Ф. М. Достоевский родился 11 ноября 1821 года в Москве в семье врача Мариинской больницы для бедных. Кпятнадцати годам интересы Федора уже определились. Он знал, что будущее его литература. Ранняя смерть матери все п

Вид материала

Содержание

В эпоху перемен именно красота может величаво и благодетельно подействовать на дух, влить в него энергию, поддержать силы.
Следственно, есть будущая, райская жизнь.

Подобный материал:

1 2 3

А.Д. Тюриков,

Артемовское Рериховское общество

Иные миры Достоевского

Как милостив Господь, что посылает

сюда, в сей мир, вестников об ином мире,

не дает замкнуться и забыться в нем,

но раздвояет сердце наше и дает

предчувствие неземных блаженств.

С.Булгаков

На Достоевского нельзя смотреть как на обыкновенного романиста или обыкновенного человека. В нем было нечто большее, и это большее составляет его отличительную особенность и объясняет все его действия и писания.

В давние времена поэты были пророкам и жрецами, высшая идея владела поэзией, искусство служило богам. Искусство было реальной силой, просветляющей и перерождающей весь человеческий мир. Творцы искусства были не только причастными к Земле, не только сострадали ей, но для преображения Земли они вступали в свободную связь с неземными силами и наполняли высшей энергетикой свои произведения.

В XIX веке в России вновь начало возрождаться теургическое искусство, исцеляющее и обновляющее жизнь. Мы можем вспомнить многие великие имена – Пушкин и Лермонтов, Гоголь и А.К.Толстой, Фет и Тютчев, Владимир Соловьев и Достоевский…

* * *

Ф.М.Достоевский родился 11 ноября 1821 года в Москве в семье врача Мариинской больницы для бедных. К пятнадцати годам интересы Федора уже определились. Он знал, что будущее его – литература. Ранняя смерть матери все перевернула. Отец, оставшись с семью детьми на руках, старших сыновей, Михаила и Федора, решил отдать в Военно-Инженерное училище в Петербурге. С мая 1837 года судьба Достоевского навсегда связана с этим городом, который, по словам писателя, в один момент мог раствориться и исчезнуть среди болот и туманов его окружавших. Зыбкость, ирреальность, фантастичность Петербурга – это тот фон, на котором происходят события его романов. Но иномирность, призрачность столицы необходимо было поймать, ощутить, прочувствовать. И на это была способна душа человека, для которой весь земной мир, а не только один город, постоянно двоился, умножался, то обретал некую реальность, то растворялся в странных образах и очертаниях. Таким человеком и был Достоевский.

В Инженерном училище Федор был непохож на товарищей своей религиозностью и равнодушием к удовольствиям и развлечениям. Он принимал живое участие во всех делах своих соучеников, поддерживал во всех видах честность и дружбу между ними. И они его за это очень любили и следовали его советам. Юноша до самозабвения любил поэзию, особенно Пушкина и Шиллера. Вообще, всю современную литературу – и русскую, и зарубежную – он знал прекрасно. В годы учебы он уже много сочиняет. Характер его был живой, подвижный, страстный. Отличался он добротой и обходительностью.

После окончания училища Достоевский служит в Петербурге. Все свободное время посвящает сочинительству и чтению Гоголя, Бальзака, Жорж Санд, Гофмана, Гюго. И… страдает нервными расстройствами. Образы, вызванные его неуемной фантазией, тревожили и мешали жить. Друзьям он неоднократно жаловался на ночных «посетителей», вследствие чего у него развились бессонница и постоянное беспокойство. Устами героя своей ранней повести «Хозяйка» Ордынова Достоевский описал природу своего художественного воображения: «Оно на грани пророческого ясновидения и титанического могущества. Мысль, идея, ощущение с волшебной силой немедленно воплощаются в грандиозные формы; целые миры возникают, целые народы и племена оживают. Огромная Вселенная, вызванная к бытию огненным духом, грозит раздавить своего творца. Величием и ужасом веет от этой магии искусства».

Достоевский совершенно не мог обращаться с деньгами и постоянно бедствовал. Деньги, а получал он достаточные суммы от опекунов, раздавались всем просящим в первые же дни. Затем были долги и хлеб с водой. Людям он верил и сострадал. Этим многие и пользовались. Практичности для себя совсем не имел. По свидетельству брата, Федор Михайлович никогда не знал «сколько у него чего» – денег, платья, белья. Таким он остался до конца жизни.

В 1845 году Достоевский пишет повесть «Бедные люди», которую восторженно приняли Белинский и Некрасов. В повести он талантливо изобразил внутренний мир униженного маленького человека Макара Девушкина. Писатель и при создании этой повести, и впоследствии следовал своему творческому кредо, выраженному в словах: «Человек есть тайна. Ее надо разгадывать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время, я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». Повесть заметили, о Достоевском заговорил весь Петербург. Писатель сообщал брату Михаилу: «Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Все меня принимают за чудо».

Достоевский начал с успеха. Следующая повесть «Двойник» провалилась, ее никто не понял. Друзья отвернулись от молодого писателя. Но «Двойник» появился не случайно, что-то с ним произошло. Мир стал восприниматься по-другому. Достоевский вспоминал: «Помню раз, в зимний январский вечер, я спешил… к себе домой. Был я тогда еще очень молод. Подойдя к Неве, я остановился на минутку и бросил пронзительный взгляд вдоль реки в дымную, морозно-мутную даль, вдруг заалевшую последним пурпуром зари, догоравшей в мглистом небосклоне. Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с последним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея. Становился мороз в двадцать градусов… Мерзлый пар валил с усталых лошадей, с бегущих людей. Сжатый воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, с кровель обеих набережных подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался в воздухе… Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу. Какая-то странная мысль вдруг зашевелилась во мне. Я вздрогнул, и сердце мое как будто облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вскипевшей от прилива могущественного, но доселе незнакомого мне ощущения. Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам. Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование…»

В повести «Двойник» Достоевский только попытался отразить идею раздвоения человеческого духа – главную тему последующих романов. В дальнейшем он раскрыл глубины многомерного человеческого сознания. Писатель основательно проник в человеческую природу и почувствовал действие Великого космического закона двойственности, когда любое земное явление, и человек в том числе, пронизано взаимодействием духа и материи.

Изнурительное писание, постоянное безденежье, неограниченное честолюбие – все это повлияло на характер Достоевского. Усилились раздражительность и мнительность, трудно было хранить хладнокровие, настроение часто менялось. «Мои нервы не повинуются мне», – писал он. «Как будто с меня кожу содрали и мне уже от одного воздуху больно», – мог повторить молодой писатель вслед за одним своим персонажем.

В то время для Достоевского было характерно желание изменить и свою жизнь, и всего общества. Это привело его в кружок Петрашевского, к социалистам. В те годы он верил, что человечество спасут социальные преобразования и что все может устроиться без Бога. Вера писателя поверхностной, неглубокой, как у всей русской интеллигенции, его окружали сплошь одни атеисты и материалисты. К Богу Федор Михайлович пришел не сразу, через годы, через «горнило сомнений» и многие страдания. В 1854 году он писал: «…Я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить… Я сложил себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа…» А в конце жизни, защищая свою веру, он записал в дневнике: «Мерзавцы дразнили меня необразованностью и ретроградною верою в Бога… Не как дурак же, фанатик, я верую в Бога. И эти хотели учить и смеялись над моим неразвитием. Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицание, которое перешел я. Им ли меня учить».

В апреле 1849 года Достоевский был арестован и восемь месяцев просидел в Петропавловской крепости по обвинению в антиправительственной деятельности. В крепости он, как это ни странно звучит, получил возможность отдохнуть от изнурительных литературных трудов. Но состояние духа было тяжелое, нервы были в расстроенном состоянии, сновидения болезненные. И здесь писатель через некоторое время заметил, что «жизненности в нем запасено, что и не вычерпаешь» и мысленная работа увеличилась. «Брат! я не уныл и не упал духом, – сообщал он Михаил Михайловичу. – Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем… Никогда еще таких обильных и здоровых запасов духовной жизни не кипело во мне, как теперь».

22 декабря 1849 года арестованных по делу Петрашевского привезли на Семеновскую площадь, возвели на эшафот, объявили смертный приговор. «Мы будем вместе с Христом», – скажет Достоевский в эти секунды. «Горстью праха», – насмешливо отзовется его товарищ. Троих привязали к столбам для расстрела. Достоевский был во второй тройке. Оставалось жить не более минуты. Ружья были возведены, ждали только приказа: «пли!» – и все было бы кончено. Федор Михайлович, как ни был он потрясен, не потерялся, не был подавлен. Тут махнули платком, и казнь была остановлена. Объявили царское помилование.

Мгновения, проведенные Достоевским с уверенностью в ожидающей его через «пять минут» смерти, имели на всю последующую его жизнь неизгладимое впечатление: он понял то, чего не может понять человек, не испытавший этого ожидания верной смерти. Он начал перерождаться. В романе «Идиот» писатель опишет последние мгновения жизни осужденного к смерти, явно списанные с него самого. Этот осужденный в последние минуты своего существования смотрел на церковь, вершина которой «с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце». Он «ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольется с ними». И можно сказать, что после эшафота сознание Достоевского стало новой природы.

Каторгу Достоевский принял с покорностью. А, что он там вынес, говорят его слова: «Те четыре года считаю я за время, в которое я был похоронен живой и закрыт в гробу. Что за ужасное время, не в силах я рассказать. Это было страдание невыразимое, бесконечное, потому что всякий час, всякая минута тяготела как камень у меня на душе. Во все четыре года не было мгновения, в которое я не чувствовал, что я на каторге… Четыре года грустного, ужасного времени. Я жил с разбойниками, с людьми без человеческих чувств, с извращенными правилами, не видел и не мог видеть во все эти четыре года ничего отрадного, кроме самой черной, самой безобразной действительности. Я не имел подле себя ни одного существа, с которым мог бы перемолвить хоть одно задушевное слово; я терпел голод, холод, болезни, работу не по силам и ненависть моих товарищей разбойников, мстивших мне за то, что я был дворянином». Каторгу Достоевский переносил в Омской тюрьме на разных работах, постоянно в кандалах, среди закоренелых преступников. Здесь он узнал Россию, русский характер, полюбил навсегда свой народ, обрел веру в Бога. «Я был душевно болен до каторги, – признавался писатель. – Каторга много вывела из меня и привила. Из тяжкого несчастья я вынес какую-то необыкновенную бодрость и самоуверенность». И все четыре года с ним было Евангелие, подаренное женами декабристов, которое он постоянно читал и перечитывал.

На каторге развилась и усилилась у Достоевского болезнь – эпилепсия. В необычайно повышенной и утонченной чувствительности писателя таилась главная причина этого недуга. Энергетика Высшего мира вторгалась в его сознание, и оно не могло перенести такого количества Благодати. Нервные центры перенапрягались от нисходящего большого количества Высшего Огня, и Достоевский падал в судорогах на землю. Припадки падучей были для писателя просветами, открывавшимися окнами, через которые он заглядывал в иной мир. «Вдруг как бы что-то разверзывалось перед ним и необычайный внутренний свет озарял его душу». «На несколько мгновений, – рассказывал Федор Михайлович, – я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии, и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире, это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь». В этот момент становилось понятным необычайное слово из Апокалипсиса, что времени больше не будет. Но после припадка писатель едва справлялся в течение нескольких дней со своей тоской и впечатлительностью. Д.С.Мережковский писал, что эпилептические припадки «сделали телесную оболочку Достоевского… более тонкою, более прозрачною, чем у других людей, так, что он уже мог видеть сквозь нее то, чего никогда никто из людей не видел».

После каторги Достоевский служит солдатом в Семипалатинске. Там он много читает, налаживается переписка с братом Михаилом, начинает хлопотать перед властями об изменении своего положения. Софья Ковалевская – известный русский математик в детстве встречалась не раз с Федором Михайловичем. Ее память сохранила один рассказ из жизни писателя после каторги. «Достоевский, – вспоминала Ковалевская, – ужасно томился тогда одиночеством и целыми месяцами не видел живой души, с которой мог перекинуться разумным словом. Вдруг, совсем неожиданно, приехал один его старый товарищ… Это было именно в ночь перед светлым Христовым воскресеньем. Но на радостях они и забыли, какая это ночь, и просидели все напролет дома, разговаривая, не замечая ни времени, ни усталости и пьянея от собственных слов.

Говорили они о том, что обоим всего было дороже, – о литературе, об искусстве и философии; коснулись, наконец, религии.

Товарищ был атеист, Достоевский – верующий; оба горячо убежденные, каждый в своем.

– Есть Бог, есть! – закричал, наконец, Достоевский вне себя от возбуждения. В эту самую минуту ударили колокола соседней церкви к светлой Христовой заутрене. Воздух загудел и заколыхался.

– И я почувствовал, – рассказывал Федор Михайлович, – что небо сошло на землю и поглотило меня. Я реально постиг Бога и проникнулся им. Да, есть Бог! – закричал я, и больше ничего не помню.

– Вы все, здоровые люди, – продолжал он, – и не подозреваете, что такое счастье, то счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик. Ан нет! Он не лжет! Он действительно был в раю в припадке падучей, которою страдал, как и я. Не знаю, длится ли это блаженство секунды, или часы, или месяцы, но, верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него!

Достоевский проговорил эти последние слова свойственным ему страстным, порывчатым шепотом. Мы все сидели как замагнетизированные, совсем под обаянием его слов».

На поселении в Сибири Достоевский женился на Марии Дмитриевне Исаевой. Женщина она была умная, добрая, воспитанная, образованная, но в тоже время впечатлительная, раздражительная, нервная. «Это ангел Божий, – писал Федор Михайлович о ней, – который встретился мне на пути, и связало нас страдание». Солдатская, а затем офицерская жизнь была тяжела. Это и тягостные служебные обязанности, и постоянные денежные осложнения, и оторванность от столичной культурной жизни. Были полные грусти, тоски, надежд письма к брату Михаилу, самому близкому человеку протяжении многих лет. Здесь же Достоевский пытается написать ряд произведений, чтобы вернуться в русскую литературу. В 1859 году публикуются его повести «Село Степанчиково и его обитатели» и «Дядюшкин сон».

Наконец, весной 1859 года Достоевский выходит в отставку и переезжает в Тверь. Состоялась встреча с братом Михаилом после десятилетней разлуки. Через несколько месяцев Федор Михайлович получил разрешение жить в Петербурге и издавать журнал «Время». Писатель активно входит в общественную жизнь России. «Слово, слово – великое дело», – произносил не раз Достоевский. Журнал выходил два с лишним года – с 1861 по 1863 год. «Характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, русская идея может быть синтезом всех идей», – заявлял писатель о направлении журнала. Во «Времени» печатались Некрасов, Островский, Салтыков-Щедрин, Плещеев, Аполлон Григорьев. Были опубликованы «Записки из Мертвого дома» и «Униженные и оскорбленные» Достоевского.

В журнале за эти годы Федор Михайлович печатает много своих статей. В них он проводит идею особенности русского духа. Русский характер, писал Достоевский, это способность к высокосинтетичности, всепримиримости, всечеловечности, всецелостности. «Русская нация – необыкновенное явление в истории человечества».

Выступал Достоевский против атеистических и социалистических взглядов журнала «Современник», представленного такими именами как Чернышевский, Добролюбов, Писарев. «Социалисты хотят переродить человека, – писал Федор Михайлович, – освободить его, представить его без Бога и без семейства. Они заключают, что, изменив насильно экономический быт его, цели достигнут. Но человек изменится не от внешних причин, а не иначе, как от перемены нравственной… Социалисты дальше брюха не идут. Они с гордостью в этом признаются: сапоги лучше Шекспира, о бессмертии души стыдно говорить и т. д.».

Протестовал Достоевский на страницах журнала против утилитарного, потребительского отношения в обществе к искусству и красоте, человеческому духу. «Искусство, – писал Федор Михайлович, – есть такая же потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества, воплощающего ее – неразлучна с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы жить на свете. Человек жаждет ее, находит и принимает красоту без всяких условий, а так, потому что она красота, и с благоговением преклоняется перед нею, не спрашивая, к чему она полезна и, что можно на нее купить.

В эпоху перемен именно красота может величаво и благодетельно подействовать на дух, влить в него энергию, поддержать силы.

А что же они-то, Тургеневы, Герцены, Чернышевские, нам представили? Вместо высочайшей красоты Божией, на которую они плюют, все они до того пакостно самолюбивы, до того бесстыдно раздражительны, легкомысленно горды, что просто непонятно: на что они надеются, и кто за ними пойдет?» В романе «Бесы» Достоевский называет таких людей развратными лакеями, которые первыми «взмостятся на лестницу с ножницами в руках и раздерут Божественный лик великого идеала, во имя равенства, зависти и пищеварения».

В 1863 году правительство закрыло «Время». В следующем году Достоевский начинает издавать журнал «Эпоха» (вышло всего несколько номеров). 1864 год – это год утрат для писателя. В апреле умирает жена – Мария Дмитриевна, в июле – брат Михаил, в сентябре – близкий человек, критик Аполлон Григорьев. После смерти жены Достоевский заносит в записную книжку свои философские размышления: «Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?» И далее: «…Человек есть на земле существо только развивающееся, следовательно, не оконченное, а переходное…

Следственно, есть будущая, райская жизнь.

Какая она, где она, на какой планете, в каком центре, в окончательном ли центре, то есть в лоне всеобщего Синтеза, то есть Бога? – мы не знаем».

Здесь Достоевский может впервые ставит «роковые» вопросы о Боге и бессмертии. Для писателя вера в Бога была и верой в бессмертие. Он так и записывает: «Бог, то есть жизнь бесконечная». Вопросы о Боге и бессмертии, с одной стороны, и об атеизме и материализме, с другой, – пройдут через все его романы, начиная с «Преступления и наказания».

В четыре года, пораженный смертью брата, жены, друга, притесняемый кредиторами, преследуемый властью и врагами власти, непонятый читателями, в нищете, болезни создает Достоевский одно за другим свои величайшие произведения. В 1866 году – «Преступление и наказание», затем «Идиот», «Бесы» и замышляет «Братьев Карамазовых». «Мне довелось видеть его в самые тяжкие минуты, – вспоминал критик Страхов о писателе, – после запрещения журнала, после смерти брата, в жестоких затруднениях от долгов, он никогда не падал духом до конца, и мне кажется, нельзя представить себе обстоятельств, которые могли бы подавить его».

Всей своей жизнью Достоевский показал, что так же, как в прошлые века могли быть героями цари, воины, пророки, подвижники, – в современной культуре один из последних героев есть герой Слова – писатель.

С «Преступления и наказания» начинается великое пятикнижие Достоевского. И самая страстная, жгучая мысль этих романов – мысль о Боге. «Всю жизнь меня Бог мучил», – признается нигилист Кириллов в романе «Бесы». И всех героев писателя «мучит Бог». Жизнь духа, утверждение или отрицание Бога есть, по мнению писателя, вечно кипящий источник и причина всех человеческих подвигов, страстей и страданий.

Достоевский – этот «реалист в высшем смысле» ставит своих героев в редкие, исключительные условия и ждет, и смотрит, что с ними будет. Чтобы проявились силы, сокрытые в глубинах души человеческой, необходима определенная степень нравственных атмосфер. В этих опытах он получает такие состояния души, кажутся невозможными, неестественными, сверхъестественными, но ведь они существуют в глубинах наших душ и великий писатель их выявляет.

Романы Достоевского – это романы идей. Идеи овладевают героями, ведут их к духовному пробуждению или распаду, через душевные мытарства, гибельные страсти, страдания и смерть. Подчиненный идее герой «заболевает», нарушается «нормальный» земной порядок в сознании, и тотчас начинает сказываться возможность другого мира. И чем больше «болен» герой, тем и соприкосновение с другим миром больше.

У Достоевского множество странных героев: блаженненьких, кликуш, сладострастников, юродивых, бесноватых, преступников, помешанных, вышедших за пределы нормального, только реалистического мира. И после чтения книг Достоевского мы спрашиваем себя: а только ли земной мир существует, и нет ли соприкосновения с иными мирами? Ведь эти чрезмерные страсти, «роковые» вопросы сдвигают «нормальное» сознание читателя. И мир вдруг начинает смещаться, наполняться иными образами и звуками. И душа наша волнуется от приближения к чему-то неведомому.

Blog

Содержание