Geum.ru

Роман Ирвина Ялома «Лжец на кушетке» удивительное сочетание психологической проницательности и восхитительно живого воображения, облеченное в яркий и изящный язык прозы. Изменив давней привычке рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   38

Самой сложной проблемой в терапии мистера Макондо

226

был его иррациональный страх перед обсуждением условий брачного контракта с его невестой. Ее решение потребова­ло систематичности и дисциплины. Во-первых, он помог сформулировать условия брачного контракта: круглая сум­ма в один миллион долларов, которая будет расти в строгой зависимости от продолжительности брака и по истечении десяти лет вырастет до одной трети состояния Питера Ма-кондо. После чего Маршал с пациентом несколько раз про­играли обсуждение этой проблемы по ролям. Но даже после этого мистер Макондо продолжал высказывать нежелание общаться с Адрианой на эту тему. В конце концов Маршал решил облегчить объяснение и предложил привести Адриа­ну на следующий сеанс.

Когда Питер с невестой приехали на следующий сеанс, Маршал испугался, что сделал ошибку: еще никогда он не видел мистера Макондо таким взволнованным — тот едва мог усидеть на стуле. Адриана же была воплощением лю­безности и спокойствия. Когда мистер Макондо в самом начале сеанса с трудом выдавил из себя что-то о терзаю­щем его конфликте между матримониальными желаниями и претензиями семьи на его состояние, она сразу же прерва­ла его, утверждая, что, по ее мнению, заключение брачного контракта не только возможно, но и желательно.

Она сказала, что прекрасно понимает сомнения Пите­ра. На самом деле многие из них приходили и ей в голову. Буквально на днях ее отец — он серьезно болен — уверял ее в том, что свои личные сбережения разумнее хранить от­дельно, не включая их в совместный супружеский капитал. Хотя ее сбережения по сравнению с капиталом Питера вы­глядят очень скромно, в будущем ее финансовое положение изменится — ее отец является держателем главного пакета акций крупной сети кинотеатров в Калифорнии.

Проблема разрешилась сама собой. Питер дрожащим голосом огласил свои условия, которые были с энтузиаз­мом встречены Адрианой. Она только добавила еще одно Условие: все ее личные сбережения остаются оформленны­ми на ее имя. К неудовольствию Маршала, его клиент уд-

227

воил заранее оговоренные ими суммы, вероятно, из благо­дарности к Адриане, благодаря которой эта щекотливая си­туация так легко разрешилась. Неизлечимая щедрость, по­думал Маршал. Но, думаю, есть болезни и похуже. Когда они выходили из кабинета, Питер вернулся и горячо пожал руку Маршала со словами: «Я никогда не забуду того, что вы для меня сегодня сделали».

Маршал открыл дверь и пригласил мистера Макондо. Питер был одет в шикарный мягкий красновато-коричне­вый кашемировый пиджак, оттеняющий шелковистые каш­тановые волосы. Челка постоянно падала ему на глаза, и он с изяществом возвращал ее на место.

Последний сеанс Маршал посвятил проверке и укреп­лению достигнутого. Мистер Макондо говорил, что он очень сожалеет о том, что их работа окончена, особенно под­черкивая тот факт, что теперь он в неоплатном долгу перед Маршалом.

«Доктор Стрейдер, я всю жизнь платил консультантам значительные суммы за то, что, как оказывалось, не имело особой ценности. С вами все получилось совершенно ина­че: вы дали мне нечто бесценное, а я вам практически ниче­го не отдал взамен. За эти несколько сеансов вы изменили мою жизнь. И что я? Заплатил шестьсот долларов? Я могу заработать эту сумму за пятнадцать минут, вложив деньги в финансовые предприятия, если мне просто станет скучно».

Он говорил все быстрее и быстрее. «Вы хорошо меня знаете, доктор Стрейдер, достаточно хорошо, чтобы пони­мать, что это несоответствие мне совсем не нравится. Это раздражает меня, это как кость в горле. Мы не можем не обращать на это внимания, потому что — кто знает? — это может даже свести на нет все то, чего я достиг в резуль­тате нашей работы. Я хочу, я настаиваю на том, чтобы мы сравняли счет.

Итак, вы знаете, — продолжал он, — что мне не слишком хорошо дается межличностное общение. Я не слишком хороший отец. Я не умею обращаться с женщина-

228

ми. Но есть одна вещь, которая действительно удается мне, и это зарабатывание денег. Вы бы оказали мне великую честь, если бы приняли от меня в дар долю в одной из моих новых инвестиций».

Маршала бросило в жар. Голова его шла кругом из-за борьбы жадности и сознательности. Но он, сжав зубы, переборол себя и отверг возможность, какая может пред­ставиться лишь раз в жизни. «Я тронут вашим предложе­нием, мистер Макондо, но об этом не может быть и речи. Боюсь, что моя профессиональная этика не позволяет мне принимать денежные, равно как и любые другие, подарки, от пациентов. В ходе терапии мы не затронули еще одну вашу проблему — неумение принимать помощь. Может быть, если мы когда-нибудь еще будем работать вместе, мы разберем и это. А сейчас я могу лишь напомнить вам, что я назначил, а вы оплатили истинную стоимость моих услуг. Я придерживаюсь той же точки зрения, что и хирург, ко­торый лечил вашего отца, и могу заверить вас, что ни о ка­ком долге речь не идет».

«Доктор Блэк? Странное сравнение. Доктор Блэк за несколько часов работы получил десять тысяч долларов. А через полчаса после операции потребовал миллион дол­ларов для профессоров Гарварда на исследования в облас­ти сердечно-сосудистой хирургии».

Маршал понимающе кивнул. «Мистер Макондо, я вос­хищаюсь вашей щедростью; это прекрасно. И я бы с удо­вольствием принял ваш дар. Идея финансовой стабильнос­ти, защищенности привлекает меня не меньше, чем кого бы то ни было, — может, даже сильнее, чем многих, потому что я стараюсь заработать себе на свободное время, когда я смогу писать. У меня есть несколько наработок по теории психоанализа, которые просятся на бумагу. Но я не могу принять ваш подарок. Это было бы нарушением професси­онального этического кодекса».

«Другое предложение, — быстро отозвался мистер Макондо, — это не деньги. Позвольте мне завести на вас фьючерсный счет и в течение месяца заниматься торговлей

229

от вашего имени. Мы будем связываться каждый день, и я обучу вас искусству делать деньги на торговле текущими фьючерсами. После чего я изыму свой исходный взнос и отдам вам полученные доходы».

Предложение узнать внутренние механизмы предпри­нимательства было для Маршала необычайно привлекатель­ным. Отказываться было обидно до слез. Но, сжав волю в кулак, он покачал головой еще энергичнее: «Мистер Ма­кондо, если бы мы с вами встретились при других... уф... обстоятельствах, я бы согласился с радостью. Я тронут вашим предложением, я хотел бы учиться у вас искусству предпринимательства. Но мой ответ «нет». Это невозмож­но. И кое-что еще, о чем я забыл сказать ранее. Я получил от вас не только деньги. Есть еще что-то, а именно удовле­творение, которое доставляет мне ваше выздоровление. Это огромная радость для меня».

Мистер Макондо беспомощно откинулся на спинку стула; его лицо светилось восхищением профессионализ­мом и непоколебимой честностью Маршала. Он воздел ла­дони, словно говоря: «Сдаюсь, я сделал все, что мог». Сеанс закончился. Мужчины пожали друг другу руки в последний раз. Мистер Макондо направился к двери в глубокой за­думчивости. Внезапно он остановился и посмотрел на Мар­шала.

«Последнее предложение. В этом вы не сможете мне отказать. Прошу вас, будьте моим гостем завтра. Или в пятницу. Я приглашаю вас на ленч. Я улетаю в Цюрих в вос­кресенье».

Маршал не решался ответить.

Мистер Макондо быстро добавил: «Я знаю, что прави­ла запрещают вам общаться с пациентами, но после этого последнего рукопожатия мы с вами уже не доктор и паци­ент. Благодаря вам я вылечился, и мы снова стали просто знакомыми, свободными гражданами».

Маршал обдумывал это приглашение. Ему нравился мистер Макондо, его рассказы о внутренних механизмах

230

«делания денег». Что в этом плохого? Это не будет наруше­нием профессиональной этики.

Видя сомнение Маршала, Макондо сказал: «Я, конеч­но, буду время от времени приезжать в Сан-Франциско по делам — два раза в год обязательно, на собрания правления, повидать детей, навестить отца и сестер Адрианы, мы с вами будем жить на разных континентах. Я уверен, нет никакого правила, запрещающего посттерапевтический завтрак». Маршал сверился с ежедневником: «Пятница, час дня-1» «Прекрасно. Клуб «Пасифик юнион». Знаете такой?» «Слышал о таком. Но никогда там не был». «Калифорния, на вершине Ноб-Хилл. Рядом с «Фейр-монтом». Парковка на заднем дворе. Просто скажите, что вы ко мне. Увидимся».

Утром в пятницу Маршал получил факс — копию фак­са, присланного мистеру Макондо из Университета Мехико.

Дорогой мистер МАКОНДО,

мы с радостью приняли ваше щедрое предложение об организации ежегодных Лекций Маршала Стрейдера: «Психическое здоровье в третьем тысячелетии». Мы, разумеется, воспользуемся вашим предложением и при­гласим доктора Стрейдера стать одним из членов ко­митета по отбору выступающих. Рауль Менендес, пре­зидент университета, вскоре с ним свяжется. Президент Менендес обратился ко мне с просьбой передать вам его личные поздравления; кстати, в начале этой недели он обедал с вашим отцом.

Мы в неоплатном долгу перед вами за этот и мно­гие другие дары, за поддержку исследований и образова­ния Мексики. Страшно даже представить себе, в каком положении находился бы наш университет без вашей помощи и без поддержки небольшой группы ваших еди­номышленников-благодетелей.

Искренне ваш, РАУЛЬ ГОМЕС Университет Мехико, ректор

231

llmk

И сопроводительная записка от Питера Макондо:

Я никогда не говорю «нет». От этого подарка не сможете отказаться даже вы! Увидимся завтра.

Маршал дважды перечитал текст факса — медленно, прислушиваясь к своим ощущениям. Ежегодные Лекции Маршала Стрейдера — мемориал, которому жить в веках. А кому бы это не понравилось? Прекрасный способ повыше­ния самооценки. Через много лет, чувствуя себя недооце­ненным, он мог бы думать о лекциях, названных в его честь. Или о том, как летал в Мехико, чтобы прочитать лекцию, как он неохотно поднимался, подняв руку, медленно и скромно принимал аплодисменты благодарных слушателей.

Но к радости примешивалась горечь — разве этот дар мог заменить возможность заработать, которая выпадает лишь раз в жизни, которой он позволил ускользнуть из его рук. Когда еще ему попадется фантастически богатый па­циент, единственное желание которого — сделать его обеспеченным человеком? Макондо предлагал подарить ему «долю своих инвестиций». Сколько это? — думал Мар­шал. Пятьдесят тысяч? Сто тысяч долларов? Боже пра­вый, как могла бы измениться его жизнь! Он быстро все подсчитал. Даже его собственная инвестиционная страте­гия приносила ему по шестнадцать процентов последние два года. Прими он предложение мистера Макондо занять­ся торговлей ча зарубежном валютном рынке, эта сумма выросла бы в два, а то и в три раза. Маршал понимал, что в торговых делах он был новичком-неумехой — все обрыв­ки информации доходили до него слишком поздно. Сейчас, первый раз в жизни, он получил шанс стать своим челове­ком в этом деле.

Да, если бы он мог это сделать, ему бы жилось намного лучше. Не так уж велики были его потребности. Единствен­ное, в чем он по-настоящему нуждался, так это в том, что­бы освободить время и три-четыре дня в неделю посвящать исследованиям и книге. Ну и в деньгах!

232

Но ему все равно пришлось отказаться. Проклятье! Про­клятье! Проклятье! Но разве у него был выбор? Неужели он хотел повторить судьбу Сета Пейнда? Или Сеймура Трот-тера? Он знал, что поступил правильно.

В пятницу, приближаясь к массивным мраморным две­рям клуба «Пасифик юнион», Маршал испытывал сильное волнение, граничащее с ужасом. Долгие годы он понимал, что двери подобных заведений, таких, как «Пасифик юнион», «Берлингейм клуб» и «Богемская роща», закры­ты для него. Теперь они открылись. На пороге он замеш­кался, но, сделав глубокий вдох, шагнул в тайную обитель посвященных.

Это был конец пути. Маршал думал, что путь этот на­чался в 1924-м в переполненном вонючем третьем классе трансатлантической баржи, которая привезла его родителей, совсем молодых, на Эллис-Айленд из Саутгемптона. Нет, нет, он начался еще раньше, в Пруссине — штетле1 у самой русско-польской границы, в одном из его покосившихся деревянных домишек с земляными полами, где отец его ре­бенком спал в теплом закутке на большой глиняной печи, которая заполняла собой большую часть общей комнаты.

Как они попали из Пруссины в Саутгемптон? — пора­жался Маршал. По суше? На лодке? Он никогда не спра­шивал их об этом. А теперь было уже поздно. Его отец и мать давным-давно обратились в прах, лежа рядышком в высокой траве кладбища «Анакостия» в пригороде Вашинг­тона. Из всех участников этого долгого путешествия в жи­вых остался лишь один человек, способный рассказать об этом, — брат его матери, Лейбл, доживающий свои дни на длинном деревянном балконе пропахшего мочой дома пре­старелых в Майами-Бич с его стенами, покрытыми розо­вой штукатуркой. Пора позвонить Лейблу.

Центральная ротонда, изящный восьмиугольник, была

В переводе с идиш «местечко» — Прим ред

233

обставлена величественными диванами из кожи и красного дерева. На высоте девяти футов ее венчал изумительный потолок: тонкий цветочный узор, выгравированный на полупрозрачном стекле. Мажордом, облаченный в смокинг и тонкие кожаные перчатки, почтительно поприветствовал Маршала, а услышав его имя, кивнул и провел его в гости­ную, в дальнем конце которой у огромного камина сидел Питер Макондо.

Гостиная поражала своими размерами — половина Пруссины, наверное, поместилась бы под высоким потол­ком, покоящимся на полированных дубовых стенах со встав­ками геральдических лилий на алом атласе И кругом ко­жа — Маршал быстро насчитал двенадцать длинных ди­ванов и тридцать массивных стульев Некоторые стулья были заняты морщинистыми седовласыми сухощавыми стариками, читающими газеты. Маршалу пришлось при­смотреться, чтобы убедиться, что они еще дышат. Двенад­цать канделябров на стене, то есть всего сорок восемь в комнате, по три ряда лампочек в каждом — пять во внутрен­нем, в следующем — семь, во внешнем — девять, всего двадцать одна лампочка, а во всей комнате.. Маршал пре­кратил подсчеты, заметив пару трехфутовых металличес­ких фигур на одном из каминов — копии закованных ра­бов Микеланджело; в центре комнаты стоял массивный стол, заваленный грудами газет, в основном финансовых, со всего мира. У одной стены в застекленной витрине нахо­дилась огромная фарфоровая чаша конца восемнадцатого века с табличкой, на которой было указано, что она была получена в дар от одного из членов клуба и была изготов­лена в мастерской Чинг-те Ченг. На ней были изображены сцены из романа «Сон в красном тереме».

Подлинник. Да, это подлинник, думал Маршал, при­ближаясь к Питеру, который болтал с другим членом клу­ба, сидя на диване. Его собеседником был высокий пред­ставительный мужчина в красном клетчатом пиджаке, ро­зовой рубашке и цветастом аскотском галстуке. Маршал никогда раньше не видел, чтобы кто-то так одевался, —

234

никогда не видел, чтобы кто-то мог допустить такую шоки­рующую дисгармонию в одежде и выглядеть при этом так элегантно и достойно.

«О Маршал, — произнес Питер. —- Рад вас видеть. Позвольте представить вам Роско Ричардсона Отец Рос-ко был лучшим мэром в истории Сан-Франциско. Роско, это доктор Маршал Стрейдер, ведущий психоаналитик Сан-Франциско. Ходят слухи, Роско, что доктор Стрейдер не­давно удостоился огромной чести: в одном из университетов будут проводиться серии лекций, названные в его честь».

После короткого обмена любезностями Питер повел Маршала в обеденный зал, вернувшись к прерванному раз­говору:

«Роско, я не верю, что на рынке может прижиться еще одна компьютерная система, но не могу полностью отри­цать эту возможность. Если Сиско действительно решит делать инвестиции, я буду более заинтересован. Убедите меня, и я обещаю убедить своих инвесторов. Будьте доб­ры, отправьте бизнес-план в Цюрих, и я ознакомлюсь с ним в понедельник, когда вернусь в офис.

Прекрасный человек, — сказал Питер, когда они рас­прощались. — Мой отец знал его отца. И прекрасно игра­ет в гольф. Он живет как раз по дороге к Сайпрес-Пойнт. Интересный вариант инвестиции, но вам я его рекомендо­вать не буду: эти начинающие слишком долго раскачива­ются Играть в эту игру слишком дорого — из двадцати новых проектов стоящим окажется один. Разумеется, если вам удается его угадать, он приносит больше, значительно больше, чем двадцать к одному. Кстати, надеюсь, вы не воз­ражаете, что я обращаюсь к вам по имени?»

«Нет, что вы, конечно, нет Только по имени Это уже не профессиональные отношения».

«Вы говорили, что не были здесь раньше?»

«Нет, — ответил Маршал. — Проходил мимо. Восхи­щался. Это не похоже на места, где пасутся члены меди­цинского сообщества. Я почти ничего не знаю о клубе. Кто в него входит? В основном бизнесмены?»

235

«В основном старые денежные мешки Сан-Францис­ко. Консерваторы. В основном живут на проценты с на­следства. Роско — исключение, вот почему он мне нравит­ся. Ему семьдесят один, но он все еще высоко летает. Вот так...»

Они добрались до обеденной залы, и Питер обратился к мажордому: «Эмиль, мы готовы. Есть у нас шанс отве­дать того запеченного лосося в тесте?»

«Думаю, я смогу убедить шеф-повара приготовить од­ного специально для вас, мистер Макондо».

«Эмиль, я помню, каким удивительно вкусным он был в «Cercle Union Interaliee» в Париже». Тут Питер накло­нился к Эмилю и прошептал ему на ухо: «Только никому не говорите: мне больше нравится, как его готовят здесь».

Питер продолжал оживленно обсуждать что-то с Эми­лем. Маршал не слышал, о чем они говорили, пораженный великолепием обеденной залы, а в особенности гигантской фарфоровой вазой, в которой нашел пристанище шедевр японского искусства икебаны: восхитительные орхидеи, ниспадающие каскадом с покрытой красными листьями кленовой ветви. «Если бы моя жена это видела», — поду­мал Маршал. Кто-то получил кучу денег за эту компози­цию, так что у нее была возможность превратить свое ма­ленькое увлечение в источник дохода.

«Питер, — произнес Маршал, когда Эмиль усадил их за стол, — вы так редко бываете в Сан-Франциско. Вы являетесь активным членом этого клуба, а также клубов в Париже и Цюрихе?»

«Нет, нет, нет, — ответил Питер, улыбаясь наивности Маршала. — Тогда бы мне пришлось заплатить около пяти тысяч за сэндвич, если бы я решил здесь пообедать. Все эти клубы — «Circolo dell Unione» в Милане, «Atheneum» в Лондоне, «Cosmos Club» в Вашингтоне, «Cercle Union Interaliee» в Париже, «Pacific Union» в Сан-Франциско, «Baur au Lac» в Цюрихе — составляют единую сеть: член­ство в одном клубе гарантирует привилегии во всех осталь­ных. Собственно, вот откуда я знаю Эмиля: он работал в

236

«Cercle Union Interaliee» в Париже». Питер взял в руки ме­лю. «Ну что, Маршал, начнем с напитков?»

«Просто воды, «Caligosta», если можно. Мне сегодня предстоит еще провести четыре сеанса».

Питер заказал дюбонне и содовую. Когда принесли на­питки, он поднял свой бокал: «За вас и за Лекции Марша­ла Стрейдера».

Маршал вспыхнул. Он был настолько ошеломлен уви­денным в клубе, что забыл даже поблагодарить Питера.

«Питер, лекции под моим именем — это великая честь. Я должен был поблагодарить вас сразу, но мысли мои бы­ли заняты моим последним пациентом».

«Вашим последним пациентом? Удивительно. Мне по­чему-то казалось, что, стоит пациенту закрыть за собой дверь, терапевт не вспоминает его до того самого момента, когда тот приходит на следующий сеанс».

«Вашими бы устами да мед пить. Но — и это профес­сиональная тайна — даже самые организованные терапев­ты думают о пациентах чуть ли не постоянно и даже ведут с ними безмолвные диалоги между сеансами».

«И не требуют за это дополнительную плату!»

«Увы, нет. За размышления приходится платить толь­ко юристам».

«Интересно, интересно! Вы, вероятно, говорите обо всех терапевтах, но, сдается мне, вы говорите именно о се­бе. Я часто размышлял над тем, почему остальные терапев­ты принесли мне так мало пользы. Может, это потому, что у вас уровень вовлеченности больше, может, ваши пациен­ты больше для вас значат».

Принесли лосося, но Питер, не обращая на это внима­ния, продолжал говорить о том, что Адриана тоже была очень недовольна своими предыдущими терапевтами.

«На самом деле, Маршал, — говорил он, — я хотел обсудить с вами сегодня две вещи, и это одна из них. Адриа­не бы очень хотелось, чтобы вы провели с ней несколько сеансов: ей нужно решить некоторые проблемы в отноше-

237

ниях с отцом, тем более сейчас, когда жить ему осталось совсем недолго».

Маршал, прекрасный специалист по классовым разли­чиям, давно понял, что представители высшего класса со­знательно оттягивают начало приема пищи; на самом деле чем старее богач, тем дольше пауза перед первой вилкой. Маршал из всех сил старался выдержать паузу наравне с Питером. Он тоже игнорировал лосося, потягивал свою минеральную воду, внимательно слушал собеседника, ки­вал и уверял Питера в том, что он с радостью проведет для Адрианы краткий курс терапии.

В конце концов Маршал не выдержал. И впился в ло­сося. И обрадовался, что последовал совету Питера и за­казал именно это блюдо. Лосось действительно был вели­колепен. Тоненькая хрустящая масляная корочка таяла во рту, ему даже не приходилось жевать — стоило лишь ле­гонько прижать кусочек лосося языком к небу, как кусочки цвета розмарина превращались в мягкую массу и начинали свое путешествие по горлу в коконе теплого масла. «Черт с ним, с холестерином», — подумал Маршал, чувствуя се­бя довольным грешником.

Питер бросил первый взгляд на еду, словно удивляясь ее появлению на столе. Он подхватил вилкой первый уве­систый кусок и продолжил:

«Это очень хорошо. Адриана действительно нуждается в вашей помощи. Она позвонит вам сегодня днем. Вот ее визитная карточка. Если вам не удастся созвониться, она будет очень рада, если вы позвоните ей и назначите сеанс на следующей неделе. В любое время, когда вам будет удоб­но, — она распланирует свои дела соответственно. И еще вот что, Маршал. Я уже обсудил этот вопрос с Адрианой: я хотел бы оплатить ее сеансы. Это за пять часов. — Он про­тянул Маршалу конверт с десятью стодолларовыми купю­рами. —Не могу выразить словами, как я благодарен вам за то, что вы согласились поработать с Адрианой. И разу­меется, теперь я еще больше хочу отплатить вам добром».