Geum.ru

М. В. Ломоносова Ресурсы для Ломоносовских урок

Вид материалаУрок
Подобный материал:
1   2   3   4   5
306

чрезвычайно высокопоставленный сановник и царедворец А. С. Танеев.26

Последствия ничтожнейшего по существу эпизода с кантатой были далеко не ничтожны. По сохранившемуся делопроизводству Ломоносовской комиссии можно проследить, как переписка с архивами, университетами и библиографами, недавно еще живая и горячая, остывает мало-помалу, а затем и почти вовсе вытесняется суетливой корреспонденцией с «высочайшим» поэтом и «высокопревосходительным» композитором. Центр внимания Ломоносовской комиссии неприметно смещался: предметом главных забот был теперь уже не сборник ученых статей о Ломоносове и не исследовательский институт его имени, а баритоны и контральто «императорской» оперы, которым предстояло исполнять с эстрады Дворянского собрания27 положенные на ноты великокняжеские вирши.

К возне из-за кантаты присоединились еще нервные пререкания с городской управой по высоко принципиальному вопросу о том, где ставить памятник Ломоносову — в средней ли части Университетской линии Васильевского острова (теперь Менделеевской) или же при выходе ее на набережную Большой Невы.28 В итоге этого глубокомысленного спора, на который ушло много академических чернил, памятника не поставили нигде.

Когда приблизились юбилейные дни и прошел слух, что на Ломоносовском торжественном заседании будет, может быть, присутствовать Николай II,29 на руководство Академии наук навалились новые заботы. Целый том составился из переписки непременного секретаря с более или менее «знатными обоего пола особами», заявившими — тогда весьма запальчиво и ядовито — о своем праве посмотреть на пышное зрелище и чрезвычайно обиженными тем, что о них не вспомнили при рассылке приглашений. До Ломоносова ли было при всех этих обременительных хлопотах, где каждый неловкий шаг грозил серьезными неприятностями. Имя Ломоносова было обращено в орудие совершенно определенной политики. Она-то и отвлекла устроителей юбилея от попытки углубить изучение Ломоносова.

На день 7 ноября по всем церквам российской империи была назначена заупокойная обедня и панихида по Ломоносову, правлениям и советам духовных учебных заведений Синод предложил

307

в этот день устроить соответствующие чтения, посвященные Ломоносову.

8 ноября в зале Дворянского собрания состоялось торжественное заседание Академии наук в честь Ломоносова. Заштатные чиновники, стремившиеся напомнить о себе, прибегали к самым разнообразным уловкам, чтобы просочиться в число приглашенных. Так, руководитель цензурного ведомства ухитрился получить билет под маркой гласного Петербургской городской управы; товарищ министра внутренних дел — под видом представителя одного из подчиненных ему губернских статистических комитетов; член Государственного совета Н. А. Зверев воспользовался в тех же целях своей прикосновенностью к Обществу плодоводства, а другой член Государственного совета Б. В. Штюрмер, стяжавший впоследствии такую позорную известность как премьер царского правительства, вторгся в число гостей в составе делегации Ярославской архивной комиссии.30

С вступительным словом выступил «августейший» президент Академии. Оркестр и хор исполнили торжественную кантату, после чего были прочитаны четыре доклада: профессором Б. Н. Меншуткиным «Ломоносов как естествоиспытатель», А. И. Соболевским «Ломоносов в истории русского языка», П. И. Вальденом «Ломоносов как химик» и профессором В. В. Сиповским «Литературная деятельность Ломоносова».31 Затем последовало чтение адресов от учреждений и обществ.

Однако же более всего искривило и смяло программу чествования Ломоносова одно сверхпрограммное юбилейное предприятие, которое своим однобоким, непомерным ростом заглушило все остальное: это была затеянная Академией выставка.

Программа этой выставки была разработана особой Выставочной комиссией, в которую помимо членов Академии вошли и посторонние лица. Роль Академии в этом деле была далеко не первенствующей. Подлинными хозяевами выставки оказались очень влиятельные в ту пору искусствоведы, которые подвизались в редакции искусствоведческого журнала «Старые годы». Ломоносов, весь обращенный к будущему, был, разумеется, глубочайшим образом чужд этим ярым приверженцам прошлого. Его юбилей явился для них всего лишь удобным случаем показать только внешнюю красивость феодальной старины. На Академию же, которая опрометчиво обратилась к ним за помощью, они взвалили всю черную работу. Памятником этой работы служит уже не один

308

том, а целых восемь томов переписки все того же непременного секретаря Академии.32

Выставка называлась «Ломоносов и Елизаветинское время». Это название неточно: Ломоносову было отведено отнюдь не первое место. Посвященный ему отдел,33 вернее сказать — подотдел, терялся среди двенадцати других, несравненно более роскошных отделов, которые навязывали вниманию посетителей показную сторону придворного и аристократического быта середины позапрошлого столетия. В Ломоносовском подотделе были представлены известные портреты и бюсты Ломоносова, а также портреты его покровителей, родственников и знакомых, рукописи его сочинений и его автографы, печатные издания его произведений, официальные документы, касающиеся его лично и его научной деятельности, мозаичные работы его и основанной им мозаичной фабрики, вещи, ему принадлежавшие, как то: диплом на звание профессора химии, выданный за подписью президента в марте 1751 г., грамота на землю в Копорском уезде при деревне Усть-Рудице, пожалованную ему императрицей Елизаветой, физические и астрономические инструменты,34 серебряные часы (луковица) с двумя ключиками на шелковом шнурке, серебряное блюдо с выгравированными буквами на обороте, сочинения Германа Бургава,35 бывшие настольной книгой Ломоносова, а также виды местностей, связанных так или иначе с его именем, и, наконец, некоторые иллюстрации, рисующие различные моменты его жизни. В путеводителе по выставке Ломоносовскому подотделу было уделено всего полстраницы из тридцати двух.36

Невыполнение юбилейной программы объясняется в значительной мере тем, что из рук ее авторов Б. Б. Голицына и

309

В. И. Вернадского ушло не только официальное, но и фактическое руководство Ломоносовской комиссией: их оторвали другие дела. Для Б. Б. Голицына 1909—1911 гг. были временами едва ли не наибольшего напряжения его многосторонней исследовательской, приборостроительной, преподавательской и научно-организационной деятельности, которая и отвлекала его от Ломоносова.37

Иначе сложились обстоятельства у В. И. Вернадского: юбилейный год оказался годом крупнейшей в его жизни перемены. Начало работы Ломоносовской комиссии застало его еще московским профессором, только наездами бывавшим в Академии наук. Он принимал участие в университетской жизни, которая вступала тогда в самую темную свою полосу: министр народного просвещения Кассо вел подкоп под Московский университет. Разгром Университета произошел, как известно, в 1911 г. В. И. Вернадский вместе со всеми лучшими представителями передовой профессуры подал в отставку в знак протеста против правительственных бесчинств и покинул Москву.

По всем вышеуказанным причинам, прямо или косвенно связанным, как мы видим, с политическими условиями времени, юбилей 1911 г. не мог дать и не дал того большого, что сулила программа Б. Б. Голицына и В. И. Вернадского. Но тем сравнительно небольшим, что было все-таки сделано тогда для изучения Ломоносова, мы обязаны прежде всего авторам этой программы, их почину и их энергии, как ни кратковременно было их руководящее участие в Юбилейной комиссии. В ряду исполнителей того, что они наметили, первое место принадлежит В. И. Вернадскому же, второе — Б. Н. Меншуткину.

Что же было выполнено из состава их программы и что осталось невыполненным?

Самого главного не сделали: VI и VII тома Сухомлиновского издания не вышли к юбилею.38 Б. Н. Меншуткин, вспоминая почти четверть века спустя историю их печатания, объяснял неудачу 1911 г. главным образом тем, что не доспели будто бы к сроку оттиски зарисовок северных сияний.39 Это неверно: они

310

были отпечатаны вовремя.40 Дело было вовсе не в них и не в медлительности Академической типографии, а в нерасторопности редакторов издания: в конце мая 1911 г., т. е. за пять месяцев до юбилейной даты, когда основной текст обоих томов был уже целиком напечатан, редакторские примечания к нему еще не были сданы в набор.41

Вместо намеченного по плану дешевого издания наиболее капитальных естественнонаучных работ Ломоносова Академией наук был выпущен сборник под заглавием «Труды Ломоносова в области естественно-исторических наук». Из четырех участников этого издания один В. И. Вернадский оказался верен начальному замыслу (ему же, должно быть, и принадлежавшему): он напечатал в сборнике особо ценимую им работу Ломоносова «О слоях земных», снабдив ее кратким введением, где подвел отчетливый и внушительный итог заслугам Ломоносова как минералога. «Ломоносов, — подчеркивал при этом В. И. Вернадский,— правильно ввел в научную работу тот метод понимания природных процессов и их изучения, который ... вошел в науку ... в XIX столетии: метод единства геологического процесса, накапливания во времени явлений, ныне совершающихся в земной коре».42

Попытка Б. Н. Меншуткина последовать примеру В. И. Вернадского свелась к помещению в сборник выдержек из тех физико-химических работ Ломоносова,43 которые были полностью опубликованы им же, Б. Н. Меншуткиным, семь лет назад, в 1904 г. Что же касается других двух участников сборника — Ю. М. Шокальского и Н. А. Иосса, то они, вопреки заданию Комиссии, дали вместо публикаций свои собственные статьи реферативного характера: первый о «Кратком описании путешествий по Северным морям»,44 второй — о «Первых основаниях металлургии».45

Ни предусмотренных планом материалов для биографии Ломоносова, ни его писем, ни проектированной С. Ф. Ольденбургом хронологической канвы не только не выпустили, но даже и попыток не сделали приступить к их подготовке. Этот пробел был, правда, компенсирован тем, что к юбилею вышло жизнеописание

311

Ломоносова, написанное Б. Н. Меншуткиным.46 Его книга, для своего времени необыкновенно ценная, остается и по сей день лучшей научной биографией Ломоносова, хотя многие из содержащихся в ней фактических данных нуждаются теперь в некотором исправлении.47

Идея инициаторов академического сборника, не получив со стороны представителей высшей школы прямого отклика, оказала на них все же, по-видимому, некоторое косвенное воздействие: три университета — Московский, Варшавский и новорожденный Саратовский в связи с юбилеем 1911 г., издали свои ломоносовские сборники, которые уделяют естественнонаучной деятельности Ломоносова гораздо больше места, чем предшествовавшие юбилейные сборники подобного рода.48 Они дали случай таким крупным ученым, как А. П. Павлов и В. П. Амалицкий, сказать свое веское слово о Ломоносове-геологе.

Из всех юбилейных предприятий 1911 г. лучше всего удались справочники, посвященные библиографии сочинений Ломоносова и о Ломоносове.49 Несмотря на некоторые неизбежные в таких изданиях недочеты, они остаются и до сих пор полезнейшими пособиями. Однако к сроку они не поспели: один был выпущен в свет спустя четыре года, другой — спустя семь лет после юбилея, что значительно их обесценило. К моменту выхода из печати обе книги уже поустарели.

Не оправдал себя объявленный Академией наук конкурс на лучшее сочинение о Ломоносове. Представленные в 1912 г. на соискание премий сочинения были признаны Комиссией50 не

312

удовлетворяющими условиям, поставленным в правилах о премиях, и присуждение премий было отложено до 1914 г. К этому времени юбилейное настроение рассеялось без следа и 8 января 1914 г. непременный секретарь доложил Физико-математическому отделению Академии наук, что к назначенному сроку на соискание премий по Физико-математическому отделению не поступило ни одного сочинения.51 По Отделению русского языка и словесности было представлено два труда: директора Уфимской частной мужской гимназии И. М. Белоруссова — «Словарь Ломоносовского языка» и рукопись труда Г. З. Кунцевича — «Библиография сочинений М. В. Ломоносова». Обе работы были премированы, первая суммой в 1000 руб., вторая — 500 руб.52

Так же печально сложилось дело и с проектом Ломоносовского института. Б. Б. Голицын и В. И. Вернадский не отступились от этого многообещавшего предприятия и после своего отхода от юбилейных дел. В развернувшейся по вопросу об Институте газетной полемике они одержали верх над представителями реакционной профессуры, которые пытались перелицевать проект на свой лад. Им удалось ценой настойчивых усилий добиться утверждения своего проекта и в законодательном порядке. Им посчастливилось после долгих поисков найти прекрасное место для постройки Института. Они спроектировали и самое институтское здание. Однако, невзирая на весь энтузиазм его авторов, проект был заморожен и к постройке Института так и не приступили.

Ломоносовский юбилей 1911 г. — наглядный пример характерного для того реакционного времени затаптывания здоровых побегов научной инициативы. И тем не менее он имеет чрезвычайно важное значение в истории изучения научной деятельности Ломоносова.