Росток серебряны й

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Д О В Е Р Е Н Н О С Т Ь

(Зарисовка с натуры 10 января 1990 года)

Середина дня - открывает сама Анастасия Ивановна. Одна! Тихая, улыбающаяся, как потом выясняется, мало спавшая ночью - 4,5 часа. Как проснется в середине ночи - так сон улетает.

Мирно пьем чай. О чем говорим? Не вспомнить. Я не спешу. Хуже того - раздумываю, стоит ли продолжать затянувшийся на четыре месяца разговор о могиле Марины Цветаевой? Ощущение безнадежности и даже какой-то бессовестности моего нажима - старый больной человек, с причудами. Может быть, оставить все как есть? Все считают, что Анастасии Ивановне н е л ь з я говорить ничего о могиле. Вот и сын ее, Андрей Борисович, повто-рил мне это сегодня утром по телефону. А она считает, что е м у ничего невозможно сказать об этом. Это их семейный взаимный опыт. А я - как тот дилетант в науке, который не знает, что в данной области ничего нельзя открыть нового, а потому приходит - и открывает. И, несмотря на все мои колебания и сомнения, что-то мешает мне все это бросить.

В 3 часа идем с Анастасией Ивановной в книжный магазин. Последний раз я ходила с ней вот так, вдвоем, в конце августа - в сберкассу, через Садовое кольцо. Жуткая улица! Прошло 4 месяца - и какая разительная перемена! Плетемся миллиметровым шагом: «Не торопитесь, а то я задыхаюсь». А совсем недавно шла раза в четыре быстрее...

Рассказываю ей о своих разговорах в Таллинне с Мол-чанюк. Что она ни в 1941-м, ни во второй приезд в 70-х го-дах не помнит рядом с могилой стены. В ответ - неожидан-ное:

- А мне она говорила совсем обратное. Я точно помню, как она сказала - могила была близко к стене!

Какое-то время мы топчемся на одном месте: «А мне Молчанюк говорила...» - А мне так сказала...» Прямо оракул какой-то эта Молчанюк!

Книги в подарок правнукам выбраны. На обратном пути я всерьез раздумываю - а не поставить ли здесь точку? Андрей Борисович утром в нашем разговоре по телефону обещал написать в Елабужский исполком, копию еще куда-то, а энтузиасту Л.Трубицыной - письмо, и в тексте - разрешение поставить ограду. Но - я-то уже по опыту знаю! - это будет только в случае если соберется,не отложит, не забудет. Сильно колеблюсь, малодушие захлестывает. Но потом какой-то голос убеждает меня заглянуть на дно сосуда. Испить чашу до дна. Не отступить. Спасибо ему, этому голосу!..

Уже в квартире собираюсь с духом, беру в руки письмо Молчанюк и, пока Анастасия Ивановна, сидя на кровати, снимает сапоги, зачитываю самое значимое оттуда ей вслух: «Если данные Матвеевых сходятся с моими - хорошо, Если нет, то все же, видимо, правы они, а не я, и надо убедить А.И., что я могла за давностью и ошибиться». ...»Ни во время похорон, но во второй раз, в 70-х годах, я стены не помню, просто не обращала внимания, но уверена, если бы это было очень близко от стены, то я не могла бы не заметить».

Анастасия Ивановна охотно слушает. Разговор спокойный, мирный, возражения ее - на протяжении всего дня - идут без всяких отрицательтных эмоций.

Когда произошел поворот? Теперь она слушает все подробности о Матвеевых - кто где был в 41-м, кто что знал, где живет. И вдруг - я - импульсом:

- Это место надо огородить, защитить! Вот могила Надежды Дуровой там, в Елабуге, посреди разрушенного кладбища, прямо-таки посреди пустыря, огорожена прос-тыми водопроводными трубами, но не потеряна.

- Так кто же этим станет заниматься? - голос Анастасии Ивановны горестно задумчив.

- Я стану! Напишите мне доверенность, я поеду туда и все сделаю. Или можно доверить это Трубицыной из Набережных челнов, она там рядом. Помните, мы с ней к Вам в Матвеевку приезжали?

- Нет, я могу доверить только Вам! - ответ решительный и твердый.

- Ну тогда Вы мне сегодня и напишите доверенность.

Обедаем. Мне пора уходить, Анастасии Ивановне надо поспать - шестой час. Но, пересиливая себя, без всяких отвлечений, она садится к столу и пишет доверенность. Как плохо она стала видеть! Рукой заслоняю уже написанные строки, чтобы нижние на них не влезли. Перо замирает на ходу, голова вот-вот поникнет во сне, но я повторяю слово вслух - и оно появляется на бумаге.

Даже не верится! В порыве раскаяния говорю ей:

- Уж Вы меня извините, Анастасия Ивановна, я Вас измучила!

Она, понимающе:

- Я ведь тушила все это потому, что помнила: Молчанюк сказала - могила от памятника сантиметров 70, совсем рядом... А раз теперь она написала, что надо верить Матвеевым...

Всесильная Нина Георгиевна Молчанюк! А она еще называла свое письмо «совершенно бесполезным»!

На прощание черчу план могилы по отношению ко всем ориентирам. «Ну, с Богом», - как-то особенно много-значительно напутствует меня Анастасия Ивановна и трижды крестит. И уже с порога - испуганный возглас:

- Молчанюк говорила, что теперь там все заросло кустами!

Я секунду соображаю, а потом радостно кричу:

- Ну конечно! Об этом все рассказывают, их часто приходится выдирать! Там и сейчас между могилами растет куст бузины!

10 января 1990 г.

Москва.

В О С Е М Ь Д Н Е Й В

Е Л А Б У Г Е

(Зарисовки с натуры)

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Самое начало февраля 1990 года. Тихая сонность, благодать и спокойствие. Чуть морозит. Туман, снежная пухлость. Как будто принял легкого успокоительного. Елабуга. Я, наверное, преувеличиваю. Может быть, это только мое ощущение? Душа расслабляется, как будто в диванные подушки опущенная и начинает тихо подре-мывать. Возможно, именно потому почти 50 лет назад Марина Цветаева сказала 16-летней Нине Молчанюк, в ту пору еще Броведовской: «Здесь невозможно жить, здесь ужасные люди».

Какие же? В основном, потомки купцов. Тихие, стеснительные, добродушные - обычные. Патриархальные, разобщенные. От-сих-до-сихные. Все, что за этим - воспринимающие как ненормальность. Ужасные для цветаевской безграничности. А может быть она имела в виду не только это? Ведь были еще и официальные органы - с иными людьми...

Сегодня ночью я медленно и неторопливо двигалась из Ульяновска к Набережным Челнам в пассажирском поезде. Утром состав как бы случайно остановился возле какой-то заснувшей стройки, и когда под окном потянулись фигуры с чемоданами, я поняла, что мы приехали. Только что рассвело, мороз пощипывал кончики пальцев, пока я ждала автобуса в Елабугу.

И вот я уже бреду по пустынной ледяной мостовой среди гряд снега, озираясь и пытаясь внутренне определиться. Решаю начать с законности и полной самостоятельности. Оказывается, что где-то рядом кооператив по изготовлению надгробий. Может быть, и оград?

Большая вывеска, извилистая скользкая тропинка в снежных отвалах куда-то в глубь немыслимых, убогих строений и сараев - и вот уже тупик, и в нем, притиснутый к сугробу и исходящий музыкой «Жигуленок». Хозяин машины ждет кооператоров, а те не торопятся, хотя уже скоро девять, целый час надо быть на работе. Рассказываю, ч т о ищу, советуюсь. Оград здесь, конечно, не делают, выходит из положения каждый где может. Узнав, что я от Анастасии Ивановны Цветаевой из Москвы предлагает подвезти меня. Первая любезность елабужан - Виталий, художник-оформитель. Сколько раз он потом ловил меня на улице, останавливал машину и спрашивал: «Ну как?»

Еду в Краеведческий музей к единственному знакомому экскурсоводу - Н.С.Яковлевой, - посоветоваться, как лучше взяться за дело. Целый час жду то на улице, то в самом музее. Постепенно рассказываю о своем деле уже пришедшим его сотрудникам. Лица просветляются: а мы-то вспоминаем, где Вас видели! Вы нам читали о Цветаевой в прошлом году!» Да, полтора года назад, в августе 1988-го, - «Танцующую душу».

Начинаются совместные звонки сначала Яковлевой, потом Г.Замаревой, которая тоже когда-то искала могилу Марины Цветаевой. Первой нет, вторая занята и на мою фамилию не реагирует. Прямые и независимые пути кончились, не начавшись. Работники музея советуют мне обратиться к властям,- оказывается, никакие изменения на кладбище без этого невозможны и неправомочны. Им, например, строго-настрого наказано «отцами города» - чтобы никаких новых могил Цветаевой. Я внутренне твердо стою на позиции частного лица, представителя родни, которая хочет благоустроить могилу родственницы. Ника-кого разрешения мне от властей не нужно, но раз надо поставить их в известность - пожалуйста.

Иду в Горисполком - он недалеко, к А.П.Тимофееву, заместителю председателя.

Просторный кабинет, черный пиджак за письменным столом. Уклончивые резиново-ватные разговоры:

- У Вас есть документы - чертежи места, где эта могила? Вот такие, - он достает из стола пачку бумаги - результат поиска Т.С.Пивоваровой. - Мы не можем без документов. Мало ли кто что скажет! Вот мы соберем Исполком, пригласим из Пединститута - тут есть сведущие люди, - посоветуемся и будем решать.

- Я ведь у Вас ничего не прошу. Я просто ставлю в известность, что сестра решила поставить на могилу Марины Цветаевой ограду.

- Вас не затруднит съездить в Горком партии к Галлямовой, в новый район города?

- Затруднит, конечно, но если надо, я съезжу. Только узнайте, на месте ли она.

Звонит. - Она Вас ждет.

Я уже закусила удила и меня несет как всегда при встрече с глупыми препятствиями. Как могу я себя успокаиваю, но прихожу к Галлямовой раскаленная.

Черноволосая и чернобровая эффектная дама, Долорес Гайнутдиновна ведет беседу с двумя приезжими из Набережных Челнов, по ее выражению - «как раз о том же самом».

- Вот мы тут думаем, как создать парк-музей Цветаевой. Я считаю, что создавать музей в доме, где она покончила с собой - просто глупо. Как это - музей в доме, где она жила всего 10 дней, даже меньше, - и сразу повесилась? Ну живи она год... Как Вы думаете?

- Я думаю, что Вы вправе иметь свою частную точку зрения. - Я сдерживаюсь, как могу, но у меня внутри все негодует и я сразу же получаю от нее замечание:

- Вы должны вести себя спокойно. Но Вас, видно, кто-то уже расстроил.

Все начинает идти наперекос. Мое первое объяснение, зачем я приехала - я показываю доверенность Анастасии Ивановны - Галлямова сразу же парирует длинным расска-зом о поисках Пивоваровой.

- И много других, которые постоянно приходят с разными версиями, - и я, конечно, Вам тоже отвечу отказом.

Кроме того, она открыто обижается на январскую статью Л.Трубицыной о могиле в «Советской Татарии».

- Нет чтобы кто-то сказал спасибо, какой хороший памятник Цветаевой поставили, как он ухожен. Все только ругают Елабугу. А мы разве мало делаем? Вот и улицу, на которой она жила, хотим благоустроить, и столетие Цветаевой думаем отметить... - она поглядывает на меня с обидой. - Не Вы ли писали ту статью?

Я спешу ее заверить, что те статьи, которые я о могиле написала - ноябрьская в «Призвании» и позднее - в «Ульяновском комсомольце», - те статьи, по-моему, никого не обидели.

- Да Вы не расстраивайтесь, - говорю, - ведь у Трубицыной скорее набат, чем упрек.

Монолог начальства продолжается:

- Да и все-таки она - самоубийца. А ведь их никогда не хоронили рядом с другими. - Это уже к вопросу о том, может ли быть могила на месте, указанном Матвеевыми, т.е. в общем ряду. В ее голосе звучит добропорядочная отстраненность человека, который никогда не лишит себя жизни и не допустит, чтобы его родственник был осквер-нен таким соседством после смерти.

- Православная церковь, - говорю я, - наказывала самоубийцу тем, что лишала его права лежать на общем кладбище, а вовсе не считала, что он оскверняет соседние могилы. Но Цветаеву-то хоронили атеисты, которые этого правила, видимо, не выполнили. Кроме того, хлопотами Анастасии Ивановны, сестры, ее еще в 1949-м по всем правилам отпели, и по ней только что, 31 августа, в день ее смерти была отслужена панихида - за счет той же Анаста-сии Ивановны - в московском храме "Всех скорбящих радости", так что здесь как раз все в порядке. И знаете, я Вас очень прошу, пожалуйста, никогда о ней токого больше не говорите. А скажите, ведь правда - до сих пор в Елабуге такое мнение, что она оскорбила город своим самовольным уходом?

Галлямова на секунду задумывается и подтверждает.Она немного смущена. Двое гостей за столом напротив меня усердно кивают мне головами.

Снова возвращаюсь к своей цели:

- Я частное лицо, представитель родни, которая хочет частным образом установить ограду на могилу родственни-цы. Никакого отношения к существующему памятнику это не имеет, никто ничего не предлагает менять и переносить. Я ничего у Вас не прошу. Просто я сейчас пойду и частным образом закажу ограду за наличный расчет.

- Знаете, давайте так. Мы все сделаем сами, я Вам обещаю. Вам не надо ждать.

- Нет, я должна это сделать сама. Мне поручила Анастасия Ивановна.

- Сколько Вы здесь пробудете?

- Пока не поставлю ограду.

Двое гостей из Набережных Челнов уходят. Некоторое время идет обычная суета: кто-то звонит, кто-то давно ждет в коридоре. Но Галлямова решительно отменяет все приемы до завтра - она занята, у нее посетитель из Москвы (хотя ей известно, что я приехала из Ульяновска). Откуда вдруг взялось неожиданное решение? Цепкий взгляд слегка прищуренных глаз:

- Ну вот что. Вы ведь это делаете как бы от себя? И ставите ограду за свой счет? Надо уважить Анастасию Ивановну ей все-таки 95 лет. Мы поможем Вам это сделать! А пока Вам надо устроиться с жильем.- Звонит в гостиницу "Тойма" в центре города, называет мою фамилию - оставьте ей место.

Я сияю, Галлямова улыбается, мы идем обедать. Пока она доедает я читаю ей свою статью "Я тоже б ы л а, прохожий!..." из "Ульяновского комсомольца". Ей нравится, она уже со мной держится проще и даже иногда довери-тельно, и вдруг на обратном пути спрашивает:

- Скажите мне чтобы я поняла, почему Вы так увлекаетесь Цветаевой? Я много читала ее стихов и того, что выходило, все старалась узнать ее побольше, чтобы водить экскурсии - ну, некоторые, - понимаете?.. Что нравится в ней людям? Что В а с привлекает - она сама или ее стихи?

Я пытаюсь объяснить,что это неделимо, что все вместе - и стихи, и проза, и сама Марина Цветаева в этом - и есть ее личность, она-то и привлекает. Мы снова уже в кабинете. Тон Долорес теперь почти лирический:

- Знаете, я раз водила на кладбище писателей и наблюдала, как люди преображаются около могилы Марины Цветаевой: начинают что-то шептать, становятся просто неузнаваемыми. - Теперь Галлямова раскраснелась, глаза сияют. И вдруг - неожиданное:

- Молодец Вы! Какая у Вас интересная жизнь! Я думаю, мы сейчас съездим на кладбище.

Она поворачивается к телефону, и вот уже вызвана машина, даются указания в Исполком, Тимофееву:

- Надо смелее принимать решения, не надо заседания Исполкома, ведь это ч а с т н о е дело, мы должны помочь Лилит Николаевне. В газетах вон статьи всякие... А сейчас собирайтесь, едем на кладбище.

Вызван также руководитель коммунального хозяйства города М.Г.Артамонов.

Едем на черной «Волге» какого-то большого начальства. Возле Горисполкома подбираем совершенно аморфного Тимофеева.

Большая расчищенная площадка для автобусов возле кладбищенской стены. Здесь вылезаем и движемся к хорошо ухоженной могиле, вокруг которой убран снег. Перед каменным надгробием - цветы, красные гвоздики. А вокруг... почти метровый слой снега!

Протяжные голоса: - Да-а! Пожалуй сейчас ничего не выйдет!

- Как это так?! - От одной такой мысли я взвиваюсь и собираю все силы.

Пробиваю носком ступеньку и без оглядки лезу в сугроб. Проваливаюсь по колено, набираю сразу полные сапоги снега, но иду - не видя ориентира - иду - и попадаю куда надо. Вот она! Я издали показываю могилу - все кивают, все поняли, что снег мне не помеха.

- Дайте мне лопату, я его отгребу, у меня все равно впереди два дня свободных - суббота и воскресенье.

Но Долорес величественно кивает - все сделаем без Вас, на то и есть Артамонов, это его организация убирает снег в городе. Кстати, надо ехать за ним. Видно, приехал раньше и не дождался.

Привозим симпатичного, делового и немногословного Артамонова. Он безропотно лезет в сугроб по моим следам, я снова за ним - меня сзади слабо останавливают - и мы склоняемся над снежной площадкой - слева бузина, впереди рябинка, - обмериваем, размечаем.

На прощание фотографируемся, мне все кричат:

- Сначала снег из сапог вытряхните, простудитесь!

Едем обратно. Нас с Артамоновым оставляют в его хозяйстве - разрабатывать эскиз ограды. Рисуем, обсуждаем, - и вдруг вопрос:

- А Вы им кто будете? Родня?

- Нет.

Недоумение. Долгий вопросительный взгляд. Я, неуверенно:

- Ну, наверное, друг.

Опять работаем. Я:

- Расплачиваться буду я, наличными.

Снова долгий непонимающий взгляд. Потом:

- А я думал, что это может пойти за счет благоустройства города. Ведь это меньше ста рублей.

Я благодарю и соглашаюсь. Снова прошу лопату для субботы или понедельника. Выходит, через некоторое время возвращается:

- Лопата будет. Мы Вас туда и довезем. Потом на секунду задумывается, берет трубку и кому-то приказывает: - Пусть завтра двое выйдут с лопатами часа на два! - Кладет трубку. - Помогут Вам или сами сделают, если Вы не придете.

Да-а... Городское начальство мне помогает. ...«Около Марины Цветаевой люди преображаются»...

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Бывают иногда периоды жизни, когда все выстраивается так, как надо - как бы само собой. Сегодня был как раз такой день.

Прихожу в полдень в Краеведческий музей. Встречают как родную. Пьем чай, что-то жуем. Разговор крутится вокруг Цветаевой. Каждый со своей точки зрения объясняет конфликт между ней и елабужанами. Сходимся на одном: взаимопонимания и взаимоприятия быть не могло ни в 1941-м году, пока была жива, ни позже, когда ушла из жизни. До сих пор это тема, от которой многим хочется поскорее уйти к другим, более жизнеутверждающим. Позор Елабуги? - думаю я. - Не поняли еще, что Марина Цветаева - елабужская всемирная слава.

Перелистываю содержимое толстой папки с надписью «М.Ц.» Вот протоколы разговоров Пивоваровой с мест-ными жителями, когда она в 1985 году искала цветаевскую могилу. Они уже прочитаны мной в первый приезд, в 1988-м, а сейчас я списываю основной: показания М.И.Чурбановой, работника местной почты:

«...В то время никто не знал, что Цветаева известна. Приехала она вместе с другими писателями, об этом знали. Хорошо помню, что многие эвакуированные из писателей возмущались - как она среди них оказалась? Судили ее уж очень строго. Вроде как она опозорила их, руки на себя наложив. ...Столбик там стоял, на нем прямо и написано было - Цветаева. ...Метра полтора. ...И не столбик, а пасынок. Линию тогда телеграфную вдоль забора тянули. А пасынки-то, которыми столбы подпирают, лежали за оградой кладбища. ...А мне покойный сторож, дядя Сережа, обо всем рассказал, когда я спросила - не та ли это Цветаева, что повесилась. ...От Стахеевой Веры Кирилловны я узнала, что хоронил Цветаеву дядя Коля Ханбеков из Промсовхоза. Промсовхоз и лошадь, и телегу для похорон дал. Кроме Стахеевой, работника аптеки,был еще какой-то писатель - Сикорский, молодой такой, о нем Стахеева говорила. ...И Стахеева, и сторож дядя Сережа говорили - столбик-то сам Сикорский вкопал и фамилию Цветаева написал, чтобы не забыть, значит. ...Кто-то спилил его зимой, - время-то какое было! Холодно, топить нечем. По пеньку могилку-то и помню. Я же показывала - где рябина и тополя сами выросли у могилы, их никто не сажал. А еще знает Анна Ивановна Смирнова - бывший детский врач».

Под протоколом - пять подписей, заверенных в Исполкоме.

Могила, путь к которой проложен Юрой Кацманом, потом определенная Пивоваровой - по энергетическому излучению, экстрасенсорно, - совсем недалеко от стены, влево от калитки-прохода. Совсем не там, где показывают Матвеевы...

Я уже списала протоколы Т.Пивоваровой и А.Б.Трухачева и теперь разглядываю фотографии. В это время появляется А.И.Трапезников, экскурсовод, и начинает тоже перебирать снимки, явно интересуясь Цветаевой. Тогда я даю ему свою первую - ноябрьскую - публикацию в «Призвании» с матвеевской версией могилы Цветаевой. Читает с интересом, потом открывает свой блокнот - «Прочтите-ка!»

Читаю: «Показания Горохова Николая, прож. по ул. Свердлова, 45». Датировано - 22 декабря 1988 года. Рассказ о том, как во время войны Николай и его друг, Зеленков Аркадий, оба в то время жившие по улице Ленина 99 и 101, проходили по ул. Ворошилова в сторону пивного завода. Какая-то тетечка позвала их к себе, оказалось, - чтобы вынуть из петли покойницу. Они подошли и увидели женщину, стоящую на коленях на полу. Аркадий перерезал тонкий шнур и оба они помогли ее вынести. Потом погрузили на телегу, получили по рублю и двинулись дальше.

- Не, каково? - гордый вопрос Трапезникова. - И где ее могила он тоже знает. Только жду тепла, чтобы пойти с ним на кладбище.

В тот момент я еще не соображаю то, что становится ясным позже: первое «тепло» после разговора уже было, - в прошлом, 1989 году... Продолжаю:

- Но Матвеевы знают т о ч н о, г д е могила Марины Цветаевой. Они с самого начала знали. Сходите к ним, поговорите сами.

Мы обмениваемся адресами, телефонами. Вскоре я уже иду через весь город к этому самому Горохову.

Когда у меня зародилась мысль, что речь идет о д в у х разных убивших себя, о д в у х могилах? Наверное, после вникания в такие определенные, не вызывающие сомнений заявления В.Н.Дунаева и М.И.Чурбановой в протоколах Пивоваровой. И в такие же уверенные показания Матвеевых. И еще - по следам чьей-то давно уже слышанной в Елабуге реплики: «Так ведь были же еще повесившиеся из эвакуированных!»

Нельзя ли пойти по следам? Когда были еще такие случаи? Где эти несчастные похоронены? У кого узнать, с какой стороны подступиться? Столько лет прошло! И где кладбищенские книги? Велись ли? Или потеряны?

Вот с такими мыслями я подошла к домику N 45 по пустынной улице Свердлова, что недалеко от кладбища. Смеркалось.

Стучусь в незапертую дверь, открываю ее. Из полнейшей темноты - мужской голос: «Заходи!» Две мужских фигуры около стола на фоне еле светящегося окна. Выпивка!

Прошу разрешения поговорить, представляюсь - по поручению сестры Марины Цветаевой.

Идем в соседнюю комнату, зажигается свет. Николай мал ростом, худ, поношен и слегка навеселе. Но выбора нет, Трапезников предупреждал: Горохов или во хмелю, или с похмелья, или на работе.

Начинаю расспрашивать. Разговор бестолковый, с бросками в сторону, с непонятностями и недоговорами. Но я упорно и терпеливо пробиваюсь через эту сумбурность - и начинает вырисовываться что-то интересное.

Сначала идет повтор того, что записано у Трапезникова и что, как потом выяснится, в августе 89-го описано М.Лариной в местной газете «Новая Кама»: Николай с другом Аркадием Зеленковым вынимали из петли женщину. Но я захватываю шире.

- Расскажите, зачем вы шли по этой улице? - Смущается.

- Да время-то было голодное, военное. На Пивзавод мы шли за бардой. Напьемся, бывало, этой барды, животы - во!

- А Вы в каком классе были?

- Ни в каком. Я не учился. Перед войной два класса кончил - я с 30-го года, - и больше в школу не ходил. Смотреть некому, старшие на фронте. Два года бегал, в 43-м пошел работать, потом ремесленное кончил - сестра устроила.

Показывает бумаги, диплом ремесленника - все так.

- Опишите подробнее - как одета была женщина, ее лицо, что-нибудь, что помните.

- Не помню, не буду врать. Мы ведь только думали тогда, как свой рубль получить. Мне о ней Николай рассказывал - он у нас жил, эвакуированный, фамилии не помню. Она же вместе с ним приехала из Ленинграда, с детским интернатом, 150 человек детей привезли. И сын у нее был, он в Перми поступал в морское училище.

Я слушаю и понимаю - не та судьба, не те подробности, - еще не улавливая, в чем основное «не то». Или он все путает и вообще невесть что несет, или это другая женщина.

- Когда мы ее погрузили, ее повезла женщина из больницы - фельдшер, наверное. Ноги у покойной так и были согнуты в коленях, уже закоченела. Она же на полу на коленках стояла. А потом я видел, как ее хоронили. Мы ведь везде носились, и на кладбище прибежали. Как раз хоронят. Сторож со сторожихой, помню, были. А тут та самая женщина, что ее увезла. Увидела меня и говорит: вот помнишь, ты из петли вынул? Это ее хоронят». Гроб был некрашенный, простой деревянный гроб. И я очень хорошо запомнил, где могила. У меня там потом тестя похоронили. И отец у меня на этом же кладбище лежит. Так я теперь всегда ее вспоминаю, когда на их могилы хожу. Я ее тетя Маня зову. Это от новой калитки, которая около каменного надгробья Цветаевой - влево, метров, может, 15, недалеко от стены. Точно знаю.

- А что там растет сейчас? - Недоуменный взгляд. - Ну, там есть пять тополей, большая рябина, так что из них растет около той могилы?

- Ничего не растет.

Так. Значит Горохов указывает на то место, что признают А.Б.Трухачев и Т.Пивоварова. На могилу, из которой выросло 5 тополей, а рядом - толстенная в своем основании рябина из многих стволов. Но почему он, часто посещающий могилы своих родных, этих деревьев не назвал? Очень похоже на голословное подтверждение по чьей-то просьбе... И почему он

Blog

Росток серебряны й

Содержание