«социальное конструирование»

Вид материала

Лекция

Содержание Политическая экономия Эроса Sexduction. Симуляция Эроса и система производства желания. Стриптиз как дискурс. Тело в архаических обществах. Фаллос как абсолютное означающее, сексуальность как модель и структурная функция субъекта в политической экономии Эроса. Смерть Другого через превращение его в объект желания. Социальная перверсия и кастрация женщины.

Подобный материал:

• Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания, 5286.45kb.
• Социальное конструирование религиозного сознания, 631.31kb.
• Социальное конструирование смыслов в теории координированного управления смыслообразованием, 797.74kb.
• Русский Гуманитарный Интернет Университет Библиотека Учебной и научной литературы, 3078.33kb.
• Тема: социальное проектирование, 112.66kb.
• Конструирование приборных муфт Рекомендовано редсоветом мгту им. Н. Э. Баумана в качестве, 497.22kb.
• В. Г. Ивченко конструирование и технология ЭВМ, 716.98kb.
• Миссия образовательной программы: подготовка высококлассных специалистов в области, 133.35kb.
• Социальное конструирование экологической культуры на региональном уровне глобализации, 1014.52kb.
• Социальное конструирование экологической культуры на региональном уровне глобализации, 1016.98kb.

Политическая экономия¹⁰ Эроса

Фаллократия: От Эроса против репрессии к репрессии Эроса. Сексуальность как средство надзора.

Для понимания слова «фаллократия», «власть фаллоса», необходимо различать понятия «фаллоса» и «пениса». Основное отличие заключается в том, что «пенис» рассматривается как просто часть тела, свойственная особям мужского пола, в то время как «фаллос» — это прежде всего не реальная часть тела, а символ: это «пенис», возведенный в культ, ритуализованный. «Фаллос» — это возведенная в ранг ценности/идола мужественность, маскулинность, снабженная определенным набором черт мужского господства: силой, прямотой, твердостью, категоричностью, различными вариациями «–центризма» и т.д.

Бодрийяр Ж.: «Следует ясно понимать, что «раскрепощение» и «революция» тела ра­зыгрываются главным образом на уровне вторичной половой организации, то есть на уровне двуполой рационализации пола. То есть они отстают на фазу, дей­ствуя там, где прежде действовало пуританское вытеснение, а потому бессильны против новейшей репрессии, действующей на уровне символического. Такая ре­волюция «отстает на одну войну» от способа репрессии. Или, лучше сказать (и хуже для нас), фундаментальная репрессия незаметно проходит сквозь «сексуальную революцию», прогрессирует под ее же воздействием».

Репрессия прошлого, основанная на физическом подавлении, описывается Бодрийяром как репрессия как бы во имя Отца. Репрессия во имя Матери — это новая форма репрессии, строящаяся на более тонких формах манипуляции.

Sexduction. Симуляция Эроса и система производства желания.

Основной страх современного человека, открытый ему психоанализом, — страх кастрации Э. Гидденс иронично описал как разочарование мужчины, обнаружившего вдруг, что фаллос — это всего лишь пенис.

Симуляция Эроса, ставшая необходимой частью производства желания, стремится превратить любой объект обладания в фаллос, чтобы, обладая им, человек одновременно полагал, что обладает и фаллосом. Что, по мнению Ж. Бодрийяра, прячет от человека факт его кастрированности — факт его изначальной неполноценности, но при этом же его открытости для взаимодействия (символического обмена) с Другим.

Стриптиз как дискурс.

Хороший стриптиз показывает тело как заколдованный объект, плохой «воссоздает одну лишь наготу, то есть ложную цель зрелища, и упускает гипнотичность тела, отдавая его прямо во власть зрительской похоти […], тела, которое аурой своих жестов само себя обозначает как фаллос и само себя предпочитает как знак желания». Богиня — ей нельзя ничего дать, «так как она все дает себе сама; отсюда то чувство полной трансцендентности, что состав­ляет суть ее чар».

Бодрийяр Ж.: «Это, стало быть, не игра отбрасывания знаков, ведущего в сексуальные «глубины», а, напротив, игра все большего конструирования знаков — каждая метка приоб­ретает эротическую силу благодаря своей знаковой работе, то есть благодаря обращению никогда не бывшего (утраты и кастрации) в обозначаемое ею самой (фаллос). Вот почему стриптиз развивается медленно: ему следовало бы идти как можно быстрее, если бы его целью было сексуальное обнажение, однако же он медлителен, потому что он — дискурс, знаковая конструкция, тщательная разработка от­сроченного смысла».

Бодрийяр Ж.: «По такой логике, завораживающая сила стриптиза как зрелища кастрации возникает из неотвратимо приближающегося открытия, вернее из поисков, никак не приводящих к открытию, а еще вернее из попыток всеми способами избежать открытия, что ничего нет».

Тело в архаических обществах.

Бодрийяр Ж.: «В противоположность своим аналогам в нашей культуре, где знаки обмениваются в режиме всеобщего эк­вивалента, где они обладают меновой стоимостью в системе фалли­ческой абстракции и воображаемой насыщенности субъекта, — в ар­хаическом обществе маркирование тела и ношение масок служат для непосредственной актуализации символического обмена, обмена/дара с богами или другими членами группы; при таком обмене субъект не торгует своей идентичностью под прикрытием маски или манипу­лирования знаками, а, напротив, уничтожает свою идентичность, вступает в игру как субъект наделенности/обделенности; все его тело становится материалом символического обмена, подобно имуще­ству и женщинам; одним словом, здесь еще не возникла (равно как и абстракция денег) стандартная схема сигнификации, наша схема «Оз­начающее/Трансцендентное означаемое», «Фаллос/Субъектив­ность», которая заправляет всей нашей политической экономией тела».

Бодрийяр Ж.: «Когда индеец говорит: «У меня всюду лицо», — отвечая на вопрос белого насчет обнаженности его тела, то он хочет сказать, что у него все тело (которое, собственно, никогда не является голым, как мы это видели) вовлечено в символический об­мен, а вот у нас этот обмен имеет тенденцию ограничиваться одним лишь лицом и взглядом. У индейца тела переглядываются и обмени­ваются всеми своими знаками, которые взаимоуничтожаются в своей непрерывной соотнесенности и не отсылают ни к трансцендентному закону ценности, ни к частной аппроприации субъекта. У нас тело замыкается в знаках, обретает ценность в процессе знакового исчисле­ния, обмениваясь знаками по закону эквивалентности и воспроизвод­ства субъекта. Субъект не упраздняет себя в акте обмена — он спе­кулирует. Именно он, а не дикарь, пребывает в состоянии полного фе­тишизма: обращая в ценность свое тело, он и сам фетишизирован законом ценности».

Фаллос как абсолютное означающее, сексуальность как модель и структурная функция субъекта в политической экономии Эроса.

Функционализация человека.

Бодрийяр Ж.: «Начиная с эпохи промышленной революции, в ходе все больше­го обобщения политической экономии, или же углубления закона цен­ности, сфера материальных благ, язык и сексуальность (тело) были объяты одинаковой переменой. […] И в том и в другом случае переход к функциональной целевой установке, рациональное подчинение некоторому «объективному» со­держанию (потребительной стоимости или означаемому/референту) закрепляет собой подчиненность определенной структурной форме, а именно форме политической экономии. В рамках же «неокапиталистического» (техно- и семиократического) общества эта форма систе­матизируется за счет «объективной» референции: означаемые и по­требительные стоимости постепенно исчезают, уступая место одному лишь функционированию кода и меновой стоимости».

Бодрийяр Ж.: «Сексуальность автономизируется как функция: от коллективной функции воспроизводства рода она переключается на такие индивидуальные функции, как обеспечение физиологического (составной части общей гигиены) и психического равновесия, «выра­жение субъективности», выведение наружу бессознательного, этика сексуального удовольствия — и что там еще?»

Модели тела в различных системах (Ж. Бодрийяр)

Система	Базовая модель тела
Медицина	Труп
Религия	Зверь
Политическая экономия	Робот
Политическая экономия знака	Манекен

Бодрийяр Ж.: «Вся новейшая история тела — это история его демаркации, ис­тория того, как сеть знаков и меток разграфляет, раздробляет и отри­цает его в его отличности и радикальной амбивалентности, реоргани­зуя его как структурный материал для знакового обмена наподобие вещей, разрешая его способность (не совпадающую с сексуальнос­тью) к игре и символическому обмену в сексуальность как детерми­нирующую инстанцию — инстанции фаллоса, всецело организован­ную вокруг фетишизации фаллоса как всеобщего эквивалента. Имен­но в таком смысле тело, подчиненное сексуальности в ее сегодняшнем понимании, то есть ее «раскрепощению», включается в процесс, по сво­ему функционированию и стратегии неотличимый от политической экономии».

Три формы нарциссизма (Ж. Бодрийяр):

1. Первичный нарциссизм — нет различия между субъектом и объектом.

2. Вторичный: тело инвестируется как нечто отличное, как Я-зеркало. Интеграция Я через самоопознание в зеркале и через взгляд другого.

3. Третичный — «синтетический». Деконструированное тело переписывается заново как «персонализированный» Эрос, то есть за­висимый от коллективно-функциональных моделей. Тело гомогени­зировано как место промышленного производства знаков и отличий и мобилизовано под властью программированного соблазна. Пере­хват амбивалентности и подмена ее тотальной позитивизацией тела как схемы соблазна, удовлетворения и престижа. Тело как суммиро­вание [sommation] частичных объектов, субъектом которых является «вы» как субъект потребления [consommaton]. […] Тело стало целостной знаковой системой, которая организована по моделям и всеобщим эквивалентом которой служит фаллический культ, — так же как капитал становится целостной системой меновой стоимости, всеобщим эквивалентом которой служат деньги.

Бодрийяр Ж.: ««Раскрепощенное» тело — это такое тело, где закон и запрет, раньше цензурировавшие пол и тело извне, как бы интериоризировались в виде нарциссической переменной. Внешние ограничения превратились в ограничение знаковое, в замкнутую на себя симуляцию».

Смерть Другого через превращение его в объект желания. Социальная перверсия и кастрация женщины.

Бодрийяр Ж.: «в описываемой нами эротической системе тело возвышается за счет самолюбования, самообольщения, а при садомазохизме — путем страдания (аутоэротизм боли). Однако между ними есть глубинное сход­ство: страдая или любуясь собой, другой человек оказывается радикально объективирован. Любая перверсия играет со смертью».

Желание как предмет сделки, «обмена фаллическими знаками и ценностями, вы­равниваемыми по общей фаллической эквивалентности: каждый из партнеров действует согласно договору, разменивая свое наслажде­ние в процессе фаллического накопления, — образцовая ситуация политической экономии желания».

Бодрийяр Ж.: «Однако главным объектом, всецело вбираю­щим в себя эту эротическую мизансцену и завершающим собой всю политическую экономию тела, является тело женщины. Обнажаемое в бесчисленных вариантах эротического поведения, тело женщины с очевидностью представляет собой явление фаллоса, объекта-фетиша, это грандиозная работа фаллической симуляции и вместе с тем вновь и вновь повторяемое зрелище кастрации».

Нагота — вторая кожа.

Настоящая нагота — вторичная нагота.

Бодрийяр Ж.: «Сама по себе кожа представляет собой не «наготу», а эроген­ную зону — чувственное средство контакта и обмена, поглощения и выделения веществ. Такая пористая, испещренная мелкими отверсти­ями кожа, которая не ограничивает тела и которую одна лишь мета­физика утверждает как его демаркационную линию, — отрицается ради второй кожи, в которой нет ни пор, ни выделений¹, которая не бывает ни горячей ни холодной (она «свежая», «теплая» — оптималь­ной климатизации), которая обходится без зернисто-шероховатой структуры («нежная», «бархатистая»), без внутренней толщи («про­зрачность легкого загара»), а главное, без отверстий («гладкая»). Она функциоиализирована, как оболочка из целлофана. Все ее качества (свежесть, эластичность, прозрачность, гладкость) суть признаки замк­нутости — нулевого уровня, который возникает в результате отри­цания амбивалентных крайностей».

Нулевой уровень — отсутствие собственных отличий, собственной бес-ценности, собственной судьбы. Именно это и превращает женщину в объект. Именно это делает из женщины объект обмена на другие объекты.

Бодрийяр Ж.: «при самодублирова­нии фаллической меткой субъект сам себя соблазняет. Он соблазняет свое собственное желание, фиксирует его в своем теле, удвоенном знаками. Под прикрытием знакового обмена и работы кода, действую­щих как фаллическая фортификация, субъект может укрыться и со­браться с силами: укрыться от желания другого человека (от своей собственной неполноты) и как бы видеть (себя самого), оставаясь невидимым».

Бодрийяр Ж.: «Идеальное тело, формируемое таким статусом, — это тело ма­некенщицы. Манекенщица являет нам модель всей этой фаллической инструментовки тела. Об этом говорит само слово: manne-ken, «ма­ленький человечек» (ребенок или пенис); женщина окружает слож­ными манипуляциями свое же тело, и эта интенсивная, безупречная нарциссическая дисциплина превращает его в парадигму соблазна. И, думается, именно здесь, в этом перверсивном процессе, превращающем женщину и ее сакрализованное тело в живой фаллос, заключается настоящая кастрация женщины (а также и мужчины — просто дан­ная модель четче всего проявляется применительно к женщине). Быть кастрированным — значит быть покрытым фаллическими суб­ститутами. Женщина как раз и покрыта ими, от нее требуется стать телом-фаллосом, иначе ей, пожалуй, никогда и не быть желанной».

Бодрийяр Ж.: «Перверсивное желание — это нормальное желание, внушаемое социаль­ной моделью. Если женщина неподвластна аутоэротической регрессии, то она уже не объект желания, она становится его субъектом, то есть непокорной струк­туре перверсивного желания. Но она вполне может и сама искать исполнения своего желания в фетишистской нейтрализации желания партнера: тогда перверсивная структура (своего рода разделение труда между субъектом и объектом, в котором и заключен секрет перверсии и ее эротической отдачи) остается неиз­менной. Единственная альтернатива — чтобы каждый из двоих разрушил эту фаллическую крепость, перверсивную структуру, в которой замыкает его система сексуальности, открыл глаза (вместо того чтобы искоса следить за своей фалли­ческой идентичностью) на свою собственную, а не чужую неполноту, вырвался из-под чар белой магии фаллической идентификации и признал свою собствен­ную опасную амбивалентность, — тогда вновь станет возможна игра желания как символический обмен».