Культуры
| Вид материала | Документы |
СодержаниеМораль, право и справедливость Право и власть в россии Проблема справедливости |
- «Методы изучения культуры», 536.8kb.
- Методические указания для подготовки к госэкзамену по истории зарубежной культуры Вопрос, 396.76kb.
- Концепция развития культуры К. Леонтьева, Н. Данилевского. Концепция развития культуры, 61.28kb.
- Культурология, 260.24kb.
- Краткое содержание темы, 353.84kb.
- Положение о проведении XV областного фестиваля Дни русской духовности и культуры "Сияние, 456.41kb.
- Проблемы современной культуры, 97.35kb.
- Программа для поступающих на направление подготовки магистратратуры 033000 «культурология», 52.29kb.
- Трансляции культуры, 54.03kb.
- М. К. Аммосова Факультет якутской филологии и культуры Кафедра культурологии рабочая, 62.5kb.
с реализацией продуктов своего труда. Заботу об этом и приняли на себя так называемые криминальные структуры, активно участвующие в скупке ваучеров, в выбивании долгов и получении предоплат. Естественно, что при условии нарастания подобных тенденций приобщение России к цивилизованному сообществу задержится на неопределенный срок.
МОРАЛЬ, ПРАВО И СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Всем известно, что в России люди пренебрегают правом больше, чем в европейских странах. Поскольку одна половина наших законов ограничивает свободу, постольку другая также не вызывает уважения. Еще Герцен отмечал, что русский человек, какого бы звания он ни был, обходит и нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно. Репрессивное, запретительное, а не разрешительное право, направленное против личности и на защиту государства, — вековой груз России. Вероятно, оно так же оправдано нашей историей, как и свобода личности на Западе, но сегодня оно не столько обеспечивает наше самосохранение, сколько мешает движению вперед. Разумеется, расхожие мнения тоже нуждаются в уточнениях. Те же наблюдатели, фиксирующие бесправие личности в России, удивляются и ее беспределу. Так, наряду с констатацией приоритета государства, можно говорить о культе личности. Там, где поведение человека не регламентировано, а главное, не ограничено сильной репрессивной властью, там имеет место то, что русские называют состоянием воли, а не свободы, т. е. исполнением некоторых внутренних желаний, чего бы это ни стоило. И поскольку в обществе всегда достаточно много мест, которые не просматриваются властью и не контролируются милицией, постольку нельзя говорить о полном охвате репрессивным правом всех сфер жизнедеятельности людей. Неудивительно, что в последнее время появились опирающиеся на историко-этнографические материалы философские спекуляции об эмансипирующей роли маргинального поведения. Однако несовершенство контролирующих и репрессивных органов еще не дает оснований говорить о наличии оазисов свободы. На самом деле все зоны «приватного» поведения тоже по-своему регламентированы, и какое бы из неофициальных пространств мы ни взяли — пивные и рюмочные, где трудящиеся обсуждают общественные и мировые проблемы, «малины», где собираются воры в законе, чердаки и подвалы, где объединяются в «системы» подростки, — везде мы найдем свои структуры порядка, подчас не менее жесткие, чем принятые в обществе. Даже семья остается местом репрессивности, и нередко государство вынуждено защищать детей, стариков и инвалидов от притеснений.
278 Б.В.Марков. Человек в пространстве культуры
Отсутствие либерального порядка на уровне повседневности как раз и объясняет то обстоятельство, что постепенно осуществляющийся в России переход от запретительного права к разрешительному, гарантия и защита прав личности, отказ от мелочной регламентации поведения приводят к совершенно неожиданным отрицательным результатам: бывшие «солдаты системы» занялись личным обогащением, эксплуатируя незаконно захваченную государственную собственность, и даже состоятельные люди не платят налогов, а в обществе обнаружился отчетливый дефицит сострадания. Когда внешние формы единства распадаются, а внутренние еще не возникают, тогда наступает ужасная эпоха перемен, сопровождающаяся войной «всех против всех». Разум возобладает, и люди подпишут «Общественный договор» лишь после того, как история нанесет на их тела и души свои кровавые знаки.
Положение усугубляется тем, что в сердцах бывших советских людей продолжает тлеть обостренное чувство справедливости. То, чем так гордились славянофилы, то, что давало надежду на возможность избежать классово-правовой ступени общественного развития, — оценка поступков с позиций добра и зла, оказалось сильнейшим тормозом модернизации. Опора на мораль — кажущееся преимущество общественных нравов. На самом деле моральное чувство индивида во все времена ограничивалось правом, субъектами которого выступали Бог, царь или народ. Главной задачей любой власти является замещение личной мести решением суда. Христиане терпели угнетение, потому что надеялись на осуществление справедливости в Божьем Царстве. В эпоху абсолютной монархии народ верил в «царя-батюшку» и во время голодных бунтов шел к его дворцу просить хлеба и защиты от притеснения. Однако сегодня эти старые авторитеты пали, а новые — «закон» и «интересы большинства» осознаются как ненадежные, ибо используются одной частью народа против другой, и это уже не имеет никаких оправданий. Отсюда формой протеста становится террор — практика доведенных до отчаяния личностей, групп, этносов, подавляемых во имя «общего блага». При этом, если учесть, что само «большинство», т. е. общество, достаточно разнородно и состоит из «меньшинств», но не имеет внутренних интегрирующих связей, то понятна нежизнеспособность, нестабильность государства.
Все это приводит к выводу о необходимости поисков каких-то новых оснований единства. Их не нужно выдумывать, потому что общество каким-то непостижимым образом продолжает жить, используя внутренние ресурсы самосохранения. Взамен разрушенных систем порядка оно создает и интенсифицирует другие, обеспечивая выживание. Отсюда возникает актуальная в теоретическом и практическом отношении задача описания новой формы единства, основанного не на однородности, а на разнородности, не на подчинении слабых сильным, а на балансировании и уравнивании, не на образе врага, а на признании другого.
Раздел III. Дисциплинарные пространства российского общества 279
Сегодня многие теоретики как в России, так и на Западе видят главную задачу, связанную с выходом из кризиса, на пути создания новой фундаментальной теории. Она решается путем отказа от марксизма-ленинизма и возрождением национальной идеи. «Сегодня, видимо, важнее преодоления недостатков системы жизнеобеспечения найти ответы на вопросы: какой должна быть философия возрождения страны, какая духовная субстанция будет интерпретировать складывающееся положение дел и отвечать на вопрос: что означает крах марксистско-ленинского социализма?» (Рормозер Г. К вопросу о будущем России // Россия и Германия: опыт философского диалога. М., 1993. С. 8). Вместе с тем нельзя забывать, что «критико-идеологическая» установка сама сложилась в условиях обостренной классовой борьбы и несет в себе груз ее недостатков. Как известно, в любой теории есть доля истины, и, стало быть, каждая из них имеет границы своего применения. Однако неверно думать, что это самоограничение присуще теории как таковой. Напротив, притязание разума безгранично и может быть остановлено только жизнью. Только ответственный, понимающий жизнь теоретик способен установить разумные пределы применения своей теории и не насиловать жизнь, пытаясь навязать ей свои абстракции. Он сам должен контролировать границы применения своей теории. На практике даже фундаментальные доктрины Маркса, Ницше или Фрейда используются независимо от намерений творцов.
Критики идеологии представляют дело так, что необходимо отказаться от прежней теории и абстрагироваться от современной жизненной практики как несовершенной. Понятен замысел «просветить» темную действительность на основе новой научной теории. Но откуда она возникает? Во-первых, все претендующие на место марксизма фундаментальные теории ссылаются, например, на коммуникацию и говорят об исчезновении рабочего класса и классовой борьбы. Т. е. неявным источником новых идей являются изменения повседневного жизненного мира, и это обстоятельство должно стать явным и тем самым контролируемым. Во-вторых, отказ от учета истинности в определенных границах старой теории приводит к тому, что новые доктрины не осуществляют того, что Гегель называл «снятием». Отрицание старого оборачивается устранением имен, а сама реальность продолжает свое анонимное и опять-таки неконтролируемое существование. Вполне вероятно, что именно так и обстоит дело с марксизмом в России. Все от него отказались, но он продолжает жить в своей призрачной форме, которая не изучалась ни прежде, ни тем более теперь. Новая идея оказывается на поверку не столь универсальной и фундаментальной, как об этом думают ее авторы. Например, «коммуникация» вовсе не снимает проблем отчуждения, ибо в информационных сетях современных «масс-медиа» человек чувствует себя ничуть не более свободным, чем в процессе труда.
280 Б. В. Марков. Человек в пространстве культуры
Теория — это сила, если она овладевает сознанием, тем более массовым. Что же тогда может ее остановить? Разумеется, не критика противников, аргументы которых, во-первых, и сами не безупречны, а во-вторых, легко нейтрализуемы ссылками на разного рода «скрытые» или «мешающие» параметры. Теория и реальность находятся в состоянии борьбы, и успех зависит от степени их силы. Поэтому вопрос о приемлемости теории должен решаться с учетом ее жизнеспособности. Если посмотреть на вопрос о судьбе марксизма в России с этой точки зрения, то можно сделать следующий вывод: распад СССР вызван не столько осознанием несостоятельности марксистско-ленинской теории, сколько некой моральной усталостью и нравственной эрозией людей. Экономическая неэффективность, коррупция, пьянство стали причинами распада государства заодно с его официальной идеологией. И эта моральная деградация продолжается. Некоторые надеются, что переживаемые трудности, страдание и боль морально оздоровят людей. Но и эта надежда призрачна, ибо страдание и боль, ухудшение качества жизни еще никогда не приводили сами собой к моральному возрождению. Наоборот, только сильный моральный дух помогает выдержать испытания. Поэтому нет иного пути, как использовать оставшийся общественный потенциал и приступить к медленной и кропотливой работе по оздоровлению социального, экономического, правового и культурного пространства России.
ПРАВО И ВЛАСТЬ В РОССИИ
Среди многоообразных сравнений России и Европы можно выделить следующие: 1. Россия — самобытная страна, вестернизацию которой начал Петр I. «Прорубив окно в Европу», он деформировал тело России. 2. Судьба и развитие России связаны с Европой, в которую она должна войти, у которой она должна еще долго и старательно учиться. 3. Россия изначально была Европой и должна ею оставаться. 4. Россия — это полу-Европа, полу-Азия, Евразия. Поэтому вслед за поворотом к Европе она делает поворот к Азии. 5. Россия — плохая или испорченная Европа. Перечисленные подходы отмечают отдельные особенности и специфику России, однако их не следует абсолютизировать. Хотя самобытность ее не вызывает возражений, тезис об органичности все-таки вызывает сомнения, ибо росссийское государство складывалась в ходе нормандских, византийских, татаро-монгольских, европейских (немецких, французских и иных) влияний. Их последствия на уровне повседневных форм жизни и социальные институты не изучены, но очевидно, что восточный способ собирания дани и до сих пор остается руководящей стратегией в отношениях центра и периферии.
Раздел III. Дисциплинарные пространства российского общества 281
Этот краткий обзор хорошо известных страниц истории России наводит на разноречивые выводы. С одной стороны, поражает постоянство, с каким верховная власть обращалась к европейским рецептам переустройства общества. Глядя на неоспоримые преимущества Запада, от него, конечно, невозможно отказаться. Реализация этого желания сталкивается с сопротивлением российского коллективистского менталитета. Поскольку у нас человек эгоистичен и анархичен, пугающим выглядит вопрос: что будет связывать автономных индивидов, отдавшихся жажде наживы, если разрушатся традиционные ценности, составляющие основу совести русского человека, которые и так не действовали, но составляли моральную опору власти и тем самым легитимировали ее. Русская душевность всегда уживалась и дополнялась репрессивностью, ибо без власти она оказывалась совершенно бессильной. Голод и страх — вот что двигает нищей голодной толпой, и поэтому надежды на свободных индивидов оказались несбыточными.
Сила и справедливость издавна опосредуются правом, и непринятие его важной цивилизующей роли является одной из вызывающих сожаление особенностей российского менталитета. Для него характерно христианско-православное представление о том, что власть — это форма осуществления силы, не способствующая справедливости. Таким образом, справедливость, оказываясь совершенно бессильной, неспособна осуществиться в нашем мире. Дилемму, сформулированную Ф. М. Достоевским в известной «Легенде о Великом инквизиторе», и до сих пор еще не преодолели некоторые российские интеллигенты, остающиеся в устойчивой оппозиции к власти. Между тем право — это не только инструмент утверждения господства сильного, но и ограничитель произвола. Сила, выражающая и обосновывающая свои претензии в открытом дискурсе, устанавливает формальные общепризнанные границы, которые прежде определялись в ходе борьбы одной силы с другой. Таким образом, право — это некоторый компромисс силы и сраведливости, благодаря которому сила становится отчасти справедливой, а справедливость — сильной. Отсюда следует важность развития права.
В русской литературе не было работ, подобных «Духу законов» Монтескье, «Общественному договору» Руссо или «Философии права» Гегеля, не было и имевших широкий общественный резонанс споров, подобных европейским дискуссиям о естественном и историческом праве или о социальной защите. Гуманитарная интеллигенция в России считает право неким этическим минимумом, а политики — формой принуждения. Если принять во внимание отсутствие правопорядка на уровне повседневности, то неудивительно в целом нигилистическое отношение к праву. Поскольку государство было несправедливо по отношению к человеку, постольку последний не испытывал угрызений совести, когда нарушал или, как говорят у нас, «обходил» закон. Этот недостаток русского правосознания славянофилы превратили в достоинство, и прежде всего К. С. Аксаков считал его залогом того, что русский народ, пренебрегающий государством
282 Б. В. Марков. Человек в пространстве культуры
и правом, продвигается путем поиска «внутренней правды». Это убеждение перешло в идеологию народников, основанную на вере в «возможность непосредственного перехода к лучшему, высшему порядку минуя срединную стадию европейского развития, стадию буржуазного государства» (Михайловский Н. К. Полное собрание сочинений. Т. 4. С.-Петербург, 1906. С. 952). Нет нужды писать о правовом нигилизме русских марксистов, которые, хотя и осознали значимость политической борьбы для изменения общественной жизни, однако так и не дошли до понимания роли права и конституционного государства. Приоритет революции над демократией, господство силы над правом — все это привело к тому, что и сегодня провозглашенная политическая и экономическая свобода, не закрепленная в правовой форме, превращается в произвол или нарушается.
В чем же видится легитимность власти в сегодняшней России? Ее источник может отыскиваться как внутри, так и вне властных отношений, а критерием ее может служить стабильное существование и эффективное функционирование политической системы или убежденность большинства граждан в соответствии ее их интересам, ценностям, традициям. Сакральное обоснование власти в современных обществах не является больше убедительным, и лишь некоторые сильно редуцированные символы намекают на божественное происхождение власти. Источник оправдания власти лежит вне властных отношений: в сфере, называемой гражданским обществом, включающей относительно независимые от государства общественные нормы, ценности и институты, обеспечивающие основные потребности человека. Отсюда легитимность политического режима определяется его общественной поддержкой. При этом возникает вопрос: какие ценности характеризуют российское общество? Либерально-демократическая традиция считает таковыми прежде всего свободу и невмешательство государства в частную жизнь. Социально-демократическая традиция утверждает необходимость воздействия власти на общество с целью создания институтов свободной общественности, способной противодействовать монополизации власти.
В нашей литературе все чаще высказывается мнение, что «либерально-демократическая концепция функционирования гражданского общества принципиально не согласуется с культурно-историческими, национальными и духовными традициями России» (Елисеев С. М. Развитие гражданского общества и легитимация власти в России // Социальные реформы в России: история, современное состояние и перспективы. С.-Петербург (Петрополис), 1995. С. 140). Поскольку патерналистская политика государства стала нормой, то общественное сознание россиян и сегодня отвергает либеральные и неолиберальные ценности, под знаком которых были начаты социальные реформы 1992 г. (Данные социологического опроса. Российское общество:
ценности и приоритеты (Полис), 1993, 6.). Между тем либеральная идеология в России имеет достаточно давние исторические корни. Принципы свободы личности, законности, вера в необходимость
Раздел III. Дисциплинарные пространства российского общества 283
социального прогресса и реформирования общества отстаивались А. С. Хомяковым, К. Д. Кавелиным, Б. Н. Чичериным, П. И. Новгородцевым и др. Кавелин настаивал на автономии морали, Чичерин — на автономии права. Новгородцев — на автономии политики. Это обстоятельство представляется весьма важным, ибо может рассматриваться как свидетельство коммуникативного понимания ценностей, которые не даны Богом или Природой, а вырабатываются самими людьми. При этом следует иметь в виду непоследовательность теоретиков либерализма и, главное, их недемократичность, так как они считали, что власть должна принадлежать элите.
Переход от власти силы к власти права остается самой насущной потребностью для России. Какие можно отметить сдвиги правопорядка на уровне повседневности? Прежде всего — это постепенное разделение моральных норм и законов. Как это ни покажется странным, но господство первых над последними и является одной из причин правового нигилизма. Считая право инструментом власти, русский обыватель оценивал поступки по моральным критериям. Отсюда непонятная для посторонних наблюдателей жалость к правонарушителям, которые воспринимаются народом как пострадавшие от неправедной власти. Нельзя сказать, что на основе аргументов правозащитников в повседневном сознании укрепилось мнение о дисциплинирующей роли права, о понимании его как условия свободы и возможности цивилизованного общества. Однако длинные очереди в юридические консультации, судебные процессы о нарушении прав потребителей и т. п. — все это свидетельства формирования в России новых дисциплинарных пространств, реализующих равенство людей перед законом и формирующих правосознание. Это, может быть, гораздо важнее, чем разговоры о правовом государстве, которые ведет интеллигенция. Именно в этом видится залог того, что в будущих свободных выборах наконец примут участие свободные люди, которые не только знают о правах, но и действуют в соответствии с ними.
ПРОБЛЕМА СПРАВЕДЛИВОСТИ
Чувство справедливости — одно из самых сильных у человека. Меланхолия и критика, протест и революция — все они так или иначе проистекают из ощущения нарушенной справедливости. Но что такое справедливость? Она не сводится к закону, так как само право часто является объектом критики, она не совпадает и с моральным или нравственным осуждением, так как иногда оправдывает насилие. Справедливость хотя осуждает силу и власть, но не сводится к любви и дружбе. Будучи непонятной, «мистической» и непостижимой, справедливость присутствует во всех человеческих переживаниях и оценках, включая отношения человека к другим людям
284 Б. В. Марков. Человек в пространстве культуры
и к природе. Даже общие различия бытия и небытия, субъективного и объективного не дают возможности хотя бы как-то охарактеризовать справедливость. Она должна быть, но ее нет ни на земле, ни на небе, и ни один человек не может сказать, что он абсолютно справедлив. При этом объективный порядок природы нередко расценивается как справедливый, и именно его нарушение, как считали еще древнегреческие мудрецы, вызывает возмездие богов — этих стражей порядка и справедливости одновременно. Справедливость — это «духовный», «человеческий» феномен, ибо когда говорят о «духе законов», то подразумевают социальное равенство, в какой-то мере опирающееся на естественный или объективный порядок, т. е. включающее представление о гармонии и соразмерности сущего. Близкая к мере, взвешенности, равновесию, справедливость предполагает понятие суда. Неправедный, несправедливый суд — это нечто вроде обвеса фальшивыми гирьками. Но как мы можем быть уверены, что эталоны не поддельны? Если мы считаем справедливость, вслед за Гоббсом и другими теоретиками общественного договора, продуктом конвенции, то надежда на ее осуществление, которая в религии связана с эсхатологическими ожиданиями «Страшного суда», связана с усилиями людей.
Чистая справедливость оказывается безмерной и безместной, ибо отсутствует возможность ее определения. Она используется как основание права или моральной оценки, но сама не имеет основания. Она относится к разряду высших ценностей, но неприменима в конкретных случаях и этим отличается от юридических законов. Неудивительно, что она оказывается либо совершенно бессильной и принадлежит к идиллически-идиотическому царству любви князя Мышкина, либо, напротив, слишком жестокой и репрессивной, так как для своего исторического исполнения вынуждена прибегать к силе. В последнем случае чистое ничто превращается в такое нечто, которое становится тираническим. Отсутствующее определяет присутствующее, сокрытое — несокрытое. Революционный трибунал и террор, разного рода чистки (этнические, религиозные, классовые и т. п.) — все это подается как выражение высшей справедливости, и это настораживает. «Бессильная» справедливость оказывается слишком грозной, и следовательно, дискурс о ней нуждается в особо тщательном контроле. Даже если речь идет о любви и дружбе, вере и святости, то и здесь возникают свои перверсии: справедливость нередко приводит к зависти, обидам и мести. Отвратительное чувство Resentiment обращает все доброе в злое. На это указал Ницше в своей критике христианской морали. Абстрактная справедливость не безоружна, хотя и выглядит совершенно бессильной; она разрушает сердца и души людей. Дискурс справедливости в форме критики и морального обличения подобен взрыву атомной бомбы, уничтожающей все живое. Ярким примером служат религиозные сочинения Л. Толстого, отрицавшего науку, искусство, государственность.