Сергей Борисович Борисов библиографический указатель

Вид материала

Библиографический указатель

Содержание Ханжеский садизм Борисов С.Б. Е.Ю. Чикина А ну-ка, девочки! Откуда берутся дети Пять книг недели Вылетает Аленка в окно Подростковые тайны Скопцы и девицы Рукописный девичий рассказ / Сост. С. Борисов. М.: О.Г.И., 2002. – 520 с. – (Фольклор/постфольклор: новые материалы). 2000 экз. Сердечны тайны, тайны дев… Автор материала укрылся за псевдонимом «Жёлтая Голова»)

Подобный материал:

• Библиографический указатель 5 корпус, комната 221, 392.54kb.
• Научно-вспомогательный библиографический указатель, 3815.7kb.
• Аннотированный библиографический указатель, 2273.81kb.
• Мировая энергетика, 553.25kb.
• Библиографический указатель к 70-летию кк ипк, 636.06kb.
• Библиографический указатель включает научные и научно-методологические публикации сотрудников, 10239.86kb.
• В. Д. Федорова Центр правовой информации Электронные ресурсы Библиографический указатель, 195.42kb.
• В. И. Ленина научная библиотека библиографический указатель, 423.03kb.
• Козырева Ольга Анатольевна библиографический указатель, 746.74kb.
• В. И. Ленина библиотека библиографический указатель, 365.04kb.

Ханжеский садизм


Ханжеское общество обычно проявляет склонность к жестокости. Воспитывая своих детей в крайней невинности, в определенных случаях оно по отношению к ним же идет на крайне жестокое, циничное насилие. Будто бы, провозглашая всеобщее обязательное целомудрие, общество само не слишком в это верит и при случае не прочь вывести вечно подозреваемых на чистую воду...

«Школа суть социальный институт, в основе которого лежит феномен принуждения. Всякий ребенок (и подросток) обязан посещать школу и, находясь в ее стенах, исполнять все распоряжения, исходящие от “школьных властей” (как эманации государственной власти) вплоть до самых интимных.

Отечественная медицина суть дериват государства. Ей поэтому нет необходимости заботиться о таких мелочах, как эмоции пациента, например, о переживании стыда, чувстве неловкости, смущения. Врачи не считают нужным даже объяснять смысл осмотров или хотя бы проводить их индивидуально, в отсутствии посторонних... Можно предположить, что подлинный смысл осмотра заключается не в получении медицинских сведений или профилактике, а в психологической “ломке”, своеобразной семиотической дефлорации», – пишет Сергей Борисов. И приводит яркие иллюстрации:

«Нас чуть ли не всем классом заталкивали в кабинет, заставляли раздеваться по пояс, двери постоянно открывали, врачи ходили туда-сюда... Я чувствовала себя униженной».

«Первое посещение гинеколога – это настоящая психологическая травма. Училась я тогда в десятом классе. Это была женщина-врач, которая почему-то восприняла меня как, извините, потаскушку. На мое приветствие она произнесла: “Половой жизнью живем”. Фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение, поэтому я промолчала. Она же ворчала на меня или не на меня, мол, шляемся мы все, где попало. Предложила мне сесть в знаменитое кресло. Я не знала, как к нему подступиться. Вскарабкалась еле-еле, ноги, руки мне мешали. Чувствуешь себя отвратительно, жутко и смешно».

«Вопрос о том, веду ли я половую жизнь, застал меня врасплох. От растерянности я даже не знала, что сказать. Никаких мазков не делали, просто посмотрели: а что? Все ли из нас девочки? Одноклассницы выходили из кабинета красные, в расстегнутых кофточках (некоторые забывали в испуге их застегнуть). Этот осмотр – я даже не знаю, зачем его придумали? Ни результатов, ни анализов, даже в карточке пометку не сделали».

Злая подозрительность взрослых в большинстве случаев особенно оскорбительна потому, что именно в это время, как мы говорили, девочки настроены особенно целомудренно:

«Когда мы немного повзрослели, для нас появилось понятие “девичья честь”. Это было свято. Мы считали, что кто не сохранил ее, тот либо проститутка, либо еще хуже. До нас не доходило, что все еще может быть по любви».

Десять тысяч рукописных страниц девических исповедей могут сильно изменить наше представление о девочках, о временах и нравах, о сексуальной революции, которой, судя по всему, в России просто еще не было...

(Педология, № 10. Февраль 2002 – С. 54-58)


[Аннотированное библиографическое описание]


Борисов С.Б. Латентные механизмы эротической социализации: Материалы по культурантропологии девичества. – Шадринск: Гос. пединститут, 2000. – 96 с.

В издании по соответствующим рубрикам (восприятие деторождение, симптомов полового созревания, феномен поцелуя, девичьи латентные эротические и репродуктивно окрашенные практики, эротически окрашенные межполовые отношения) представлены спровоцированные высказывания девушек (как правило, студенток), сопровождаемые скромными по объему авторскими комментариями.

Всего обобщено 262 сообщения.


(Голод С.И., Кузнецова Л.В. Социальные проблемы

сексуальности. Аннотированная библиография

(90-е годы ХХ столетия). – СПб, 2002 – С. 73)

Мир русского девичества:

70-90-е годы ХХ века (2002)


Василий Костырко


«Давай, коза, попрыгаем»


С.Б. Борисов. Мир русского девичества: 70 - 90-е годы ХХ века. - М.: Ладомир, 2002 - 343., ил. - Тир. 3000. ISВN 5-86218-418-Х


«Мир русского девичества» задумывался как междисциплинарное исследование и представляют собой попытку рассмотреть явление с самых разных сторон – социо-психологической, культурологической, фольклорной и т. д. Несмотря на расплывчато общий характер заглавия, описанная С.Б.Борисовым культурная традиция имеет довольно чёткие пространственные и временные границы. Во-первых, Борисов собирал материал в основном в Курганской области, во-вторых (вот уж поистине, трудно в наше время найти что-то русское, что не успело бы побыть "советским"), время рождения большинства борисовских информанток (студентки ссылка скрыта) приходится на 70-е.

Последнее обстоятельство и оказывается изюминкой книги – из неё мы узнаем, почему, несмотря на аскетическое воспитание, советские девушки к 16 годам ясно понимали, в чем заключаются отношения ме­жду полами. Дефицит информации прекрасно восполняло парафольк­лорное «общее знание» – источник куда более влиятельный и надежный, нежели школьная «этика и психология семейной жизни», которая преподавалась только старшеклассникам, да и то не во всех школах.

Механизм гендерной социализации девочек Борисов, рассматривает в единстве трёх его аспектов – биологического, «когнитивного» и практического.

Биологическое взросление предполагает ряд переломных моментов (первые месячные, рост груди и т. д.), последний из которых, ссылка скрыта, и оказывается, собственно говоря, концом девичества. В культурах традиционных такие вещи обычно маркируется с помощью так называемых обрядов перехода, смысл которых заключается том, что параллельно физиологическому взрослению индивида происходит повышение его социального статуса.

В русской девической традиции Курганской области, казалось бы, ничего такого быть не должно. Но не тут-то было. Неизменным, архетипическим, как показывает Борисов, оказывается комплекс переживаний – ужас, сменяющийся гордостью или даже эйфорией по случаю повышения ранга. Для советской школьницы характер ссылка скрыта с легкостью приобретали такие события, как первый выход в бюстгальтере или даже первый гинекологический осмотр.

Цепочку инициаций трудно представить без параллельной мифоло­гии. В качестве таковой с полным правом можем рассматривать собранные Борисовым девичьи гипотезы о том, откуда берутся дети. На это имеются две причины.

Во-первых, эти «гипотезы», начиная с внедряемых взрослыми исто­рий про аиста и капусту и кончая собственно детскими версиями (о появлении ребенка из уха, из пупка, из головы и т. д.), циркулируют в девической среде, подчиняясь законам бытования фольклорного и мифологического текста. Некоторые из них (например, появление ребенка из подмышки) так и вовсе представляют собой мотивы, встречающиеся в классических мифологиях, вроде скандинавской или полинезийской.

Во-вторых, из этих версий можно выстроить (собственно, это Борисов и делает) некий ряд, позволяющий проследить, как фантазии непосвященных по мере их взросления трансформируются в более или менее адекватное видение проблемы.

Наиболее неожиданным, если не шокирующим, из всего того, что пишет Борисов про гендерную социализацию, для читателя скорее всего окажется её практический аспект, а именно то, что исследователь называет «девичьими латентными эротически окрашенными практиками». Далеко не все решались в детском саду демонстрировать свои половые органы противоположному полу в обмен на ответный показ, а потом играли в «семью» (при относительной полноте наблюдений за родителями игра могла включать и имитацию коитуса), в «Кыс-Мяу», в «Бутылочку» и т. д. Конечно, каждый ссылка скрыта хоть однажды да поучаствовал или о чём-то таком слышал. Однако до Борисова опять-таки никто не догадался выстроить эти практики в один ряд. Почему этого не делали сексологи, понятно – ни к каким сексуальным извращениям эти практики не приводят. Однако от внимания специалистов по молодежи ускользнуло их назначение – поэтапная подготовка ко взрослой жизни.

И все же, как бы ни была интересна гендерная социализация сама по себе, для фольклориста она лишь фон для описания культурной традиции, её фольклорной и обрядовой стороны (разумеется, в сопоставлении с другими культурами).

Безусловно удачным следует признать проделанное Борисовым описание системы жанров девичьего фольклора, подробное и беспре­цедентное по охвату – от считалок до рукописных девичьих рассказов. Но вот что считать девичьей «обрядностью», понятно не всегда. К при­меру, Борисов детально анализирует девичьи игры с подпрыгиваниями («Резиночка», «Классики», «Скакалки») и довольно убедительно доказывает, что они восходят к обрядам продуцирующей магии. Однако доказать, что в своем нынешнем состоянии они представляют собой нечто большее, нежели просто игру, ученому никак не удается.

Несомненно, более прямое отношение к делу имеют описанные Борисовым гадания и магические практики. Здесь налицо связь с пред­шествующей фольклорной традицией: до наших дней преспокойно дожили, к примеру, ссылка скрыта – с валенком (выкидывали за ворота и по направлению носка определяли, в какую сторону выйдут замуж), с петухом (выпускали к тарелкам с зерном и водой и по поведению птицы определяли характер будущего мужа), с обручальным кольцом, зеркалом (в эти предметы долго вглядывались, пытаясь увидеть суженного) и т. д. Вполне традиционными остаются приемы современной приворотной магии – например, подмешивание менструальной крови любимому в еду или питье.

Имеются и отечественные ноу-хау – а именно бытующий в пионер­лагерях «детский шаманизм». Примечательно, что в этом случае в роли нарратива, программирующего обрядовое поведение, вы­ступают... кинофильмы и мультики – на своих спиритических сеансах дети вызывают Пиковую Даму, Красную Шапочку и гномиков.

Книга Борисова дает обильную пищу для размышлений по поводу всевозможных архетипов. Жаль только, что при таком обилии параллелей рефлексия по поводу их качественной разнородности отсутствует. Ведь если по представлениям 8-летней девочки появление ребенка из подмышки – норма, в бурятском эпосе ссылка скрыта» это – сверхъестественное рождение. Мотив один, а функции у него разные.

Впрочем, такова участь первопроходца – за всем не уследишь. Наука о девичестве находится пока в стадии становления точно так же, как и сама девическая традиция, в которой еще можно различить непереваренные осколки самых разных культурных кодов – от обрядовой традиции русской деревни до русской сентиментальной повести конца XVIII столетия.

Но из того, что девическая культура так молода, не следует делать вывод о её второсортности. Слишком уж краток пока срок ее жизни, да и шансы выжить рядом с современной массовой культурой, похоже, тоже незначительны. Между тем в этнологии известно достаточно случаев, когда в процессе передачи от поколения к поколению подобный винегрет путем вторичной архаизации превращался в систему. Так что потом исследователи с удивлением обнаруживают, к примеру, следы ссылка скрыта в календарных праздниках афинских крестьян.

Кто знает: не случись культурной революции 90-х (канонизиро­вавшей «секс по телевизору»), быть может, столетия спустя девичий фольклор Курганской области обрел бы вполне классические формы?..


(Русский журнал. 2002, 18 сентября

ru)


Е.Ю. Чикина


Из чего же сделаны девочки?


Борисов С. Мир русского девичества: 70-90-е годы ХХ века. М., 2002.


Монография социолога и фольклориста из г. Шадринска С.Б. Борисова – пока единственная большая работа на русском материале, посвященная этой этнокультурной группе. В ней описаны игры, суеверия, «ритуалы», обычные для русских девушек последней трети прошлого века.

Читателю предлагается обширный материал, собранный автором в ходе полевых наблюдений. Материал можно разделить на два типа: записи устных рассказов о различных невербальных практиках и вербальная часть девичьей культуры (анкеты, альбомы, «гадалки», письма, рукописные любовные рассказы и т. п.).

В последнее время возрос интерес к культуре детства и гендерным исследованиям, однако, во многих случаях ещё даже нет материалов, с которыми могли бы работать исследователи. «Мир русского девичества» ценен в том числе и тем, что в нём содержится большое количество фактических сведений, по которым можно проверить правильность умопостроений автора. Кроме того, автор рассматривает одну из наименее изученных тем, к тому же стоящую на пересечении двух вышеупомянутых областей социогуманитарного знания, что также повышает ценность работы.

Монография построена следующим образом: автор в соответствую­щих главах рассматривает 6 сторон жизни девочек 7-17 лет, а собран­ные им сведения позволяют выделять разделы, связанные с отдель­ными типами материалов. В каждом таком разделе автор сначала кратко поясняет название и/или знакомит читателя с историей явления, о котором рассказывает данный раздел. Затем даётся серия примеров с краткими пояснениями, а в конце автор делает выводы о происхожде­нии различных девичьих обычаев.

Во введении автор называет целью книги описание латентных механизмов гендерной социализации девочек, что, видимо, и опреде­лило во многом характер авторских комментариев к собранным материалам. С другой стороны, осознавая всю степень неизученности данного вопроса, автор говорит о цели монографии как о пробуждении интереса к проблеме.

В первый главе читателю предлагается ознакомиться с некоторыми формами «неэротической междевичьей коммуникации (1), такими как игры (драматические, с прыжками, с хлопками и т. д.), ритуалы дружбы (обмен письмами и подарками), тайные языки. Ко многим таким «девичьим практикам» автору удалось подыскать инокультур­ные окрашенные аналогии, хотя он признаёт, что в настоящее время их сексуальная семантика в основном утрачена и семантические режимы, в которые они включены теперь, полностью лишены всякого эротиче­ского подтекста.

Вторая глава «Когнитивные аспекты девичьей половой социализа­ции» содержит описание развития представлений девочек о появлении детей, различных аспектах пубертатного периода (семиотика бюст­гальтера, феномен девичьей чести и т. д.) и место поцелуя в девичьей культуре. Автор считает описанные выше явления инициацией двух видов, которые он формулирует как «символико-репродуктивную» и «физиолого-символическую».

«Девичьи латентные эротические практики» (в основном имита­ционные игры) автор опять же связывает с передачей знаний сексуального характера (в виде игры или рассказа на «девичнике»).

В следующей части своего труда автор рассказывает, не нарушая читательских ожиданий, про «эротически окрашенные межполовые коммуникации». Здесь девочки представлены, скорее, как жертвы различных насильственных действий (подглядывание, задирание юбок) со стороны мальчиков, что, по мнению автора, является самым важным механизмом (!) девичьей гендерной социализации.

«Девичьи магические практики» – по мнению автора, неотъемлемая часть девичьей культуры, включающая в себя такие элементы, как загадывание желаний по определенным правилам (напр., на одновременно сказанное слово), «медиумные практики» (среди простых фольклористов называемые просто «вызывания»), гадания (на будущее или на любовь), любовная магия (т. е. привораживания). Несколько смущает в этой главе то, что автор причисляет «письма счастья» к любовной магии, хотя есть множество примеров неэротических писем, связанных просто с исполнением желания. (2)

Заключительная часть монографии содержит описание различных форм девичьей вербальной культуры: дневников, альбомов, анкет, любовных рассказов и т. д., основной темой которых является романтическая любовь.

Таким образом, автор связывает особенности именно девичьей субкультуры в основном с механизмами гендерной социализации, имитацией «взрослых» сексуальных отношений, отражающихся в спонтанной обрядности и фольклоре.


Примечания


1. На наш взгляд, автор чересчур много внимания уделяет, как он выражается, «эротическим практикам» и «смехоэротическому фольклору».

2. См., напр.: Панченко А.А. «Магическое письмо»: к изучению религиозного фольклора // Антропология религиозности (Альм аннах «Канун». Вып. 4). СПб, 1998. С. 175-217.


(Живая старина, 2002, № 4. С. 58-59)


Мариэтта Чулкова


Девичьи секреты


Борисов С. Мир русского девичества: 70-90-е годы ХХ века. М.: Ладомир, 2002. – 343 с. – (Русская потаённая литература). 2000 экз.


У девушек свой мир, свои тайны. Примечательно, что первую обстоятельную книгу о субкультуре русского девичества конца ХХ века создал именно мужчина. По просьбе автора книги 250 молодых женщин Урала и Западной Сибири (в основном студентки) написали своего рода автобиографические рассказы – про девичьи игры и прочие забавы. Вспомнили то, что было с ними в детстве и отрочестве. Из этого материала и родилась книга. Книга строго научная, но в то же время интересна и человеку, не слишком искушенному в проблемах «культуры детства». Столь серьёзных исследований о потайных пру­жинах половой социализации девочек доселе в России, кажется, ещё не было. Для своей дисциплины автор придумал даже специальное название – партенология, от греческого «партенос» (девушка).

«Мир девичьего детства … это практики знакомства с собственным и чужим телом, чаще спонтанные, чем регулируемые культурой. Они осознаются как нарушения табу на обнажение и созерцание телесного низа, наложенных взрослыми», – пишет в предисловии Т. Щепанская. Большинство описанных в книге игр и забав эротичны и квазиэротичны. Впрочем, для 10-12-летней девушки это чаще всего лишь познание мира, притом весьма невинное. Игра в «больницу» (с осматриванием или ощупыванием) или даже «лесбийские девичьи игры как имитация будущих половых отношений» – кто рискнёт сказать, что это порочные забавы?

У мальчиков, отмечает автор, распространены игры соревнова­тельные и силовые. Девочки же, как известно, любят гадание и привораживание, альбомы-песенники, девичники-посиделки, прыжки через скакалочку и резиночку… В православной русской традиции, замечает С. Борисов, игры с прыжками относились к «языческо-бесовской» парадигме и осуждались церковью. В советское время, напротив, в таком времяпрепровождении педагогам виделись некие спортивные черты. Вообще, приведённый автором генезис девичьих развлечений довольно интересен. Так, девичий альбом-песенник «восходит к русскому домашнему альбому позапрошлого века», а «правила любви» из него уходят корнями «в куртуазную культуру средневековой Франции». Кстати, некоторые приведённые в книге афоризме из девичьих альбомов перекочевали затем в альбомы мужские, дембельские («Любовь – это пуля, которая попадает в сердце и выходит боком»). Что же, солдат – это ведь вчерашний школьник…


(Книжное обозрение, 2002, № 29-30, 15 июля)


Наталия Осминская


А ну-ка, девочки!


С.Б. Борисов. Мир русского девичества. 70-90-е годы ХХ века. – М.: Ладомир, 2002, 343 с.


Если 60-70-е годы прошлого столетия принято называть эпохой сексуальной революции, то наше с вами время, наверное, было бы логично назвать постсексуальной эпохой. «Прикид» унисекс, единый стандарт образования, совместное обучение и прочие особенности современной культуры – в ряду которых самое вызывающее открытие принадлежит тем же феминисткам, будто пол – это не биологическая данность, а не более чем социокультурный феномен – так вот, все эти нововведения в скором времени, кажется, упразднят общечеловеческое «Девочки – налево, мальчики направо». И в контексте этой пугающе технократической перспективы гендерные штудии, описывающие и выискивающие формы половой идентификации в современном мире, оказываются весьма полезны. Например, книга Борисова не просто реконструирует мир наших вчерашних девочек: в ней вскрывается мифоритуальный пласт современного сознания, который, казалось бы, навсегда отошел в прошлое с бабушкиными гаданиями и заговорами. Ан нет.

Главная тема, которая интересует Борисова, – это то, как девочки становятся женщинами. Точнее, как сами девочки воспринимают процесс физиологического взросления. Что они говорят друг другу во время первой менструации, как относятся к первому посещению гинеколога, что чувствуют, когда впервые надевают бюстгальтер, как относятся к приставаниям одноклассников и как отмечают свою первую – чаще всего внебрачную – близость с мужчиной. Оказыва­ется, бутылкой красного вина в кругу лучших подруг. И, оказывается, очень берегут свою девичью честь. А если влюбляются, то тоже не теряются: в ход идут заговоры и привороты. Ну а какие именно реце­пты привораживания практикуют наши школьницы, об этом Борисов тоже пишет, но я их приводить не буду. Потому что единственное, что не описывается в книге Борисова, – это последствия девичьих опытов в любовной магии.

(Независимая газета, 2002, 17 июня)


Олег Котов


Откуда берутся дети


Исследование, проведенное культурологом Сергеем Борисовым среди подростков города Шадринска Курганской области, показывает, что они имеют смутное представление о репродукции.

«Примерно в 12 - 13 лет я от подруги узнала о зачатии. Для меня это показалось чем-то очень ужасным, я долго не могла поверить в это, я не могла представить себе, что мои родители тоже этим занимались, ведь у них были мы с сестрой. Я не могла себе представить, что мне придется с кем-то этим заниматься, ведь я очень хотела иметь детей...». «Когда же я наконец это поняла, около 15 лет, у меня был настоящий шок. У меня к родителям возникло отвращение. Я старалась преодолеть в себе эти чувства. Говорила сама себе, что все нормальные люди занимаются этим, но тем не менее мне было так пакостно на душе...».

Это отрывки из интервью девушек небольшого промышленного города Шадринска Курганской области, собранных культурологом Сергеем Борисовым. По его просьбе студентки местных вузов создали в общей сложности около десяти тысяч рукописных страниц «интимно-эротических» воспоминаний о своём детстве и отрочестве.

В среднем до шести-семи лет шадринские девочки убеждены, что их принёс аист, купили в магазине, нашли на огороде или в лесу. Лет с семи они уже твердо знают, что дети появляются из живота женщины, но о том, как они туда пропадают, представления весьма причудливые. Объяснения волшебные (фея с палочкой – правда, она является не по первому желанию, а лишь к замужним женщинам, чтобы у ребенка потом был папа); квазимедицинские: ребенка с начала на операционном столе запихивают в живот матери, чтобы там подрос немного, а потом снова разрезают и достают. Ещё есть версия изначального присутствия крохотного ребёнка в животе любой девочки – он растёт вместе с нею, а потом, когда придёт время, мать начинает есть специальную пищу (или таблетки), живот ускоренно растёт, его разрезают и достают готового к жизни ребёнка. Специальная еда и таблетки присутствуют во многих подростковых сюжетах на эту тему.

Одна из респонденток остроумно соединила в своих представлениях отногенез с филогенезом, по Дарвину. Она в пять лет была убеждена, что лично произошла от обезьяны, – как и все вокруг. «Для того чтобы у мамы с папой появился ребёнок, они сдают свою кровь в больнице, её смешивают с кровью обезьянки и дают обезьянке выпить кровь, и получается ребёнок».

Как подчёркивает автор исследования, несмотря на массированное сексуальное просвещение последнего десятилетия, современные детские представления глубоко архаичны. В них присутствуют мотивы, зафиксированные в мифах и обрядах разных народов мира.

Например, древние египтяне, как и девочки города Шадринска, верили, что зачатие происходит в результате проглатывания. В знаменитом егпитеском мифе о ежедневном рождении и умирании Солнца богиня неба Нут, принимая облик коровы, утром рождает золотого телёнка (розовый цвет зари – это кровь богини при родах). За день телёнок взрослеет, становится Быком-Ра; вечером Бык совокуп­ляется с Небесной Коровой – Нут, после этого богиня проглатывает солнечного Быка, а утром рождает опять, и всё повторяется.

Сюжет зачатия от чего-то съеденного, популярный среди детей, известен в русских сказках и мифах папуасах киваи, в курдском, индийском, хантыйском, древнекитайском, арабском и памирском фольклоре. Часто в древних представлениях подчёркивается важная роль в зачатии определённых жидкостей – воды, слюны, крови… Так, в одной из индийских сказок олениха слизывает слюну раджи: «И от плевка раджи олениха понесла, и в положенный срок родилось у неё человеческое дитя». В скандинавской мифологии важные люди, асы и ваны, собирают в особый сосуд свою слюну, и там зарождается существо, вобравшее всю мудрость предков.


(Ломоносов. New Scientist. – 2003, – № 4. – С. 67)


Рукописный девичий рассказ (2002)


Пять книг недели


Рукописный девичий рассказ. / Сост. С.Б. Борисов. - М.: ОГИ, 2002. 520 с. ISBN 5-94282-107-0

Городской девичий фольклор. Подлинные рассказы из рукописных альбомов. Любовь, любовь и еще раз любовь. Сережа + Света, Сережка + Наташка etc. Любовь несчастная, вечная, неразделенная, со слезами и вздохами. Любовь счастливая и прекрасная, любовь, горькая как полынь. Плюс правила любви, законы любви, признаки любви, лекция о поцелуях. Тексты наивные, немного смешные, чистые и безыскусные. Естественно, с комментариями, предисловием и послесловием. В основном, конечно, народные, хотя есть и рассказы с установленным авторством. В специальный раздел выделены произведения «с трагической гибелью одного героя», следующий раздел (самый обширный, конечно) – «рассказы, завершающиеся гибелью обоих героев». Один рассказ даже дан «с полным сохранением авторской орфографии и пунктуации».


(Независимая газета, 2002, 19 декабря)


Майя Кучерская



Вылетает Аленка в окно



Рукописный девичий рассказ. Составитель С.Борисов. - М., ОГИ, 2002 (серия "Фольклор/постфольклор").

Времена, когда отечественные ученые тряслись в разбитых уазиках по проселочным дорогам, чтобы прочесть в райцентре Закукуевск научно-просветительскую лекцию от общества «Знание», забыты. Сами ученые эти эпизоды своей научной биографии обычно замалчи­вают и в резюме не вставляют, возможно, из чувства неловкости - как правило, то была типичная «халтура», предпринятая ради заработка.

Как правило, но не всегда. Мерцал в тех поездках и высший смысл. Популяризация научных идей – так ли уж это неловко и стыдно? И если лекция не бубнилась, а рассказывалась – её слушали, разинув рот. А уж когда в пыльном углу клуба обнаруживался диапроектор, и на экране начинали прыгать цветные картинки слайдов - просветителя народных масс выносили после лекции на руках.

Хождение науки в народ завершилось вместе с развалом империи. Последнее десятилетие и та, и другой предпочитали друг о друге ничего не знать. Закончилось не только чтение лекций, но и выпуск качественных научно-популярных изданий для школьников, которые никак не могли заменить многочисленные энциклопедии и словари. Конечно, выходило пособие ссылка скрыта для учителей литературы, а потом появился его же учебник, но голос ученого мужа, не брезговавшего обращаться к неакадемической аудитории и даже к школьникам, звучал одиноко. Добротные научно-популярные издания на десять лет исчезли из культурного пространства.

Ситуация начала меняться только недавно. Издательства вдруг очнулись. «Азбука» начала издавать классические труды ученых му­жей массовыми тиражами (серия «Академия», в которой, в частности, вышли книги Б.А. Успенского, Ю.Н. Тынянова, М.М. Бахтина). Изда­тельство «Слово» обратилось к лучшим российским историкам, архе­ологам, и они написали в популярной форме историю Византии, Древней Руси, русской письменности. Издательство «МК-Периодика» в серии «ученые – детям» взялось за переиздание бестселлеров прош­лых застойных лет – «День египетского мальчика» М.Э. Матье, «Заговорившие таблички» С.Лурье, «В поисках минувших столетий» А.Каждана.

Издательство ОГИ пошло по особому пути. Оно запустило серию «Фольклор/постфольклор», пообещав публиковать в ней новые фольк­лорные материалы, классические работы прославленных фольклорис­тов и современные исследования. И хотя серия заявлена как исклю­чительно научная, по крайней мере один из ее разделов, тот самый, в котором будут публиковаться «новые материалы», обещает стать весьма популярным и у самого широкого круга читателей. Кому не интересно перечитать собрание городских анекдотов или легенд? Судя по обещаниям издательства, это нам предстоит в 2003 году. А вот познакомиться с образчиками открытого собирателем Сергеем Борисовым жанра «рукописный девичий рассказ» можно уже сейчас.

«В этом году Инга едет в последний раз в лагерь. Мама говорит, что она уже большая как-никак окончила 9 классов. Лагерь расположен в лесу у озера» (здесь и далее орфография и пунктуация источника сохраняется). О моя утраченная свежесть! О пионерское детство! О рассказы шепотом после отбоя, как жутко он ее любил, а потом... убил. Было, было, не вычеркнешь слова из песни. Были и песенники с вырезанными из модных журналов картинками и выведенных жирным фломастером заглавиями песен, были и анкеты с сакраментальными «ваша симпатия? - ваша антипатия?». Рукописные девичьи рассказы, мне, правда, «вживую» никогда не попадались, тем интересней было их читать.

С одной стороны, собрание С.Борисова обладает всеми признаками научного издания – две вступительные и одна итоговая статья, включающая классификацию сюжетов и красивую схему (отлучка жениха – статус героини – причина отлучки – испытание верности – и прочий Пропп), комментарии составителя. Рассказы размещены по разделам и сопровождаются обширным приложением с авторскими рассказами девиц. Все неавторские рассказы публикуются во всех известных составителю вариантах. Все честь по чести.

С другой стороны, сам публикуемый здесь материал невероятно притягателен. Тот самый случай, когда научность не мешает, а только усиливает его яркость. Девичьи рассказы не требуют специальной подачи, их не надо заворачивать в сверкающую обертку, они и сами по себе... Пронзительны, трогательны, чисты, как девичья слеза, и смешны до невозможности.

«Он смотрел на нее восхищенными чертами лица, золотыми воло­сами. Лицо ее было нежное, как молодая листва». «Ее звали Мария... У нее было очень красивое очертание лица и фигура». «Солнце заиграло в его голубых бездонных глазах, длинные бархатные ресницы опустились. ... Фирменная рубашка, штаны и кроссовки дополнили его портрет». Гремит полонез Огинского, в разгаре выпускной ли вечер, новогодняя ли ночь, всё одно – первый бокал шампанского, первый танец, первый поцелуй и смятение, отчаянье и смертная тоска.

Вы угадали, читатель? Все девичьи рассказы об одном. Имя этой теме... Да и о чем еще могут шептаться и исписывать страницу за стра­ницей (вот ведь и не лень им!) пятнадцатилетние девчонки? Как оно и случается в столь нежном возрасте – всё здесь на полную катушку, навеки, навсегда, до гроба. Марии, Инги, Риты, Светки Малинины, Русланы, Сергеи и Игори Дороховы, Андреи бешено ревнуют, ненави­дят, рвут на дамах сердца одежду, бросают друг друга и бросаются от отчаянья в окно. Как сказано в одной рифмованной истории с запоми­нающимся названием «Любовь и кровь»: «Счастье близко, да вот же оно. И при всех, на глазах со слезами Вылетает Аленка в окно»...

Не смейся, читатель! Любовь и кровь в девичьих рассказах не просто рифма. Больше половины историй сборника трагические. «“Она сама пришла ко мне и сказала: “Это я убила Танюшу. Я люблю тебя”. ... Я взял нож и воткнул ей в сердце. А теперь мне все равно, что будет со мной, я выпил яд. Похороните меня рядом с Таней. Я прошу вас”. В зале все рыдали!»

Ах, если бы герои вовремя познакомились с «правилами любви», которые тоже приводятся в сборнике, возможно, все сложилось бы иначе. Счастливее, правильнее. Нужно только вызубрить эти правила наизусть. «Если юноша хочет познакомиться с девушкой, он должен легонько наступить ей на ногу». «Если дует дым в лицо, значит, любит». «Если девушка жмет крепко руки юноши, и он не говорит: “Ой”, значит, он ее любит». А уж если поцелует без предупреждения в губы, тут и сомневаться нечего, любит, любит! Любовь же иногда «кончается разлукой», но чаще всего бракосочетанием.

Первый учебник жизни, первая сублимация, первое сексуальное руководство, не в пример учебникам по планированию семьи, вполне целомудренное – социальная роль рукописного девичьего рассказа в целом очевидна. Вместе с тем, большинство рассказов датировано серединой и концом 1980-х и получено из провинциальных россий­ских городов. И то, и другое трудно назвать случайностью. Да и сам факт опубликования рассказов, не предназначенных для печати, выглядит символично.

Переписывания в тетрадку рассказов о «любви до гроба» очевидный анахронизм, традиция, себя почти изжившая. Если когда-то тетрадки с этими рассказами прятались от мам в самый дальний ящик стола и атмосфера тайны буквально входила в их состав, то теперь «сердечны тайны, тайны дев» перестали быть тайнами. Иным стал воздух. То, о чем раньше было ни-ни, теперь проходят в школе, к тому же, как справедливо замечает в одной из сопровождающих собрание статей Т.А. Китанина, ниша, занимаемая прежде рукописными рассказами, начинает заполняться специальной литературой для девочек-подрост­ков о коварстве и любви в 9 «А» или 10 «Б». В книжках с аляповатыми картинками и золотым тиснением бушуют те же страсти, что и в руко­писном рассказе, разве что изложены они чуть более литературным языком.

Девичий рассказ вышел из подполья и профессионализуется на глазах. Недаром лучшие эпизоды рукописных рассказов слегка напо­минают прозу Андрея Геласимова, а худшие – прозу Ирины Денежкиной. «Низкая» периферийная словесная культура начинает питать «высокую» литературу. Более того, именно художественная литература подобного рода становится востребованной в обществе: Денежкина и Геласимов – писатели разного калибра и дарования, но популярность их вполне сопоставима.

Вот он, давний культурный парадокс, отчасти описанный еще Ю. Тыняновым: провинция, в которую прежде ездили из столиц рассказывать про достижения науки, сама оказалась хранителем источников, бесценных и для науки, и для литературы.


(Русский Журнал, 2003, 3 января ru)

Светлана Хрусталева


Подростковые тайны


Все мы (ну или почти все) в пору нежного девичества заводили раз­ные тайные тетрадочки. Я имею в виду не только песенники и смеш­ные послания в виде треугольников. Я имею в виду нечто покруче.

Тайком от родителей мы передавали из рук в руки любовные рас­сказы. Правда, одну тетрадку у своей подружки Ленуськи (а учились мы с ней тогда в 8-м классе) я так и не отважилась переписать. И сейчас-то рассказик кажется не совсем приличным. А тогда и вовсе у меня даже уши покраснели. Хотя, пожалуй, это была первая своего рода сексуально-эротическая инструкция, попавшая мне в руки.

Короче, сюжет такой: девочка Таня приглашает к себе в гости подругу Инну. Та приходит и обнаруживает, что дверь в квартиру не заперта. Открывает и... застывает на пороге. Ее подружка в постели с молодым человеком старше неё лет на пять! С перепугу девочка застыла на месте, так что на её глазах... Нет, подробности того, что произошло, а потом еще раз, немного по-другому, а потом еще, совсем уж по-другому, произошло на её глазах, я опускаю.

...Каково же было мое удивление: нечто подобное этой истории я обнаружила вдруг недавно в книге. Издательство «О.Г.И.» собрало и выпустило «Рукописный девичий рассказ». Это – целое собрание историй, выдуманных совершенно подлинными российскими школьницами...

Научный редактор издания, Анна Минаева, аспирант Института высших гуманитарных исследований, рассказала о том, как эти истории были собраны: «Сергею Борисову, фольклористу из Шадрин­ска, первая девичья тетрадка с рассказом о любовных переживаниях попала в руки в 82-м году, когда он работал вожатым в одном из пионерлагерей Свердловской области. Он решил, что это тоже форма народного творчества, и стал такие рукописи собирать. Кто-то из девушек отдавал ему свои тетрадки насовсем, а кто-то – только пере­писать. В итоге Борисов защитил диссертацию и издал единственное на сегодняшний день полное собрание подобных текстов...

Чем отличается «наивное творчество» подростков? Это и телесериалы, и жестокие романсы, и индийские фильмы в одном флаконе. Героиня, как правило, красива и добра. А герой вполне может оказаться и негодяем. Но в любом случае – эротические сцены девушки выписывают с особой тщательностью и без стеснения.


(Комсомольская правда, 2003, 18 августа)

Данила Давыдов


Скопцы и девицы


Панченко А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура мистических сект. М.: О.Г.И., 2002. – 544 с. – (Фольклор/постфольклор: новые исследования). 2000 экз. (о) ISBN 5-94282-106-2

Рукописный девичий рассказ / Сост. С. Борисов. М.: О.Г.И., 2002. – 520 с. – (Фольклор/постфольклор: новые материалы). 2000 экз. (о) ISBN 5-94282-107-0

Новая книжная серия, затеянная совместно издательством О.Г.И. и Институтом высших гуманитарных исследований при РГГУ, именуется «Фольклор/постфольклор» и предполагает публикацию материалов и исследований (как новых, так и извлеченных из архива) по этой теме. С.Ю. Неклюдов, председатель редколлегии серии, справедливо замечает: «За последние десять–пятнадцать лет в число объектов фольклористики активно включается постфольклор – продукт современной, преимущественно урбанистической спонтанной культуры... Это – низовые традиции города, недавно возникшие или просто проигнорированные советской наукой». Иными словами, задача новой серии – собирание, систематизация и исследование тех областей словесности, которые находились на периферии внимания «традиционной» фольклористики; по сложившейся в искусствознании терминологии, эти области следует назвать «третьей культурой».

Монография А.А. Панченко формально посвящена сектантскому (хлыстовскому и скопческому) фольклору, но выходит за рамки поставленной темы, фактически претендуя на построение общей теории сектоведческой культурологии. Обстоятельное исследование исторической поэтики сектантских обрядов противостоит эстрадной филологии Александра Эткинда: не случайна в книге Панченко почти постоянная полемика с этим автором. Материал, анализируемый ученым, чрезвычайно интересен не только фольклористу или историку религиозных движений: в монографии поднимаются вопросы «пограничья» культур, столь важные для любого ученого-гуманитария в эпоху исследований «по краям».

Книгу Панченко следует рассматривать по «гамбургскому счету», и потому особенно обидны некоторые недочеты этой монографии. Попытки выйти в своих теоретических построениях за пределы заявленной темы, увы, не всегда убедительны. Так, замечания об отличиях сектантской глоссолалии и футуристической зауми крайне поверхностны; рассуждения о наивной литературе слишком робки и демонстрируют незнакомство автора со значительным корпусом исследований на эту тему в смежных дисциплинах. Впрочем, эти замечания ни в коем случае не умаляют заслуги А.А.Панченко, написавшего работу, которая станет образцовой для последующих исследователей данной темы.

Книга «Рукописный девичий рассказ», составленная С.Б.Борисовым (многие должны помнить его публикацию на ту же тему в культовом сборнике «Русский школьный фольклор»), – уникальная коллекция этих образцов низовой словесности, систематизированных по сюжет­ным моделям. Подсознание девочек-подростков, структурированное канонами жанра, – ценнейший материал не только для филолога, но и социолога, психолога или антрополога.

К сожалению, и эта книга – в своей теоретической части – вызывает некоторые нарекания: и вводная статья Борисова, и послесловие Т.А. Китаниной сомнительны в тех фрагментах, где прослеживается генезис этого «постфольклорного» жанра. Так, Китанина предлагает схемы сюжетов повестей XIX века, получивших «наибольшее распро­странение в девичьих рукописных любовных рассказах»; это ценный материал, ничего, однако же, не доказывающий. Исследователи явно не могут сделать выбор между теорией заимствования и теорией архетипов – отсюда явная неуверенность интонации, возникающая при постановке вопроса о возникновении «девичьих рассказов». Думается, редколлегии серии, ставшей, безусловно, настоящим событием в гума­нитарном книгоиздательском процессе, можно пожелать только боль­шей четкости в формулировании собственных задач – все остальное уже сделано, чему блистательное подтверждение – две первые книги.


(Книжное обозрение, 2003, № 3, 27 января)


Майя Кучерская



Сердечны тайны, тайны дев…

Тетради, который хранят под подушкой



Энциклопедия русской жизни пополнилась ещё одним томом – сборником «Рукописный девичий рассказ», составленный Сергеем Борисовым.

Юрий Лотман и тартуская школа сумели убедить коллег по филологическому цеху и всю образованную российскую публику в том, что «прочитать» можно всё. Ибо почти всё, что нас окружает, – «текст», который подчиняется своим правилам и следует определенным законам. А потому и липовая аллея, и фасон платья, и манера здороваться, а уж тем более всё зарифмованное и записанное на бумаге достойно самого пристального изучения. Сергей Борисов собрал тетрадки с рукописными девичьими рассказами о любви. Издание вышло вполне научным (с предисловием, вступительной статьёй, классификацией сюжетов, вариантами одних и тех же историй) и, несмотря на это, обречёнными на успех у читателя.

Тексты трогательны и трепетны, чисты, как девичья слеза, смешны до колик.

«Ее звали Мария... У нее было очень красивое очертание лица и фигура». «Солнце заиграло в его голубых бездонных глазах». Марии, Риты, Светки Малинины, Русланы, Сергеи и Игори Дороховы любят, ненавидят, бросают косые взгляды, целуются в первый раз, бросают друг друга и бросаются от отчаяния в окно. Учатся они всё больше в школе, классе в 10-м. Звучит полонез Огинского, в разгаре новогодняя ночь, выпускной вечер, первый танец, первый поцелуй, смятение, обида, катастрофа.

Больше половины рассказов трагические. «Она сама пришла ко мне и сказала: “Это я убила Танюшу. Я люблю тебя” … Я взял нож и воткнул ей в сердце. А теперь мне всё равно, что будет со мной, я выпил яд».

Но трудности и драмы возникают у героев лишь оттого, что они не познакомились вовремя с «правилами любви», которые также приво­дятся в сборнике. «Если юноша хочет познакомиться с девушкой, он должен легонько наступить ей на ногу». А уж если поцелует без предупреждения в губы, ту и сомневаться нечего – любит, любит! Лю­бовь же иногда «кончается разлукой, а чаще всего бракосочетанием».

Смех смехом, но после чтения сборника возникает ощущение некоторого дискомфорта. То ли за родину обидно? Есть такие истории в какой-нибудь Европе-Америке? Если и были, их давно сожгли феминистки. Во всех этих «сердцах на снегу» и «гвоздиках в грязи» запрограммирована несчастная женская судьба, именно к несчастью, к неизбежному горю эти истории готовят. Девушка здесь лицо всегда страдающее, обиженное, тоскующее. Ухаживают за ней примитивно и блекло. Ну а как еще могут ухаживать школьники? И даже когда любовь оканчивается «бракосочетанием», счастье приходится вырывать у судьбы с боем и рожать ребенка в 16 лет. Благополучие хрупко, и даже в нём – надрыв.

Одинокая женщина 40 лет с тоской в глазах, мать-одиночка – явление чисто русское. «Ключи от счастья женского, – как сказано классиком, – заброшены, потеряны у Бога самого!» Да потому-то и заброшены, что начитались девчонки тетрадок, наслушались пионерлагерных историй про любовь до гроба, потому что выросли и сформировались в культуре, где парню нельзя отказать – решит, что не любишь, где роль обманутой дурочки почти неизбежна. И с дорожки, протоптанной карамзинской бедной Лизой и Кроткой Достоевского, никак не свернуть.

На ярмарке non/fiction в двух шагах от лотков издательства ОГИ, на которых продавался «Рукописный девичий рассказ», и были развеша­ны девичьи тетрадки-оригиналы, читала свой новый рассказ молодая писательница Ирина Денежкина. Проза Денежкиной, на удивление, напоминает истории из рукописных тетрадок. Что ж, это тоже выход и способ борьбы с проклятой женской судьбой – сдувать с девичьих «сердечных тайн» дымку таинственности, делая их достоянием общественности, а заодно получать за это национальные премии.


(Российская газета. 2003, 1 февраля)


Владимир Иткин


Я хочу тебя!!!


«Рукописный девичий рассказ» (сост. Борисов С.Б.). М: ОГИ, 2002, 520 стр. Серия: Фольклор/постфольклор. Новые материалы.


Когда душа уходит в то место, что находится чуть ниже живота, а реализовать естественную потребность не выходит, лучшая утеха – поэзия и проза. «Рукописный девичий рассказ» – беспрецедентная и уникальная по количеству и разнообразию материалов книга, в которой собрано около двухсот изумительных по своей наивности и дурости рассказов (настоящих!), писаных простыми девчонками в период их полового созревания. Трудно удержаться от цитат. «Тяжело дыша, изо всех сил стараясь, он прошептал: “Поцелуй меня”. Я наклонилась и поцеловала его холодные губы. Он потерял сознание. В это время зашли врачи. “Спасите его, вы же можете! - рыдала я. - За что его так? За что? Ведь он такой хороший!“. Вдруг я встретилась глазами с его матерью. Она посмотрела на меня и бросилась как сумасшедшая к гробу». Еще: «Наташа не знала, где находится. Она лежала обнаженная, а рядом с ней лежал обнаженный юноша. Одна его рука нежно обхватила обнаженные груди». И еще: "Аленка не могла сказать ничего. Ее душили слезы, и она лишь ответила: "Да!" А Ромка целовал ее, и она не сопротивлялась. Они просидели здесь целую ночь, а когда шли прощаться, Ромка крепко поцеловал ее в губы и, взяв в свои широкие ладони ее лицо, долго смотрел ей в глаза. Сжалось сердце у Аленки, тогда ей стало грустно. На пороге стоял зоотехник". И так четыреста двадцать страниц подобной восхититель­ной ахинеи. И пятьдесят страниц исследования, где автор с потря­са­ющим занудством вставляет этот животрепещущий материал в силки традиционного литературоведческого анализа. Надо сказать, что пут­ного у него ничего не получилось, но закроем на это глаза. Нам не до исследователя. Мы просто читаем и созерцаем инстинкты в их первобытной красе. "Его рука соскользнула по плечу. Инга опешила от ужаса. Она без памяти опустила ему голову на плечо. Плечико рубашки упало с плеча, и показалась белая грудь. Андрей взял ее за талию и положил на первую попавшуюся кровать. Он целовал ее, лаская, так прошло 20 минут. Увидев себя в таком виде, а рядом с собой Андрея, она оттолкнула его и выбежала из палаты". Куда там Анаис Нин до наших девчонок!


(Книжная витрина. Еженедельный информационный бюллетень.

2002, № 33, 21-27 сентября iga.ru)


[Рецензия на] «Рукописный девичий рассказ» –

Москва, ОГИ, 2002. Составитель – С. Борисов


Новый жанр современного фольклора был открыт и исследован фольклористом С. Борисовым, педагогическая деятельность которого немало помогла ему в собирании умопомрачительной коллекции того, что аннотация называет «наивным творчеством подростков». Девочек-подростков, разумеется. Ведь в то время, как их сверстники мужского пола носились по улице с мячами и палками и расквашивали друг дружке носы, юные барышни терпеливо заполняли незатейливыми текстами о любви тетрадь за тетрадью.

Исследователь Борисов собрал огромную коллекцию письменных девичьих откровений, проанализировал и систематизировал материал, выпустил книгу «Мир русского девичества: 70-е – 90-е годы ХХ века», а также защитил диссертацию по теме. Теперь же он предоставляет нам возможность самим ознакомиться с новым фольклорным явлени­ем – в «Рукописном девичьем рассказе» приведена значительная часть коллекции Сергея Борисова.

Даже не пытаюсь себе представить, какой восторг, наверное, испытывал исследователь, погрязший в обилии девчачьих анкет, дневников, новогодних «пожеланников» и песенных альбомов! Помнится, будучи ещё школьником среднего школьного возраста, я случайно наткнулся на нечто подобное в комнате своей двоюродной сестры, и для меня настоящим шоком был факт того, сколь сильно отличаются мир мальчиков и мир девочек. Ещё долго я ломал голову над тем, откуда взялись «правила любви» типа «если девушка хочет, чтобы парень её поцеловал, она должна задуть его спичку» и что же делать девушке, которая жаждет поцелуев некурящего молодого человека?!

Сборник, составленный Борисовым, крайне забавен. Что вы, например, скажете, о подобных аббревиатурах: ЛЕБЕДИ: Любить Его Буду Если Даже Изменит. ЯБЛОКО: Я Буду Любить Одного Как Обещала. ДУРАК: Дорогой, Уважаемый, Родной, Абажаемый Кавалер.

Или, вот, пожалуйста, формула любви из девичьего блокнота 1979 года…

С ума сойти! Не правда ли?

Улыбка, возникшая при прочтении первых страниц книги, не исчезала с моего лица до самого окончания чтения. Если не считать, конечно, тех моментов, когда я смеялся.

Какие названия, какие обороты речи!!! «Сердце на снегу», «Горькая осень», «Отомсти за меня»… «Элвиса похоронили через 3 дня. Все три дня я ничего не ела»… «Я посмотрел на её спину. О! Это было страшно. У неё в спине, как раз напротив сердца, торчал нож»… «В 11 классе шёл урок химии. Урок вёл молодой учитель Виктор Николаевич. Всё время он поглядывал на белокурую Таню. Она ничего не замечала и смотрела в окно, и думала: „Ох, как быстро идут года!“»…

Прочесть всю книгу от корки до корки у меня, само собой, не получилось, тем более что почти каждая из историй в ней представлена в нескольких вариантах, зачастую не очень сильно отличающихся друг от друга. Всё-таки, как ни крути, это не какая-нибудь там развлекательная литература, а настоящая научная работа. Правда, одна из самых интересных и весёлых научных работ, скажу я вам.

Основные разделы «Рукописного девичьего рассказа» таковы:

1) Рассказы без трагического исхода;

2) Рассказы с трагической гибелью одного героя;

3) Рассказы, завершающиеся гибелью обоих героев.

Уже эти заголовки, сами по себе, более чем многообещающи и красноречивы. И – что немаловажно – они дополнены отличнейшим приложением, в котором: «40 правил любви», «Лекция о поцелуях», «Признаки любви»… А-а-а-ах!!!

Кроме всего прочего, исследование С. Б. Борисова чётко указывает тем, кто в этом ещё сомневался, на истинное место в литературе так называемого любовного романа (горячий привет издательству «Пано­рама»!): произведения такого рода может создавать любая школьница!

Электричество горит, / Освещая здание. / Больше нечего писать. / Целую. До свидания.


(Эксперимент. ру. 2003. 16 октября ссылка скрыта

Автор материала укрылся за псевдонимом «Жёлтая Голова»)


Сергей Дмитренко


Книжная полка


Рукописный девичий рассказ / Составитель С.Б. Борисов. М.: ОГИ, 2002. 520 с. (РГГУ. Институт высших гуманитарных исследований. Семинар «Фольклор/постфольклор: структура, типология, семиотика»).


Не раз, когда слышал очередные маловразумительные и вместе с тем весьма напористые и директивного происхождения предложения о потеснении сочинения в системе школьного литературного образования, думалось: да были ли эти канцелярские люди когда-нибудь детьми?! Ну, хорошо, допустим, теперь они упоены только составлением циркуляров и распоряжений, но неужели никто из них прежде, в детстве не чувствовал сладостного трепета при виде чистого листа бумаги, предвкушения радости от того, что сейчас он (она) не прочтёт, а сам (сама) напишет то, что ему (ей) захочется.

Кто станет отрицать, что у обучающих детей искусству письменной речи множество проблем, но не сами ли мы, взрослые, педагоги эти проблемы усугубляем? Фольклорист Сергей Борисов обратился к Жан­ру современного городского творчества, который, казалось бы, обще­известен – рукописным девичьим рассказам о любви. В подростковом возрасте их почти все писали или пишут (так же как мальчишки пишут фантастические или приключенческие повести). Борисов собрал, про­анализировал и подготовил к печати увесистый том этих сочинений, став не просто первым исследователем популярной жанровой формы так называемого наивного творчества, но и её пропагандистом.

Кроме вступительной статьи составителя «Любовный рассказ в ансамбле девичьего альбома», в книгу входит исследование Т.А. Китаниной «Сюжетные традиции девичьего рукописного рассказа», также показывающее прямую зависимость авторов этих произведений от круга их чтения, следовательно, и от учителей, которые имеют возможность не дать этому кругу потерять более или менее правильную форму.

Тем более что, как отмечает автор предисловия к книге Е.В. Кулешов, «этическая программа девичьих любовных рассказов удивительно традиционалистическая и конформистская. За немногими исключениями, все они утверждают приоритет семейных ценностей, гармоническую любовь, в которой сочетается духовное и чувственное». И далее: «…перед нами своего рода “учебник жизни” для девочек-подростков, введение в семиотику куртуазной культуры и даже кодекс нравственности». К этому можно добавить только слова сожаления: знаменательно, что за изучение этого замечательного и очень продуктивного для полноценного воспитания феномена взялся фольклорист, а не методист. Методистам нашим, как видно, занимать­ся действительными проблемами полноценного образования и литературного воспитания школьников всё некогда.


(Первое сентября. Литература. 2003. № 48 – С. 29)


Фаина Гримберг


«Танюша, давай будем с тобой друзьями...»


Рукописный девичий рассказ. Сост. С.Б. Борисов. – М.: ОГИ, 2002

Имя С.Б. Борисова несомненно сегодня многое скажет всем интересующимся современной этнографией. В частности, в том же 2002 году увидело свет в московском научно-издательском центре «Ладомир» исследование С.Б. Борисова «Мир русского девичества. 70-90 годы ХХ века». Неоднократно появлялись и публикации, посвящен­ные жанру «девичьего рукописного рассказа». И вот собиратель-комментатор решил наконец обобщить их в сборнике, изданном Объединенным гуманитарным издательством. Материалы для своих исследований «русского девичьего мира» С.Б. Борисов черпает в «глубокой провинции», в городе Шадринске и его окрестностях. И здесь тотчас же стоит пожалеть о том, что ни сам С.Б. Борисов, ни комментаторы его собрания девичьих рукописных рассказов, Е. Кулешов и Т. Китанина, не уделяют должного внимания среде, в которой анализируемые ими тексты родились и бытуют. Лишь словно бы мимоходом проскальзывают некоторые сведения: «Девчонка, у которой я взяла тетрадь, по-моему, училась в школе № 32. Жила она у вокзала в бараках...» Или: «В то время наша семья была стеснена в материальных средствах, и мы жили впятером в однокомнатной квартире, а я всегда мечтала о своей комнате, и у меня были свои представления о том, как должен быть обеспечен ребенок в семье».

Несомненно «девичьи рукописные рассказы» – продукт одной из положительных сторон советского воспитания: всеобщего обязатель­ного школьного образования, продукт доступности библиотек и также и кинематографа (дешёвые билеты, бесплатные сеансы для школьников). Именно подобная система позволяла девочкам из мало­культурных семей, дочерям и внучкам людей малообразованных так или иначе соприкасаться с культурой и соответственно «производить» собственный «культурный продукт». В собрании С.Б. Борисова обращает на себя внимание в целом ровный, «среднелитературный» стиль; явные стилистические погрешности, производящие комическое впечатление, встречаются крайне редко. Но естественно было бы предположить, что с повышением культурного уровня меняется и характер подросткового, и юношеского и девического, творчества. Например, именно такой процесс фиксируется в повести Э. Пашнева «Белая ворона» (М., 1990). Героиня повести, девочка из рабочей семьи Алена, постоянно «культурно растет»... Но, увлеченные жанром, которому они отдали много времени и сил, Борисов и его коллеги явно склонны к абсолютизации его значимости. Тот же Е. Кулешов в предисловии к собранию Борисова безапелляционно утверждает: «...Действительно, эти простодушные тексты смешны. Однако важность выполняемых ими функций несомненна: перед нами своего рода “учебник жизни” для девочек-подростков, введение в семиотику куртуазной культуры и даже кодекс нравственности. На понятном для юных читательниц языке, на простых и трогательных примерах девичий любовный рассказ очерчивает систему нравственных координат, обучает гендерным стереотипам, в самом широком смысле “учит жизни”. Для “большого” искусства эти задачи как минимум периферийны, они всегда отдаются на откуп массовой культуре. И надо признать, что девичьи любовные рассказы с блеском выполняют свою миссию».

Подобный комментарий вызывает некоторое недоумение. Но, веро­ятно, для того, чтобы это недоумение сделалось более или менее по­нятным, следует привести фрагмент записи одного из популярных «де­вичьих» сюжетов: «Раздались рыдания, крышка гроба захлопнулась. Вот она уже в могиле. Алексей все бросал землю. Давно уже все ушли, а он стоял. Три дня люди видели юношу у могилы № 1205. Многие считали его ненормальным. Вечером 3-го дня к могиле 1205 подошел парень с рюкзаком. Он встал на колени и долго-долго стоял, не двигаясь. Алексей заметил на висках седину, хотя ему было 19 лет. Сергей смотрел на фотографию на обелиске».

Возраст «юных читательниц» подобных текстов колеблется от приблизительно четырнадцати до двадцати лет. Пожалуй, возможно утверждать, что девушки, для которых именно язык подобных текстов является «понятным», находятся на низком уровнем культурного развития. Если девушке в достаточной степени знакомы анатомия и физиология человеческого тела, если она в состоянии прочитать тексты Л. Толстого, И. Тургенева, В. Набокова, нужно ли ей «учиться жизни» у рассказов, подобных «Марийке» и «Аленьке»? Вопрос о «гендерной» – для мальчиков или для девочек, для мужчин или для женщин – литературе любопытен. Но то, как подходит к этому вопросу Е. Кулешов, снова вызывает недоумение: «...Культурные практики мальчиков-подростков воспевались в произведениях Аркадия Гайдара, в то время как произведения Лидии Чарской, бывшие “культовыми” среди читательниц-гимназисток дореволюцион­ной поры, изымались из библиотек. Попытки создать советскую литературу для девочек предпринимались время от времени (наиболее известный пример – повесть Рувима Фраермана “Дикая собака Динго”), но были случайными и непоследовательными... Характерно, что в ряду ожесточенных критиков девичьей альбомной культуры как дурного наследия буржуазного прошлого были такие крупные писатели и идеологи, как Корней Чуковский и Аркадий Гайдар».

Надо сказать, что проблемы подростковой влюбленности весьма волнуют персонажей Гайдара и «воспевает» он не «культурные практики мальчиков-подростков», а некие новые, идеальные подрост­ковые «практики», основанные на взаимном уважении, равенстве полов, честности взаимоотношений. Известная повесть Р. Фраермана «Дикая собака Динго» никак не может считаться «попыткой создания литературы для девочек», а находится в русле советских произведений о «новых взаимоотношениях» (Л. Сейфуллина, П. Романов и др.). Все-таки большинство произведений, героинями которых выступают девочки и женщины, отнюдь не относятся к «специальной гендерной» литературе, хотя порою оказываются доступными в определенной сте­пени даже читателям с низким культурным уровнем. Так, показательна история повести татарского писателя Аделя Кутуя «Неотосланные письма» (1936). В переводе на русский язык эта повесть сделалась необычайно популярна среди читательниц, женщин и девушек из рабочей среды. Однако это отнюдь не гендерное произведение, а текст, развертывающий все ту же тему «новых человеческих отношений». Существуют европейские литературы, в которых чрезвычайно развиты так называемые утилитарные жанры: детектив, любовный роман, гендерно адресованная литература. Но возьмем, например, популяр­нейшую в шестидесятые годы в Венгрии повесть Марты Гергей «Элфи»; в сущности, для автора важно отнюдь не то, как ладит её юная героиня со своими родными, с другом, с коллективом парикма­херской, где она работает; нет, автора куда больше интересует отноше­ние героини и ее близких к венгерскому восстанию 1956 года. Гергей всячески подчеркивает конформизм и аполитичность своих персона­жей, но не забывает и о том, что рядом с ними существуют люди, исповедующие иные убеждения. И этих людей много...

Комментарии самого Борисова, Кулешова и Китаниной к собранию Борисова снова показывают, что в увлечении осуждением советских культурных традиций вновь и вновь «выплескивают ребенка вместе с водой». Разумеется, тексты Фраермана и Гайдара, как бы ни относить­ся к их политическим убеждениям, являются серьезной и интересной литературой, произведениями стилистов. Тексты же Чарской явно отличаются дурновкусием, написаны бойко, но неряшливо, и потому едва ли могут быть рекомендованы для детского чтения. В данном случае вполне возможно признать правоту Чуковского и Гайдара, резко критиковавших тексты Чарской и стремившихся к изъятию этих текстов из «орбиты» детского чтения! Естественно, возможно изучать «романы» Чарской как некий культурный «феномен», но рекомендо­вать их для чтения – все равно что рекомендовать для чтения те же «девичьи рукописные рассказы»!

Впрочем, изучение «девичьего рукописного рассказа» только ещё начинается, и можно быть благодарными С.Б. Борисову за его труд собирателя. Но вновь и вновь выясняется, что собрать тексты проще, нежели прокомментировать их. Порою комментатор попросту не ориентируется в специфике культуры того или иного периода. Обра­тимся вновь к предисловию Кулешова: «...Ещё больше похож на лю­бовный рассказ знаменитый фильм Юлия Райзмана “А если это лю­бовь?” (1961), в котором счастье молодых героев оказывается невоз­можным из-за вмешательства матери главной героини: она заставляет свою дочь сделать аборт и расстаться со своим возлюбленным».

Дело даже и не в том, что Кулешов неверно пересказывает содержание известного фильма Райзмана! Суть в том, что эта ошибка проистекает прямо из незнания Кулешовым идеалов шестидесят­ичества. В фильме Райзмана отношения героев чисты, а разлучает их пронизанная духом ханжества, злобного недоверия и шпионства кос­ная система образования; впрочем, и не разлучает; Ю. Райзман в финале оставляет надежду на то, что герои преодолеют тиранию косных общественных установок и соединятся...

Следует остановиться и на специфике текстов, собранных Борисовым. Это тексты, созданные в 50–70-е годы. Тексты эти предлагают некие варианты «нормативной», «правильной» жизни, исходя именно из советского общественного устройства того времени. Тексты рисуют общество, где непременной инициацией для юношей является служба в армии, а для девушек – брак и материнство (вспоминаются рассказы и повести В. Пановой!); общество, где жилье «выбивают» или «дают», а еду – «достают»; но в то же время в этом обществе развлечения и образование дешевы (а то и бесплатны!). Это патриархатное общество, где для девушки престижен брак, а для юноши – овладение девушкой до брака; общество, где добрачная дефлорация рассматривается девушкой как катастрофа... Любопытно, что в рассказе, написанном по просьбе Борисова студенткой Шадрин­ского пединститута Жанной К. в 2001 году, видна некоторая «переоценка ценностей». Героиня рассказа, Даша, занимается бизне­сом и не поддается авантюристу Дмитрию, пытающемуся прежде всего подорвать её «дело». Таким образом, возможно полагать, что и девичья психология имеет свою динамику развития во времени и не стоит, что называется, на месте!

(Знамя, 2003, № 11)