из мертвецов бирки и на них написали фамилии: "Мандельштам Осип Эмильевич,
ст. 5810, срок 10 лет". И москвич Моранц, кажется, Моисей Ильич, с теми же
данными. Затем тела облили сулемой. Так что сведения, будто Мандельштам
скончался в лазарете, неверны...
Трупы накапливали в ординаторской палатке, а потом партиями вывозили.
Мертвые тела втаптывали в каменный ров, в одну могилу. Копать их было очень
тяжело...
Я тогда был молод, всего 24 года. Тоже осужден за "контрреволюцию"...
Срок полностью отбыл. Повидал "виды"... Вот такая выпала на мою долю эпоха,
эпоха социалистического реализма.