Geum.ru

Ii том (рабочие материалы)

Вид материалаДокументы

Содержание


Фигура методолога
Ю. Грязнова
Избранные публикации
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   30

Фигура методолога


По привычке мы говорим «методологическая позиция». Но всё же правильнее говорить «не позиция – а фигура»! Если мы говорим «позиция», сразу выплывает деятельностный подход, где позиция - совокупность средств, функций, задач, целей и т.п. А тут надо обсуждать фигуру, которая обустраивает (возможно) и позицию. Ее нельзя занять, обсуждая, что это такое – ее можно только практиковать. Пытаться практиковать.Ее нельзя занять, ее можно только стремиться занимать. Никакие прошлые заслуги не являются достаточными. Всякий раз может не получиться. Это – очень похоже, на то, как рефлектируют свой труд люди искусства. «Писать можно только, когда не можешь не писать»...Более того: этический принцип в том, чтобы провоцировать себя на трудное и незнаемое. Реализуется проблемный подход (не задачный): к знакомому подходить, как к незнакомому.

С объективной точки зрения Методологическая Позиция – это замысел, который реализуется («оформляется») на человеке или группе людей с той или иной степенью выявленности. Зная замысел, мы можем извне или в рефлексии понять, что именно в методологической позиции получило на это раз воплощение.

Методолог по позиции в одиночку должен быть соразмерен социуму, культуре, истории и прочим грандиозным вещам. Когда был семинар, были игры – была возможность быть «методологическим винтиком». Сейчас каждый умирает в одиночку. И выживают как методологи только титаны – у остальных кишка тонка.

Методолог должен вокруг себя собрать коллективность, и только в этом качестве он сможет быть соразмерным. В этом состоит титанство: он должен построить из себя с коллегами мыследеятельностную «инстанцию». Если с этой точки зрения посмотреть на ГП, то ему обязательно были нужны коллеги-критики, по которым он мог бы свою мысль поверять. Семинар в этом смысле обязателен. Или переписка. Методологом я себя никогда не называю, даже среди «своих». Пусть лучше меня другие так называют, если я заслужу. Это для меня что-то сродни: «Я – мистик» или «Я – гений». Но если бы это было не обозначением квалификации, а обозначением ордена или профессии, занятия - то да, я бы с гордостью носил это имя.

Мышление


Методология строит себя так, чтобы методологическое мышление было непосредственно практичным, т.е. могло реализоваться.

Мышление должно, обязано быть практичным, непосредственно порождая из себя различные онтологии, формы самоорганизации деятельности и т.п. Свое мышление мы превращаем в объекты и реализуем.

Методологическое отношение «вспыхивает» всегда на грани мышления и реализации, является всегда напряжением. Можно метафорически сказать, что это – попытка помыслить так, чтобы благодаря одному этому нечто появилось существующим – хотя бы в игровой имитации. Ответственность методолога в том, чтобы существовало и вспыхивало время от времени действенное мышление. Он не занимается развитием практик. Это может быть как особый путь, если для того чтобы практика развивалась, в науке или еще чего-нибудь, необходимо становление этого вспыхивающего мышления, он будет этим заниматься. Если нет – будет заниматься придумыванием новых форм практики, или трансляции. Но это главное: ответственность за такое особое мышление.

С самого начала одной из идей методологии, которую принес Г.П., и я считаю, что этим сориентировал тот тип личности, который приходит сюда, в методологию – это идея о том, что человек может быть равномощным или даже мощнее любым машинам, социальным, культурным. И поддержание этого отношения, я считаю, тоже находится в зоне ответственности методолога. Мы не можем делать прогнозы, сценарии, не в силах это никого, в том числе методолога. Но мы можем умощнить людей или группы людей, внутри которых живет мышление, так, чтобы они могли противостоять разного рода организациям, деятельностным машинам и т.п. Тем самым сдвигать ситуацию, но неизвестно в каком направлении. Потому что Г.П. считал (я не знаю, кто как воспринял), что раз человек вынужден жить в лабиринте организаций, надо стараться все-таки быть свободным. Из царства необходимости выпрыгнуть в царство свободы.


* Этот текст собран из текстов, написанных или произнесенных (и записанных на диктофон) Г.Г. Копыловым с середины 2005 по середину 2006 года (в рамках проектов «Методологический бестселлер» и «Методологический лекторий»), по поводу методологической позиции, методологического отношения и возможных перспектив методологии.

Ю. Грязнова


Марк Рац: Текущие соображения о методологии

Обсуждая с М.С. Хромченко концепцию настоящего издания, я задумался о том, на каком основании все мы (я сам, а равным образом, полагаю, и любой другой автор этого сборника) соглашаемся в нем участвовать.1 Или несколько иначе: кто и на каком основании может квалифицировать меня как методолога? На мой взгляд, ни я, ни кто другой не имеет оснований квалифицировать в этом качестве других претендентов (что, разумеется, не мешает так или иначе к ним относиться). Квалифицировать каждый может и должен сам себя. Но это не мешает каждому же размышлять о специфических особенностях СМД методологии и принципах методологической мыследеятельности. Я предлагаю свои размышления по этому поводу, чтобы каждый получил дополнительный стимул отрефлектировать появление в сборнике своего текста, подумать о будущем, а заодно (надеюсь) указать на мои ошибки и/или предложить альтернативные соображения.

Иными словами, я не берусь «разложить по полочкам» актуальных и потенциальных авторов ММКвЛ, а тем более второго тома, с большинством которых вовсе незнаком, но считаю полезным обсудить возможные основания такого разложения, которое затем мог бы выполнить каждый, начиная с выяснения собственного места и квалификации собственной позиции. Думаю, что нам не дано зафиксировать какие-то критерии «вообще»: они связаны с текущей культурно-исторической ситуацией и с самоопределением в ней, позицией каждого. Вместе с тем должны существовать некие общие рамки и представления, отделяющие методологов от философов, ученых или управленцев. Можно думать, что представления такого рода формируются – в целом – естественно-искусственным образом, начиная с самоопределения каждого, включая выработку общественного мнения и кончая судом истории.

Здесь и теперь я ограничусь темой методологического самоопределения и начну обсуждение этой темы с ценностной ориентации субъекта. По моим представлениям, методология работает в ориентации на развитие, понимаемое как обогащение арсенала средств мышления и деятельности, расширение пространства самоопределения, увеличение числа степеней свободы. Мир методолога многомерен, и сама эта многомерность выступает как ценность, которую следует умножать: это ведь и есть пространство свободы.2 Диверсификация деятельности и умножение ресурсов непосредственно следуют за реализацией указанной установки. И только затем можно и нужно говорить о таких проекциях и последствиях развития «без прилагательных» (т.е., развития мыследеятельности), как развитие научно-техническое, экономическое или социальное, о которых только и говорят политики и СМИ. (Подчеркну, что подобное – созначное процессу освобождения – понимание развития, а тем более трактовка его как ценности, не только не являются общепринятыми, но представляют собой радикальную инновацию.)

Ориентация на развитие реализуется в постоянной проблематизации и обновлении собственных средств: понятий, представлений, онтологических картин в противоположность их – может быть, и вполне успешному – использованию в практике в предзаданном, исторически сложившемся, готовом виде. (За этим простеньким тезисом стоит, между прочим, очень непростая задача различения имманентно присущих тем или иным объектам характеристик и характеристик наших средств, проецируемых нами на объект.) Из сказанного следует, что методология не только ориентирована на развитие, но и сама существует в постоянном становлении и развитии; «законченная методология» это мертвое тело, продукт мысли, теряющий право именоваться методологией. Точно так же и методолог: либо он постоянно становится и развивается (по сопричастности с мыследеятельностью, в которую он включен), либо умирает в этом качестве.

Если согласиться со сказанным, то дальше необходимо, прежде всего, ответить на один вопрос: какие средства могут обеспечивать развитие? Я вижу два подхода к ответу на этот вопрос. Один из них близок к выбору и перечислению важнейших достижений ММК (такой перечень обсуждался при подготовке к прошлым Чтениям), другой предложен в перепечатанной выше последней публикации Г.Г. Копылова, который в рамках затеянного им Лектория начал заново конструировать методологическое отношение и методологическую позицию.

В рамках первого подхода методологом может считать себя тот, кто принимает, использует и развивает основные достижения ММК в своей работе. При этом надо учитывать, что перечень таких достижений всегда будет спорным, не все они с одинаковым успехом переводятся в план средств, и очень немногие из нас могут похвастаться тем, что активно пользуются всеми ими. (Я так точно не могу, а П.Г. Щедровицкий заметил как-то, что большинство из нас вообще освоили одно – два из этих достижений). Естественно также, что бурные дискуссии нередко разворачиваются вокруг обновления и развития методологического арсенала.

Идея Копылова имеет прямое отношение к сказанному, но по установке она много шире. Копылов считает СМД методологию только одной из возможных реализаций некоей «методологии вообще». Реализуя свой проект, Г.Г. Копылов не говорит явно о ценностях, а берет за основу методологическое отношение и методологическую позицию, выстраивая их поначалу вокруг проблематизации как таковой. Затем проблематизация дополняется конструктивной работой, а потом и вовсе становится в ряд такого рода организованностей даже не под первым номером. На мой взгляд, эти соображения требуют дальнейшей проработки и систематизации, но и в нынешнем виде они очень важны. Рассмотрим их предметно.

Что касается проблематизации, то, разделяя представление Копылова о вспышках или «свечах» проблематизации, я все же заметил бы, что проблематизация не специфична для методологии: она – необходимое условие и средство развития мысли вообще. Другое дело, что в методологии она осознана и осмыслена как норма, но сама по себе она недостаточна в качестве средства развития, потому что только расчищает площадку для будущего строительства. Вопрос состоит в том, пригоден ли и достаточен ли для этого конструируемый Копыловым ряд, куда проблематизация помещается среди прочего. Копылов предлагает и реализует особый ход, нацеленный на схватывание неуловимой «материи методологического». А именно, отправляясь от известных «уклонов» относительно «единственно правильного учения» (марксизма), он намечает такого рода уклоны применительно к методологии. «Зафиксировав уклоны, мы зададим тем самым систему координат, в центре которой и будет то, что может себя идентифицировать с методологией»… При этом, объединяя противоположные уклоны попарно, он получает «растяжки», задающие измерения пространства метаметодологического мышления. Идея эта кажется продуктивной, по крайней мере в пропедевтическом плане (а она именно в этом плане и вводилась в Лектории), но я хотел бы сразу подчеркнуть в вязи с этим три момента.

Первое. При конструировании уклонов и растяжек мы рефлексивно обсуждаем методологическую позицию как данность, явно или неявно пользуемся средствами СМД-методологии. Не знаю, можно ли понимать это как реконструкцию методологии на пустом месте или оконтуривание места, где ее можно было бы заново строить. Не вернее ли рассматривать это как попытку построить рефлексивное, метаметодологическое пространство над уже существующей СМД методологией (или вокруг нее), используя средства самой методологии? Второе. Прием с построением уклонов выводит за рамки новой конструкции целый ряд основополагающих для СМД-методологии идей, как, например, деятельностный подход, ортогональная организация мышления или позиционные представления, для которых уклоны трудно себе представить. Онтологические представления элиминируются сознательно, что же касается иных, то вопрос с ними остается открытым. При этом, как я попытаюсь показать, предложенный Копыловым, перечень уклонов и растяжек сам по себе требует уточнения и дополнения. На сегодняшний день (с учетом и моих следующих далее соображений) я считал бы его открытым. Третье. В данном контексте особый интерес представляет автономизация работ в рамках тех или иных уклонов, которая дает основание «прорабам» считать себя методологами. Может быть, такая самоквалификация не всегда лишена оснований?

Копылов говорит о четырех растяжках (подробнее см. в его статье):

1. Теоретизирование vs «практикование»;

2. Проблематизация без последующего оформления vs беспроблематизирующее проектирование с использованием готовых средств;

3. Институционализм vs индивидуально-авторские программы;

4. Ориентация только на макро vs микромасштаб методологий, которую (ориентацию) он связывает еще и с онтологией. Этот пункт требует отдельного рассмотрения (см. далее).

Сваливание в тот или иной уклон (в теоретизирование или, напротив, в практикование и т.д.) фиксирует потерю собственно методологической позиции, но при этом оставляет возможность более или менее плодотворной деятельности на благо нашего общего дела, например, путем разработки методологических теорий, предметов или, наоборот, приложения методологических средств к решению практических задач. Подобное «сваливание» – дело обычное: никому еще не удавалось двигаться только по «лезвию ножа», такое движение случается лишь иногда. Но этого мало: «по бокам» находится колоссальный объем работы, связанный с переосмыслением и деятельным переосвоением нашего мира методологическими средствами: здесь еще только разворачиваются «арьергардные бои», которым суждено было бы идти, как минимум, многие десятилетия, даже если не учитывать одновременного движения авангарда. Это точный аналог становления научной картины мира и научно-технической цивилизации.

Вернемся, однако, к перечню растяжек. Мне кажется, что четвертый пункт качественно отличается от предыдущих. Если в трех первых речь шла об «уклонах» в рамках методологической работы, и они вписывались в наши представления об СМД методологии, то здесь возникает тема различных версий самой методологии. Но из предыдущего ясно, что уклоны никакой методологии породить не могут: это не более, чем уклоны относительно единого методологического мейнстрима. С другой стороны, на СМД методологии, вообще говоря, свет клином не сошелся: наверное, возможны другие авторские версии. Почему бы не представлять себе организацию методологии по прототипу философии: известно множество разных философских систем, что же мешает нам помыслить множество методологий?! Но, может быть, тогда и об уклонах следовало бы говорить применительно к каждой такой авторской версии?

Я немного отложу обсуждение этой темы, поскольку в перечне растяжек мне явным образом недостает одной. Я имею в виду сложившуюся традицию и норму, согласно которой методолог всегда работает по ситуации, т.е., целенаправленно, однако, удерживая рамочную ценностную ориентацию. Соотнесение целей с ценностями (прежде всего, с первой ценностью развития МД) и необходимую при этом рамочную организацию можно считать важнейшим принципом методологической работы. (Прошу заметить, что среди прочего это исключает работу – вообще, особенно в политике, очень распространенную – по аксиологически не проработанным «интересам».) Соответствующими уклонами здесь будут чисто ценностная (пренебрегающая ситуацией) и целевая (только ситуативная) ориентации деятельности. Эту растяжку я поместил бы в общий перечень под четвертым номером и вернулся бы к проблематичной (для меня) растяжке, связанной с авторскими версиями методологии: теперь она будет у нас пятой.

Вопрос об онтологиях здесь следует обсудить отдельно, поскольку он затронут, но не развернут Копыловым. Я не очень понимаю, что он имеет в виду, говоря «о методологии, какой ее замыслил и создавал ГП, а не о конкретной СМД-методологии». ГП не «предполагал» (тем более «заранее»), а аргументировано показывал, что наш мир следует представлять как «мир мышления и деятельности в их историческом развертывании». Иными словами, речь шла именно о конкретной СМД-методологии, и достаточно внятных альтернатив до сих пор, кажется, не предъявлено. Возможны ли они? Не знаю: ищущий да обрящет. Однако, и в рамках СМД подхода, как говорил ГП, лет на 200-300 хватит вполне содержательной работы.

В связи с этим я возразил бы Копылову (жаль, что не успел вовремя): уверен, что ориентация ММК на развитие в указанном выше понимании, т.е., на изменения в мышлении и мыследеятельности (в отличие от социума), была обусловлена отнюдь не идеологическими ограничениями, а вполне содержательными соображениями. Социокультурные перемены представлялись как следствия и результаты перестройки мышления и мыследеятельности. Можно добавить, что у Копылова не слишком убедительно звучит пассаж насчет того, что «даже город – это не деятельностное образование. Общественные системы – тоже. Власть – тоже. Общественная коммуникация – тоже. Всё это СМД методологией не схватывается». Все перечисляемое в моем понимании – это продукты и результаты сложных И/Е и Е/И процессов, в которых мышление и деятельность играют важнейшую роль. Все это пока нами, может быть, и не схватывается, но выступать от имени СМД методологии никто из нас не уполномочен. «Схватывается» ею все это «вообще» или нет, – покажет только общественно-историческая практика, нам же пока остается лишь более или менее аргументировано обсуждать этот вопрос.

В связи со сказанным вместо не очень мне понятной четвертой растяжки Копылова я выделяю растяжку под номером 5 (кстати о пятом постулате Эвклида J) и соответственно два уклона. Я имею в виду «растяжку» между инструментальной и мировоззренческой трактовками методологии. Инструментальный уклон задается ориентацией только на проблематизацию и другие средства методологической работы, мировоззренческий – ориентацией только на онтологию: натуралистическую, деятельностную или какую-нибудь другую. Сейчас мы можем думать, что натуралистической онтологии в связке со «старым» (до ММК) методологическим инструментарием, включая и проблематизацию (она рефлектировалась уже Николаем Кузански, на которого ссылался ГП), соответствует галилеевская наука. СМД методология неотделима от СМД подхода и соответствующей картины мира. Она никак не сводится к набору средств и инструментов.

Но Копылов говорит о некоей методологии «вообще», именно как системе средств (прежде всего, проблематизации), приложимых к разным, «сменным» онтологиям. Мне кажется, что здесь и зарыта собака: сами представления об ортогональной организации мышления и множественности онтологий выработаны в процессе становления СМД методологии и принадлежат ей (ссылка скрыта). Это не природная данность, а искусственно-технические конструкции. Можно ли эти представления так запросто «вынуть» из контекста, изолировать от всего с ним связанного и оперировать с ними как с отдельно взятыми и универсальными? Ведь говорить о сменных онтологиях можно, как минимум, имея в виду ортогональную организацию мышления, а она никак не схватывается системой копыловских растяжек. Но тогда все наши рассуждения остаются в рамках СМД-методологии, а уклоны и растяжки могут пополнить арсенал наших средств.

…На мой взгляд, разработку авторских версий методологии, которые, по идее, могут если не удерживаться «на лезвии ножа», то тяготеть к нему наподобие СМД версии, необходимо отличать от «уклонов»: уклоны и авторские версии, наверное, могут быть даже ортогональными. Например, повторяю, не могу исключить, что СМД подход и картина нашего мира как «мира мышления и деятельности в их историческом развертывании» характеризуют именно и только СМД методологию в отличие от каких-то иных вариантов методологии, которые будут руководствоваться иными подходами, и в которых мир будет представляться иначе. При этом возможность построения обобщенной методологии, в рамках которой СМД версия будет одной из многих, не обязательно связывать с идеей сменных онтологий.

Наряду с перспективой построения обобщенной методологии (которая – в варианте отказа от деятельностной картины мира – мне кажется проблематичной), можно представить себе локальные авторские версии: рядоположенные с СМД, либо встроенные в нее. Вообще же вопрос об авторских версиях является дискуссионным. В принципе появление таковых можно было бы приветствовать, но пока что ни одной более или менее проработанной версии, отличной от СМД методологии я не знаю, хотя знаю претендентов на их разработку и презентацию.

В связи с авторскими версиями вне дискуссий находится возможность – осознанной или неосознанной – подмены СМД методологии какими-то другими формами организации мыследеятельности, такими известными, как наука, проектирование или философия, либо новыми, но иными, чем методологическая, либо, наконец, какими-то частными методологическими разработками и приложениями. Самой неприятной и неприемлемой для меня формой такой подмены является претензия на презентацию подобных построений в качестве методологии как таковой. Именно в таком качестве я рассматриваю натуралистические интерпретации методологии, сводящие ее к тем или иным модификациям методологии науки.

Наряду с уклонами и авторскими версиями я говорил бы еще о третьем типе организованностей в этом ряду – о приложениях СМД методологии, или о прикладных методологиях, имеющих основания претендовать на самостоятельное существование. Важнейшая из них, имеющая долгую историю, – методология науки, но не меньшее значение имеют методологии управления, политики, искусства или проектирования. Я вижу здесь одну из точек прорыва: прикладные методологии непосредственно стыкуются с соответствующими социогуманитарными дисциплинами, которые могут (а на мой взгляд, даже должны) быть надлежащим образом переосмыслены и перестроены. Здесь – будущее социогуманитарных наук.3

Поскольку СМД методология находится в постоянном становлении и развитии, нет нужды говорить о том, насколько сложной может оказаться идентификация тех или иных авторских построений. Очевидно разве лишь то, что законченные и к тому же еще претендующие на всеобщность построения заведомо не могут считаться методологическими. В остальном, по-видимому, остается уповать на время, взаимную критику и дискуссии, а в конечном счете, на общественно-историческую практику, которая и будет расставлять все по местам и раскладывать по полочкам. Тем временем СМД методология будет становиться, развиваться и постепенно завоевывать мир. Ну, а если одновременно появятся альтернативные версии и «обобщенная» методология, – я бы, повторю, это только приветствовал. Правда, замысел обобщенной методологии напоминает мне замысел вечного двигателя или алхимии, но это совсем не плохо: названные идеи породили массу полезных вещей.

Оборачивая, наконец, сказанное на себя, могу заметить, что по собственным ощущениям (хотя со стороны, как говорится, виднее) я разделяю ценность развития, но работаю преимущественно в рамках теоретического уклона, и занимаюсь при этом, в основном, приложениями методологии на социогуманитарном поле. Кстати, это напоминает о смешении прикладности и практикования, присутствующем в тексте Копылова. Резонно в связи с этим говорить о двух парах уклонов и двух растяжках. Фундаментальность vs прикладность – это еще одна растяжка (в придачу к растяжке теоретизирование – практикование), которой я уже давно предлагал дополнить перечень Копылова.

Не берусь судить о том, что будет дальше, хотя понятно, что движение мысли не остановится на СМД подходе и СМД методологии. Мне, однако, и здесь дел хватит, притом, думаю, не только мне (от биологического возраста не уйдешь), но моим детям и внукам. Там, где иные видят границы метода, я вижу границы своих способностей им распорядиться (и жуткий дефицит времени). Хочется еще переосмыслить и заново систематизировать многое в этом новом мире мышления и деятельности: он ведь только начинает осваиваться… Это те самые арьергардные бои, о которых я уже упоминал, а заодно, наверное, и мировоззренческий уклон в моей практике.

Возможно, мою нынешнюю работу следует квалифицировать как постметодологическую науку. (Теперь, кажется, любая наука должна начинаться как наука о мышлении и деятельности, лишь потом переходя на специфические превращенные формы и продукты этой деятельности вроде природных объектов – они ведь тоже не предзаданы нам в этом качестве – машин, институтов, книг, произведений искусства или даже людей, с которыми дело обстоит, как обычно, сложнее.) В личностном плане такой поворот темы более, чем понятен: все-таки первую – и теперь не скажу: лучшую – половину жизни я отдал естествознанию и инженерии.


1950–60-е годы


Алексеев Никита Глебович (1932-2003)

Разработка в ММК (Г.П. Щедровицкий, О.С. Анисимов, В.В. Давыдов, И.С. Ладенко, В.Е. Лепский, В.А. Лефевр, Б.В. Сазонов, И.Н. Семенов, А.А. Тюков, П.Г.Щедровицкий и др.) рефлексивного подхода к социально-гуманитарной проблематике и проектированию социотехнических систем стала инновационным вкладом в современную науку, культуру и социальную практику. Существенную лепту в системодеятельностную разработку рефлексии внес и Н.Г. Алексеев, стоявший у истоков этой философско-методологической и психолого-педагогической разработки как в ММК, так и вне его. На разных этапах научного творчества Никита Глебович выдвигал основополагающие идеи, формулировал концептуальные принципы и методологические средства, строил оргпроекты внедрения в практику образования и управления различных вариантов рефлексивного подхода. Он разрабатывал его в рамках философии и методологии, науковедения и социологии, психологии и педагогики, эргономики и менеджмента, образовательного проектирования и социально-политического рефлеконсалтинга.

На философском факультете МГУ (50-е гг.) Алексеев вместе с Г.П. Щедровицким и В.А. Костеловским разрабатывал имплицитно-логический вариант рефлексивного подхода как философско-методологическую концепцию параллелизма формы и содержания мышления с позиций содержательно-генетической логики и методологии социальной деятельности. Предложенная ими соавторами программа была реализована в ряде последующих изысканий ММК и его «ветвей» в области логики, методологии, психологии, социологии и педагогики.

В начале 60-х Никита Глебович разрабатывал логико-психологический вариант этого подхода, связанный с теоретической трактовкой рефлексии как осознанности оснований и средств мыследеятельности (МД) и реализованный на кафедре психологии Московского пединститута (зав. кафедрой академики АПН СССР Н.Ф. Добрынин и А.В. Петровский) в виде процедур нормативного анализа на материале формирования решения типовых учебных задач. Результаты этого цикла исследований были обобщены в кандидатской диссертации (МГПИ, 1975) и изданы (М.: Педагогика и логика, 1967; 1993), а также в фундаментальной монографии «Рефлексия и формирование способов решения задач» (2002). Исходя из определения Алексеевым нормативного анализа как комбинаторики возможных ходов мысли испытуемого в зависимости от используемых им средств МД, я в 1976 г. разработал категориально-нормативный анализ решения задач на сообразительность, ставший основой для создания дочерней школы рефлексивной психологии развития творческого мышления, личности и организаций посредством игрорефлексики (И.Н. Семенов, 1990, 2004) как личностно-ориентированного варианта ОДИ.

На рубеже 1960-70-х гг. (системно-методологический этап) Никита Глебович в секторах логики развития науки (зав. Н.И. Родный) и психологии научного творчества (зав. почетный академик РАО М.Г. Ярошевский) Института естествознания и техники АН СССР разрабатывал свой вариант рефлексивного подхода применительно к структуре научно-исследовательской деятельности. Этот подход был реализован в психолого-науковедческих и методолого-педагогических исследованиях (вместе с Э.Г. и Б.Г. Юдиными), И.Н. Семеновым). Здесь функция рефлексии трактовалась в обосновании моделирующих представлений и корректировке реализующих их оперативных правил научной деятельности. Позднее эти идеи стали основанием для рефлексии проблем научного, технического, художественного и педагогического творчества на Всесоюзной секции «Психология творчества» Общества психологов СССР и РСФСР, созданной Алексеевым вместе с Я.А. Пономаревым и И.Н. Семеновым в Институте психологии АН СССР (1978 г.). Кроме того, эта концепция была развита в 1978-96 гг. в его совместных с И.Н. Семеновым, В.К. Зарецким, В.Э. Реньге и В.В. Умрихиным исследованиях концептуальных схем деятельности в психологии, патопсихологии, психофизиологии, инженерной психологии и эргономике, а также в работах В.А. Мазилова (1998, 2005) по методологии взаимодействия теории и метода в теоретической и экспериментальной психологии мышления.

На четвертом – системно-науковедческом – этапе (на рубеже 1970-80-х гг.) Никита Глебовил разрабатывал вариант рефлексивного подхода в организованной им лаборатории системной методологии деятельности во ВНИИ технической эстетики (вместе с Э.Г. Юдиным), а затем в группе методологических проблем эргономики (зав. И.Н. Семенов) отдела эргономики ВНИИТЭ (зав. академик РАО В.П. Зинченко). Здесь функция рефлексии эксплицировалась в параметрических критериях, конституирующих как развивающуюся научную дисциплину (эргономику), так и ее концептуальное ядро в виде анализируемой и проектируемой в целях оптимального управления деятельности (оператора АСУ, конструктора, проектировщика, дизайнера и т.п.). Предложенный Алексеевым принцип двухслойности эргономического знания и структурности концептуальных схем деятельности составил теоретическую базу для разворачивания системно-деятельностного анализа прикладных эргономических исследований и формирования на этой основе созданной им Останкинской научной школы методологии эргономики (И.Н. Семенов, В.К. Зарецкий, А.Б. Шеин, Н.Б. Ковалева-Сазонтьева, А.Г. Шубаков, Е.Г. Юдина, С.Ю. Степанов, В.В. Умрихин, И.Б. Глячков и др.).

В 80-е гг. в лаборатории психологии шахмат (зав. А.В. Алаторцев; институт физкультуры) Алексеев разрабатывает принципы изучения шахматного творчества и методы рефлеконсультирования советских шахматистов олимпийского резерва в целях их эффективной тренировки для успешного выступления на турнирах. Никита Глебович обсуждал шахматное творчество с гроссмейстерами А.В. Алаторцевым, Б.А. Гулько, В.М. Смысловым и др., а сам подход – консалтинго-психотерапевтический – был им реализован в совместных исследованиях с Б.А. Злотником, В.К. Зарецким, Н.Б. Ковалевой, Т.А. Ребеко, И.Н. Семеновым, С.Ю. Степановым, А.Б. Холмогоровой и др. Этот подход базировался на результатах изучения им психологической специфики мышления шахматистов и разработке системодеятельностной концепции рефлексии, включающей такие структурные этапы, как остановка, фиксация, объективация, а также их обязательные условия – остранение и сохранение рефлексируемого содержания. Эта концепция реализовалась в вариантах ОДИ, разработанных в его научной школе.

Проектно-игротехнический вариант рефлексивного подхода отрабатывался в созданных Алексеевым (на рубеже 1980-90-х гг.) отделе игротехники в Институте новых технологий АН СССР и отделе философии и методологии проектирования образовательных систем в Институте педагогических инноваций РАО (директор – членкор РАО В.И. Слободчиков), где были сформулированы принципы и методы проектирования развивающихся инновационных сфер социальной практики, в особенности управления и образования. По ходу этих исследований была создана (вместе с Ю.В. Громыко, Ю.В. Крупновым, В.В. Рубцовым и др.) Московская академия развития образования (Алексеев – вице-президент), а помимо Останкинской – Черемушкинская научная школа рефлексивно-образовательного проектирования (И.С. Павлов, С.П. Краснов, В.К. Зарецкий, А.В. Леонтович, Л.Н. Алексеева, А.И. Парамонов, Р.К. Каменский, В.Н. Рябцев, А.Б. Шеин и др.). Построенные на базе методологических принципов инновационные проекты и технологии ОД игр были внедрены в практику профессионального, дополнительного, инновационного, игротехнического образования, что оказало конструктивное воздействие на эти социальные сферы, а Никита Глебович за достижения в инновационной педагогике был награжден золотой медалью им. К.Д. Ушинского и избран членкором РАО.

Седьмой вариант рефлексивного подхода (философско-гуманитарный) Алексеев разрабатывал в 1990-е гг. в созданном им в Институте педагогики РАО междисциплинарном методологическом семинаре в виде теоретических принципов развития философии образования. Результаты многочисленных дискуссий были обобщены Никитой Глебовичем (вместе с И.Н. Семеновым и В.С. Швыревым) в проекте разработки структуры хрестоматии по отечественной философии образования. Кроме того, из ядра семинара при Президиуме РАО «вырос» Научный совет по философии образования (председатель Н.Г. Алексеев, заместители И.Н. Семенов и П.В. Турбовской), который стал вторым (после знаменитой Комиссии по логике и психологии мышления) прецедентом научно-общественной структуры, где идеи и подходы ММК публично обсуждались в широком кругу ученых социально-гуманитарного профиля.

Наконец, вариант концептуально-методологический и, одновременно, оргпроектировочный – система модельно-рефлексивного знания. Обобщив в ней в начале 2000-х гг. свои полувековые философско-методологические и психолого-педагогические исследования рефлексии как компоненты мыследеятельности и конструктивного средства системного проектирования социальных процессов в образовании и шире – в практике управления, Никита Глебович представил их как докторскую диссертацию «Проектирование условий развития рефлексивного мышления» (МПГУ, 2002), защитив ее накануне своего 70-летия и за восемь месяцев до кончины…

Свершился круг жизнетворчества: от философско-методологических идей содержательно-генетической логики через разработку рефлексивных средств системы мыследеятельности и игротехники проектирования до философско-концептуальных обобщений психолого-педагогической теории проектирования образовательных и управленческих систем и их рефлеконсалтинга в социальной практике.

Н.Г. Алексеев был глубоким мыслителем, подвижником в науке, энциклопедически образованной, яркой в общении личностью, обаятельным, искренним, чутким, волевым, принципиальным и духовно щедрым человеком. Глубина, богатство и разнообразие его новаторских идей в различных сферах науки и культуры предопределили диалогический характер его методологического дискурса и эссеистский стиль научных публикаций, многие из которых он публиковал совместно со своими соратниками и учениками. Диапазон его увлечений необычайно широк: он профессионально занимался методологией и спортом (мастер спорта по шахматам), писал стихи и эссе, был остроумным собеседником. Созданные им концептуально-методологические основы рефлексивного подхода и реализующие их научные школы, руководимые им многолетние методологические семинары и ОД игры, и, главное, воспитанные им ученики и последователи – таков его выдающийся вклад в отечественную науку, образование и культуру.


Избранные публикации:

1. Щедровицкий Г.П., Алексеев Н.Г., Костеловский В.А. Принцип «параллелизма формы и содержания мышления» и его значение для традиционных логических и психологических исследований. Сообщения I-IV // Доклады АПН РСФСР, 1960, №№ 2, 4; 1961, №№ 4, 5.

2. Алексеев Н.Г. Ах Нарцисс. Бихевиоризм. Воля. Доминанта. Гештальт-психология. Мышление. Необихевиоризм. Понятие. Способности. Торндайк. Тесты (в психологии). Эксперимент (в психологии). // БСЭ. 3-е изд. М.: СЭ, 1968-1979.

3. Алексеев Н.Г., Юдин Э.Г. Логико-психологический анализ научного творчества и проблемное обучение // Проблемы научного и технического творчества. М., Наука, 1967.

4. Алексеев Н.Г., Юдин Б.Г. Эволюция проблематики искусственного интеллекта // Кибернетика. Перспективы развития. М.: Наука, 1981.

5. Алексеев Н.Г. Шахматы и развитие мышления // Шахматы: наука, опыт, мастерство. М.: Высшая школа, 1990.

6. Алексеев Н.Г. Заметки к соотношению мыследеятельности и сознания // Вопросы методологии, 1991, № 1.

7. Алексеев Н.Г. Стратегические разработки по использованию ОДИ в системе педагогического образования // Кентавр, 1992, № 3.

8. Алексеев Н.Г. Философско-методологические проблемы педагогической теории // Вопросы методологии, 1997, №№ 3-4.

9. Алексеев Н.Г., Семенов И.Н., Швырев В.С. Философия образования // Высшее образование в России, 1997, № 3.

10. Алексеев Н.Г. Проектный подход к формированию рефлексивного мышления в образовании и управлении // Рефлексивно-организационные проблемы формирования мышления и личности в образовании и управлении. М.: ИРПТиГО, 2003.

11. Алексеев Н.Г. София (стихи). Проза. К понятию двор (культурологические заметки). Письма. Интервью // Встречи: (сборник). М.: АНО «АПОМ», 2005.

Copyright © 2023. All rights Reserved.