Мемуары деятелей, игравших очень уж первостепенную роль, редко бывают сколько-нибудь правдивы
| Вид материала | Документы |
- Ислам и мир, 12738.43kb.
- Что потерял мир по причине отхода мусульман от Ислама, 2763.11kb.
- Что потерял мир по причине отхода мусульман от ислама, 2804.29kb.
- Савина Ольга Олеговна. Москва 2011 Содержание Введение 3 Глава I. Теоретический анализ, 187.39kb.
- Совместная работа основания и сооружения, 101.21kb.
- Сколько языков на земном шаре? Какие бывают языки? Что такое живые языки, а что такое, 412.24kb.
- Сочинение. Суровая правда войны, 73.1kb.
- Урок 1 введение очень часто можно слышать, как люди говорят: "Ему повезло, у него феноменальная, 621.13kb.
- Урок Немного теории Очень часто можно слышать, как люди говорят: "Ему повезло, у него, 511.38kb.
- Уроки памяти, 13.25kb.
В результате этой сцены император потребовал, чтобы оба министра по делам вероисповеданий — французский, Биго де Преамено, и итальянский, Бовара — присутствовали на всех заседаниях собора. Это значило добавить новую нелепость к стольким другим; эти два мирянина могли занять на чисто церковном собрании, в совещаниях которого они не имели права участвовать, лишь положение, одинаково обидное как для собрания, так и для них самих.
Итак, оба министра явились на второе заседание собора, происходившее 20 июня. Они предъявили декрет императора, предписывавший создать бюро из председателя, трех епископов и обоих министров, которое должно было руководить деятельностью собора. По этому поводу возникли некоторые споры, но, несмотря на это, было составлено бюро из кардинала Феша в качестве председателя, бордоского архиепископа (Авио), равенского архиепископа (Кодронки), нантского епископа и обоих министров. Последние прочли затем послание императора, представлявшее собой длинный манифест, направленный против Пия VII и всех вообще пап. Император сделал все для религии; папа делал все против нее во Франции и в Италии — таков был в итоге смысл этого послания, составление которого приписывалось в свое время Дону, бывшему члену конгрегации Оратории. В нем заявлялось, что папа нарушил конкордат и что, следовательно, он отменен, а собранию предлагалось найти новый способ обеспечить епископам инвеституру. Эта резкая критика оказала действие как раз обратное тому, на какое рассчитывал император, именно — усиление участия к оклеветанному и гонимому римскому папе. В том же самом заседании большинство высказалось за исключение из совещаний девяти епископов, назначенных императором и не возведенных папой в сан, которые участвовали до того в работах собора. Это было уже дурное предзнаменование для правительства.
25 июня собор назначил комиссию для составления адреса императору в ответ на его послание. В нее входило двенадцать членов, включая председателя, кардинала Феша; среди них были кардиналы Спина и Казелли, заключившие от имени Пия VII конкордат 1801 года, архиепископы бордоский и турский, епископы комаккиоский, ивреаский, турнэский, труаский, гентский, нантский, трирский. Проект адреса обсуждался 26-го того же месяца; обработка его была поручена нантскому епископу, и во время этого обсуждения он проявил, как я говорил, исключительную неловкость, проговорившись, что его проект был уже представлен императору; это не помешало большинству высказаться против той части его, которая заключала осуждение буллы об отлучении. На следующий день, 27 июня, после принятия адреса в исправленном виде один епископ, как мне кажется шамберийский, внес в очень трогательных выражениях предложение, чтобы собор в полном составе отправился в Сен-Клу просить императора вернуть папе свободу. Кардинал Феш поспешил закрыть заседание, желая пресечь это предложение, которое, наверное, было бы в противном случае принято.
Наполеон, очень недовольный, отказался принять адрес. Теперь комиссии двенадцати следовало высказаться по сделанному правительством предложению: нужно было найти способ обходиться без участия папы в выдаче церковной инвеституры епископам в тех случаях, когда он в ней отказывал. Нантский епископ сделал доклад о работах комиссии 1810 года по этому вопросу, а турский архиепископ Барраль дал отчет о путешествии трех епископов в Савону и закончил чтением записки, составленной на глазах святейшего отца и одобренной, но не подписанной им.
Эта тема была немедленно устранена, и один член комиссии предложил раньше всего разрешить вопрос о компетенции собора. Предложение это вызвало оживленные прения, во время которых гентский епископ (Брольи) выступил с жаром против признания компетенции собора. Наконец, когда был поставлен вопрос: компетентен ли собор установить другой способ возведения в сан епископов, восемь членов высказались в отрицательном смысле, а три епископа, бывшие депутатами в Савоне, — в положительном. Кардинал Феш воздержался от голосования,
Наполеон впал в ярость, когда узнал об этом результате: он восклицал, что прогонит собор, что он не нуждается в нем, что он сам издаст декрет, которому все подчинятся и в который он внесет уступки, полученные в Савоне. Нантскому епископу удалось и на этот раз успокоить его; он побудил его согласиться на предложение собору проекта декрета, в который были бы в самом деле включены уступки, сделанные папой в Савоне, но с добавлением статьи с выражением благодарности папе за эти уступки: собрание просили бы голосованием одобрить этот проект.
Комиссия двенадцати приняла проект декрета, однако с той оговоркой, что до получения им силы закона он будет представлен папе на утверждение, что означало, собственно, признание собора некомпетентным. Исправленный проект декрета был сообщен 10 июля собору, и в тот же вечер Наполеон отправил в Венсен трех членов комиссии: гентского епископа Брольи, труаского епископа Булоня и турнэского — немца, имя которого я забыл; декрет императора объявил собор распущенным.
Этот роспуск собора, постановленный ab irato, эти насилия над тремя из его членов не могли ничего разрешить и даже создавали новые затруднения; после этого уже нельзя было послать папе проект декрета от имени собора, который был распущен и притом главным образом именно за то, что он настаивал на представлении этого проекта на одобрение святейшего отца. Таким образом то, что могло быть отлично сделано до собора и, следовательно, без него, теперь уже стало неосуществимо. Приведенный в замешательство результатами своей горячности, Наполеон был вынужден отказаться от сделанного; ему пришлось прибегнуть к жалкому средству — восстановить собор; если это можно так назвать, после роспуска его. Собрали епископов, еще не покинувших Париж или задержанных там особым приказом. Их пригласили, каждого в отдельности, к министру по делам вероисповеданий и получили от них письменное одобрение проекта декрета, однако с добавлением новой статьи; она устанавливала, что декрет будет предложен на утверждение папы и что у императора будет испрошено для депутации из шести епископов разрешение отправиться к святейшему отцу, чтобы просить его об утверждении декрета, который один только мог положить предел бедствиям французской и итальянской церквей.
В этом заключалась двойная непоследовательность, так как, с одной стороны, на одобрение папы представляли предложения, на которые он уже согласился, а с другой — просили его одобрения, хотя собор был распущен именно за то, что он желал обратиться к нему за этим одобрением.
Более подавленные, чем раздраженные, епископы подписали каждый в отдельности то, что им было предложено, и в общем заседании 5 августа 1811 года они приняли посредством вставания или сидения (новый способ голосования, проведенный кардиналом Мори при помощи хитрости) следующий проект:
“Статья I. Согласно духу церковных уставов архиепископства и епископства не должны будут оставаться незамещенными в общей сложности более года. За этот период времени должны быть произведены назначение, вручение инвеституры и посвящение.
“Статья II. У императора испросят, чтобы он продолжал производить назначения на свободные кафедры согласно конкордатам, и лица, назначенные императором, будут обращаться к нашему святейшему отцу, папе, за церковной инвеститурой.
“Статья III. В течение шести месяцев после уведомления папы обычным путем об указанном назначении папа будет давать церковную инвеституру согласно конкордатам.
“Статья IV. Если до истечения шести месяцев папа не даст инвеституры, то архиепископ или за отсутствием его старейший епископ области возведет в сан назначенного епископа, а если бы дело шло о возведении в сан архиепископа, то инвеституру передаст старейший епископ области.
“Статья V. Настоящий декрет будет представлен на одобрение нашего святейшего отца, папы, и с этой целью у его величества будет испрошено для депутации из шести епископов разрешение отправиться к его святейшеству, чтобы просить его утвердить декрет, который один только может положить предел бедствиям французской и итальянской церквей”.
В сущности не было решительно никакой разницы между тем, что было предложено собором вначале, и что было принято новым собранием. Статья V требует одобрения святейшего отца, в то время как по первоначальному проекту требовалось одобрение императора. Правда, что последнее было довольно бесполезно, потому что проект представлял собой дословное выражение собственного требования императора. Для чего же в таком случае представлять его ему на утверждение? Но такая буквальная замена одного выражения другим могла показаться ему оскорблением, если бы ему ее предложили; поэтому я считаю, что собрание не дерзнуло бы просить у него об этом и что оно было весьма счастливо, что получило декрет, уже одобренный императором, так как редакция его была предложена самим Наполеоном, то есть его советом. Его одобрение предполагалось уже предложением, сделанным собору от его имени, посылкой к папе депутации и инструкциями, которые он дал этой депутации. Что же касается утверждения, возложенного на папу V статьей декрета и которому собор придавал столь большое значение, то нантскому епископу было нетрудно убедить императора, что первый проект, столь гневно им отвергнутый, был в сущности лишь формой, при помощи которой у папы спрашивали, узнает ли он свое собственное произведение. Нет ничего неуместного в том, добавил он, чтобы дать собору это маленькое удовлетворение, причем он соглашался разъяснить, что суровость императора в отношении некоторых из его членов была вызвана не тем, что они желали внести эту статью в декрет, а проявленным ими враждебным отношением к правительству.
Через несколько дней, 19 августа, восемьдесят пять епископов, в число коих входили на этот раз девять епископов, не получивших инвеституры, подписали сообща письмо к папе, в котором они просили его утвердить декрет. Затем было назначено девять депутатов, чтобы доставить это письмо к нему в Савону. Это были архиепископы малинский, павийский и турский, епископы эвреский, нантский, трирский, пьяченцкий, фаенцкий и фельтреский; чтобы папа не мог жаловаться на то, что он лишен своего совета, к нему отправили также пять кардиналов: Дориа, Дуньани, Роверелла, Байанна и Руффо, поддержку которых, как я имею все основания думать, император тайно обеспечил себе. Наконец, одновременно отправили туда cameriere secreto папы, Берталоцци, и его духовника.
Они прибыли в Савону в конце августа. Папа принял их лишь 5 сентября; говорят, что он встретил их с такой же благосклонностью, как и первую депутацию. Он не знал того, что произошло на соборе; впрочем, он никогда не произносил этого названия, всегда заменяя его словом “собрание”, — это доказывает, как легко было бы после первой депутации прийти к соглашению с папой по основному вопросу, касавшемуся инвеституры для епископов, без обращения к собору, которым святейший отец нисколько не интересовался. Но Наполеон не умел сделать этого, и никто не оказался достаточно умен, чтобы перед ним на этом настоять. Зло сделалось непоправимо, потому что полученное от папы одобрение декрета, которое должно было положить конец этому сложному делу, ни к чему не привело; виной этому был необузданный нрав Наполеона, который, приблизившись к разрешению вопроса попытался снова все запутать, для чего он нашел более чем достаточно способов.
После нескольких весьма миролюбивых объяснений между депутацией, отправленной в Савону, и папой, — объяснений, не касавшихся ни одной действительной трудности, созданной им, — святейший отец охотно согласился на пять статей декрета. Он дословно включил их в послание от 20 сентября 1811 года, в котором он обращался к епископам с выражениями отеческой любви и без малейшего упоминания о своем образе действий. Он говорил в предисловии с трогательным чувством благодарности о том, что бог допустил, чтобы с соизволения его дорогого сына, Наполеона I, императора французов и короля Италии (оба эти титула указаны в послании), четыре епископа посетили его и просили его позаботиться о французской и итальянской церквах. Он говорил о чувствах, с какими он принял их, и с искренней радостью отзывался о том, как они изложили императору его виды и намерения. Он объявил, что согласно новому разрешению его дорогого сына Наполеона I... пять кардиналов и архиепископ, его духовник, опять явились к нему и что восемь депутатов (потому что один скончался в дороге) сообщили ему о состоявшемся в Париже 5 августа общем собрании духовенства; они вручили ему письмо, уведомлявшее его о том, что происходило в этом собрании, и подписанное многочисленными кардиналами, архиепископами и епископами; наконец, он объявил, что его просили в надлежащих выражениях снова одобрить пять статей, уже ранее одобренных им.
Выслушав пять кардиналов и своего камерария, эдесского архиепископа, папа утвердил все, что ему было представлено. Он только добавил в своем послании, что он желает, чтобы, приступая к инвеституре, архиепископ или старейший епископ запрашивал обычные сведения, чтобы он требовал исповедания веры, давал инвеституру от имени римского папы и пересылал ему подлинные документы, подтверждающие точное соблюдение этих формальностей. Это добавление было сделано в виде простой оговорки, вытекавшей из принятия папой предложенных ему статей, и, кажется, сам император не возражал против нее, когда читал ее.
Но дело приняло другой оборот, когда он ознакомился с поздравлениями и похвалами, с которыми святейший отец обращался к епископам по поводу их поведения и выраженных ими чувств. При чтении фразы, свидетельствовавшей, что епископы, как им и подобало, проявили истинное послушание в отношении папы и римской церкви, которая является матерью и владычицей всех других церквей, “aliarum omnium matri et magistro veram obedientiam”(11), Наполеон не выдержал. Слова “владычица” и “послушание” вызвали у него смех, сменившийся яростью, и он с пренебрежением отправил папское послание обратно, требуя другой его редакции. В Париже ходили разные слухи об его изменчивом и с каждым днем все более враждебном отношении к святейшему отцу. Наконец, через некоторое время, без всякого официального постановления даже несмотря на то, что в “Мониторе” (насколько я помню) на этот счет ничего не было опубликовано, распространился слух о том, что переговоры с папой прерваны. Епископов, членов собора, не собрали, чтобы сообщить им об этом, но велели им отправиться в свои епархии, уведомив их лишь о том, что по вине папы переговоры с ним прекращены.
Между тем папское послание было возвращено; не приученный к языку римского двора, Наполеон мог порицать в нем некоторые выражения и даже требовать их изменения; но вопреки ему, несмотря на примененное им насилие и его ярость, уступки, потребованные у папы и считавшиеся в течение трех лет столь желанными, были папой сделаны. В Савоне начали даже проводить в жизнь это послание, и папа беспрепятственно дал инвеституру четырем епископам, назначенным императором; имя императора упоминалось в буллах, как и прежде, что означало несомненную отмену буллы об отлучении. Наконец, папа соглашался на дополнительное условие к конкордату, на что никто не осмеливался надеяться; его послание сводилось именно, к этому, и таким образом впредь император мог бы, когда ему угодно, применять это условие на основании декрета или сенатского решения, не нуждаясь в обращении к папе. Почему же он предпочел вернуть послание и отказаться от всего, что в нем было с его точки зрения полезного? С какой целью он придрался к нескольким выражениям, не составлявшим существа послания и в отношении которых он мог, приняв его, сделать все те оговорки, какие бы он пожелал? Мне это неизвестно: он был способен на любую непоследовательность.
Если бы нантский епископ был в Париже, он мог бы, я полагаю, заставить его примириться со словами “мать” и “владычица” всех церквей, а также со словом “послушание”, показав их императору в нескольких местах знаменитой речи Боссюэ, произнесенной при открытии собрания духовенства 1682 года; он мог бы присовокупить, что эти выражения согласны с правами галликанской церкви, потому что они означают лишь право папы обращаться в качестве главы ко всем католическим церквам, что признается французской церковью, как и другими. Но нантский епископ был вместе с прочими депутатами в Савоне, где они должны были ждать новых распоряжений.
Император возвратил послание; скорбя, папа взял его обратно и был вынужден считать его недействительным. Однако, при своей кроткой снисходительности, которая была хорошо известна, он был, конечно, готов в любой момент возобновить его, потому что он дал его не условно и особенно потому, что он ничего не требовал для самого себя.
Из чтения инструкций, врученных Наполеоном епископам-депутатам перед их отправкой в Савону, становится ясно, что император отверг все послание целиком не из-за нескольких встречающихся в его тексте выражений, которые не составляли его сущности; он сделал это главным образом потому, что в этом послании папа говорил от своего собственного имени. (Как будто он мог поступить иначе!)
Инструкции эти были, впрочем, не таковы, чтобы подействовать примиряюще: при их возмутительной суровости под каждым их словом чувствовалось явное желание прервать переговоры. Так, епископы-депутаты имели распоряжение сообщить папе, что император поручил им заявить о потере конкордатами силы закона для империи и Итальянского королевства; они должны были указать, что сам папа дал императору право на этот шаг своими нарушениями в течение нескольких лет некоторых предписаний этих договоров, вследствие чего Франция и Италия восстанавливают у себя общее право. Помимо того епископам было поручено просить у него безусловного утверждения декрета; они должны были потребовать его распространения не только на Францию и Германию, но и на Голландию, Гамбург, Мюнстер, великое герцогство Берг, Иллирию, наконец, на все страны, присоединенные или которые будут в дальнейшем присоединены к Французской империи. Им предписывалось отвергнуть это утверждение, если бы папа поставил его в зависимость от внесения какого-либо изменения, ограничения или какой-либо оговорки, к чему бы они ни относились, за исключением римского епископата. В особенности же они должны были указать ему, что император не согласится ни на какое постановление и ни на какую буллу, из коих вытекало бы изменение папой от своего имени того, что было сделано собором. Словом, они должны были обращаться к нему лишь с угрозами.
Возможно, что Наполеон возвратил депутатам папское послание, не найдя в нем дословного выполнения своих инструкций, для того чтобы папа сообразовался с ними; депутаты же вручили папе послание, конечно, без угроз, а в почтительной и просительной форме, уведомив о том, как оно было встречено Наполеоном; святейший отец, увидя, что нет никакой возможности удовлетворить императора средствами, находившимися в его распоряжении, в свою очередь отказал в том, что у него требовали в такой резкой и произвольной форме.
Я забыл сказать, что Наполеон обратил внимание на то обстоятельство, что в папском послании не упоминалось слово “собор”, а только “собрание епископов”. Это должно было быть более чем безразлично для Наполеона, так как оскорбиться этим могли одни епископы, которые были далеки от мысли возражать против этого. Император, столь пренебрегавший собором с таким презрением распустивший его, раскаивавшийся каждый раз, как ему о нем говорили, в том, что он созвал его, не должен был бы проявлять особого рвения к восстановлению его названия, тем более, что папа дал ему другое, совершенно равноценное наименование. Между тем его стремление к конфликтам заставило его почерпнуть в этом опущении слова “собор” новый повод для нападок на святейшего отца, часто упоминавшийся им в беседах, хотя, конечно, не в этом заключалась основная причина его отказа и его гнева.
Епископы, посланные в Савону, еще долго, вопреки своему желанию, оставались там. Они вернулись в Париж лишь в начале весны 1812 года. Император хотел, как он говорил, наказать их за проявленное ими неумение. Членов собора даже не собрали в Париже, чтобы уведомить о том, что произошло в Савоне; 2 октября 1812 года им приказали через министра полиции вернуться в свои епархии, что они и сделали. Ничего не было опубликовано ни по поводу переговоров или собора, ни по поводу папского послания. Каждому было предоставлено сделать из этой путаницы те выводы, какие он пожелает; а затем все стали интересоваться другим.
Обращение, которому подвергали в Савоне святейшего отца зимой 1811—1812 года и следующей весной, было по-прежнему сурово. В этот период при появлении английской эскадры возникли, кажется, опасения, чтобы она не увезла папу, и император отдал приказ перевести его в Фонтенебло. Несчастный старец покинул Савону 10 июня; его заставляли день и ночь совершать путь. В странноприимном доме на Мон-Сени он серьезно заболел, но тем не менее его принудили продолжать путешествие. Его заставили надеть одежды, которые помешали бы узнавать его. От публики тщательно скрыли путь, которым он ехал, и в этом отношении была соблюдена такая полная тайна, что по прибытии его 19 июня в Фонтенебло привратник, не предупрежденный об этом и потому ничего не подготовивший, должен был принять его в своей собственной квартире. Святейшему отцу понадобилось довольно много времени, чтобы оправиться от утомления, вызванного этим тягостным путешествием и по меньшей мере бесполезными жестокостями, которым его подвергли.
Кардиналы, не впавшие у Наполеона в немилость и находившиеся в Париже, а также турский, эвреский и трирский епископы получили приказание отправиться к папе. Говорили, что он выразил пожелание, чтобы кардинал Мори был несколько более умерен в своих посещениях. Распространился слух, что папа будет доставлен в Париж, и даже были сделаны большие приготовления к приему его в архиепископском дворце, куда он, однако, не прибыл.
Русская кампания, отмеченная столькими бедствиями, приближалась к концу. Император, вернувшийся 18 декабря 1812 года в Париж, все еще питал несбыточные надежды и обдумывал, вероятно, грандиозные планы. Но прежде, чем посвятить себя им, он хотел опять вернуться к церковным делам, потому ли, что он раскаивался в том, что не закончил их в Савоне, потому ли, что ему пришла фантазия доказать, что за двухчасовое свидание с папой он достигнет большего, чем сделали собор, его комиссии и самые ловкие делегаты. Между тем он заранее предпринял шаги, которые должны были облегчить его личные переговоры с папой. В течение уже нескольких месяцев святейший отец был окружен кардиналами и прелатами, которые по убеждению или из покорности императору изображали церковь в таком состоянии анархии, которое угрожало, по их словам, ее существованию. Они без конца твердили папе, что, если он не сблизится с императором, чтобы найти поддержку в его могуществе и пресечь зло, раскол станет неизбежен. Наконец, папу, обремененного годами, немощью, тревогами и заботами, которыми старались воздействовать на его дух, хорошо подготовили к сцене, которую Наполеон задумал разыграть и которая должна была обеспечить то, что он считал успехом.
19 января 1813 года император в сопровождении императрицы Марии-Луизы неожиданно прибыл в покои святейшего отца, устремился к нему и порывисто обнял его. Удивленный и тронутый Пий VII позволил после некоторых объяснений увлечь себя и дал согласие на условия, скорее предписанные, чем представленные ему. Они были облечены в форму одиннадцати статей, которые еще не представляли собой конкордата, но должны были служить основой для нового соглашения. Император и папа поставили 24 января свои подписи под этим странным документом, лишенным общепринятой дипломатической формы, потому что оба государя заключили соглашение непосредственно друг с другом.
В этих статьях говорилось следующее: папа будет осуществлять первосвященство во Франции и Италии; его послы и аккредитованные при нем лица будут пользоваться всеми дипломатическими привилегиями; те его поместья, которые не отчуждены, будут освобождены от налогов, а отчужденные будут возмещены ему в пределах до двухмиллионного дохода; папа будет производить назначения на епископские кафедры во Франции, как и в Италии, с последующей рекомендацией назначенных лиц;