Geum.ru

Тя бы потому, что светило яркое солнце, одевающее осеннюю листву в золотую и багровую парчу, создавая вокруг дерев ореол, подобный огню пасхальной свечи в храме

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3   4   5

    Глава 1

    Утро было замечательным хотя бы потому, что светило яркое солнце, одевающее осеннюю листву в золотую и багровую парчу, создавая вокруг дерев ореол, подобный огню пасхальной свечи в храме. Утро было замечательным хотя бы потому, что небо было пронзительно синим и лужи, оставленные вчерашним ливнем, уже подсыхали, тая в себе кусочки восхитительного синего цвета, цвета неба. В воздухе витало умиротворение и покой. Утро было замечательным хотя бы потому, что сегодня был очередной полный сбор и вся друзья наконец-то снова могли бы собраться, чтобы побыть вместе.
    Их было шестеро. И они были связаны между собой не только дружбой, которую они питали друг к другу, но и делом, которое они избрали целью и смыслом своего существования.
    Они были молоды и полны того юношеского энтузиазма и максимализма, свойственного их летам. Все, что они делали, они считали, что делают это ради того, чтобы доставить людям покой и радость, и они не жалели для этого сил. Они считали: «Если не мы, то кто же?».
    Они делали дело, которое приносило покой и радость и им самим. А потому они думали, что кому-то кроме них это тоже было нужно. Каждый из этих шестерых молодых людей не мог бы похвастать беззаботной жизнью. Каждый из них терял что-то или кого-то, и это отпечатало на их челе след давних потерь и печали. И они, потерявшие когда-то любовь или любимых, дружбу или друга, веру или желание жить, познавшие горечь предательства, подлости и лжи, волею судеб собрались однажды вместе. И вот что из этого вышло. Не знаю, какими богами им были посланы страдания, но и не знаю, какие боги оплатили им их счета, дав им дар писать МУЗЫКУ. И они собрались, чтобы играть ее. Эта музыка была для них больше, чем способ самовыражения, это была их жизнь, их дыхание, их печаль, их боль несбывшихся надежд, переложенные на ноты. Вся музыка дышала грустью, но была настолько прекрасна, что грусть была сладкой. Она не уводила в мир иллюзий, не внушала неуместного оптимизма, не повергала во мрак и горе, подталкивая наложить на себя руки. Нет. Она приносила покой. Тот покой, который испытывает моряк, ступивший на родную землю после долгого и тяжелого скитания по морям. Тот покой и ту светлую тихую грусть, что испытываешь после всех бед и потерь, но вспоминаешь только то, как было хорошо, пока не пришла беда, и что это не вернется никогда, но возможно, придет другое. Ту грусть и покой, что испытываешь, гуляя по осеннему кладбищу и вдыхая умиротворение вместе с воздухом, какое бывает только в этой обители успокоения.
    И эти шестеро молодых людей творили эту музыку, чтобы самим найти уход из печали, и других увести их нее, не забывая о ней.
    Их команда называлась «TRISTIА» , что переводилось с латыни, как «Песнь скорби», это название оправдывало себя, ибо выбрано оно было отнюдь не случайно.
  Их было шестеро и были они совершенно разными людьми. Объединяло их одно — они были одухотворенные и испытавшие скорбь.
    Писал музыку в этой команде 24-хлетний гитарист. Это был высокий, худощавый молодой человек со вьющимися длинными светлыми волосами, высоким лбом, одухотворенным лицом и задумчивыми глазами. Его звали Дарий1 Латебра2, интеллигент по мозга костей, он редко впадал в веселье и всегда сомневался в своих замечательных способностях гитариста и композитора.
    Помогал ему скрипач, меланхоличный парень с мягкими, почти женственными чертами лица и кроткими манерами. Он был тихим и предупредительным, если его не выводить из себя. Его мягкие плавные жесты и голубые глаза, обрамленные огромными ресницами, выдавали в этом 17-летнем юноше постоянное пребывание в своих думах. Он был невысок, одевался в черное с неким аристократическим изяществом и убирал русые веющиеся волосы в хвост. Звали его Летифер3Дэмон4.
    Самое деятельное участие принимал во всех музыкальных изысканиях клавишник, подвижный невысокий оптимист. Но его оптимизм на поверку был поверхностным. Когда на него не смотрели, лицо его приобретало совершенно иное выражение. Просто он не любил загружать людей своими проблемами и считал, что если он будет весело выглядеть, никто и не подумает, что он может быть печален. Поэтому он был самым веселым человеком в группе. Ему было 20 лет, звали его Инферн5 Долор6 . Он почти всегда улыбался и куда-то стремился, он был в постоянном движении, ни минуты не мог стоять на вместе, постоянно ероша и убирая с глаз длинные, не поддающиеся никаким расческам каштановые волосы.
    Лицом команды был вокалист, который так же писал философские печальные тексты о красоте смерти и бренности бытия, о печали потерь и грусти одиночества. Это был высоченный парень 21-го года, круглый год одевающийся в черное и не вылезающий из своих любимых "гадов" . В нем был изысканный стиль, что производило впечатление на девушек, особенно на концертах, когда он одевал белоснежную рубашку готического покроя с черной кожаной жилеткой, распустив свои хайерища до пояса, предварительно прибегнув к хитрости, называемой «ночная узбечка». Девушки по достоинству оценивали его старания, хотя, как ни странно, ему с девушками не везло. Видимо, он был слишком умен для них, или же они были слишком глупы, отвергнув его мир. Они не понимали его мировосприятия и считали, что он их просто грузит. И хотя он не был законченным и убитым мрачным носителем скорбного креста, просто ему нравились иные вещи, которые приводили некоторых дам в уныние и скуку. Ему нравилась готика, ему нравились мистические книги, он любил смотреть на огонь, на увядающие погребальные букеты, на таящий воск свечей и слушать колокола, переживая вновь и вновь однажды пережитое. Все, что несло в себе дикую красоту погребения, когда ты знаешь, что ты теряешь в тот миг, когда земля застучит по крышке гроба было для него вновь и вновь, как в первый раз, когда он не мог перевести дыхания от душивших его слез от первой его самой дорогой потери, и видимо поэтому Мортифер7 Тенебрэ8 не находил общий язык с девушками. Ну конечно, кому из них захочется грузиться чужой болью, когда и своей-то не знаешь?
    Он верил, нет, он был уверен, что однажды в его жизни появится женщина, способная понять его. Не просто понять и принять его прихоти, но и самой находить в них изысканной очарование самой смерти. Он верил, что придет в его жизнь женщина, которой бы до опьянения нравилось бы бродить по старым кладбищам, любуясь замшелыми надгробиями, поддевая носком ботинка умирающие осенние листья, нюхать ветер, смотреть на капающий воск, ложащийся причудливыми фигурками на лепестки цветов, слушать колокола, закрыв глаза и держать его за руку, читать грустные стихи на латыни и французском и рассказывать ему старобриттские легенды, гуляя по готическому кладбищу на закате. И ему не надо будет ломать голову, каким же ему ей представиться, чтобы она не сказала: «Ой, ты грузишь!». Которая будет рядом всегда не за что-то, а просто потому, что он есть такой, какой есть. Которая будет стаскивать с его неизменного хвоста резинку и смотреть с улыбкой, как его длиннющий светлый прямой хайр развевается по ветру. Которой ему будет всегда не хватать и по которой он будет скучать. Которая просто положит ему голову на плечо и тихо произнесет, глядя в даль: «Я люблю тебя, Морт!»
  И такая девушка вошла в его жизнь. Просто и мягко, как буд-то с ее приходом заполнилось все тем, чего не доставало, и осталась там, охраняя его покой. Ее звали Тристиция9 Ноктифер10 , она была старше его на два года.
    У нее были длинные прямые рыжие волосы и грустные глаза. Она не часто бывала весела, но уж если смеялась, то до слез.
    Он заметил ее одинокую фигурку на готическом кладбище. Он гулял там по своему обыкновению, слушая в плейере «In My Rosary» . Она сидела с небольшим альбомчиком и рисовала углем приглянувшийся ей памятник. В заходящем солнце ее волосы сияли кровавым пламенем и сама она в противосвете была лишь темным силуэтом, подобным тому памятнику, который она рисовала. Он долго стоял, смотря, как она наносит штрихи угольным грифелем, и курил, опершись о соседнюю ограду. Она тоже слушала плейер и не услышала, как он подошел сзади и поглядел на ее набросок через ее плечо. Она рисовала не профессионально, и, может быть, неправильно, но очень красиво, из чего он сделал вывод, что она рисует не по заданию какого-нибудь художественного училища, в котором она училась, как ему подумалось и за студентку которого ее можно было принять, а по собственному желанию. Мортифер был удивлен желанием молодой девушки сидеть и рисовать надгробия на пустом вечернем погосте. Что-то кольнуло его в груди, хотя он и не знал, что это.
    Она почувствовала его и обернулась. Обернулась спокойно и спокойно подняла на него глаза. Он поднял руку в знак того, чтобы она не пугалась, ибо вид длинноволосого, одетого во все черное, почти двухметрового парня на безлюдном кладбище за спиной мог испугать кого угодно, и он уже пожалел о том, что потревожил эту девушку в длинном черном плаще с капюшоном. «Сейчас она заорет, или, в лучшем случае, похватает свои пожитки и поспешит удалиться», — подумал он. Ему было бы жаль, если бы она ушла, ему нравилось смотреть на нее, на ее выпачканные углем руки, наносящие плавные штрихи. Но она взглянула ему в глаза, выключила плейер, сняла наушники и спросила:
  — Любуетесь красотами надгробной готики?
  — Да, — ответил он.
  — В этом есть известное изящество, — ответила она, кивая на срисовываемую ею статую, — и мне нравится этот вечный покой, царящий здесь. Здесь я душой отдыхаю.
    Мортифер кивнул. Он не знал, что ответить, а девушка начала собираться, заворачивая в бумажку уголь.
    Он не знал, что сказать, но ему почему-то не хотелось, чтобы незнакомка уходила.
  — Я помешал вам? — спросил он, — если это так, то я уйду, вы, я вижу, с собрались покинуть вашу работу.
  — О, нет. Я уже давно собиралась уходить — свет уже не тот, просто не могла оторваться. К тому же я подумала, что это ваше место и это я помешала вам гулять здесь. Я сама не люблю вторжения людей, я здесь скрываюсь от них. Просто я подумала, что вам присутствие постороннего тоже могло бы быть неприятно, если вы пришли сюда, как и я, скрыться от толпы.
    Она снова посмотрела на него своими грустными зелеными глазами и улыбнулась. Улыбка тоже вышла грустной.
    Мортифер не хотел, чтобы она ушла и он спросил, особо не рассчитывая на согласие:
  — А может быть, полюбуемся красотами надгробной готики вместе? Если конечно, вам не помешает мое присутствие, оторвавшее вас от вашего уединения?
    Она, взглянув ему прямо в глаза, ответила:
  — А может быть, ваше присутствие наоборот, спасет меня от моего уединения?
    Так все и началось. И Мортифер уже не мог себе представить, что бывает иначе. Тристиция стала для него столь многим, что он не понимал, как он мог жить по-другому. Он знал, что с Трист ему будет не просто. Двое мужчин, которых она любила, погибли, оставив ее один на один с горем и одиночеством. Третий предал ее и она готова была удавиться на первом же суку или остаться навсегда одной, чем поверить мужчине снова. Но Мортифер был настолько необычным человеком для нее, что она поняла — этот человек для нее подарок судьбы, дорогой и который уже и не ожидали.
    И именно Тристиция оказалась тем самым басистом, которого они исками, чтобы творить свою музыку.
    Шестым в группе был барабанщик. Он рвался играть эту музыку с той минуты, как только услышал ее, он считал, что тариф его жизненных потерь дает ему на это право. Это был давнишний знакомый Тристиции, которого так же давно знал и Дарий Латебра. Мир тесен. Дарий взял его, сраженный его страстными просьбами принять его в группу. Его звали Фратер11 Ланиус12 , и было ему 22 года. Он обладал далеко не хрупким телосложением и сильными руками, любил экспериментировать над собой, а потому проколол себе ухо, ноздрю, губу и бровь, он носил длинные спутанные волосы с выбритыми висками, был довольно умен, в компании был весел и приятен, но в гневе лучше было бы его сторониться, хотя подобные вспышки бывали у него крайне редко. Трист за время их четырехлетнего знакомства не видела ни одной и считала его милейшим и порядочнейшим человеком, никогда не нарушавшим своего слова. Фратер же за все время их знакомства перетаскал ей столько шоколадных конфет и всяких игрушек, что Трист уже начала подозревать, что это неспроста.
    И вот эти шестеро играли свою музыку, которая была частью их жизни.
    И это осеннее утро было замечательным хотя бы потому, что они вновь собирались, чтобы играть ее.

К содержанию   Глава 2



1. Darius - персидская золотая монета (лат.) [назад]
2. Latebra - тайник, затмение (лат.) [назад]
3. Letifer - смертоносный, несущий смерть (лат.) [назад]
4. Daemon - демон, гений, дух (лат.) [назад]
5. Inferna - ад (лат.) [назад]
6. Dolor - боль, страдание (лат.) [назад]
7. Mortifer - губительный, смертельный, истребительный (лат.) [назад]
8. Tenebrae - темнота, потемки, тьма, мрак (лат.) [назад]
9. Tristitia - печаль, боль, грусть (лат.) [назад]
10 Noctifer - вечерняя звезда (лат.) [назад]
11 Frater - брат (лат.) [назад]
12 Lanius - палач, мясник (лат.) [назад]

    Глава 2

    Тристиция проснулась в прекрасном настроении. Солнце било в окно и она знала, что сегодня она поедет играть с друзьями. Она решила еще немного поваляться в постели и, потянувшись, повернулась на бок. Мортифер еще спал, разметав волосы по подушке. Тристиция любила смотреть на него. Она убрала с его лица прядь и свернулась калачиком. Мортифер проснулся и, не открывая глаз, сграбастал ее, прижал к себе и поцеловал. Тристиция рассмеялась.
  — Я люблю тебя, — сказал он, открыв свои удивительные серые глаза и посмотрев на нее.
  — Скажи еще, — попросила Трист.
  — Я люблю тебя, — повторил он и улыбнулся.
  — И я люблю тебя, — ответила Тристиция, наматывая прядь его волос на палец. Морт потянулся одной рукой к сигаретам на столике, другой не выпуская Трист. Он прикурил две сигареты, дал одну Трист и с удовольствием затянулся.
  — Ты меня избалуешь, — сказала Трист, — вот оставишь меня, кто мне будет сигареты в постель подавать?
  — Я буду. Мы будем с тобой очень долго, так что я могу себе позволить избаловать тебя, — ответил Морт, целуя ее в нос.
    Трист улыбнулась. Ни один мужчина в ее жизни не был таким, как Мортифер. Никто не говорил с ней так, никто не был с ней таким, и никто не целовал ее так в нос, как ребенка, как он. С этим человеком она готова была пойти хоть в самую преисподнюю, положившись на него во всём. Она очень ценила в нем это и понимала, что другого такого у нее не было и не будет. И она берегла их отношения, как самый дорогой дар, не позволяя никому коснуться его грязными руками.
    В два часа дня они уже были в репетиционном зале. Вместе с Дарием пришел неизвестный молодой человек с собранными в хвост волосами, которого Дарий представил, как Ностера1 Латрину2 , которого он хотел бы взять в качестве второго гитариста.
    Они решили поиграть с ним и попробовать, но барабанщик Фратер еще не подошел. Они прождали его с час, после чего решили играть без него.
    Новый гитарист был довольно не плох, но он был совершенно иным, нежели ребята. Он мнил себя крутым, очень много говорил, от него было очень много шума не по поводу, он был вертлявым, неестественно веселым и наворачивал сверхскоростные соло, которые не совсем подходили к их вдумчивым размеренным печальным мелодиям. Тем не менее, его решили оставить, потому что Дарий сказал, что ему одному трудно играть и риффы, и соло.
    Фратер в тот день так и не появился. Вечером того же дня он позвонил Дарию и долго извинялся, сказав, что ему помешали обстоятельства. После чего он попрощался, клятвенно заверив, что на следующую репетицию он приедет непременно и ничто не сможет ему помешать.
    Дарий успокоился — они все же решили, что с пунктуальным Фратером что-то случилось, какое-нибудь несчастье, потому что он никогда не пропускал репетиции, ибо был обязательным человеком, а потому все по этому поводу взволновались, пока Дарий всех не обзвонил и не сообщил, что с Фратером все в порядке.
    Сам же Дарий уселся за написание новой вещи, и ничто его в этот вечер от музыки больше не отвлекало.
    Инферн Долор со своей подругой тут же укатил на Стренд3 попить пива и пообщаться с приятелями, успокоенный тем, что Фратер не попал в какую-нибудь историю...
    Летифер Дэмон, меланхоличный скрипач, отправился готовить винт, что он позволял себе иногда в часы досуга, чтобы забыться, задвинувшись в одиночестве, запалив все, какие были в доме, свечи и включив готическую музыку.
    Мортифер и Тристиция отправились побродить по ночному городу и полюбоваться на Темзу, подсвеченную лондонскими огнями.
    А что делал в это время Фратер, никто не знал и он вряд ли заботился о том, что о нем волновались. Как по голосу понял Дарий, он куда-то торопился, но куда — это было никому не известно. На следующей репетиции Фратер не появился опять.
    И снова Фратер извинялся, как мальчик, и снова ссылался на неотложные дела и обстоятельства, которые не позволили ему прийти. И снова он был прощен. И снова он поклялся, что ни разу больше не позволит себе пропустить репетицию.
    И снова не пришел.
    Ребята в группе уже не знали, что и думать, потому что на носу был концерт и им срочно нужно было подготовиться самим и подготовить нового гитариста.
    Тристиция, Мортифер и Дарий сидели в кафе и потягивали пиво, пытаясь придумать что-нибудь приемлемое к данной ситуации.
  — Нет, я просто не могу понять, — сказал Дарий после раздумья, — может быть я его чем-то обидел? Ведь с чего он вдруг перестал появляться на репетициях? Ведь я ему предлагал, если он не смог приехать на базу, пусть бы приезжал ко мне домой, мы бы вдвоем поиграли. Он говорит, что ему некогда сейчас. Я не понимаю, что происходит.
  — Может быть, он больше не хочет играть с нами? — спросил Мортифер.
  — А почему тогда ему не сказать нам об этом прямо? 3ачем прятаться и динамить? — спросила Тристиция.
  — Может быть он боится, что мы обидимся на него? — спросил Дарий.
  — А так он себя ведет, мы не обижаемся, что он каждую репетицию отправляет псу под хвост? — сказал Мортифер, закуривая.
  — Мне кажется, если бы он не хотел играть, он бы так об этом и сказал, — сказала Тристиция, — я знаю его, он очень обязательный человек, и без серьезных причин он бы не стал вот так себя вести. Может быть какие-то обстоятельства действительно напрягают его настолько, что он не может приезжать сейчас, хотя и хочет?
  — Не знаю... — протянул Дарий задумчиво, — может он просто боится, что если он скажет, что больше не будет с нами играть, мы обидимся?
  — Уж лучше бы сразу сказал, что не хочет. Мы бы тогда нашли бы другого человека, ведь из-за него вся работа на месте стоит, — сердито произнес Мортифер.
  — Да, происходит что-то странное, —проговорила Тристиция, — ведь он никогда не был таким. Я боюсь, что с ним действительно что-то ужасное происходит. Но только что?
  — Он как-то недавно говорил мне, что ему подарили объявление о том, где собираются сатанисты и как к ним можно попасть, — сказал Мортифер, — я сам видел эту бумажку и он как раз собирался туда съездить.
  — Ну вот только этого еще не хватало! — сказал Дарий, — влипнет в какую-нибудь историю, он такой неосторожный! Зачем ему все это нужно?
  — Слушайте! — вдруг схватила за локоть Мортифера Тристиция, — а кто в последний раз видел его в одежде без рукавов?
  — А что? — спросил Дарий, — я, кажется, недавно видел, летом...
  — Точно?
  — Не помню... Или прошлым летом... Не помню. Не обращал внимания... Прошлым летом мы играли у меня дома, он вообще по пояс раздевался... А в том году не помню. Кажется нет. На базе он тоже не раздевался...
  — А к чему ты спросила? — поинтересовался Мортифер.
  — Я хочу увидеть его руки, — ответила Тристиция.
  — 3ачем? — спросил Дарий.
  — Ты думаешь, он колется? — осенило Мортифера.
  — Я не знаю. Просто последнее время с ним происходят совершенно непонятные вещи. И не только по поводу его прогулов репетиций. Просто я давно замечала какие-то мелочи, но не придавала им значения. Я только сейчас вдруг поняла, что все, что он делал за этот год, как-то не совсем вяжется с тем, как он жил все это время до этого года.
  — Да, но как это узнать? — спросил Дарий, — не хватать же его за руки и не тащить с него рукава?
  — Конечно нет. А если спросить, он скажет, что все в порядке и мы ошибаемся. В этом я уверена. Но что-то нужно сделать.
  — Может быть, ему нужна наша помощь? — спросил Дарий, — может быть, его нужно вытащить из этого?
  — А может быть, он не захочет, — сказал Мортифер.
  — Может быть и не захочет, но нельзя же просто так плюнуть на все и оставить все как есть, зная, что твой друг попал в такую передрягу и самому ему из нее не выйти? Или ты будешь равнодушно смотреть, как твой друг скалывается? — спросил Дарий.
  — Мы еще не знаем, скалывается он или это только наши домыслы, — упрекнула его Тристиция, видя, что Дарий завелся на Мортифера, — просто нам нужно как-то присмотреться к нему с другой стороны или поговорить с ним. Если, конечно, он захочет говорить.
  — Если, конечно, он вообще еще когда-нибудь появится на репетиции, — сказал Дарий.
  — Трудно сказать. Попробуй, позвони ему сам и попытайся поговорить с ним, — предложила Тристиция, — а я попробую это узнать, если он позвонит мне.
  — Хорошо, я попробую. Вот, кстати, прямо сейчас и позвоню! — сказал Дарий и отправился к телефонным кабинкам в конце зала. Тристиция проводила взглядом его высокую тощую сутулую фигуру и перевела взгляд на Мортифера.
  — Что ты обо всем этом думаешь? — спросил он.
  — Я не знаю, что думать. Он никогда не был таким. Сколько я его знаю, я не думала, что он сможет вот так хоть раз надинамить. Такого никогда раньше не было. Что с ним происходит — я не понимаю. Передо мной совершенно незнакомый человек, которого я не знала раньше.
  — Может быть, твоя догадка насчет наркотиков верна? — спросил Мортифер.
  — Может быть.
  — Ведь ты сама понимаешь, что человек ни с того, ни с сего, просто так за один месяц не меняется. Что-то должно послужить этому толчком. Просто, может быть, он мог раньше себя контролировать, а теперь это зашло слишком далеко и он уже не властен над собой? — спросил Мортифер, гладя в глаза Тристиции.
  — Похоже на правду, — ответила она, взяв его руку в свои, — но мне бы очень этого не хотелось.
  — Что тебя связывает с ним? — спросил вдруг Мортифер.
  — Меня с ним? — она задумалась.
    Перед ее глазами промелькнули события прошлых лет, как она познакомилась с Фратером...
    Объявление в газете: «Помогите вступить в сатанинскую секту». Тристиция переводит глаза на подпись: «Совершенно одинокий Фратер». Она тут же набирает номер его телефона и когда чуть хрипловатый мальчишеский голос произносит:
  — Алло? — она говорит:
  — Фратер?
  — Да, это я...
  — Я звоню тебе, потому что только что прочитала твое объявление в газете. Мне нужно поговорить с тобой. Срочно. Пока ты не нашел себе какую-нибудь секту.
  — О чем? — спросил парень.
  — О том, о чем ты просишь, — ответила Тристиция. — я жду тебя в кафе на Стренде в семь вечера. Я рыжая, ты меня сразу узнаешь.
  — Хорошо, я буду, — ответил парень.
    Тристиция хорошо помнила тот вечер, когда она сидела в кафе с грустным, но каким-то пугающим мальчиком, и говорила ему о том, что такие вещи нельзя искать через газеты, что этим он может найти себе такие неприятности, о которых он даже себе и представить не может. Что нормальные Ордена никогда не читают подобных газет, а если он попадет в какую-то шарлатанскую секту, он уже не выберется оттуда, он просто станет их рабом без собственного разума и без собственных желаний. Он долго и внимательно слушал ее, а потом спросил:
  — Откуда ты все это знаешь?
  — Я сама долго занималась этим. Но мне повезло, что я попала в Орден, где люди занимаются научным трудом и сатанизм там проповедуется совсем не так, каким его принято считать — грязной и порочной религией. Совсем наоборот.
    И тогда он попросил ее привести его туда. Она пожалела его и привела его к людям, которые были ее друзьями вне Ордена, из которого она ушла со временем, и ее учителями о нем.
    Фратер старался, что было сил, чтобы произвести впечатление на этих людей. Он во всем соглашался с ними, он хотел быть с ними, но они сказали ему выйти, чтобы они могли поговорить с Тристицией. Когда он вышел, ей сказали:
  — Он неплохой малый, но ему совершенно нельзя влезать в это. Его психика не совсем такая, какая нужна для таких дел. Он слишком открыт и пробиваем для этого. Его можно запросто ввести в гипноз и заставить делать все, что угодно. И его горе, если он попадет к таким людям которые поймут это и захотят этим воспользоваться. Он открытая книга — бери и читай, вырывай страницы и заполняй новые, как тебе вздумается. И у него лишь два пути в этой жизни — или его зомбируют, и он будит послушным рабом, хотя и сам не будет знать этого, просто будет думать, что он сам себе приказывает сделать что-то, или он сойдет с ума, столкнувшись с некими вещами, которых он бы не встретил, если бы так не стремился с ними общаться.
  — Так вот и возьмите его под свое крыло, вы-то будете следить за ним, и за тем, чтобы с ним ничего не случилось, ведь у нас, я знаю, никто не посмеет вторгаться в его психику... — просила Тристиция, но ей ответили:
  — Мы могли бы его взять, но не в этом дело. Для его психики лучше бы вообще не заниматься этими делами. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
    И тогда Тристиция стала сама оберегать его, чтобы он ни с кем подобным не связывался. И он был благодарен ей за то, что она спасала его от одиночества, за то, что у него теперь был человек, которому он мог звонить когда угодно, попросить о встрече и поговорить о чем-то, о чем он не мог поговорить ни с кем больше.
    И тогда что-то произошло между ними. Тристиция понимала, что ей это не нужно, и не хотела этого. Но она замечала, что Фратер относится к ней не просто, как к подруге, и она старалась не подпускать Фратера ближе, чем он был. И когда она расставалась с человеком, который оказывался совсем не тем, за которого себя выдавал, то рядом с ней всегда был Фратер. Тристиция не знала и не понимала, на что он надеется, но когда она стала встречаться с Мортифером через какое-то время, то Фратер постепенно стал уходить из ее жизни и они остались просто друзьями, как того и хотела Тристиция. Но чего хотел Фратер, она не знала, просто догадывалась, что он надеялся занять место того человека, с которым она рассталась, а его место занял Мортифер.
    Все это пронеслось перед глазами Тристиции в считанные секунды и она произнесла:
  — Меня с ним связывает просто наше прошлое, когда он хотел неприятностей, а я не хотела, чтобы у него эти неприятности были. Теперь, похоже, я упустила его на какое-то время и они настигли его.
  — Неприятности какого рода? — спросил Мортифер.
  — Я не могу тебе всего сейчас рассказать, как-нибудь в другой раз. Единственное, что я могу тебе сказать, это то, что у него очень слабая блокада собственного разума и его психика очень подвержена чужим влияниям. Я просто боюсь, что он все-таки нашел секту сатанистов, которые сделают с ним что-то, от чего я его оберегала все это время. Если уже не сделали.
  — Ты, если не хочешь, можешь мне не рассказывать, — сказал Мортифер, — но я просто спросил, ну... как бы тебе сказать...
  — Не было ли между нами того, что есть между тобой и мной? — закончила за него с улыбкой Тристиция.
  — Ну, вроде того...
  — Нет, не было. Просто мне его фактически навязали, потому что никто не захотел ему помочь, а мне его стало жаль, только и всего. А потом он стал просто моим другом, ну, как младшим братом, что ли... — ответила Тристиция, — и если ты мне будешь задавать такие глупые вопросы, я буду думать, что ты меня не любишь. Он не тот человек, который мог бы заполнить мою жизнь, как ты. Он просто друг.
    В этот момент подошел Дарий и уселся на свое место.
  — Ну, что? — повернулись к нему Тристиция и Мортифер.
  — Только что я позвонил Фратеру, — сказал Дарий.
  — Ну, ну, не тяни, — сказал Мортифер, закидывая назад волосы.
  — Ну, ну... Что ну? — досадливо махнул он рукой.
  — Да что такое-то? — воскликнула Тристиция.
  — Просто я позвонил Фратеру. Трубку снял он сам. Когда я начал с ним говорить, он поговорил со мной немного, потом когда я спросил его, что он думает по поводу его отсутствия на репетициях и что он вообще собирается делать, он стал кричать: «Алло, алло, Дарий, что с твоим телефоном, я тебя не слышу!», а потом положил трубку. Я подумал, что это и правда телефон, перезвонил, трубку снова взял он, но попытался изменить голос и сказал, что Фратер только что вышел за сигаретами и вернется не раньше, чем через полчаса, а потом опять уйдет.
  — Ни чего себе! — откинулся на спинку стула Мортифер.
  — Вот это эге-гей! — протянула Тристиция.
  — Вот тебе и эге-гей, — сказал Дарий, засунув руки в карманы косоворота и откинувшись на спинку стула так же, как и Мортифер.
  — Ничего не понимаю... — произнесла расстроенно Тристиция.
  — А тут и понимать нечего теперь, — сказал Мортифер, — просто человек больше не хочет с нами играть, а так как у него не хватает силы воли сказать об этом напрямую, он избрал такую тактику, чтобы мы отвязались сами, вот и все.
  — Но как же так? Он не мог так поступить, я его слишком хорошо знаю! — воскликнула Тристиция, вцепившись в стол.
  — Значит, не так уж и хорошо, — сказал Мортифер, положив руку ей на плечо, — ну ладно, не расстраивайся так. Мы сможем найти другого барабанщика.
  — А если все это не так? А если мы найдем другого, а он придет и скажет, что он никуда не уходил от нас? — спросил Дарий.
  — Да в самом деле! — сказала Тристиция, — если так произойдет, то пусть так и произойдет. Мне надоело его опекать, как маленького мальчика! Хочет играть, пусть приезжает и вкалывает, как все остальные. Не хочет, пусть освобождает место.
  — Она права, Дарий, — сказал Мортифер, — перестань грузиться.
  — Все-таки как-то все это странно, — сказал Дарий.
  — Подожди еще немного, может быть, все само собой разъясниться. А если нет — тогда нужно искать нового человека, — предложила Тристиция.
  — Да, наверное, — задумчиво произнес Дарий.
    Больше всего на свете ребята не любили подобных ситуаций. Они думали, что с ними такого быть не может, потому что они все были связаны не только тем, что играли в группе. Но оказалось, что бывает и по-другому.
    Они допили свое пиво и поехали по домам. Настроения не было. Тристиция предложила Мортиферу поехать сегодня к себе.
  — Что случилось? — спросил он.
  — Не знаю, я просто не хочу портить тебе настроение, — ответила она.
  — Ничего не знаю. Я поеду с тобой, хочешь ты этого или нет. Во-первых, если у тебя такое настроение, я не могу тебя бросить одну. А во-вторых, я просто не хочу отпускать тебя и оставаться один. А ты не бери все это в голову. В конце концов, ты действительно не можешь опекать его всю жизнь. Он тебе не ребенок и ты даже не любишь его. Он сам не смог удержаться на плаву, но рано или поздно это бы все равно случилось бы потому, что однажды у тебя все равно настал бы такой момент, когда у тебя просто не было бы времени на его вечные проблемы с его надломленной психикой. Он взрослый человек, и вечно вытирать за ним слюни ты не должна. В конце концов, он должен научиться вытирать свои слюни сам. Это на самом деле не так уж и сложно. И какой он тебе друг, если он постоянно использует тебя, как поводок, удерживающий его от грязи, и не думает о том, что помимо него у тебя может и еще что-то в жизни происходить. Пойми, нет твоей вины в том, что он во что-то влип. Нельзя во всем винить себя. Ты помогала ему, пока могла. И тем не менее он ничего не вынес из этого, и стоило тебе на момент его выпустить из поля своего зрения, как он тут же во что-то наступил.
  — Да, ты, наверное, прав, — сказала Тристиция.
  — Прости меня, если я что-то не так сказал, просто я не хочу, чтобы ты мучилась несуществующими проблемами. Я люблю тебя и мне не все равно, что с тобой происходит. И я не хочу, чтобы женщина, которую я люблю, постоянно винила себя в том, что не смогла уберечь какого-то дурня от его собственных проблем. Я думаю, что его проблемы больше не должны тебя трогать. Я не думаю, что его трогали твои проблемы. Так что поедем-ка лучше, я волью в тебя пару банок джина, запихну пару порций мороженого и хороший кусок мяса, а еще огромную шоколадину, тогда, я уверен, настроение твое будет заметно отличаться от теперешнего. Идет? — Мортифер обнял ее, и она рассмеялась.
  — Да, Морт, ты, как всегда прав. Просто в душе я все еще иногда остаюсь ребенком, который верит, что все в этом мире можно изменить к лучшему. Ты прав. К черту этого Фратера. В конце концов, у меня есть ты, и о тебе мне заботиться доставляет куда больше удовольствия, чем о совершенно чужом, как оказалось, человеком. Пойдем.
    И они, обнявшись, пошли быстро, потом еще быстрее, а потом по-бежали, и полы их плащей развевались сзади на ветру, подобно парусам уходящего к загадочному и светлому горизонту корабля.

К содержанию   Глава 3



1.Noster - направленный против нас (лат.) [назад]
2.Latrina - отхожее место, публичный дом (лат.) [назад]
3 Стренд - улица Лондона [назад]