Медицины и философии/, профес­сор Георг Сигмунд, является автором более чем зо-ти книг ин­формативного и формативного христианского апологетического со­держания

Вид материала

Документы

Содержание Неизлечимое расщепление

Подобный материал:

• Введение Понятие «раввинистический иудаизм», 135.97kb.
• Национальной Академии Наук Украины, Международного Соломонова университета, Киевского, 335.85kb.
• Наедине с библией, 2937.31kb.
• Авторы: Жиряков И. Г, 1280.34kb.
• Б. А. Астафьев основы мироздания: геном, закон, 11345.74kb.
• = Воснову этой книги положен цикл статей, опубликованных автором в 1995 году в минском, 1823.03kb.
• Джон Пол Джексон находится на переднем крае пророческого служения уже более 20 лет, 2054.58kb.
• Вопросы к зачету по философии на 2011/12, 17.9kb.
• Книга в доступной форме рассказывает о философии, методологии и "технологии" интегрального, 3361.01kb.
• Экзаменационные вопросы по философии на весенне-летний семестр 2010/11, 169.41kb.

УЧЕНИЕ

о круговороте и о вечном возвра-

те подобного


Когда нет веры в Бога, то с этим гибнет всякая и каждая цель. Напрасно взывает вечная тоска, постоянно напоминая о вечной родине. Бесцельность вечного шествия в никуда, туда где нет ответа ответа на вопрос «где», грозит пожрать путника и ведет его в багровую ночь безумия. От человека де требуется, чтобы он, героически овладев собой, этой пустоте и бесцельности дал свое утверждение, - сказал бы ей «Да!». Тогда предлагается вера в цельность крайнего бытия, которая должна преодолеть небесное и дать ему разрешение. Этой вере и дано наименование Дионисиевой. Это высматривание в ожидании и в поисках крайней, и последней цели и крайнего покоя должно превратиться в бесконечный путь вечного круга. Тем самым конечность этого мира возвышается до степени божественности. Этот мир, и только этот мир в его полноте должен быть утвержден ясным и решительным "Да!" и нигде и ни в чем ему не должно встретить отрицания. Единонаправленный мыслью человек, через всю свою жизнь шествует к некоей цели, лежащей за пределами своих земных дней и годов. Об этом ему постоянно напоминает угроза неизбежной смерти, которая требует от него, чтобы он привел к со-вершению задачу своей жизни. Отсюда перед Ницше возникла задача в воем контр-творении устранить это положение вещей, и это ему удалось через изобретение учения о вечном круговороте, о возврате подобного.

С этим врата, ведущие в потустороннее, ведущие туда, "откуда путник ни один не возвращался" /Шекспировское слово из Гамлетова монолога/ закрываются накрепко и навсегда. Мир становится замкнутым в себе космосом, за пределы которого не мыслит себе выйти ни один мудрец. С этим обезбоженный космос, находящийся по эту сторону, лишается последней щелки, через которую можно взгдянуть, наружу в потустороннее.

Мысль о вечноциркулирующем событии жизни космоса, о вечном круговороте, о том, что все регулярно возвращается в себя, зародилась в Вавилоне, затем ее обновили пифагорийцы и она вновь вышла на поверхность в философии предсократова времени. Когда Ницше изучал эту философию, она на него произвела столь сильное впечатление, что отразилась впоследствии в его мысли и творчестве. Еще в его раннее время эта вавилонская философия как бы дала ему мысль, о причине невероятных "совпадений" причин, движущих исторические события с силой такой же неизбежной необходимости с какою положены пути движения созвездий. Эта мысль сначала проверяется, взвешивается. Подобно демону она проникает в самые тайные тайники его души, куда никто не имеет доступа, и нашептывает в ухо:

"Эту жизнь, которую ты сейчас живешь, которую ты прожил, - пишет Ницше в своих сочинениях, - ты должен будешь прожить еще раз и еще бесчисленное число раз. И этом не будет ничего нового. Нет. Но каждая боль, каждое желание, каждая мысль и каждый вздох и всякая мельчайшая мелочь твоей жизни и все в ней грандиозное должно к тебе вернуться и все в том же порядке, следуя одно за другим и этот вот наук, и этот лунный свет, идущий сквозь листву деревьев, и самый этот вот момент, вот это самое мгновенье и сам я. Вечные песочные часы бытия непрестанно вращаясь, постоянно возвращаются к уже пройденному, и ты, вместе с ними, ты - пылинка от пылинок" /"Труды"/.

Эта мысль долина была сбить с ног всякого человека, должна бы заставить его скрежетать зубами и проклясть демона, который все это нашептывал. Или же должно было бы человеку в голову придти, что никогда еще не было такой божественной мысли!

"Когда тобою овладеет эта мысль, - пишет далее Ницше, - она тебя переменит или же сокрушит. Вот вопрос ко всем и ко всему, Ты хочешь этого же еще раз и еще бесчисленное число раз?. И этот вопрос лег бы всей своей тяжестью на всем, что ты делаешь. Или же тебе остается примириться с самим собою и с жизнью, чтобы не требовать более ничего после того, как это все последнее удостоверено и к сену приложена печать вечности7" "Труды"!.

Наконец, в тот момент, когда он пережил весь круг известных до сих пор и прожитых до конца ценностей и желаемых вещей, когда он всмотрелся до конца в вопрос о том, заслуживают ли эти вещи дальнейшего испытания, когда он привел к радикальному нигилизму, тогда, подобно спасительному откровению, как что-то потрясающе новое, ему снова приходит мысль, что перед ним явилась ново-открытая земля, ступить на которую смеет лишь тот, кто стал сверхчеловеком, – Uebermensch.

Как бы говоря о некоей тайне, тихим голосом и со всеми признаками ужаса Ницше говорил об этом Лу Саломе и Овербек, – женщинам, впоследствии описавшим это в своих воспоминаниях о Ницше. Говорил о том, что он открыл идею о вечном круговороте. С этим он стал чувствовать, что в истории человечества он не один из многих, но что он один из создающих и творящих. В нем, во Фридрихе Ницше, совершился великий круговорот, пришло к тому пункту, что есть «великий полдень, потому что человек стоит на полпути между животным и человеком». \ Труды\.

Это откровение пришло ему через океан страданий, явившихся подобно горному массиву. Эта мысль овладела им, как заключительное, крайнее ДА, как АМИНЬ его философии о выяснению мира и об обожествлении мира, как эта мысль вносит вечность в эту жизнь. Эта мысль должна быть поставлена перед человечеством со всей решительной силой и как окончательная действительность. Этой мыслью должны поверяться в своем утверждении великие люди, вырастающие в сверхчеловечество, и по ней надобно судить, могут они эти мужи, способны ли они, приложить печать вечности ко всему, что они делают или же эта мысль задавит и сокрушит их.

Ницше приписывал этой мысли изумительную силу для отбора: те, кто имеют ценность, в мере, чтобы бы быть раздавлены, так раздавлены и будут; те, кто имеет ценность, чтобы жить, станут сверхчеловеками. Человек должен найти силу безо всякого разбору говорить "Да" сему, всякому страданию, всему, что недостаточно ясно во всякой случайности, всему существующему в его глубине и широте, и это для того, чтобы как благословляющий, каждую вещь определить к должному для нея небу, и что после того, что будут, изгнаны все переходные степени между добром злом, и каждая вещь оправдана сама в себе. Таким образом все, каждая случайность будет собственным богом, после чего никакой другой бог уже более не нужен.

О своем учении о возврате всего и о значении этого учения Ницше говорит таинственными намеками. Обращаясь к чуждому человеку он говорит:

"Пусть тебе расскажут о мысли, которая возникла у меня, подобно созвездию и которая хотела бы светить тебе и всякому и каждому, как это свойственно' свету" /"Труды"/.

В этом высказан полностью антитезис .вере в Бога, ибо только в круговом процессе всего полностью покоится внутримировое событие, совершающееся в себе самом, оно становится сущностью, бытием, которое не нуждается ни в каком другом.

"Кто н верит в круговой процесс всего, – читаем у Ницше, – тот должен верить в Бога, Которому свойственен произвол", /"Труды"/.

Поскольку одна альтернатива полностью окончена, остается только другая, Эта мысль, эта идея должна возвысить до непревзойденных высот не что иное, как утверждение всего мира, его определенное и решительное "Да". Поэтому о ней Ницше и говорит, что она содержит больше, чем все религии, не замечающие текучести жизни". Это есть "религия религии

В этом учении о вечном обращении, о вечном возврате, философия Ницше должна доказательно выяснить свою правду, то есть – способна ли она выдержать критическое наблюдение, а затем экзистенциально предъявить, верно ли, что ея переживания, ея опыт в жизни, действительно может создать сверхчеловека, того самого юберменша, который без внутреннего расщепления оказывается самопроизведенной противоположностью "умершему богу".

Что касается первого, то следует сказать, что сам Ницше чувствовал живую необходимость к тому, чтобы свою основную идею подтвердить физическими фактами. Для этого он прибег к естественно-научным исследованиям и весьма сомнительным опытам, и все равно основания для своего учения не нашел .а, в конце концов, все его учение ниспровергается довольно простыми математическими исчислениями о чем пишет Г.3иммель в своей книге "Шопенгауер и Ницше" /изд.1923 г./Таким образом, учение Ницше не получило никакого признания в научных кругах. Более веским является тот факт, что заключение и краеугольный камень идейного построения, созданного Фридрихом Ницше, оказались крайне слабыми при философском их рассмотрении.

Если же и когда его подвергают испытанию на экзистенциальную действительность. (Existentiale Echtheit) то вскоре оказывается, что он прячется в зияющей расколотости, в трещине, которая его и ломает на части. А именно: учение о куговороте, о возврате всего должно оказаться "этическим центром тяжести", чем бытие человека, потерявшее цель, приобретает новую цель, стоящую выше него. Такое изложение идеальной цели для волевого человека должно изменить христианскую веру в бессмертие не чем иным, как волей к самостоятельному приобретении вечности.

С другой стороны, постоянный возврат подобного должен быть непреодолимой необходимостью неизменяемого физического процесса, который может протекать только так и никак не иначе. Между этими обеими формами учения о возврате всего, как атеистической религии, являемой в виде физической метафизики, лежит разрыв, закрыть который не может ни что.

Если современный человек стал тем, чего еще никто не знает", потому что ему поломали все цели, на которые он мог ориентироваться в своей жизни, тогда учение о вечном возврате носит новую проэкцию. Но мнению Ницше, люди жили в атмосфере ошибки, состоявшей в том, будто бы перед ними была какая-то цель. Вопрос был лишь в том, чтобы эту цель найти. Но ошибку эту выдумали они сами, сами люди и поэтому, располагая самовластием и полноценностью они теперь должны себе задать новую цель. Люди должны перерасти самих себя. Человек должен стать господином и хозяином земли, - стать сверхчеловеком - юберменшем. Призыв к сверхчеловеческой храбрости, внешнее ободрение к человеку, должно ис ходить из безусловного самообязательства, лежащего в учении о возврате и гласящего, что в каждом мгновении человек должен жить так, как он снова хотел бы жить бесчисленное число раз. Примером и образцом такого человека, повелевающего самому себе и явившегося в результате строгого отбора, является Заратустра. Новым центром тяжести в нашей жизни должна быть с нашей стороны вечное постоянно возвращающееся утверждение, согласие и это должно быть новей формой вечности. "Высочайщее состояло бы в том, что мы могли бы выдержать собственное бессмертие".

Тем самым, следующим шагом воздействия этого учения был 6ы "зрзац заменитель, суррогат веры в беесмертие" /"Труды,\ Пробуждающей религиозной силе христианской веры в бессмертие со своим "ты должен" у Заратустры отвечает стиль проповеди, здесь свободно переданный словами "я хочу", исходящими из собственного законодательства: "Когда ты воплотишь в себе самом эту мысль всех мыслей, тогда она тебя изменит. Величайший центр тяжести лежит в вопросе перед всем что бы ты ни делал

"То ли это, что я хочу исполнять бесчисленное число раз?".

Но и этот нравственный смысл, который Ницше влагает в свое учение о всеобщем возврате, вычеркивается его космологической стороною. Здесь в долженствовании непременной физической необходимости заранее разрушается всякое хотение, всякое волевое движение, становясь в противоречащий смысл желающему. Если в силу внутреннего, неизбежного принуждения все повторяется так точно, как оно уже совершалось бесчисленное множество раз, если Сириус, если паук, если идеи, мгновенно проносящиеся в голове, должны вернуться такими же, каковы они сейчас, если жизнь это всего лишь песочные часы, что переворачиваются из века в век,. тогда в этом долженствовании, в этой обреченности растворяется и превращается в ничто всякий призыв к возвышению в следующий уровень. Соединить две части глубоко расщепленного тела Фридриху Ницше удалось только в поэтическом иэображении личности Заратустры,. В собственной же своей жизни он тут потерпел фиаско.

Как пишет Ловит в своем доскональном исследовании философии Ницше, - "В попытке ввязать расщепленное бытие современного человека в вечный закон всемирного круговорота философия Ницше проваливается и перестает существовать. Фактическому решению проблемы, которою для не его была его собственная жизнь, через безумие в проблеме его собственного учения отвечает вещественное противоречие

- Амор фати! - Любовь к судьбе. Вот что должно стать последним решением загадки его жизни. В предпосылке его философии, его философствования, лежало отрицание заранее данного мира, так же как м заранее данной человеку личности, "самого себя", для того, чтобы освобожденный таким образом дух, интеллект, мог наново избрать свое собственное бытие. Но эту предпосылку, - строго говоря, - осуществить возможности нет, и это привело мысль Фридриха Ницше к своей коренной противоположности. Явилось порабощение неизменному, заранее данному, которое продолжает жить и механически действовать. Получается бессмысленная мысль" о том, чтобы самостоятельно избирать как свое бытие в себе, так и в своей его качественности. Здесь подоплека: требование, что должно существовать существо, которое воспрепятствовало возникновению такой презирающей самое себя твари, подобно тому, каков я сам. Чувствовать себя контр-аргументом Богу". "Превратить человека в Бога может только непомерная, абсолютная свобода воли", между тем "фаталистический принцип превращает его в автомат", как Ницше понимал, находясь в возрасте восемнадцати лет. Но у взрослого Ницше это выходит иначе. Человек же поставлен "автоматически" между автоматами неизменяемого круговорота и бытием, выходящим из "Ничего". Вопрос остается в свободе выбора, - ибо в целом своего бытия воспринять предуказанную ему его собственную природу и развернуть содержащийся в ней смысл, либо подвергнуть его отрицанию и отвергнуть его. Но он не мог того, чего хотел Ницще. Не мог объединить в себе одновременно обе вне-человеческие возможности – быть как Бог и быть, как автомат.

Человеческое становление и самосовершенствование может совершаться лишь в едином направлении в будущее, туда, где со-вершение может возвыситься в действительность из простой возможности, При этом, для того, чтобы из данного момента продолжать строение к намеченной цели, все то, что уже произошло должно твердо хранить в памяти. Если же случится обрыв нити прежде чем цель достигнута и человек вновь окажется отброшен в водоворот становления, тогда цель, которою является сверхчеловек, (Uebermensch) – становится недостижимой и оказывается призраком. Он фактически, - как то высказывал в минуты благоразумия - сам Ницше, оказывается деревом в состоянии бреда, которое никуда не пустило своих корней. «Все сверхчеловеческое, -пишет Ницше, - является в человеке, как болезнь и как безумие».

В человеке, который хочет отделаться от себя, чтобы из себя явить некое противотворение, остается законность, о которой нет вопросов. Его бытие остается ему, как случайно выпавшая ему на долю случайность со всеми мелочами убожества, страданий, уродств, недостатков и собственных его ошибок в повседневной жизни, от чего сам Ницше много перестрадал. Остается законность, внутри которой сохранен «закон», обязующе зовущий человека к совершению того, что лежит в законности. Но как бы сам Ницше ни хотел пережить этот закон, как бы он ни хотел принести себя в жертву превращения себя в сверхчеловека, в юберменша, преодолеть этого препятствия он не смог и в этом была его погибель.

- О, вы, небесные! - читаем мы его восклицание, - дайте мне безумие! Безумие, чтобы я в конце концов поверил в самого себя........... Меня пожирает сомнение. Я убил закон. Закон страшит меня, как труп страшит живого. Если я буду таков, как закон, то изо всех отверженным».

Наконец, Ницше верит в то, что человеку предзадано некое задание в жизни, задание, о котором он начинает иметь туманное ощущение как бы в дробных частях, извлекая это ощущение из развития оснований и противоречий, имеющих встретиться вещей и требований, и которое выясняется как целое лишь в курсе своего развития, Ницше так же знает о задании, которое, глядя в будущее может быть описано буквально, как "слова без смысла", но которое при ретроспективном рассмотрении прошедшего осмысливается, как смысловое целое. Так он пытался пересмотреть свое прошедшее, как бы глядя в будущее и создать себе понятие о своей жизни, как о философском эксперименте. Он, однако, пришел в себя и счел свое задание исполненным лишь после того, как он, удалился от главного, основного мотива своей темы и счел свое задание выполненным. Его дело было только в том, чтобы найти задание, преподанное ему судьбою и исполнить его. Так из исполнения внутреннего содержания своего задания, из вопроса о том, правильно ли оно было понято и исполнено, все же одновременно и в этом самом, в необходимости найти задание дается тем самым указание, что, собственно говоря задание дает не дух, свободный и своем произволе, но что это задание заранее измышлено и что его можно проследить, исследуя сплетение основ, обязательств окружающего мира и требований, возникающих на пути. Задание предсуждено судом, откуда ясно, что и судьба остается не до конца продуманным понятием и что она не судит заранее и не определяет жизненного задания.

Ницше хотел сам быть неисчерпаемо глубоким кладезем собственного богатства, но при этом эксперименте он сам себя ископал. Сам явился сроим ископаемым. Он был приговорен к тому, чтобы пить свою собственную кровь и никогда не утолить свою жажду.

"Он так глубоко, страдал в жизни, - пишет в своих воспоминаниях о нем г-жа Л. Андреас Саломе, - что сознание о вечном круговороте жизни должно было нести для него что-то давящее и мрачное. Квинтэссенция учения о круговороте, о вечном круговороте сверкающий апофеоз жизни, которого Ницше никогда не являл, составляет такой глубокий контраст его собственному жизненному опыту, что это учение нам представляется, как ужасная маска".

Уже в свое Базельское время, когда он был окружен друзьями, когда он вдохновлялся и приходил в восторг от Вагнера, в дни успеха своего первого сочинения "Рождение трагедии", он страдал от тяжелого чувства одиночества последнего философа, чувства, которое нашло свое выражение во фрагменте об Эдиле.

"Я называю себя последним философом, потому что я последний человек. Никто со мною не говорит, как именно со мною, и голос мой доносится до меня, как голос умирающего. С тобою, любимый мой голос, с последним дыханием человеческого счастья, дай мне побыть еще час. С тобою я обманываю себя, отбрасывая свое одиночество и ложью проникаю из одиночества во множество, ибо сердце мое стремится верить, что любовь умерла, оно де, переносит дрожи самого одинокого одиночества и заставляет меня говорить так, словно бы я состоял из двух".

Ницше понимал, что вместе с потерею веры в Бога погибает так же провидение Личного Бога над жизнью человека, и над жизнью человека и над мировыми событиями и что вместо этого является демонически-капризная судьба. Это для него было наиболее тяжким испытанием и делалось решающим пунктом его жизни.

"Вот только теперь перед нами с непреодолимой силой возникает мысль о личном провидении" – записывает Ницше. Со всей решительностью, на которую он только был способен, он переживал и преодолевал это "искушение" и принуждал себя дать утвердительное олово "Да!" темному понятию о судьбе.


«Amor fati»-вот что отныне моя любовь!»- записывает Ницше.

Любовь к чему? К хаотическому, к загадочному, к безличному судьбы. Это нечто безличное, чудовищное скопление сил, себя самих низвергающих и себя вздымающих, в крайнем случае звериная маска» воли к власти», стремящейся к отысканию собственных форм и при этом преодолевающих всякое противодействие, уничтожая его, -вот есть сила, которою проникнут весь мир и все человечество, - люди. Но он все же хочет их любить, хочет их утвердить, сказав им - "Да!". Но, поскольку люди исконно могли от безличного судьбы воспринять только подавление, угрюмость и тяготы, а не любовь, как они в храброй решимости могли вступить во мрак ночи рока, так и судорожно исторгнутое из души «Да!» любви к судьбе не может ни исторгнуть, ни пересилить лежащие на дне души тяготы и тоску. Любовь в подлинном смысле может быть любовью лишь к некоторой личности, или к тому, что от нея исходит. Но судьба обозначает край противоположность всему личному. Так внутри души Ницше разрастается отвращение, и в письме к Лу Саломе он пишет, - «чтобы принять жизнь от меня требуется величайшая решимость".


7.- НЕИЗЛЕЧИМОЕ РАСЩЕПЛЕНИЕ.


Непреодолимое беспокойство бытия постоянно изгоняла его из самого себя. Неутолимое желание жизни побуждало его стремиться к попранному и отвергнутому им Богу. О подавленном беспокойстве говорит множество выборок из его писем и письменных трудов. Желание Бога, жажду Бога, естественно свойственную человеку, человеческой природе Ницше выразил непревзойденным образом, представив "тень", которая повсюду следует за Заратустрой и нигде не дает ему покоя. Эта "тень" идет, как персонаж всего повествования. Если Заратустра собою представляет то идейное "Я", которым Ницше мнил себя быть, то "тень", следуя повсюду за ним, точно так же, как и "Волшебник", это не что иное, как подлинное, действительное "Я", которого Ницше не смог преодолеть. Бог его всюду преследует, словно бы в молитве, произнесенной в юности, когда Ницше сказал: "Так, словно голос Твой "Меня всегда повсюду призывал".

Здесь мы приведем лишь несколько справок о неизлечимой раздвоенности Ницше в отношении его неверия. Прежде всего одно из воспоминаний г-жи Овербек, как она однажды высказала Ницше, что христианская религия не давала ей ни утешения, ни исполнения и сама вера в Бога для нея была мало содержательна. Она пишет:

"Он был тронут и сказал, – Это Вы говорите только, чтобы сделать мне годное. Никогда не покидайте этой мысли! Она всегда у Вас внутри. Такая, как Вы есть и какою я Вас всегда нахожу и вот сейчас вижу, над Вашей жизнью всегда царит одна большая мысль. Эта большая мысль и есть мысль о Боге. – С этим он с трудом проглотил слюну. Его движения сделались крайне возбужденными, напряженными и он тотчас же как бы окаменел. - Я от Него отрекся, - продолжал Ницше, и я хочу создать новое. Назад идти я не хочу и мне нельзя. Я погибну в своих страстях. Они мною играют. Я постоянно раскалываясь, распадаюсь, но что мне до того!