В. Н. Сагатовский издательство томского университета томск-1973

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 66

Э. Б. Холт рассматривает категории как простые нейтральные сущности, имеющие как психические, так и материальные (физические) свойства. Эти сущности вхо-

43

дят в комплексы, образующие последовательные ступени всего существующего: самый простой комплекс образуют сущности тождества, различия, числа и отрицания, затем следуют остальные логические и математические сущности, потом комплекс физических объектов и т. д., вплоть до сферы ценностей68. Близка к такому подходу идея многослойного бытия Н. Гартмана: каждый слой бытия (сознание—также один из слоев) организуется своими специфическими категориями, и, кроме того, все слои пронизаны объединяющими их фундаментальными категориями, которые составляют в то же время особый слой бытия, лежащий в самом его фундаменте69.

В обеих системах категории — вечные, непреходящие образования, только входящие в конкретные образования, но не возникающие в них. Спрашивается, на каком же основании можно сопоставлять и предпочесть конструкцию Холта, Н. Гартмана или какую-либо еще? Как оправдать претензии этих конструкций на онтологическое значение, если нам неизвестен метод изучения «нейтральных сущностей», кроме произвольного конструирования и угадывания неосознаваемых реальных соотношений в предмете (в бытии? в познании?), который также неосознан?

Э. Гуссерль, подчеркивая временный, преходящий характер всех состояний реального бытия и мышления, выделяет на этом основании вневременные, всегда равные себе общие предметы логики в особую сферу обладающего значением того, что не существует как реальность, но только значит (gilt) и имеется в виду в процессе познания70. На первый взгляд такой подход вроде бы избавляет от трудностей,' связанных с извечной проблемой бытия и сознания. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что здесь лишь производится ненужное умножение сущностей. Новый статус универсалий лишь называется иначе, поскольку метод их познания (произвольное конструирование) остается прежним. Неруши-

68 Т. И. X и л л. Современные теории познания, стр. 107—109.

69 А. П. Ш е п т у л и н. Система категорий диалектики, стр. 64— 66. См. также: Т. Н. Г о р н ш т е й н. Проблема объективности ценностей в философии Н. Гартмана. Сб. «Проблема ценности в философии», Л., 1966, стр. 194—199.

70 Глубокий анализ возникающих в связи с этим проблем дан К. С Б а к р а д з е. («Очерки по истории новейшей и современной! буржуазной философии», Тбилиси, 1960).

44

мой остается и догма существования чего-то абсолютного вневременного. По-прежнему «...трансцендентное отделено от реального познания пропастью»71. Это понимал и один из сторонников такой точки зрения Риккерт: «Оно «значит» вневременно, но «значит» ни для кого! Истина восседает в потусторонней вышине»72. Таким образом, мы имеем дело с переодетым Абсолютом со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Положение дел теперь очерчено достаточно ясно. Любое научное (если условиями научности считать воспроизводимость и проверяемость хода исследования) познание так или иначе должно быть связано с опытом, ибо иного моста между знанием и бытием мы не имеем. Если категории не имеют опытного происхождения, то их связь с реальностью обнаружить невозможно. Поэтому их существование приходится принять как необъясняемый факт, а их систематизация не может быть оценена с помощью какого-либо объективного критерия. Претензии на то, что именно данная система является единственно подлинной фотографией Абсолюта ( который по определению не может быть нами «сфотографирован!»), совершенно несостоятельны.

В такой ситуации, естественно, возникают сомнения73: а, может быть, категории — это рудимент донаучного мышления? А, может быть, их систематизация — бесплодная схоластика? и т. д. Мы рассмотрим эти сомнения, ведущие к отказу от «системосозидания». Но сразу же противопоставим этим нигилистическим сомнениям сомнения эвристические: а, может быть, следует пересмотреть догмы об опыте и абсолюте — и не окажется ли тогда, что категории выводимы из опыта и описывать они должны не абсолютный абсолют, а нечто другое?

В. Отказ от решения

Отказ от построения системы категорий не означает отказа от определенной систематизации научных зна-

71 К. С. Б а к р а д з е, упомянутая работа, стр. 338.

72 Цит. там же, стр. 338.

73 «Одной из наиболее действительных причин, не перестающих доставлять все новую и новую пищу скептицизму, является анархия философских систем» (В. Д и л ь т е й. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах. «Новые идеи в философии». СПб, 1912, № 1, стр. 119).

45

ний. Неопозитивисты, непримиримо настроенные к философскому «системосозиданию», тем не менее стремились унифицировать науку. В связи с этим они детально исследовали проблемы опыта и эмпирического базиса науки. На этом примере очень поучительно проследить, какое именно понимание опыта связано с нигилизмом по отношению к категориям и ихсистематизации. Кроме того, мы на примере некоторых частно-научных попыток систематизации человеческого знания (без использования скомпрометированных позитивистами общефилософских средств) попытаемся выяснить, почему применяемые в них частные средства принципиально недостаточны для решения задачи.

а. Категории и опыт (критика неопозитивизма)

«Цеховые ученые и философы приобретают известный круг понятий, известную рутину, из которой не могут выйти. Учениками еще принимают они на веру основные начала и никогда не думают более о них: они уверены, что покончили с ними, что это—азбука, на которую смешно и не нужно обращать внимания».

A. Герцен. Письма об изучении природы. М., 1947, стр. 47.

«В результате своей тридцатилетней эволюции логический позитивизм как философское течение пришел к тому, что, собственно, представляло для неокантианства, гус-серлианства и других гносеологических направлений, исторически предшествовавших неопозитивизму, лишь констатацию исходной проблемы, подлежащей анализу и объяснению: к признанию существования независимо от эмпирии и как бы возвышающимся над эмпирически данным миром теоретического содержания, воплощенного в системе понятий науки».

B. С. Швырев. Неопозитивизм и проблемы . эмпирического обоснования науки. М., 1966,стр. 197.

а1. На первый взгляд, эпиграф из Герцена не имеет отношения к делу: позитивисты весьма критически относились к философским догмам и традициям. В действительности же по отношению к проблеме опыта они слепо восприняли некоторые догмы, простительные во времена Юма и Канта, но несовместимые с современным уровнем науки.

Этим, как мы постараемся показать, и объясняется их неудача в попытке дать программу унификации знания, тот печальный (и очень поучительный) итог, который констатирован во втором эпиграфе.

Традиционная идеалистическая философия, устремленная в «абстракции», оторванная от повседневных проблем науки и не имеющая научных методов для исследования своих проблем, всегда вызывала определенную отрицательную реакцию. Эта реакция в значительной степени является общей для позитивистов и метафизических материалистов. Позитивисты были неудовлетворены отсутствием методов исследования, но вместо поисков их, просто отбросили предмет, не поддающийся тем методам, которыми они владели74. Материалисты-метафизики, не различая общефилософского и частно-научного подходов, отождествляли материю, как предмет философии, с материей (видом, аспектом материи), являющейся предметом физики. В их работах материю характеризуют те атрибуты, которые были известны современной им физике. Попытка построить систему из каких-то всеобщих атрибутов, обладающих логической, а не

74 Внешне эта акция выглядит эффектно. Вот, например, характерная тирада Г. Рейхенбаха из его работы «Подъем научной философии»: «Связанный традициями философ зачастую отказывается рассматривать как философию анализ науки, и настаивает при этом на идентифицировании философии с изобретением (здесь и дальше подчеркнуто нами — В. С.) философских систем. Онне понимает того, что философские системы потеряли свое значение, и что их функции взяла на себя новая философия природы. Но философа, занимающегося наукой, не беспокоит такая вражда к науке. Он охотно оставляет ее философам старого стиля, выдумывающим философские системы — для них найдется, пожалуй, еще место в философском музее, который называется историей философии, и принимается за свое дело». Но ни Рейхенбах, ни кто-либо другой не доказали, что есть только такая альтернатива: или бессистемная научная эмпирия или ненаучное выдумывание систем. Систему можно строить научно, опираясь на эмпирию.

47

физической природой, казалась им схоластикой75. Короче говоря, и те и другие вместе с мыльной пеной выбросили из ванны и ребенка. При таком отношении действительно «философии было легче дойти до истинных и действительных оснований логики, чем поправить свою репутацию»76. И среди эмпириков утверждается представление о философии вроде того, что дается в одном из английских терминологических словарей: «Философия — это заполнение рассуждениями пробелов в нашем знании»77. Знания для них — это готовые рецепты. А рассуждения об общих предметах — это конечно, лишь общие фразы.

По отношению к нашему вопросу этот «перегиб палки» проявляется не только в общем отрицании систем, но и более конкретно — в характере решения векового спора между номинализмом и реализмом. Известно, что номинализм был исторически прогрессивен как реакция против онтологизации духовных сущностей (реалий, универсалий). Но не больше. В рамках наук о познании номинализм, на наш взгляд, просто отбрасывает реальные проблемы, но не решает их. Э. Гуссерль, например, хорошо понимал, что «... раздробление понятия на какой-нибудь объем единичностей без какого-либо понятия, которое придавало бы этому объему единство в мышлении, немыслимо»78. Исходя из этого, Э. Кассирер дал критику традиционной теории абстракции как выбора в суммировании чувственных единичностей. Мышление невозможно без упорядочивающего отношения «принципа ряда79». Не видя, однако, коррелята этим упо-

75 Между тем в построении системы логических понятий типа, скажем, вещь, свойство, отношение и т. д. нет еще никакого идеализма, а в построении системы физических понятий, допустим, масса, пространство и время как формы существования тел (вещь не равна телу) и т. д., еще нет никакого материализма. Идеализм начинается там, где вместо единства логики и онтологии и определяющей роли последней начинают понимать онтологию как логику духовного начала. Сведение же всеобщей онтологии к частной — физической — говорит только о том, что такая философия еще не осознала свой предмет.

76 А. И. Герцен. Письма об изучении природы. М., 1946, стр. 28.

77 Hakh's chemical dictionary. L., 1938, p. 710.

78 Э. Гуссерль. Логические исследования. СПб, 1909, ч. 1, стр. 163.

79 См.: Э. Кассире р. Познание и действительность. СПб, 1912, стр. 33, 38.

48

рядочивающим отношением в чувственном опыте80, Кассирер фактически оставил открытым вопрос об их источнике. Гуссерль, как уже отмечалось, понимал эти упорядочивающие отношения как своеобразные универсалии (мир значений). Пусть это неверное решение, но все же — не отказ от решения.

А вот, например, материалистически настроенный философ Р. В. Селларс попросту объявляет универсалии фикцией81. На таких же позициях (по крайней мере в начале своего пути) стояли и многие неопозитивисты. В результате иллюзия объективного обоснования произвольных конструкций заменяется либо уходом в натурфилософское дублирование частно-научных проблем (у материалистов-метафизиков), либо переходом к откровенному произволу в конструировании (у позитивистов). От торжественного освящения своей системы санкцией Абсолюта у Гегеля — к фикционализму «Die Philosophie des «Als ob» Файхингера, убежденного, что все общие понятия, упорядочивающие наш опыт,— это лишь целесообразные фикции.

а2. Остановимся более детально на отношении позитивистов к общим понятиям. Категориям с их точки зрения ничто не соответствует в действительности, они не даны в опыте, а потому лишены содержания: это чистые формы и категориальные высказывания являются абсолютно аналитическими и тавтологичными и не несут никакой информации о мире; их невозможно проверить, поскольку под них подводятся любые факты. Эти тавтологии применимы лишь тогда, когда они претендуют на роль инструментов (в логике и математике) или условно принятых языковых каркасов (в семантике), но они не могут претендовать на роль что-либо отражающих зеркал (как этого хочет философия). Поэтому, хотя из сферы науки исключаются как не несущие информации об эмпирических данных объектах и логика, и математика, и философия82, но последней особенно достается за ее «неоправданные претензии». Категориальные высказывания, которым философы пытаются придать онтоло-

80 См. там же, стр. 25, 28.

81 Т. И. Хил л. Современные теории познания, стр. 155—156.

82 См., например: R. В. Braith w a i t e. Scientific Explanation. (A study of the function of theory, probability and lav in science). N.-I., 1960, p. 1.

49

гическое значение, не просто тавтологии, но и бессмысленные высказывания.

Сравнивая ряд высказываний с возрастающей общностью предикатов («Каро—собака», «Каро—животное», «Каро — живее существо», «Каро — вещь»), Карнап отмечает, что «Последнее предложение резко отличается от других тем, что оно — логически бессодержательное, аналитическое предложение»83. Карнап полагал, что в словосочетаниях типа «благодаря процессу нагревания», «состояние усталости», «качество слышимости», «время ожидания» и т. д. категории излишни, что они лишь замещают переменные, являясь их индексами. «Переменное имя «х» есть собственный знак псевдопонятия «предмет». Везде, где слово «предмет» («вещь», «явление» и т. д.) употребляется правильно, оно будет выражено в понятийном письме через письменное имя»84.

«Тавтология и противоречие,— писал Л. Витгенштейн,— не образы действительности. Они не изображают никакого возможного положения вещей, поскольку первая допускает любое возможное положение вещей, а второе не допускает никакого»55. Он поясняет это таким примером: «Я не знаю, например, ничего о погоде, если я знаю, что дождь идет или что дождь не идет»86. Удивительно узкое понимание опыта! Действительно, в этом примере вы ничего не знаете о погоде, но кое-что знаете о климате (т. е. более широкой области). Любой опыт оформляется в познании с помощью «инструментов», которые этот опыт могут и не отражать. Но отсюда не следует, что они не отражают никакой опыт. Далее, нам совершенно непонятна принципиальная разница между оправданием допускаемых позитивистами логико-математических тавтологий тем, что они оформляют естественно-научный опыт, и кантовским оправданием антиномичных высказываний тем, что они согласуются с этическим и религиозным опытом. В обоих случаях — это оправдание верой. Образно говоря, если вам дали лопату и она хорошо копает, то опыт копания оправдает ее как

83 R. Carnap. Logische Syntax der Sprache. Vien, 1934, s. 220.

84 Там же, стр. 221—222. См. также М. Schlik. Allgemeine Erkenntnislehre. Berlin, 1925, s. 13—14.

85 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. М., 1958, 4, 462.

86 Там же, 4, 461.

50

инструмент. Но попробуйте сделать лопату, основываясь лишь на опыте ее применения,— здесь уже нужен другой опыт, опыт производства, по отношению к которому лопата будет не инструментом, но отражающим этот опыт «зеркалом».

Позитивисты правы, называя бессмысленными непроверяемые высказывания об Абсолюте. Но они ошибаются, полагая, что категориальные высказывания могут либо относиться к Абсолюту, либо ни к чему не относиться. Они забывают также, что абсолютная дихотомия тавтологий и нетавтологий, аналитического и синтетического является прямым следствием веры в Абсолют. Учение об аналитических суждениях хорошо согласовывалось с монадологией Лейбница87, но какую объективную основу абсолютно аналитического могут предложить позитивисты? Как справедливо замечает Т. И. Хилл: «Эта дихотомия в свое время была принята в новейшей философии с такой готовностью и легкостью, что как теоретические трудности, связанные с ее принятием, так и практические проблемы, вытекающие из очевидной невозможности ее последовательного проведения, было очень легко проглядеть»88. Аналитические знания, «разматываемые» из одного источника (монады, абсолюта, содержавшего в себе все богатство мира), еще можно как-то понять. Но абсолютно аналитическое, допускаемое при отрицании абсолютного источника и неумении указать какой-либо другой, становится необъяснимым89. Поскольку тавтологии не имеют отношения к реальности, то, например, «Закон причинности — не закон, а форма закона»90. Под такую пустую форму можно подогнать что угодно, и поэтому нельзя проверить ее истинность91. В то же время совершенно справедливо, что

87 Н. И. С т я ж к и н. Формирование математической логики. М., 1967, стр. .221—222.

88 «Современные теории познания», стр. 461. См. там же (стр. 455—458) изложение анализа этой проблемы, проведенного А. Папом, уже хорошо сознающего противоречивость многих «увлечений» раннего неопозитивизма.

89 Оно имеет рациональный смысл только для определенного искусственного языка (как это позднее признал Карнап), правила которого действительно устанавливаются конвенцией.

90 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат, 6, 32.

91 См.: А. А й е р. Философия и наука. «Вопросы философии», 1962, № 1. Его же. The Problem of Knowledge. Edinburgh, 1957, p., 7.

51

«В той мере, как научное положение говорит о реальности, оно должно быть фальсифицируемо, и в той мере, в какой оно не фальсифицируемо, оно не говорит о реальности»92. Отсюда мы должны извлечь такой урок: следует отказаться от претензий на абсолютно абсолютную всеобщность философских положений, и, если мы хотим сохранить их в сфере знания, найти их объективный коррелят, необходимо будет указать и условия их фальсифицируемости (реализация этого требования будет осуществлена в гл. II).

Таким образом, позитивисты, категорически отрицая онтологическую значимость всеобщих положений, готовы допустить их как инструменты, как «решение пользоваться языком определенным образом» (Айер). Развитие такой концепции можно хорошо проследить на примере Карнапа. В следующем его высказывании содержится и краткая история этой концепции и характеристика ее современного состояния. «Некоторые из ранних английских эмпиристов (например, Беркли и Юм) отрицали существование абстрактных объектов на том основании, что в непосредственном опыте нам дано только индивидуальное, а не универсалии, например, это красное пятно, но не Красное или Цвет вообще... Поскольку эти эмпиристы не могли найти никаких абстрактных объектов в области чувственных данных, постольку они или отрицали их существование, или же предпринимали тщетные попытки определять универсалии в терминах индивидуального. Некоторые современные философы, особенно английские философы,— последователи Б. Рассела — мыслят, по существу, в подобных же терминах. Они подчеркивают различие между данными (тем, что непосредственно дано в сознании, например, чувственными данными, непосредственно прошедшим опытом, и т. д.) и конструктами, основанными на этих данных. Существование и реальность приписываются только данным; конструкты же не являются реальными объектами; соответствующие языковые выражения являются только способами речи, ничего в действительности не обозначающими (реминисценция номиналистического flatus vo-cis»)93. «Предложение, претендующее на утверждение ре-

92 К. Поппер. (Цит.: В. С. Ш в ы р е в. Неопозитивизм и проблемы эмпирического обоснования науки. М., 1966, стр. 73).

93 Р. К а р н а п. Значение и необходимость. М., 1959, стр. 317.

52

альности системы объектов,— пишет Карнап,— является псевдоутверждением, лишенным познавательного содержания. Конечно, здесь перед нами стоит важный вопрос,, но это практический, а не теоретический вопрос; это вопрос о том, принять или не принять новые языковые формы. Это принятие не может оцениваться как истинное или ложное, потому что оно не является утверждением. Оно может расцениваться только как более или менее целесообразное, плодотворное, ведущее к цели, которой служит язык»94. Введение новых способов речи является построением языкового каркаса95.

К точке зрения Карнапа близка гипотеза Сепира-Уорфа: «Логика не отражает действительности, но видоизменяется произвольно от языка к языку»96. Гипотеза, конечно, не сводится к этому положению, в ней есть рациональные моменты: допущение различных языковых и логических каркасов, влияющих на способ видения мира. Но зачем же противопоставлять одному абсолютному каркасу много произвольных?

Языковые каркасы Карнапа есть частный случай абсолютизации «инструментальной» функции логических форм. Со времени Канта некритически передается догма об абсолютной противоположности что-то отражающих данных и ничего не отражающих, но упорядочивающих данные форм. Это «или-или» остается и сейчас, и Е. Нагель, например, предлагает «интерпретировать понятия науки и философии как инструменты исследования, а не как категории реальности»97. Наше возражение Против этого основывается отнюдь не на чисто теоретической верности теории отражения во что бы то ни стало (которую позитивисты тоже могли бы квалифицировать как догматическую). Дело в том, что мы просто не удовлетворяемся использованием инструментов вслепую. Пусть этот аппарат работает, другой работает еще лучше. Но почему? На этот вопрос можно ответить, только зная природу логического аппарата, имея его теорию,

94 Там же, стр. 311.

95 См. там же, стр. 300.

96 М. Блэк. Лингвистическая относительность. «Новое в лингвистике». М., 1960, стр. 200. См. также: В. А. Звегинцев. Теоретико-лингвистические предпосылки гипотезы Сепира-Уорфа. «Новое в лингвистике», 1960, стр. 114.

97 Цит.: Т. И. Хилл. Современные теории познания, стр. 422— 423.

Blog

В. Н. Сагатовский издательство томского университета томск-1973