Geum.ru

Папочка, я устала, глотая слезы, сказала маленькая девочка в красных брючках и зеленой блузке. Давай отдохнем

Вид материалаДокументы

Содержание


Говори, энди. бог любит, когда человек нарушает клятву. это сразу ставит
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   41

x x x




Зима в Ташморе как будто оправдала призрачную надежду, за которую он

с отчаяния ухватился тогда, в мотеле "Грезы".

Не то чтобы все было совсем безоблачно. Схватив после рождества

простуду, Чарли сопливилась до самого апреля. У нее даже начинался сильный

жар. Энди давал ей по полтаблетки аспирина и уже решил, что если к исходу

третьего дня температуру не удастся сбить, он понесет ее через озеро в

Брэдфорд к врачу, чем бы это ни грозило. Но жар прошел, хотя простуда

досаждала ей еще долго. В марте Энди угораздило обморозиться, а перед тем

он чуть не спалил дом, переложив в печку дров, - ударили морозы, дико

завывал ветер, и среди ночи Чарли, на этот раз именно Чарли, первой

почувствовала во сне, как раскалился воздух.

Четырнадцатого декабря они отпраздновали его день рождения, а

двадцать четвертого марта - день рождения Чарли. Ей исполнилось восемь

лет, и порой Энди ловил себя на том, что не узнает собственной дочери.

Куда делась маленькая девочка, не достававшая ему до локтя? Волосы у нее

отросли, и она теперь заплетала их, чтобы они не лезли в глаза. Будущая

красотка. Даже припухший нос ее не портил.

Они остались без машины. "Виллис" Ирва Мэндерса превратился в глыбу

льда еще в январе - Энди подозревал, что полетел блок цилиндров. Изо дня в

день, больше для порядка, он запускал мотор, прекрасно сознавая, что после

Нового года ни на каких колесах из дедовых владений им не выбраться. Снегу

намело выше колена, он лежал девственно-нетронутый, если не считать следов

белки, бурундуков, постоянного гостя енота или случайного оленя - нюх

безошибочно приводил их к мусорному баку.

В сарайчике за домом нашлись допотопные широкие лыжи, целых три пары,

но ни одна не подошла Чарли. Оно и к лучшему. Дома спокойнее. Бог с ним, с

насморком, но по крайней мере можно не бояться температуры.

Под верстаком, на котором Грэнтер, орудуя фуганком, когда-то делал

ставни и двери, он наткнулся на картонную коробку из-под туалетной бумаги,

где лежали старые запыленные лыжные ботинки, расползавшиеся по швам от

ветхости. Энди смазал их маслом, помял, надел - сколько же в них надо

натолкать газет, чтобы они стали по ноге! Забавно, ничего не скажешь, но

было в этом и что-то пугающее. Зима выдалась долгая, и, частенько

вспоминая деда, он спрашивал себя, как старик поступил бы в этой

передряге. Раз пять-шесть за зиму он становился на лыжи, затягивал

крепления (никаких тут тебе пружинных зажимов, сплошная неразбериха из

тесемок, скоб и колец) и проделывал путь через ледяную пустыню Ташморского

озера - к Брэндфордской пристани. Отсюда извилистая дорожка вела в город,

хорошо упрятанный среди холмов в двух милях восточнее озера.

Он всегда выходил до рассвета, с рюкзаком Грэнтера, за плечами, и

возвращался не раньше трех пополудни. Однажды он едва спасся от

разыгравшегося бурана; еще немного, и, - он начал бы кружить по льду,

тычась во все стороны, точно слепой котенок. Когда он добрался до дома,

Чарли дала волю слезам - ее рыдания перешли в затяжной приступ и этого

проклятого кашля.

Он совершал вылазки в Брэдфорд, чтобы купить еду и одежду. Какое-то

время он продержался на заначке Грэнтера, позже совершал набеги на более

внушительные владения у дальней оконечности Ташморского озера. Хвастаться

тут было нечем, но иначе им бы не выжить. Дома, на которых он останавливал

свой выбор, стоили тысяч по восемьдесят - что их владельцам, рассуждал он,

какие-нибудь тридцать-сорок долларов в конфетной коробке... где, как

правило, он и находил деньги. Еще одной его жертвой за зиму стала цистерна

с горючим, обнаруженная на задах большого современного коттеджа с

неожиданным названием "ДОМ ВВЕРХ ДНОМ". Из этой цистерны он позаимствовал

около сорока галлонов.

Он был не в восторге от своих вылазок в Брэдфорд. Он был не в

восторге от того, что старики, гревшие косточки вокруг пузатой печки

вблизи прилавка, судачат о незнакомце, что живет в одном из домишек по ту

сторону озера. Слухами земля полнится, а Конторе хватит и полсловечка,

чтобы протянуть ниточку от деда и его дома в Ташморе, штат Вермонт, к

самому Энди. Но что ему было делать? Есть-то надо, не сидеть же всю зиму

на сардинах в масле. Он не мог оставить Чарли без фруктов и поливитаминов

и хоть какой-то одежки. Все, что на ней было, это грязная блузка, красные

брючки и трусики. В доме не нашлось ни микстуры от кашля - так, несколько

сомнительных бутылочек, ни овощей, ни даже запаса спичек, что его совсем

добило. Дома, на которые он совершил набеги, все были с каминами, но лишь

однажды он разжился коробком спичек.

Конечно, свет не сошелся клином на Брэдфорде, чуть подальше тоже

виднелись дома и коттеджи, однако там почти каждый участок прочесывался

местной полицией. И почти на каждой дороге был хотя бы один дом, где люди

жили круглый год.

В брэдфордском магазинчике он купил все необходимое, включая три пары

теплых брюк и три шерстяные рубашки для Чарли - размер он прикинул на

глазок. Нижнего белья для девочек не было, пришлось ей довольствоваться

шортами, к тому же длинными. Чарли так и не решила, дуться ей по этому

поводу или потешаться.

Шесть миль туда-обратно на лыжах Грэнтера одновременно радовали и

тяготили Энди. Он не любил оставлять Чарли одну, и не потому, что не

доверял ей, просто в нем поселился страх - вернусь, а ее нет в доме... или

нет в живых. Старые дедовы ботинки натирали ноги до волдырей, сколько бы

носков он не надевал. Стоило ему ускорить шаг, как начиналась головная

боль, и сразу вспоминались онемевшие точки на лице и мозг представлялся

отработанной проводкой, так долго служившей верой и правдой, что кое-где

от изоляции остались одни лохмотья. А случись с ним удар посреди этого

чертова озера, околей он тут, как собака, - что будет с Чарли?

Но благодаря этим вылазкам он многое обдумал. В тишине голова

прояснялась. Ташморское озеро было неширокое - вся его лыжная трасса от

западного берега до восточного меньше мили, - но сильно вытянутое в длину.

Устав бороться с сугробами, которые к февралю выросли до метра с лишком,

он иногда останавливался на полдороге и обводил взглядом окрестности. В

такие минуты озеро напоминало коридор, уложенный ослепительно-белым

кафелем, - стерильно чистый, гладкий, без начала и конца. Озеро обступали

посыпанные сахарной пудрой сосны. Над головой была безжалостная в своей

слепящей голубизне твердь либо вдруг надвигалась безликая белая пелена,

предвестница снегопада. Каркнет вдали ворона, глухо хрустнет лед - и снова

ни звука. Он весь подбирался во время этих переходов. Тело становилось

горячим и влажным под слоем белья, и до чего приятно было вытирать

трудовой пот, выступавший на лбу! Он почти забыл это чувство, читая лекции

о Ейтсе и Уильямсе и проверяя контрольные работы.

Тишина и физическая нагрузка прочищали мозг, и он снова и снова

обдумывал свое положение. Пора действовать - давно пора, ну, да поезд

ушел. Они решили перезимовать в доме у деда, но это не значило, что погоня

кончилась. Достаточно вспомнить, как он всякий раз поеживался под колючими

взглядами стариков, сидевших у печки. Его и Чарли загнали в угол, и надо

как-то выбираться.

И еще это чувство протеста: творится произвол, беззаконие. Свободный

мир, нечего сказать, если можно ворваться в семью, убить жену, похитить

ребенка, а теперь отлавливать их, как кроликов в загоне.

Опять он возвращался к мысли - дать знать об этой истории

какому-нибудь влиятельному лицу или лицам, с тем чтобы пошли круги по

воде. Он молчал, поскольку никак не мог освободиться, во всяком случае до

конца, от странного гипноза - того самого гипноза, жертвой которого стала

Вики. Он не хотел, чтобы из дочери сделали уродца для дешевого балагана.

Он не хотел, чтобы на ней ставили опыты - для ее ли блага, для блага ли

страны. И тем не менее он продолжал себя обманывать. Даже после того

какого жену с кляпом во рту запихнули под гладильную доску, он продолжал

себя обманывать, убеждать в том, что рано или поздно их оставят в покое.

Сыграем понарошку, так это называлось в детстве. А потом я тебе верну

денежку.

Только сейчас они не дети и игра ведется не понарошку, так что потом

ни ему, ни Чарли никто и ничего не вернет. Игра идет всерьез.

В тишине ему постепенно открывались горькие истины. В известном

смысле Чарли действительно была уродцем, вроде талидомидных детей

шестидесятых годов или девочек, чьи матери принимали диэтилстилбестрол по

рекомендации врачей, которым было невдомек, что через

четырнадцать-шестнадцать лет у этих девочек разовьются вагинальные

опухоли. Чарли тоже неповинная жертва, но факт остается фактом. Только ее

инаковость, ее... уродство - скрытое. То, что она учинила на ферме

Мэндерсов, ужаснуло Энди, ужаснуло и потрясло, с тех пор его преследовала

мысль: как далеко простираются ее возможности, есть ли у них потолок? За

этот год, пока они по-заячьи заметали следы, Энди проштудировал достаточно

книг по парапсихологии, чтобы уяснить - и пирокинез и телекинез связывают

с работой каких-то малоизученных желез внутренней секреции. Он также

узнал, что оба дара взаимообусловлены и что чаще всего ими бывали отмечены

девочки немногим старше Чарли.

Из-за нее, семилетней, погибла ферма Мэндерсов. Сейчас ей восемь лет.

А что будет, когда ей исполнится двенадцать и она вступит в пору

отрочества? Может быть, ничего. А может быть... Она обещала никогда больше

не пускать в ход свое оружие - ну а если ее вынудят? Или оно сработает

непроизвольно? Что, если она во сне начнет все поджигать в результате

возрастных изменений организма? Что, если Контора отзовет своих ищеек... а

Чарли выкрадут другие, иностранные? Вопросы, вопросы.

Энди искал на них ответы во время своих лыжных переходов и поневоле

пришел к выводу, что Чарли, видимо, не избежать того или иного заточения -

хотя бы для ее собственной безопасности. Видимо, придется с этим

примириться, как примиряется человек, страдающий дистрофией мышц, с

электростимулятором или талидомидные дети - с диковинными протезами

внутренних органов.

И был еще один вопрос - его собственное будущее. Немеющее лицо,

кровоизлияние в глаз... все это не сбросить со счетов. Кому охота думать,

что его смертный приговор уже подписан и число проставлено, и Энди в

общем-то тоже так не думал, но он понимал: два-три по-настоящему сильных

посыла могут его доконать, да и без них отпущенный ему срок, вероятно,

успел существенно сократиться. Надо позаботиться о безопасности Чарли.

Не передоверяя это Конторе.

Только не камера-одиночка. Этого он не допустит.

Он долго ломал себе голову и, наконец, принял выстраданное решение.


Энди написал шесть писем. Они мало чем отличались друг от друга. Два

письма были адресованы сенаторам от штата Огайо. Третье - женщине, члену

палаты представителей от округа, куда входил Гаррисон. Еще одно

предназначалось для "Нью-Йорк таймс". А также для чикагской "Трибюн". И

для толедской "Блэйд". Во всех шести письмах рассказывалось об их

злоключениях, начиная с эксперимента в Джейсон Гирни Холле и кончая их

вынужденным затворничеством на берегу Ташморского озера.

Поставив последнюю точку, он дал Чарли прочесть одно из писем. Почти

час - медленно, слово за словом - она вникала в смысл. Впервые ей

открывались все перепитии этой истории.

- Ты их пошлешь почтой? - спросила она, дочитав.

- Да, - сказал он. - Завтра. Последний раз рискну перейти озеро.

Наконец-то повеяло весной. Лед был крепок, но уже потрескивал под

ногами, и кто знает, сколько он еще продержится.

- И что будет, папа?

Он пожал плечами:

- Трудно сказать. Может быть, если все попадет в газету, эти люди

угомонятся.

Чарли серьезно покивала головой:

- Надо было сразу написать.

- Пожалуй. - Он знал, о чем она сейчас думает: октябрь, бушующее

пламя на ферме Мэндерсов. - Даже наверняка. Но у меня, Чарли голова была

занята другим. Куда бежать. А когда бежишь, не соображаешь... во всяком

случае, плохо соображаешь. Я все надеялся, что они угомонятся и оставят

нас в покое. Непростительная ошибка с моей стороны.

- А они не заберут меня? - спросила Чарли. - От тебя? Правда, папа,

мы будем вместе?

- Правда, - сказал он, умалчивая о том, что как и она, смутно

представляет себе, чем эти письма обернутся для них обоих. Так далеко он

не заглядывал.

- Это самое главное. А поджигать я ничего больше не стану.

- Вот и умница. - Он провел по ее волосам. Внезапно горло перехватило

от предчувствия беды, и вдруг он вспомнил то, "что случилось неподалеку

отсюда, о чем не вспоминал многие годы. Отец и дед взяли его на охоту,

Энди начал клянчить у деда ружье, и тот отдал ему свой дробовик. Энди

заприметил белку и уже собрался стрелять. Отец начал было возмущаться, но

дед как-то странно, с улыбкой глянул на него, и он осекся.

Энди прицелился, как учил его Грэнтер, после чего не рванул спуск, а

плавно потянул на себя (опять же как его учили) - раздался выстрел. Белка

перекувырнулась, точно игрушечная, а Энди, весь дрожа от возбуждения,

сунул деду ружье и ринулся к добыче. То, что он увидел вблизи, оглушило

его. Вблизи белка перестала быть игрушечной. Он не убил ее. Он ее

подранил. Она умирала в лужице крови, и в ее черных глазах стояла

невыразимая мука. Вокруг уже копошились насекомые, смекнувшие, к чему идет

дело.

В горле у Энди стал комок: в девять лет он впервые ощутил презрение к

себе, его тошнотворный привкус. Он смотрел и не мог оторваться от

окровавленного комочка, видя краем глаза еще две тени, спиной чувствуя

стоящих сзади отца и деда: три поколения Макти над трупом белки в лесах

Вермонта. Дед тихо произнес за его спиной: НУ ВОТ ТЫ И СДЕЛАЛ ЭТО, ЭНДИ.

ПОНРАВИЛОСЬ? В ответ хлынули слезы, обжигающие слезы, с которыми

прорвалось наружу потрясение от открытия - сделанного не воротишь. Он стал

повторять, что никогда больше не убьет живую тварь. Христом богом

поклялся.

А ПОДЖИГАТЬ Я НИЧЕГО БОЛЬШЕ НЕ СТАНУ, сказала Чарли, а у него в ушах

снова стояли дедушкины слова, произнесенные после того, как он, Энди, убил

белку и перед богом поклялся, что это не повторится. НИКОГДА ТАК НЕ

ГОВОРИ, ЭНДИ. БОГ ЛЮБИТ, КОГДА ЧЕЛОВЕК НАРУШАЕТ КЛЯТВУ. ЭТО СРАЗУ СТАВИТ

ЕГО НА МЕСТО И ПОКАЗЫВАЕТ, ЧЕГО ОН СТОИТ. Примерно то же Мэндерс сказал

Чарли.

Энди бросил взгляд на Чарли, медленно, но верно одолевавшую серию про

мальчика Бемби, дитя джунглей, книжку за книжкой, которые она раскопала на

чердаке. Над ней вились пылинки в луче света, а она безмятежно сидела в

стареньком кресле-качалке, на том самом месте, где сиживала ее бабка,

ставившая в ногах рабочую корзинку со штопкой, и он с трудом поборол в

себе желание сказать дочери: подави, подави в зародыше свой дар, пока это

в твоих силах, ты не готова к чудовищному искушению... Если у тебя есть

винтовка, рано или поздно ты из нее выстрелишь.

Бог любит, когда человек нарушает клятву.


Никто не видел, как Энди опустил письма в ящик, никто, кроме Чадли

Пейсона, человека пришлого, перебравшегося в Брэдфорд в ноябре прошлого

года и с тех пор пытавшегося вдохнуть жизнь в захиревшую лавку

"Галантерейных новинок". Этот Пейсон, коротышка с печальными глазами,

как-то пытался зазвать Энди на рюмочку, когда тот в очередной раз

наведался в городок. Здесь все сходилось на том, что, если за лето дела

Пейсона не поправятся, к середине сентября в витрине "Галантерейных

новинок" появится табличка "ПРОДАЕТСЯ или "СДАЮ В АРЕНДУ". Жаль будет

человека, малый он вроде ничего, а угодил как кур в ощип. Золотые-дни

Брэдфорда миновали.

- Энди приближался к магазинчику - лыжи он воткнул в снег, одолев

подъем, что начинался сразу от берега. Старики не без интереса наблюдали

за ним в окно. Об Энди за зиму успели почесать языки. По общему мнению, он

скрывался - то ли от кредиторов, то ли от алиментов. А может, от гнева

бывшей супруги, у которой он увел ребенка; а то зачем бы ему детские вещи?

Полагали также, что отец с ребенком самочинно заняли один из домов по ту

сторону озера, где и зимуют. Никто не спешил поделиться этими догадками с

местным констеблем, который жил в Брэдфорде без года неделю, каких-то

двенадцать лет, а уже считал тут себя хозяину. Незнакомец поселился за

озером, в штате Вермонт. А старик, гревшиеся у печки в магазинчике Джейка

Роули, не очень-то радовали вермонтские порядки - этот подоходный налог

или взять питейный закон... дальше ехать некуда! Пусть вермонтцы сами в

своих делах разбираются - таково было единодушное, пусть и не высказанное

всем миром заключение. - Отходился он по льду-то, - заметил один из

стариков. Он откусил от конфеты суфле и заработал деснами.

- А он сюда на подводных крыльях, - отозвался другой, вызвав общий

смех.

- Он свои лыжи, поди, в другую сторону навострил, - веско сказал

Джейк, глядя на приближающуюся фигуру. Энди был в сидром пальто Грэнтера,

на голове синяя трикотажная повязка, чтоб уши не мерзли, и вдруг в памяти

Джейка что-то забрезжило - наверное, уловил семейное сходство, -

забрезжило и погасло. - Как таять начнет, так сразу слиняет. И тот, кого

он там прячет, с ним вместе.

Энди остановился на крыльце, снял рюкзак и вытащил оттуда несколько

писем. Потом он вошел в магазин. Посетители углубились в изучение своих

ногтей, часов, а также видавшей виды печки. Кто-то извлек из кармана

дорожный носовой платок, этакую голубую простыню, и от души высморкался.

Энди огляделся.

- Доброе утро, джентльмены.

- И вам тоже, - ответил за всех Джейк Роули. - Чем могу служить?

- Вы марки продаете?

- Пока что правительство мне это доверяет.

- Тогда, пожалуйста, шесть пятнадцатицентовых. Джейк оторвал марки от

блока, лежавшего в числе прочих в потрепанном кляссере.

- Еще чего-нибудь?

Энди улыбнулся, думая о своем. Сегодня десятое марта. Не говоря ни

слова, он подошел к вертушке подле кофемолки и выбрал большую в завитушках

поздравительную открытку: ДОЧУРКЕ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Он расплатился.

- Благодарю, - сказал Джейк, повернув ручку кассы.

- Не за что, - ответил Энди и вышел из магазина. Все видели, как он

поправил на голове повязку, как наклеил марки на конверты. Из ноздрей у

него вырывался пар. Все видели, как он завернул за угол, где стоял

почтовый ящик, но ни один из них не присягнул бы на суде, что он опустил

письма. Когда он вновь оказался в поле зрения, он уже закидывал рюкзак за

спину.

- Пошел, - прокомментировал кто-то из стариков.

- Приличный человек, - сказал Джейк, и на этом тема себя исчерпала.

Переключились на другие.

Чарльз Пейсон стоял в дверях своей лавки, которая не принесла, ему за

год и трех сотен, и смотрел Энди вслед. Уж он-то, Пейсон, мог бы

присягнуть в суде, что письма были опущены: все это время он стоял на

пороге и своими глазами видел, как письма провалились в ящик.

Когда Энди скрылся из виду, Пейсон вошел внутрь, обогнул прилавок,

где лежали хлопушки вперемежку с грошовыми леденцами и пузырящейся

жвачкой, открыл вторую дверь и оказался в жилой комнате. Телефон у него

был со специальной глушилкой, что исключало подслушивание. Пейсон набрал

виргинский номер, чтобы запросить инструкции.


В Брэдфорде, штат Нью-Гэмпшир (как, между прочим, и в Ташморе, штат

Вермонт), нет своей почты: городки-то крошечные. Ближайшее к Брэдфорду

почтовое отделение находится в Теллере. В час пятнадцать того же дня,

десятого марта, к магазину Джейка Роули подкатил почтовый фургончик и

почтальон опорожнил ящик, соседствовавший до 1970 года с бензоколонкой.

Вся корреспонденция состояла из шести писем Энди и открытки, которую

пятидесятилетняя девица Шерли Дивайн адресовала своей сестре в местечко

Тампа во Флориде. Как раз в это время на том берегу озера Энди Макги

отсыпался, а Чарли Макги лепила снеговика.

Почтальон Роберт Эверетт бросил мешок с корреспонденцией на заднее

сиденье бело-голубого фургона и отбыл в Уильяме, еще один городишко,

обслуживаемый телерским отделением связи. На середине улицы, Главного

проспекта, как ее в шутку называли жители Уильямса, он развернулся

обратно, на Теллер, где часа в три почту рассортируют и отправят дальше.

Проехав пять миль, он увидел, что дорогу перегородил бежевый "шевроле

каприс". Эверетт приткнулся к снежному бордюру и вылез из кабины, чтобы

предложить свои услуги.

Из машины вышли двое. Показав удостоверения, они объяснили, что им от

него нужно.

- Да вы что? - У Эверетта вырвался нервный смешок, как будто ему

предложили открыть сегодня пляжный сезон на Ташморском озере.

- Если вы думаете, что мы не те, за кого себя выдаем... - начал один

из них. Это был Орвил Джеймисон по кличке О'Джей, а еще Живчик. Ему было

безразлично, выяснять ли отношения с этим сумчатым болваном, выполнять ли

другие какие приказы, только бы подальше от девчонки, этого исчадия ада.

- Нет, я верю, очень даже верю, - заторопился Роберт Эверетт. Он

испугался, как пугается каждый, столкнувшись нос к носу с монолитом

верховной власти, - вот она, серая глыба, в которой вдруг проступили

конкретные черты лица. Однако Эверетт был тверд. - Но я везу почту. Почту

Соединенных Штатов Америки. Понимаете?

- Речь идет о национальной безопасности, - сказал О'Джей. После

провала в Гастингс Глене вокруг фермы Мэндерсов было поставлено оцепление.

Когда ферма сгорела, всю местность тщательно прочесали. В результате к

О'Джею вернулась его "пушка", которая в настоящий момент приятно согревала

левый бок.

- Очень может быть, но это ничего не меняет, - возразил Эверетт.

О'Джей расстегнул пижонскую меховую куртку так, чтобы видна была

"пушка". Зрачки у Эверетта расширились. О'Джей усмехнулся:

- Достать?

Все это было как сон. Эверетт предпринял последнюю попытку:

- А вы знаете, что есть статья за ограбление почты? Ливенвортская

тюрьма в Канзасе обеспечена.

- Это ты обсудишь со своим почтмейстером, - вмешался второй,

молчавший все это время. - А теперь кончай базар, понял? Где мешок с

почтой?

Эверетт отдал ему скудный улов после Брэдфорда и Уильямса. Они

открыли мешок прямо на дороге и деловито просмотрели содержимое. Роберт

Эверетт испытывал возмущение и какое-то болезненное чувство стыда. Они не

имеют права так поступать, даже если там секреты ядерного оружия. Они не

имеют права вскрывать почту Соединенных Штатов Америки вот так, посреди

дороги. Нелепо сравнивать, но это все равно как если бы кто-то вломился к

нему в дом и начал раздевать его жену.

- Вам еще за это будет, - сказал он сдавленным голосом. - Вот

увидите,

- Нашел, - сказал второй тип О'Джею. Он протянул ему шесть писем,

надписанных одним и тем же аккуратным почерком. Роберт Эверетт сразу узнал

их. Почтовый ящик возле магазина в Брэдфорде. О'Джей сунул письма в

карман, и они оба направились к "шевроле". Открытый мешок с почтой остался

лежать на дороге.

- Вам еще за это будет! - выкрикнул Эверетт дрожащим голосом.

О'Джей бросил на ходу, не оборачиваясь:

- Прежде чем трепать языком, поговори с почтмейстером. Если, конечно,

не хочешь, чтобы накрылась твоя пенсия.

Они уехали. Эверетт провожал их взглядом - его мутило от бессильной

ярости и страха. Наконец он подобрал мешок и зашвырнул его на заднее

сиденье.

- Ограбили, - сказал он и с удивлением почувствовал, как

наворачиваются слезы. - Ограбили, о господи, меня ограбили, ограбили...

Он гнал в Теллер, насколько позволяли раскисшие дороги. Он последовал

совету и поговорил с почтмейстером. Эверетт пробыл у Билла Кобхема добрый

час. Временами из-за двери доносились их возбужденные голоса.

Кобхему было пятьдесят шесть. Он проработал в почтовом ведомстве

тридцать пять лет, и никогда еще на него не нагоняли такого страха. В

конце концов он сумел заразить им своего подчиненного. И Эверетт ни словом

не обмолвился, даже собственной жене, о том, как его ограбили средь бела

дня где-то между Брэдфордом и Уильямсом. Но и забыть об этом он не смог,

как не смог до конца жизни избавиться от чувства возмущения и стыда... и

еще разочарования.

К половине третьего Чарли закончила своего снеговика, а Энди немного

отоспался. Орвил Джеймисон и его новый напарник Джордж Седака находились

на борту самолета. Через четыре часа, когда Энди с Чарли, вымыв после

ужина посуду, сели играть в пятьсот одно, письма легли на стол Кэпа

Холлистера.