Избранное в 2-х томах изд. Худ лит., 1978 г

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 85

Ну, рассказал ему прохожий насчет землетрясения, и чего где разруши-

ло, и где еще разрушается.

Очень Снопков огорчился, что землетрясение идет, и заспешил в Ялту.

Так через всю Ялту и прошел он в своих кальсонах. Хотя, впрочем, ник-

то не удивился по случаю землетрясения. Да, впрочем, и так никто бы не

поразился.

После подсчитал Снопков свои убытки: уперли порядочно. Наличные

деньги - шестьдесят целковых, пиджак - рублей восемь, штаны - рубля пол-

тора и сандалии почти что новенькие. Так что набежало рублей до ста, не

считая пострадавшей будки.

Теперь И. Я. Снопков собрался ехать в Харьков. Он хочет полечиться от

алкоголя. А то выходит себе дороже.

Чего хочет автор сказать этим художественным произведением?

Этим произведением автор энергично выступает против пьянства. Жало

этой художественной сатиры направлено в аккурат против выпивки и алкого-

ля.

Автор хочет сказать, что выпивающие люди не только другие более неж-

ные вещи - землетрясение и то могут проморгать.

Или как в одном плакате сказано: "Не пей! С пьяных глаз ты можешь об-

нять своего классового врага!"

И очень даже просто, товарищи.

1930

БОЛЬНЫЕ

Человек - животное довольно странное. Нет, навряд ли оно произошло от

обезьяны. Старик Дарвин, пожалуй что, в этом вопросе слегка заврался.

Очень уж у человека поступки - совершенно, как бы сказать, чисто че-

ловеческие. Никакого, знаете, сходства с животным миром. Вот если живот-

ные разговаривают на каком-нибудь своем наречии, то вряд ли они могли бы

вести такую беседу, как я давеча слышал.

А это было в лечебнице. На амбулаторном приеме. Я раз в неделю по

внутренним болезням лечусь. У доктора Опушкина. Хороший такой, понимаю-

щий медик. Я у него пятый год лечусь. И ничего, болезнь не хуже.

Так вот, прихожу в лечебницу. Записывают меня седьмым номером. Делать

нечего - надо ждать.

Вот присаживаюсь в коридоре на диване и жду.

И слышу - ожидающие больные про себя беседуют. Беседа довольно тихая,

вполголоса, без драки.

Один такой дядя, довольно мордастый, в коротком полупальто, говорит

своему соседу:

- Это, говорит, милый ты мой, разве у тебя болезнь - грыжа. Это плю-

нуть и растереть - вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда

выпуклая. Я тем не менее очень больной. Я почками хвораю.

Сосед несколько обиженным тоном говорит:

- У меня не только грыжа. У меня легкие ослабшие. И вот еще жировик

около уха.

Мордастый говорит:

- Это безразлично. Эти болезни разве могут равняться с почками!

Вдруг одна ожидающая дама в байковом платке язвительно говорит:

- Ну, что ж, хотя бы и почки. У меня родная племянница хворала почка-

ми - и ничего. Даже шить и гладить могла. А при вашей морде болезнь ваша

малоопасная. Вы не можете помереть через эту вашу болезнь.

Мордастый говорит:

- Я не могу помереть! Вы слыхали? Она говорит, я не могу помереть че-

рез эту болезнь. Много вы понимаете, гражданка! А еще суетесь в меди-

цинские разговоры.

Гражданка говорит:

- Я вашу болезнь не унижаю, товарищ. Это болезнь тоже самостоя-

тельная. Я это признаю. А я к тому говорю, что у меня, может, болезнь

посерьезнее, чем ваши разные почки. У меня - рак.

Мордастый говорит:

- Ну, что ж - рак, рак. Смотря какой рак. Другой рак - совершенно

безвредный рак. Он может в полгода пройти.

От такого незаслуженного оскорбления гражданка совершенно побледнела

а затряслась. Потом всплеснула руками и сказала:

- Рак в полгода. Видали! Ну, не знаю, какой это рак ты видел. Ишь

морду-то отрастил за свою болезнь.

Мордастый гражданин хотел достойным образом ответить на оскорбление,

но махнул рукой и отвернулся.

В это время один ожидающий гражданин усмехнулся и говорит:

- А собственно, граждане, чего вы тут расхвастались?

Больные посмотрели на говорившего и молча стали откидать приема.

1930

ТЕРПЕТЬ МОЖНО

Конечно, об чем говорить, каждая профессия имеет свой брак.

Взять хотя бы такое мелкое и глупое дело - парикмахерское. И то без

брака там не обходится. Другой озверевший парикмахер в выходной день до

того обработает своего пассажира, что после родная мама его не узнает.

Или, обратно, стекольщики. Газеты пишут, будто эти славные ребята

имеют на круг пятнадцать процентов брака.

То есть, для примеру, произвели стекольщики сто графинов. Так из этих

ста стеклянных вещиц - пятнадцать вовсе невозможно пустить в продажу.

Остальные проценты тоже, собственно говоря, не следовало бы пускать на

прилавок, но приходится. Надо же чем-нибудь торговать. Тем более покупа-

тель - он купит. Действительно, будет плакать, отбиваться и морду отво-

рачивать, но купит.

Или, обратно, повара и доктора. Они также имеют свой брак. Говорить

об этом не приходится. Каждый кушал и после к врачам заходил.

Одним словом, какую профессию ни возьми - везде есть брак.

И только есть одна профессия. Она не имеет брака. Это, прямо скажем,

- почтовое дело.

Ну, сами посудите, сами раскиньте своим воображением. Ну, какой может

быть брак в этом культурном деле? Что ли, заместо марки на ладонь штем-

пель ставить? Или заказные письма проглатывать?

Прямо не может быть у них брака.

А это, может быть, очень обидно показалось почтовым начальникам.

То есть, говорят, каждый комиссариат имеет льготы, а мы вроде и не

люди, а собаки.

Неизвестно, как в Сибири к этому отнеслись, но Средне-Волжское управ-

ление, утомленное такой несправедливостью, поправило это дело. Оно выра-

ботало свои нормы брака.

Эти святые строчки можно петь на мотив: "Две гитары за стеной":

Средне-Волжское управление связи выработало нормы брака для коррес-

понденции. Этими нормами разрешалось безнаказанно терять двенадцать про-

центов писем, шесть процентов заказных писем, четыре процента телег-

рамм...

Одним словом, почтовики кое-как уравнялись с другими профессиями.

Нормы допущены подходящие. Не зверские.

Другое бы управление, дорвавшись до такой полноты власти, махнуло бы

сразу: "Теряй, робя, пятьдесят процентов на нашу голову". А это такие

деликатные мальчики попались. Обдумали, чего сколько терять. И, за-

метьте, как глубоко продумано. Например, четыре процента телеграмм. Не

три и не пять, а четыре. Тонкость какая, замечаете?

При такой тонкости надо бы, я извиняюсь, и про денежные переводы че-

го-нибудь намекнуть, а они ни гугу. Помалкивают в тряпочку. Ну, надо по-

лагать, тоже не свыше пятнадцати процентов.

Одним словом, терпеть можно. Пальто не снимают. Извиняюсь за обидное

сравнение.

1930

МЕЩАНСТВО

О мещанстве Иван Петрович имел особое мнение. Он крайне резко и зло

отзывался об этой накипи нэпа. Не любил он этой житейской плесени.

- Для меня, - говорил Иван Петрович, - нету ничего хуже, как это ме-

щанство. Потому через это вся дрянь в человеке обнаруживается... Давеча,

например, я Васькино пальто накинул. За керосином побежал в лавку. Так

Васька сразу в морду лезет. Дерется. Зачем ему, видите ли, керосином

пальто залил.

- Воняет, - говорит.

- Да брось, - говорю, - ты, Вася, свои мещанские штучки! Ну, залил и

залил, завтра ты заливай. Я с этим не считаюсь. А если, говорю, воняет -

нос зажми. Пора бы, говорю, перестать запахи нюхать. Мещанство, говорю,

какое.

Так нет, недоволен, черт сопатый. Бубнит что-то себе под нос.

Или, например, хозяйка. Квартиру держит. И чуть первое число наступа-

ет - вкатывается в комнату. Деньги ей, видите ли, за квартирную площадь

требуются.

- Да что вы, - говорю, - гражданка, объелись? Да что, говорю, я сам

деньги делаю? Оставьте, говорю, при себе эти мещанские штучки. Обождите,

говорю, месяц.

Так нет - вынь да положь ей за квадратную площадь.

Ну, да когда старый паразит в мещанстве погрязши, это еще куда ни

шло. А вот когда молоденькая в мещанство зарывается - это больно и обид-

но.

Например, Катюша из трепального отделения. Довольно миленькая барыш-

ня, полненькая. По виду никогда не скажешь, что мещанка. Потому поступки

видны, идеология заметна, ругаться по матери может. А поближе тронешь -

мещанка. Не подступись к ней.

Давеча в субботу после получки говорю ей запросто, как дорогой това-

рищ дорогому товарищу:

- Приходите, - говорю, - Катюша, ко мне на квартиру. У печки, говорю,

посидим. После фильму пойдем посмотрим. За вход заплачу.

Не хочет.

Спасибо ребята срамить начали.

- Да брось ты, - говорят, - Катюша, свое мещанство. Любовь свободная.

Ломается. Все-таки, поломавшись, через неделю зашла. Зашла и чуть не

плачет, дура такая глупая.

- Не могу, - говорит, - заходить. Симпатии, говорит, к вам не ощущаю.

- Э, - говорю, - гражданка! Знаем мы эти мещанские штучки. Может, го-

ворю, вам блондины эффектней, чем брунеты? Пора бы, говорю, отвыкнуть от

мещанской разницы.

Молчит. Не находит чего сказать.

- Пущай, - говорит, - мещанство лучше, а только не могу к вам захо-

дить. В союз пойду жалиться.

Я говорю:

- Да я сам на тебя в Петросовет доложу за твои мещанские штучки.

Так и махнул на нее рукой. Потому вижу, девчонка с головой погрязши в

мещанство. И добро бы старушка или паразит погрязши, а то молоденькая,

полненькая, осьмнадцати лет нет. Обидно.

1932

ПОЛЕТЕЛИ

Девятая объединенная артель кустарей два года собирала деньги на аэ-

роплан.

И в газетах воззвания печатала, и особые красочные плакаты вывешива-

ла, и дружескую провокацию устраивала. И чего-чего только не делала! Од-

них специальных собраний устроено было не меньше десятка.

А какой был подъем! Какие были мечты! Планы какие! Сколько фантазии и

крови было истрачено на одно лишь название аэроплана!

На собрании председателя артели буквально закидывали вопросами. Кус-

тари главным образом интересовались: будет ля аэроплан принадлежать все-

цело Добролету, или же он будет являться собственностью артели? И может

ли каждый кустарь, внесший некоторую сумму, лететь на нем по воздуху?

Председатель, счастливый и возбужденный, говорил охриплым голосом:

- Товарищи, можно! Конечно, можно! Летайте себе на здоровье. Дайте

только вот собрать деньги... И тогда полетим... Эх, красота! Простор...

- Главное, что на собственном полетим, - восхищались в артели. - На

чужом-то, братцы, и лететь как-то неохота. Скучно на чужом лететь...

- Да уж какое там летанье на чужом, - подтверждали кустари. - На сво-

ем, братцы, и смерть красна.

Председатель обрывал отдельные восхищенные выкрики и просил организо-

ванно выражать свои чувства.

И все кустари, восхищенные новой идеей и возможностью летать по воз-

духу, наперерыв просили слова, яркими красками расписывали ближайшие

возможности и клеймили несмываемым позором малодушных, не внесших еще на

аппарат. Даже секретарь артели, несколько унылый и меланхолический

субъект, дважды отравленный газами в царскую войну, на вопрос председа-

теля высказаться по существу говорил:

- Без аэроплана, товарищи, как без рук. Ну на чем лететь прикажете?

На столе не полетишь. А тут захотел куда-нибудь полететь - сел и поле-

тел. Только и делов.

Два года артель с жаром и пылом собирала деньги и на третий год стала

подсчитывать собранные капиталы.

Оказалось - семнадцать рублей с небольшими копейками.

На экстренном, чрезвычайном собрании председатель сказал короткую, но

сильную речь.

- В рассуждении того, - сказал председатель, - что аэроплан стоит не-

измеримо дороже, куда предполагают уважаемые товарищи девать эти вышеу-

казанные суммы? Передать ли эти суммы Добролету или есть еще какие пред-

ложения? Прошу зафиксировать вопрос путем голосования рук.

Голоса разделились.

Одни предлагали деньги внести в Добролет, другие предлагали купить

небольшой, но прочный пропеллер из карельской березы и повесить его на

стене клуба, над портретами вождей. Третьи советовали закупить некоторое

количество бензина и держать его всегда наготове. Четвертые указывали на

необходимость произвести ремонт в помещении кухни.

И только несколько человек, из числа явно малодушных, затребовали

деньги назад.

Им было возвращено семь рублей.

Остальные десять рублей с копейками решено было передать в Добролет.

Однако казначей распорядился иначе.

В один ненастный осенний вечер казначей артели Иван Бобриков проиграл

в карты эти деньги.

Па экстренном, чрезвычайном собрании было доложено, что собаку-казна-

чея арестуют, имущество конфискуют и вырученные деньги передадут Добро-

лету с отличным письменным пожеланием.

Председатель артели говорил несколько удивленным тоном:

- А на что нам, братцы, собственный аэроплан? В сущности, на кой шут

он нам сдался? И куда на нем лететь?

- Да, лететь-то, действительно, как будто и некуда, - соглашались в

артели.

- Да я ж и говорю, - подтверждал председатель, - некуда лететь. Пере-

дадим деньги в такую мощную организацию, как Добролет. А собственных ап-

паратов нам не надо.

- Конечное дело, не надо, - говорили кустари. - Одна мука с этими аэ-

ропланами.

- Аэропланы не лошадь, - уныло заявил секретарь, - на лошадь сел и

поехал, а тут поди попробуй. И бензин наливай, и пропеллер закручивай...

Да еще не в ту дыру плеснут бензин - и пропала машина, пропали народные

денежки...

- А главное, лететь-то, братцы, некуда, - с удивлением бормотал пред-

седатель.

Закончив вопрос о воздушном флоте и решив деньги передать Добролету,

кустари перешли к обсуждению текущих дел.

Собрание заволновалось.

1932

ВРАЧЕВАНИЕ И ПСИХИКА

Вчера я пошел лечиться в амбулаторию.

Народу чертовски много. Почти как в трамвае.

И, главное, интересно отметить, - самая большая очередь к нервному

врачу, по нервным заболеваниям. Например, к хирургу всего один человек

со своей развороченной мордой, с разными порезами и ушибами. К гинеколо-

гу - две женщины и один мужчина. А по нервным - человек тридцать.

Я говорю своим соседям:

- Я удивляюсь, сколько нервных заболеваний. Какая несоразмерная про-

порция.

Такой толстоватый гражданин, наверное, бывший рыночный торговец или

черт его знает кто, говорит:

- Ну еще бы! Ясно. Человечество торговать хочет, а тут, извольте,

глядите на ихнюю торговлю. Вот и хворают. Ясно...

Другой, такой желтоватый, худощавый, в тужурке, говорит:

- Ну, вы не очень-то распущайте свои мысли. А не то я позвоню куда

следует. Вам покажут человечество... Какая сволочь лечиться ходит...

Такой, с седоватыми усишками, глубокий старик, лет пятидесяти, так

примиряет обе стороны:

- Что вы на них нападаете? Это просто, ну, ихнее заблуждение. Они про

это говорят, забывши природу. Нервные заболевания возникают от более

глубоких причин. Человечество идет не по той линии... цивилизация, го-

род, трамвай, бани - вот в чем причина возникновения нервных заболева-

ний... Наши предки в каменном веке и выпивали, и пятое-десятое, и ника-

ких нервов не понимали. Даже врачей у них, кажется, не было.

Бывший торговец говорит с усмешкой:

- А вы чего - бывали среди них или там знакомство поддерживали? Седо-

ватый, а врать любит...

Старик говорит:

- Вы произносите глупые речи. Я выступаю против цивилизации, а вы не-

сете бабью чушь. Пес вас знает, чем у вас мозги набиты.

Желтоватый, в тужурке, говорит:

- Ах, вам цивилизация не нравится, строительство... Очень я слышу ми-

лые слова в советском учреждении. Вы, говорит, мне под науку не подводи-

те буржуазный базис. А не то знаете, чего за это бывает.

Старик робеет, отворачивается и уж до конца приема не раскрывает сво-

их гнилых уст.

Советская мадам в летней шляпке говорит, вздохнувши:

- Главное, заметьте, все больше пролетарии лечатся. Очень расшатанный

класс...

Желтоватый, в тужурке, отвечает:

- Знаете, я, ей-богу, сейчас по телефону позвоню. Тут я прямо не

знаю, какая больная прослойка собравшись. Какой неглубокий уровень!

Класс очень здоровый, а что отдельные единицы нервно хворают, так это

еще не дает картины заболевания.

Я говорю:

- Я так понимаю, что отдельные единицы нервно хворают в силу бывшей

жизни - война, революция, питание... Так сказать, психика не выдерживает

такой загрубелой жизни.

Желтоватый начал говорить:

- Ну, знаете, у меня кончилось терпение...

Но в эту минуту врач вызывает: "Следующий".

Желтоватый, в тужурке, не заканчивает фразы и спешно идет за ширмы.

Вскоре он там начинает хихикать и говорить "ой". Это врач его слушает

в трубку, а ему щекотно.

Мы слышим, как больной говорит за ширмой:

- Так-то я здоров, но страдаю бессонницей. Я сплю худо, дайте мне ка-

ких-нибудь капель или пилюль.

Врач отвечает:

- Пилюль я вам не дам - это только вред приносит. Я держусь новейшего

метода лечения. Я нахожу причину и с ней борюсь. Вот я вижу - у вас

нервная система расшатавши. Я вам задаю вопрос - не было ли у вас како-

го-нибудь потрясения? Припомните.

Больной сначала не понимает, о чем идет речь. Потом несет какую-то

чушь и наконец решительно добавляет, что никакого потрясения с ним не

было.

- А вы вспомните, - говорит врач, - это очень важно - вспомнить при-

чину. Мы ее найдем, развенчаем, и вы снова, может быть, оздоровитесь.

Больной говорит:

- Нет, потрясений у меня не было.

Врач говорит:

- Ну, может быть, вы в чем-нибудь взволновались... Какое-нибудь очень

сильное волнение, потрясение?

Больной говорит:

- Одно волнение было, только давно. Может быть, лет десять назад.

- Ну, ну, рассказывайте, - говорит врач, - это вас облегчит. Это зна-

чит, вы десять лет мучились, и по теории относительности вы обязаны это

мученье рассказать, и тогда вам снова будет легко и будет хотеться

спать.

Больной мямлит, вспоминает и наконец начинает рассказывать.

- Возвращаюсь я тогда с фронта. Ну, естественно, - гражданская война.

А я дома полгода не был. Ну, вхожу в квартиру... Да. Поднимаюсь по лест-

нице и чувствую - у меня сердце в груди замирает. У меня тогда сердце

маленько пошаливало - я был два раза отравлен газами в царскую войну, и

с тех пор оно у меня пошаливало.

Вот поднимаюсь по лестнице. Одет, конечно, весьма небрежно. Шинелька.

Штанцы. Вши, извиняюсь, ползают.

И в таком виде иду к супруге, которую не видел полгода.

Безобразие.

Дохожу до площадки.

Думаю - некрасиво в таком виде показаться. Морда неинтересная. Перед-

них зубов нету. Передние зубы мне зеленая банда выбила. Я тогда перед

этим в плен попал. Ну, сначала хотели меня на костре спалить, а после

дали по зубам и велели уходить.

Так вот, поднимаюсь по лестнице в таком неважном виде и чувствую -

ноги не идут. Корпус с мыслями стремится, а ноги идти не могут. Ну, ес-

тественно, - только что тиф перенес, еще хвораю.

Еле-еле вхожу в квартиру. И вижу: стол стоит. На столе выпивка и се-

ледка. И сидит за столом мой племянник Мишка и своей граблей держит мою

супругу за шею.

Нет, это меня не взволновало. Нет, я думаю: это молодая женщина - че-

го бы ее не держать за шею. Это чувство меня не потрясает.

Вот они меня увидели. Мишка берет бутылку водки и быстро ставит ее

Blog

Избранное в 2-х томах изд. Худ лит., 1978 г

Содержание