Geum.ru

Текст взят с психологического сайта

Вид материалаУчебное пособие
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   36
Глава 14. Принцип развития


Наряду с принципами детерминизма и системности важнеЙ1 значение для конструирования психологии как науки, ориентирован* ной на изучение объективных закономерностей личности человека его психики, имеет принцип развития. Уже у Дж. Локка мы наход ясно выраженную генетическую точку зрения, и с этого времени с НИ начинают считаться в психологии. Потому безосновательным прв1 ставляется широко распространенное мнение о том, что тоЛЬК В. Вундт начал применять генетический принцип при изучении Ней хических процессов. Любое явление, рассматриваемое психологО может получить адекватное объяснение, если оно становится npi метом изучения в его развитии. Это относится как к филогенетиЧ ским процессам, характеризующим психику животных, так и к он генезу животных и человека. Применительно кличности, важнейШ фактором ее развития является историогенез, то есть освоение туры как важнейшей стороны накопленного человечеством социЯ ного опыта. Биологическое в развивающейся личности выступ превращенной форме как социальное.


При этом следует теоретически различать социализацию как и] цесс и результат освоения опыта (как культуры, так и антикуЛ ры) и включение человека в систему образования, понимаемб> качестве целенаправленной и планомерно осуществляемой colCT лизации в интересах человека и (или) общества, к которому он'1 надлежит.


Социализация имеет стихийный характер в отличие от образования, предполагающего специальную педагогическую организацию. Не являются сколько-нибудь обоснованными попытки противопоставить обучение и воспитание как компоненты образовательного процесса. Нет такой формы обучения, которая бы имплицитно не включала бы в себя воспитательную функцию. В то же время, воспитывая человека, невозможно изъять из этого процесса элементы обучения. Так, формирование навыка становится базой для возникновения привычки, которая не может возникнуть сам по себе, вне того или иного момента обучения.


В теоретическом плане представляет значительный интерес в качестве предмета обсуждения вопрос о соотношении обучения и развития (Ж. Пиаже, Д. Брунер и др.). Наиболее продуктивный подход к решению этой дискуссионной проблемы был предложен Л.С. Выгот-ским, показавшим детерминированность развития процессами обучения, в более широком понимании - образования,


Это не снимает вопроса о выяснении роли наследственного (биологического) фактора в его сопоставлении с культурно-историческими, социально-обусловленными детерминантами, среди которых важнейшее значение имеют процессы обучения. Биологическое и социальное, наследственное и благоприобретенное, и их определяющее значение на протяжении многих лет так или иначе становится исходным пунктом для построения различных теоретических конструкций, реализующих принцип развития (психоаналитические течения, бихевиоризм, необихевиоризм, концепция рекапитуляции Ст. Холла, теория конвергенции двух факторов В. Штерна и др.).


В российской психологии принцип развития приобрел весьма своеобразный характер. Психология в послеоктябрьский период, "выбрав" особый путь своего становления, оказалась в стороне от мировой психологической науки. Этот "выбор" объяснялся конкретно-историческими причинами, и в частности тем, что может быть обозначено как применение учеными тактики выживания. Поскольку наука могла сохранить себя, только двигаясь в русле идей марксизма, ей приходилось в данной идеологической парадигме отыскивать то, что, с одной стороны, могло ей придать импульс для получения реального результата исследования, а с другой стороны, не противостоять официальным установкам властей. Эту возможность открывало, в частности, обращение к принципу развития, философские основы которого содержались в трудах Гегеля и оказались ретранслированными, в дальнейшем, Марксом и Энгельсом.


Именно по этой причине в 20-е годы интенсивно проводились ис-едонания в области сравнительной психологии, обращенной к филогенезу в животном мире (В.А. Вагнер, Н.Н. Ладыгина-Коте, Г.З. Ро-гинский, В.Н. Боровский и др.), а также и детской (возрастной психологии), интегрированной в комплекс педологических наук (Л.С. Выготский, П.П. Блонский, М.Я. Басов и др.).


Таким образом, принцип развития, детерминирующий трактовку процессов фило-и онтогенеза, а следовательно, дающий возможность' продолжить работу в ряде отраслей психологической науки, оказался "освящен грифом" диалектико-материалистической методологии.' Обращение к принципу развития позволило психологам в Советской России не допустить полной изоляции науки от процессов, разверз тывающихся в мировой психологии.


В работах как российских, так и зарубежных ученых принцип раз вития трактовался как взаимосвязь изменений психологическихяв> лений и порождающих их причин. При этом принималась во внимав ние зависимость происходящих преобразований психических явде-< ний от их включенности в целостную систему, у


Новообразования в ходе психического развития характеризовались? необратимостью изменений, их направленностью, закономерностью преобразований, их трансформацией от этапа к этапу развития, "над* страиванием" новых преобразований над предшествующими, имею> щими не только количественные, но и прежде всего качественные пае раметры. Как выяснилось, наиболее продуктивен такой подход к та>' строению теорий, обращенных к психическому развитию, в котором ; находятся в органичном сочетании идеи преемственности и качествен ного своеобразия ступеней (этапов, периодов, эпох) развития. 'л .


Если до начала 70-х годов в психологии доминировала проблема paj. вития психики, то в последующие десятилетия был осуществлен пере*;' ход к решению вопроса о развитии личности человека, к построений соответствующей периодизации его этапов. Одним из вариантов рИ шения этой проблемы стало обращение к возможностям социально* психологии. В качестве системообразующего начала был принят пр<Я> цип деятельностного опосредствования, детерминирующий закономвр> ности перехода от одного возрастного периода к другому. На этом осяО- вании была построена периодизация развития личности. >


Итак, принцип развития может и должен рассматриваться ведИЯ стве с двумя другими принципами построения психологическойтев рии -детерминизма и системности. '">*


Проблема развития психики представляла " Развитие психики краеугольный камень всей психологии первя*. в филогенезе трети XX столетия. Для разработки этой пp<**'l


мы лейтмотивом явилось обращение к эво. онным идеям Ч. Дарвина


И.М. Сеченов наметил задачу исторически проследить развитие психических процессов в эволюции всего животного мира. Исходя из того, что в процессе познания следует восходить от простого к сложному или, что то же, объяснять сложное более простым, но никак не наоборот, Сеченов считал, что исходным материалом для разработки психических фактов должны служить простейшие психические проявления у животных, а не у человека. Сопоставление конкретных психических явлений у человека и животных есть сравнительная психология, резюмирует Сеченов, подчеркивая большую важность этой ветви психологии; такое изучение было бы особенно важно для классификации психических явлений, потому что свело бы, вероятно, их многие сложные формы к менее многочисленным и простейшим типам, определив, кроме того, переходные ступени от одной формы к другой.


Позднее, в "Элементах мысли" (1878) Сеченов утверждал необходимость разработки эволюционной психологии на основе учения Дарвина, подчеркивая, что великое учение Дарвина о происхождении видов поставило, как известно, вопрос об эволюции, или преемственном развитии животных форм, на столь осязательные основы, что в настоящее время огромное большинство натуралистов придерживаются этого взгляда и поэтому логически должны признать и эволюцию психологических деятельностей.


А.Н. Северцов в книге "Эволюция и психика" (1922) анализирует форму приспособления организма к среде, которую он именует способом приспособления посредством изменения поведения животных без изменения их организации. Это приводит к рассмотрению различных типов психической деятельности животных в широком смысле этого слова. Как показал Северцов, эволюция приспособлений посредством изменения поведения без изменения организации пошла вдивергирующих направлениях по двум главным путям и в двух типах животного царства достигла своего высшего развития.


В типе членистоногих прогрессивно эволюционировали наследственные изменения поведения (инстинкты), у их высших представителей - насекомых - образовались необыкновенно сложные и совершенные, приспособленные ко всем деталям образа жизни инстинктивные действия. Но этот сложный и совершенный аппарат инстинктивной деятельности является вместе с тем крайне косным: к быст-Рь'м изменениям животное приспособиться не может.


В типе хордовых эволюция пошла по другому пути: инстинктив-я деятельность не достигла очень большой сложности, но приспо-ение посредством индивидуального изменения поведения стало Упиваться прогрессивно и значительно повысило пластичность организма. Над наследственной приспособляемостью появилась надстройка индивидуальной изменчивости поведения.


У человека надстройка достигла максимальных размеров, и благодаря этому он, как подчеркивает Сеперцов, является существом, при-способляющимся к любым условиям существования, создающим ее" бе искусственную среду - среду культуры и цивилизации. С биологи*. ческой точки зрения нет существа, обладающего большей способностью к приспособлению, а следовательно, большим количеством шансов на выживание в борьбе за существование, чем человек.


Эволюционный подход получил продолжение в трудах В.А. Вагнера, который приступил к конкретной разработке сравнительной или эволюционной, психологии на основе объективного изучении психической жизни животных.


Для понимания его принципиальной позиции интерес представ*' ляетстатья "А.И. Герцен какнатуралист" (1914). В ней Вагнерразви-вает идеи, намеченные в ряде ранних работ, раскрываетсущностькрИС тики Герценом как шеллингианства, пренебрегавшего фактами, та>: и эмпиризма, представителям которого хотелось бы относиться ксвое . му предмету сугубо эмпирически, страдательно, лишь наблюдая eiW Эти столкновения субъективизма, собственно для естествоведении> ничего не сделавшего, с эмпиризмом и ошибочность обоих напри* лений увидели в ту эпоху, как считал Вагнер, только два великих ПЙЙ сателя - Гёте и молодой Герцен. Вагнер приводит слова Герцена - "бе* - эмпирии нет науки" -ивтоже время подчеркивает, что за филосбфй ской мыслью Герцен признавал не меньшую важность, чем за эмп ; ризмом. -


Вагнер писал о тех "патентованных ученых", которые ценят в H** уке только факты и не додумались, какую глубокую ошибку они св* вершают, уверяя, что теории гибнут, а факты остаются. "Факты иЭ1И1* няются в зависимости от теорий и в связи с ними". Факты описЫМ> Линней, те же факты описывали Бюффон и Ламарк, но в их оиМЯл. нии факты оказались иными. "Для понимания их... нужно... ytMMR пользоваться философским методом наведения. Нужно помнить,МйЙ1 рядом с расчленением науки, необходимым в интересах не noMMtW истины, а приемов и методов изучения, существует высокий научи**. монизм, о котором писал Герцен"'. ' . В своих исследованиях, посвященных проблемам развития ИС*.


хики и построенных на богатейшем фактическом материале, вяц


никогда не оставался "рабом факта", а нередко поднимался до *'*; 'иЯвЯ


' Вагнер В.А. Герцен как натуралист//Вестник Европы. 1914, №9, с. 22-'


iiiero научного монизма", как он именовал философский материализм Герцена.


В своем труде "Биологические основания сравнительной психологии (Биопсихология)" (1910-1913) Вагнер противопоставляет в вопросах сравнительной психологии научному мировоззрению теологическое и метафизическое.


Теологическое мировоззрение, окончательно оформившееся, по мнению Вагнера, у Декарта, заключалось в отрицании души у животных и представлении их в виде автоматов, хотя и более совершенных, чем всякая машина, сделанная человеком. Замечая, что это мировоззрение всего ближе соответствовало христианскому учению о бессмертии души, Вагнер заключает, что его современное значение ничтожно. Он не считает обоснованными попытками возродить теологическое мировоззрение на почве антидарвинизма, указывая, что такая точка зрения представляет собой рудимент когда-то могущественной теологической (философии, видоизмененной и приспособленной к данным современных биологических исследований.


Остатком прошлого является и метафизическое направление, которое пришло на смену теологическому. Вагнер называл метафизику родной сестрой теологии в ее воззрении на душу как самостоятельную сущность. Для современных метафизиков, писал Вагнер, типичны попытки примирить метафизику с наукой. Они уже не говорят о непогрешимости своих умозрений и пытаются доказать, что никакой противоположности между метафизическим и научным решениями "проблем духа и жизни" нет. Вагнер считает эти соображения бездоказательными, а примирение таким образом понимаемой им метафизики с наукой -делом невозможным и ненужным.


Научный подход в истории проблемы развития психики характеризуется, по Вагнеру, столкновением двух противоположных школ.


Одной из них присуща идея о том, что в человеческой психике нет ничего, чего не было бы в психике животных. А так как изучение психических явлений вообще началось с человека, то весь животный мир Ь1л наделен сознанием, волею и разумом. Это, по его определению, монизм ad honiineni" (лат. - применительно к человеку), или "монизм сверху".


Вагнер показывает, как оценка психической деятельности животных по аналогии с человеком приводит к открытию "сознательных способностей" сначала у млекопитающих, птиц и других позвоночных, потом у насекомых и беспозвоночных до одноклеточных вклю-Чтельни, затем у растений и, наконец, даже в мире неорганической РРоды. Так, возражая Э. Васману, который считал, что муравьям 'Лиственны взаимопомощь истребительной работе, сотрудничество


и разделение труда, Вагнер справедливо характеризует эти мысли как антропоморфизм'.


Несмотря на ошибочность тех конечных выводов, к которым пришли многие ученые, проводя аналогию междудействиями животных и люДей, этот субъективный метод имел принципиальных защитников и теоретиков в лице В. Вундта, Э. Васмана и Дж. Романеса. Для Вагнера этот метод неприемлем даже с теми корректировками к нему, с теми рекомендациями "осторожно им пользоваться" и прочими оговорками, которые характерны для последних. "Ни теория Рома-неса, ни коррективы Васмана, - утверждает Вагнер, - не доказали научности субъективного метода. Я полагаю при этом, что неудачам> попытки является следствием не недостатка их аргументации или неполноты их соображений, а исключительно неудовлетворительности самого метода, в защиту которого они, хотя и по разным соображен ниям, выступают".


Трудно назвать как в России, так и на Западе биолога или психо* лога, который в этот период с такой убедительностью и последов>-, тельностью разрушал бы веру в могущество субъективного метода, критиковал антропоморфизм в естествознании, как это делал Вагнер. Некоторым ученым он даже казался в этом отношении слишком редким и склонным к крайностям. ...>


Биолог Ю. Филиппченко, как будто сочувственно излагавший <пч рицательную оценку Вагнером "монизма сверху", был, однако, скла> . нен, как и Васман, ограничиваться поверхностной критикой "ход> ' чей психологии животных". Целиком отрицать метод аналоги>'' нельзя, считал Филиппченко, и "без некоторого элемента аналогн1>.в; психикой человека" невозможна никакая психология животных. Оф безоговорочно подписывался под словами Васмана: "Человек не.ов>.. нц


' Это место в "Биопсихологии" вызвало в 20-х годах упреки со сторон>.' Ю. Фролова. По поводу критики Вагнером антропоморфического понмммМ-. "способности" муравьев к взаимопомощи Ю. Фролов иронически замечает, ЧЩ "В. Вагнер посвящает много труда, чтобы доказать, что муравьи при совмвД ной работе не помогают друг другу, но лишь мешают!" (Фролов Ю. ФизиолцД?' ческая природа инстинктов. 1925, с. 74). Между тем исследования ВагнераДвь ствительно показали, что муравьи тащат предмет, вовсе не сотрудничаяДР другом, а каждый сам по себе и если их работа и производит впечатление,- гласованных действий, то лишь потому, что каждый в отдельности муравейДЯЯ гается к одной и той же цели - к муравейнику. Кажущаяся согласованност.О) никает при движении муравьев по гладкой дороге. Если же встречаются ОД пятствия, муравьи лишь мешают друг другу. Муравьи могут и помогать, и шать друг другу в зависимости от обстоятельств.


" Вагнер В.А. Биологические основания сравнительной психологии ( психология). Ч. 1 и II. СПб.-М., 1910-1913, с. 38


ладает способностью непосредственного проникновения в психические процессы животных, а может заключать о них только на основании внешних действий... Эти проявления душевной жизни животных человек затем должен сравнивать с собственными проявлениями, внутренние причины которых он знает из своего самосознания"'. Далее Филиппченко утверждал, что необходимость подобных сравнений не отрицается и самим Вагнером, и приводил слова последнего о том, что объективная биопсихология для решения своих задач также пользуется сравнением психических способностей, но совершенно иначе как по материалу сравнения, так и по способу его обработки. Здесь, как видим, происходила подмена вопроса о возможности аналогии между психикой человека и психикой животных (что относится к проблеме методов сравнительной психологии) вопросом о сравнении психики животных и человека (что составляет предмет сравнительной психологии). Признавая необходимым сравнение психики человека и животных (без этого не было бы сравнительной психологии), Вагнер отрицал необходимость и возможность метода прямых аналогий с психикой человека в биопсихологии.


Другое направление, противоположное "монизму сверху", Вагнер именовал "монизмом снизу". В то время как антропоморфисты, исследуя психику животных, мерили ее масштабами человеческой психики, "монисты снизу" (к их числу он относил Ж. Леба, К. Рабля и др.), решая вопросы психики человека, определяли ее, наравне с психикой животного мира, мерою одноклеточных организмов.


Если "монисты сверху" везде видели разум и сознание, которые в конце концов признали разлитыми по всей вселенной, то "монисты снизу" повсюду (от инфузории до человека) усматривали только ав-томатизмы. Если для первых психический мир активен, хотя эта активность и характеризуется теологически, то для вторых - животный мир пассивен, а деятельность и судьба живых существ полностью предопределены "физико-химическими свойствами их организации". Если "монисты сверху" в основу своих построений клали суждения по аналогии с человеком, то их оппоненты видели такую основу в данных физико-химических лабораторных исследований.


Таковы сопоставления двух основных направлений в понимании проблемы развития в психологии. Здесь схвачены принципиальные недостатки, которые для одного направления сводятся к антропоморфизму, субъективизму, а для другого - к зооморфизму, фактическому Признанию животных, включая высших и даже человека, пассивны-Филиппченко Ю. Предмет зоопсихологии и ее методы // Новые идеи в Философии. Сб. 10. 1913, с. 37.


ми автоматами, к непониманию качественных изменений, характерных для высших ступеней эволюции, то есть и конечном счете к метафизическим и механистическим ошибкам в концепции развития.


Вагнер поднимается до понимания того, что крайности в характеристике развития неизбежно сходятся: "Крайности сходятся, и потому нет ничего удивительного в том, что монисты "снизу" в своих крайних заключениях приходят к такому же заблуждению, к какому пришли монисты "сверху", только с другого конца: последние, исходя из положения, что у человека нет таких психических способностей, которых не былобы уживотных, подводятвесьживотный мир пододин уровень с вершиной и наделяют этот мир, до простейших включительно, разумом, сознанием и волей. Монисты "снизу", исходя изтого же положения, что человек в мире живых существ с точки зрения пси<- хологической ничего исключительного из себя не представляет, подводят весь этот мир под один уровень с простейшими животными и приходят к заключению, что деятельность человека в такой же стеле> ни автоматична, как и деятельность инфузорий"'.


В связи с той критикой, которой подверг Вагнер воззрения "мо< нистов снизу", необходимо коротко затронуть сложный вопрос об его отношении к физиологическому учению И.П. Павлова. Вагнер, о*> давая Павлову должное (называет его "выдающимся по таланту") сходясь с ним в критике субъективизма и антропоморфизма, тем не менее считал, что метод условных рефлексов пригоден для выяснения разумных процессов низшего порядка, но недостаточен для т" следования высших процессов. Он стоял на том, что рефлекторная теория, оказываясь недостаточной для объяснения высших процЙ сов, в такой же мере недостаточна и для объяснений основного маТО" риала сравнительной психологии - инстинктов. Физиологические механизм инстинкта пока неизвестен и не может быть сведен к.6еЧЦ" словному рефлексу - таков его вывод. "'№


При этом Вагнер не утрачивал детерминистической последоватвЯ>>. ности, трактуя инстинктивные действия в качестве наследствеияв фиксированной реакции на сумму внешних воздействий, и вмееМЛ тем не отрицал, что в основе всех действий лежат рефлексы. СчиТНЮ что между инстинктами и разумными способностями непосредстйСй-ной связи нет, Вагнер видит их общее рефлекторное происхождение Действия инстинктивные и разумные восходят к рефлексам - вэтв* их природа, их генезис. Но он не приемлет механического сведв1Я инстинктов к рефлексу. Здесь Вагнер касается исходного пункта?


- iRft ' Вагнер В.А. Биологические основания сравнительной пcиxoлoгии.>"


психология). 4.1 и II,с. 223.


416


ногласий, характерных для того времени, - вопроса о возможности или невозможности сведения сложных явлений к их составляющим. "В таком утверждении (что все это в сущности явления одного рода. - А.П.)... нет ничего неправдоподобного; но вопрос-то не в том, содействует ли такой способ решения задачи познанию истины или тормозит это познание'". "Не ясно ли, - продолжает он, - что лишь идя... путем различения предметов и их анализа, мы можем подойти к выяснению истинной природы этих вещей, что всякие иные пути, стремящиеся под предлогом кажущейся однородности явлений отмахнуться от реального их различия, представляют недопустимую методологическую ошибку... Доказывать, что инстинкты представляют собой только рефлексы, не более основательно, чем доказывать, что крыло бабочки, дракона, птицы и аэроплана суть явления одного и того же рода. Они действительно однородны в качестве приспособления к полету, но совершенно разнородны по существу. То же и рефлексы с инстинктами, явления эти, с точки зрения приспособленности, однородны: и те и другие наследственны, и те и другие нецелепониматель-ны. Но утверждать на основании частичных признаков сходства, что явления эти однородны по существу, полагать, что, изучив механизм рефлексов, мы можем познать инстинкты, то есть установить законы их развития и отношения к разумным способностям, законы их изменения и образования, - это так демонстративно расходится с фактами, что настаивать на противном едва ли основательно"