Культуры
| Вид материала | Документы |
- «Методы изучения культуры», 536.8kb.
- Методические указания для подготовки к госэкзамену по истории зарубежной культуры Вопрос, 396.76kb.
- Концепция развития культуры К. Леонтьева, Н. Данилевского. Концепция развития культуры, 61.28kb.
- Культурология, 260.24kb.
- Краткое содержание темы, 353.84kb.
- Положение о проведении XV областного фестиваля Дни русской духовности и культуры "Сияние, 456.41kb.
- Проблемы современной культуры, 97.35kb.
- Программа для поступающих на направление подготовки магистратратуры 033000 «культурология», 52.29kb.
- Трансляции культуры, 54.03kb.
- М. К. Аммосова Факультет якутской филологии и культуры Кафедра культурологии рабочая, 62.5kb.
положение человека таково, что он не опровергает нечто внешнее, а протестует против самого себя. Это происходит отчасти в попытках возвращения старого, отчасти в отказе от общепринятого понимания человеческой сущности. В чем же отличие актов разграничения от процедур позитивного отрицания? Раньше, проводя границу между возможным и невозможным, человек не посягал на то, что не в его власти. Сегодня, напротив, чужое воспринимается как находящееся в зоне влияния самого человека. Оно не есть абсолютно чужое. Поэтому логика границы сменяется диалектикой двойного отрицания, которая более пластично выражает изменения отношения своего и чужого. Судя по метафорам, используемым Гегелем, процесс диалектического познания соответствует практикам колонизации или экспансии. «Освоение», «присвоение», «снятие» — все эти понятия описывают не отграничение, а отрицание чужого в форме превращения его в свое.
Опыт протеста, о котором писали Камю и Сартр, сложился в борьбе с фашизмом. Однако эти работы, как ни странно, стали особенно популярны в послевоенное спокойное время и расценивались как эффективная стратегия отрицания системы повседневного порядка, который чувствительная молодежь воспринимала как ничуть не менее жесткий, чем немецкая оккупация. Вопрос о самоубийстве занимает в творчестве Камю центральное место, но речь идет о призыве не к убийству, а к протесту против способов производства человека, наделяемого желанием власти. О какой власти и о каком принуждении может идти речь сегодня, и как ощущается их давление? Кажется, что они измельчали сегодня, когда авторитетные органы не вытаскивают по ночам из квартир абсолютно невиновных граждан и не предают их зверским пыткам с целью запугать остальных. Да и сами формы траты и протеста измельчали. Потерять или сжечь стодолларовую купюру кажется гораздо более значительной жертвой, нежели подвиги великих героев прошлого. Сегодня человек попадает в моральную блокаду за отступление от общественных норм, но это все-таки несоизмеримо с изоляцией в тюрьмах и лагерях. Поэтому, говоря об измельчании как власти, так и форм протеста, нельзя забывать о том, что они переместились как бы внутрь самого человека, поведение которого регулируется искусственной системой понятий, ценностей, потребностей и желаний. Человек вынужден восставать против самого себя, а это неизмеримо труднее, чем указать пальцем на внешнего врага и призвать к непримиримой борьбе с ним.
Технология власти в современном обществе настолько модифицировалась, что поначалу кажется исключительно советующей и рекомендующей. Институты советников и консультантов, терапевтов и психологов, специалистов по обстановке жилья, организации отдыха, разного рода страховки, учитывающие профессиональный риск и опасности на улице, — все это образует плотную сеть, исключающую свободу. Поэтому сегодня протест принимает странные формы: люди время от времени начинают протестовать против врачей, навязывающих
270 Б.В.Марков. Человек в пространстве культуры
дорогостоящие методы лечения, против педагогов, воспитывающих детей, против всякого рода специалистов по здоровому образу жизни навязывающих непрерывную борьбу с собой в форме диеты и тренировок. И что можно сделать, когда, с одной стороны, все эти специалисты стремятся гарантировать сохранение важнейших жизненных ценностей — здоровье, право, образование, работу, жилье и т.п. а с другой стороны, все эти знания окончательно отнимают возможность самостоятельных решений и выбора своей судьбы. Жизнь, которая выглядела в наставлениях мудрецов как опасное, но все-таки не безнадежное предприятие, если твердо придерживаться главных рациональных, моральных и психологических принципов, теперь выступает как сложнейший процесс, сопоставимый с конвейером гигантского завода, который обслуживают тысячи рабочих и специалистов. Человек в одиночку уже не может сегодня эффективно организовать свою собственную жизнь и попадает под власть рекламы и разного рода агентств, обслуживающих население. Раньше свобода достигалась на не подлежащей сомнению и отрицанию основе. Человек почитал родителей, любил родину и оставался верен традициям. Он считал себя частью природы и примирялся с фактом своего рождения в том или ином качестве, а также с болезнями и неизбежностью смерти. Сегодня медицина предприняла решительное наступление на болезни, разрешает возможность эвтаназии, а также позволяет планировать рождаемость, допускает выбор пола, пересадку органов и даже манипулирует генетическим наследством. Разумеется, все эти возможности выбора телесных и интеллектуальных качеств не преодолевают заданности человеческого существования, однако о ней уже не говорится как о судьбе. В каком-то смысле это опыт восстания против того, что прежде считалось неизбежным, но, одновременно, это и опыт закабаления системой новых правил и предписаний.
История цивилизации — это история ограничений и запретов. Человек на протяжении всей истории боролся со своими страстями и желаниями, выступал против слабостей плоти и себялюбия. Господство над самим собой — таково первое и главное требование гуманистической философии. М. М. Бахтин показал, что еще на заре европейской культуры разного рода запреты и ограничения хотя бы раз в году во время праздников и карнавалов отменялись. По мнению Батая, в этом протесте против традиций и норм, регулирующих порядок, и проявлялась суверенность человека, разрывающая цепи обмена актами траты. Однако стратегии карнавала Бахтина или траты Батая — все это скорее современные формы компенсации или протеста, чем отражение реалий прошлого. Нам трудно понять древних с их ограничениями и усилиями, направленными на сохранение социума. Современный человек остается социальным и культурным существом, не прилагая для этого титанических сдерживающих усилий. Угрозы и запреты, внешнее принуждение и насилие постепенно трансформировались в самоконтроль и самодисциплину. Но и эта система морального долга и внутренней цензуры сегодня стала
Раздел III. Философствование на краях порядков 271
стремительно разрушаться. Причиной тому является не некий таинственный нигилизм или падение нравов, а изменение порядка повседневности. Аскетизм, самоотречение, солидарность, альтруизм, экономия и ограничение потребления сегодня являются устаревшими добродетелями, так как современный порядок строится на основе не экономии, а траты. Отсюда необходимо скорректировать мысль Батая, согласно которой трата выступает эффективной формой протеста против современного порядка, основанного на обмене. На самом деле современное общество потребления уже не ограничивает, а управляет потребностями. Расчет и дальновидность, предусмотрительность и осторожность перестали культивироваться на индивидуальном уровне и уже не составляют основу человеческого этоса. Реклама, а также разного рода советы и рекомендации, касающиеся здорового образа жизни, вся система жизнеобеспечения мягко и ненавязчиво, но надежно и всесторонне опутывают человека своими сетями. Человек не должен ограничивать себя и бороться со своими желаниями, он должен их удовлетворять. Другое дело, что сами эти желания искусственно заданы и поэтому их исполнение не только не разрушает, а, наоборот, укрепляет систему порядка. Поэтому, говоря о современных формах протеста, приходится признать, что сегодня отрицанию человек подвергает самого себя, а не Природу, Бога, Государство или Метафизику.
Среди основных прав человека есть право на протест. Оно не допускает революционного изменения социального порядка, а, напротив, сформулировано с целью его защиты. Тут, конечно, есть элемент византийской казуистики: с одной стороны, любая конституция считает общественное устройство незыблемым, а с другой — вынуждена допускать возможность протеста в случае нарушения государством моральных свобод индивида. Реализация права на протест связана с разделением властей. Однако надо признать, что и эта возможность подверглась в современных обществах значительному ограничению, так как различные ветви современной власти пригнаны друг к другу значительно сильнее, чем, например, в эпоху разделения королевской, общественной и духовной власти. Современное государство легитимируется как выражение воли народа. Вместе с тем оно гарантирует права личности и различных социальных меньшинств. Последние могут реализовать свое право только в форме протеста. Отсюда происходит интенсификация негативного опыта, который в современном обществе выступает как форма защиты прав и свобод гражданина.
Таким образом, на место политических революций, в которых сталкивались крупные социальные группы и классы, сегодня приходят иные формы протеста, которые можно назвать партикулярными и которые осуществляются индивидами, малыми группами или национальными меньшинствами. Это и есть протест против господства общего, против гомогенности, стирающей различия и многообразие. Это и есть ситуация постмодерна. В ее основе лежит иной образ человеческого. Современный человек не отождествляет себя с абстрактным
272 Б.В.Марков. Человек в пространстве культуры.
субъектом права или морали, он с опасением относится к рациональности и не идентифицирует себя с европейской или собственной национальной культурой. Это поликультурное, мультинациональное, но не космополитическое существо. Обитая в одном из культурных гетто современного большого города, он свободно фланирует по другим территориям и терпимо относится к носителям иных культурных миров. Он не мыслит себя ни сверхчеловеком, ни носителем абсолютных моральных норм. Он — пионер партикулярности, мечтающий не о новом высоком идеале человека, а о возможности многообразных форм жизни.
3. Дисциплинарные пространства российского общества
Авторитарная власть, стремящаяся своими постановлениями определить единый порядок, тяготеет к идеологии и стремится преобразовать жизнь на основе идеи. По сути дела, такая стратегия — наследство проекта просвещения, который сегодня подвергается глубокой критике. Процесс цивилизации не сводится к просвещению темных масс знаниями, правовыми принципами и рациональными идеями. Общественный порядок строится скорее мастерами «социальной механики», которые, оставаясь в тени идеологов, выступают опорой подлинной власти, ибо они создают и организуют реальные дисциплинарные пространства на уровне повседневности. В истории России попытки европейской модернизации наталкивались на сопротивление и не приводили к демократизации общества и эффективной экономике. Это вызвано тем, что процесс реформирования в России, как правило, протекает в сфере сознания и ограничивается просвещением. Сегодня реформаторы возлагают надежды на капитализм. Скрытым допущением при этом является вера в то, то рынок является чем-то вроде клапана Уатта в паровой машине, который распределяет производимую энергию без вмешательства человека. Переход к рынку сопровождается отказом от государственного регулирования и социальных гарантий, и неудивительно, что его результатом оказался «дикий рынок», от которого испытывают страх сами его создатели.
На самом деле капитализм является не естественным, а, может быть, самым искусственным порядком из тех, что существовали в истории. Он оказался возможным не только благодаря идеям свободы и автономности индивида, не только благодаря техническим открытиям и торговле, но и потому, что сопровождался зна-
Раздел III. Дисциплинарные пространства российского общества 273
чительными изменениями форм власти и собственности, а также пространств труда и отдыха, способов коммуникации, планировки городов и т. п. Многие из основных предпосылок капитализма кажутся настолько естественными, что не замечаются западными исследователями, а между тем без их выполнения искусственным, «инкубаторским», путем невозможно создать государство социального благоденствия. Как считал М. Вебер, секрет капитализма таится не в стихии рыночных отношений, ибо мелкая торговля, спекуляция существовали всегда, а в особенностях характера экономического человека, которому свойственны не только страсть к наживе и агрессивность, но и прежде всего сдержанность, самодисциплина, расчетливость, предусмотрительность. Эти черты буржуазного характера он связывал с протестантской этикой, что дало повод нашим философам искать опору русского капитализма среди старообрядцев.
Судя по рецептам реформирования, которые американские экономисты охотно дают слаборазвитым странам, сами эксперты уже слабо представляют себе сложную структуру и условия возможности цивилизационного процесса. К ним, в частности, относятся не только знания и мораль, экономика и право, но и особым образом сформированная и организованная телесность. Например, история рабочего класса не сводится к пробуждению его сознания, а состоит в организации специальных дисциплинарных пространств, в которых тело селянина, послушное органической логике, превращается в тело рабочего, выполняющего механические, доведенные до автоматизма действия. Культура Запада и связанные с нею достижения имеют своей почвой невидимую, но прочную сеть взаимосвязей и взаимозависимостей между различными слоями населения, которой на уровне сознания соответствует система норм, правил и ценностей, регулирующих поведение. Многие из них являются «неписаными», однако за исполнением их следит общественность. Привыкшие у себя дома быть необязательными и неисполнительными, наши бизнесмены вскоре замечают, что на Западе можно обмануть максимум два раза, после чего сообщество бойкотирует провинившегося. При всей свободе и изобилии нельзя не заметить существования там разного рода «мягких» зависимостей и ограничений, касающихся кредитов, страховки, пенсий и т. п. Эта невидимая русскому наблюдателю роскошных витрин дисциплинарная машина действует гораздо более эффективно, чем полицейский надзор.
Таким образом, если учесть, что помимо полиции, разного рода экономических и социальных институтов, налоговых и кредитных служб существует развитая структура общественного мнения, осуждающая и подвергающая бойкоту людей, не соблюдающих общепринятых правил поведения в обществе, то обнаружится впечатляющая картина разграниченного дисциплинарного пространства, организующего жизнь не хуже, чем дорожные знаки автомобильное движение. На создание этой структуры повседневного порядка были
274 В.В.Марков. Человек в пространстве культуры
потрачены значительные усилия и время, по сравнению с которыми мечты наших реформаторов построить капитализм за 500 дней выглядят совершенно несерьезными.
Одной из причин неудачи программ реформирования и модернизации следует признать стратегический просчет интеллектуалов, редуцировавших задачи к критике прежней идеологии и к просвещению населения абстрактными моделями из американских учебников по экономике. Между тем для того, чтобы создать новое и даже сломать старое общество, необходимо знать их устройство. Сведение прошлого режима к тоталитарной идеологии, расцениваемой как ложное сознание, является сильным упрощением. На самом деле прошлое и настоящее являются формами жизни, которые протекают в руслах душевных страстей, телесных желаний, воззрений и оценок, имеющих свои барьеры и пороги. Власть, как управление этим жизненным порядком, не сводится к обману или запрету. Она не столько обманывает, сколько делает людей такими, какими нужно. Гносеологическая рефлексия и критика идеологии не учитывают, что существует желание власти. Если бы оно было естественным, то ничто бы не нарушало существования репрессивных режимов. Между тем именно на примере так называемой перестройки можно видеть, что ее опорой был всеобщий протест против репрессивности, пронизывающей отношения людей. Это стихийное движение к освобождению, сделавшееся неуправляемым при отсутствии внутренних ограничений, испугало власть, которая вновь сделала ставку на силу. Но преодоление внутренних запретов и барьеров в сознании людей лишило ее опоры, и без создания соответствущих дисциплинарных пространств на уровне повседневности она уже не сможет навести порядок даже с помощью репрессивных действий.
Рассматривая процесс общественной эмансипации не как следствие критики идеологии и революционного движения, а как цивилизационный процесс, затрагивающий изменение повседневного порядка, можно описать некоторые дисциплинарные практики, в которых происходило производство основополагающих компонентов «человеческого». После революции во Франции стали организовываться всенародные праздники, в ходе которых, как задумывалось, должен был возрождаться революционный энтузиазм масс. Их основным моментом стало шествие. Люди должны были организованно пройти по улицам, Помня о взрывном характере толпы, боясь ее недовольства, революционное правительство таким образом стремилось дисциплинировать и организовать новое коллективное тело.
Начальная и конечная точки праздника — это два объективных пространственно-временных состояния. Люди собирались на площади, где происходил некий маскарад: одетые в костюмы попов и дворян персонажи разъезжали на ослах, а собравшиеся осыпали их насмешками. Затем толпа выстраивалась в колонну и двигалась к центру. Там на одной из больших площадей возвышался огромный помост, на котором находились члены правительства и обращались к народу
Раздел III. Дисциплинарные пространства российского общества 275
с речами. По окончании все расходились пить вино в тавернах. Таким образом, в этих мероприятиях сохранились основные элементы как языческого, так и религиозного праздника. Новый его смысл доходил не до каждого: широта площади, отсутствие громкоговорителей затрудняли восприятие речей. Не менее сложной была символика праздника, создаваемая революционными художниками. Конечно, Давид и Делакруа не были авангардистами, однако и они решали свои собственные художественные задачи, которые слабо понимали их современники.
То, что такие попытки объединения были неудачными, доказывает череда последующих революций, сотрясавших Францию и в XIX столетии. Простые люди все реже посещали праздники, так как становилось очевидным, что молока матери-республики на всех явно не хватает. Так росло отчуждение массы и власти. В России после революции власть тоже искала и находила эффективные дисциплинарные воздействия на коллективное тело толпы в форме митингов и шествий. Она была озабочена поиском новых форм воздействия на человека, которые нашли свое воплощение в реорганизации дошкольных и школьных учреждений, в открытии массовых библиотек, клубов, ставших идеологическими центрами, в развитии средств массовой коммуникации и т. п. Не менее, а может быть, более важное значение имели структуры предприятий, фабрик, заводов, научных учреждений. Если на Западе — это место работы, учебы, исследований, то у нас они функционировали и как место производства нового человека. Неэффективные в экономическом отношении, они приучали не к эквивалентному обмену, а к жертвоприношению, к тому, что сегодня называют «даром». Дар и жертвоприношение сегодня, может быть, остались только в любви. Но именно они прививались у нас в прошлом как общие жизненные установки. На бывших советских предприятиях люди не столько работали, сколько приносили себя в жертву обществу и получали не столько эквивалентную заработную плату, сколько ответный дар в форме «прожиточного минимума». То, что они выполняли организующие жизнь функции, свидетельствует и тот факт, что там распределялись путевки в санаторий, жилье и разного рода премии. Но главное — это, конечно, собрания (комсомольские, партийные, трудовые и т. п.), на которых обсуждались не только производственные, но в основном идеологические, политические и даже семейные проблемы. Сегодня они вызывают сильную ностальгию и, кто знает, может быть, еще воспроизведутся в форме «социального государства». Таким образом, ликующие лица и горящие глаза рабочих в картинах эпохи первых пятилеток — это не ложь, а реальный продукт синтеза христианского подвижничества, воспитанного в еще более отдаленном прошлом, и так называемого «коммунистического отношения к труду», когда люди не просто работали, а строили светлое будущее. В этой связи Можно сказать, что «перестройка» началась не в 1985 году, а гораздо раньше, когда началось постепенное разложение этого сознания.
276 Б. В. Марков. Человек в пространстве культуры
На изменение менталитета людей существенное влияние оказала эволюция повседневных форм жизни. Наиболее важным ее результатом является переселение жителей из коммунальных квартир в отдельные. Коммунальная квартира — редкая для Запада форма общежития прижилась в России не только по причине жилищного кризиса, но и потому, что она достаточно органично вытекала из общинного образа жизни, из общежитии и казарм, широко распространенных в период великих строек коммунизма. Именно эти дисциплинарные пространства производили специфические коллективные тела, приученные к открытости, подчиненные круговой поруке, когда каждый отвечает за всех и все за каждого, когда иметь отдельное, скрывать интимное воспринимается как тяжкий грех. С распространением отдельных жилищ человек получает отдельное спальное место и даже отдельную комнату. Ребенок переходит из сферы публичного контроля и надзора под опеку родителей и педагогов и обретает нечто вроде описанных Фрейдом комплексов. Благодаря этому фундаментально изменяется форма власти родителей над детьми, сочетающая практики греха и покаяния с познанием и манипуляцией образом жизни.
Другим важнейшим изменением дисциплинарных пространств современной России является эволюция городской жизни. Урбанизация имеет у нас давнее происхождение, но наши города во многом напоминали большие деревни. После революции городская жизнь также строилась по деревенскому, т. е. общинному, принципу: коммунальная квартира, где, как в деревне, люди наблюдают друг за другом и сообща владеют жильем; дворец культуры, где, как в избе-читальне, достигается идейное и душевное единство; центральная площадь, куда, как на сельский сход, граждане приходят демонстрировать единодушие с властью. Однако сегодня все понемногу исчезает. Большие города не имеют центров. Власть не демонстрирует себя на трибунах, а переместилась на экраны телевизоров. Музей, университет, консерватория еще существуют, но уже не являются монопольными законодателями Истины и Красоты.
В сегодняшней России наблюдается распад и деградация культурного пространства, но в ином, чем на Западе, направлении. Распадение прежнего единого экономического, политического и культурного пространства привело к развитию новых силовых полей, в качестве которых выступает, к сожалению, не свободная общественность, а мафиозные кланы. Происходит архаизация метрики жизни, и об этом свидетельствуют самые разнородные процессы. Анализ надписей на стенах, так называемых «граффити», говорит не о сознательном восстании подростков против знаков, как на Западе, а о разделе территорий и зон влияния между «своими» и «чужими». Аналогичные процессы протекают и в мире взрослых: крах прежней командно-административной системы привел к самостоятельности, но, как отдельные предприятия, так и граждане испытывают большие затруднения