Л. И. Абалкин и др. Сост. В. М. Бондаренко, В. В. Иванов, С. Л. Комлев и др. М.: Экономика, 1993. 543 с. (Экон наследие) isbn 5-282-01499-8 (стр. 84-115) основные учения о закон

Вид материала

Закон

Содержание Теории, понимаюшае закон в абстрактном смысле (В) Печатается по: Новые идеи в экономике. Пг., 1914. С. 1-33.

Подобный материал:

• Учебно-методический комплекс для студентов специальности 08. 01. 03 «Национальная экономика», 685.83kb.
• Абалкин Е. И.    Россия: Поиск самоопределения: Очерки / Е. И. Абалкин; ран, 449.78kb.
• Барышева Галина Анзельмовна доц., к экон н. Лившиц Вера Исаковна доц., к экон н. Рыжкова, 1107.12kb.
• Учебно-методический комплекс для студентов специальности 08. 01. 03 «Национальная экономика», 816.97kb.
• Iii, подтема III, гл. 1, раздел 2, подраздел, 852.91kb.
• Бюллетень новых поступлений за год, 2779.48kb.
• Закон приморского края, 196.64kb.
• Учебно-методический комплекс для студентов специальности 08. 01. 03 «Национальная экономика», 1087.72kb.
• Н. А. Леонид Михайлович Иванов и его детище // Иванов Леонид Михайлович: Личность, 452.47kb.
• А. М. Глущенко в. В. Деньги и кредит допущено Департаментом мвд украины по работе, 4260.21kb.

с) Теории, отрицающие возможность открытия тех и других за­конов.

Примером их может служить учение Лексиса⁴² . Определяя по­нятие закона, Лексис говорит: "Закон в естественно-научном смыс­ле есть правило для простых событий, имеющее значение при по­добии условий всегда" (С. 16). Кроме этого смысла закона, Лексис различает также и закон эмпирический, находимый чисто индук­тивным путем. Но на этот закон полагаться нельзя, если его не уда­лось объяснить "исходя из других оснований или рациональных посылок" (С. 17; вспомним Милля). Возможны ли законы общест­венного развития? В естественно-научном смысле — слова нет, так как развитие общества — процесс не повторяющийся и по сравне­нию, например, с развитием эмбриона — индивидуальный. Но Лек­сис идет далее и вообще отрицает возможность законов развития.

[107]

"Можно, конечно, — говорит он, — находить известные сходства и подводить их всякий раз под абстрактные понятия, но эти абстракт­ные понятия будут настолько просты, что они нисколько не расши­рят нашего действительного знания" (С. 22). В развитии общества единственно можно искать каузального объяснения событий. Но эта каузальность будет индивидуальна, и в формуле закона ее выра­зить нельзя.

Отрицает законы развития, исходя из очень интересных сообра­жений, и М.И.Туган-Барановский. Он полагает, что такие законы возможны, например, в биологии, но невозможны в общественной науке в силу особого характера ее объекта — общества, коллектив­ного целого. Особенность эта выражается в его большой пластич­ности и приспособляемости⁴³ .

5. Теории, понимаюшае закон в абстрактном смысле (В)

а) Признаюище возможность формулировать их. Сюда мы долж­ны из экономистов отнести прежде всего Маркса и его ближайших последователей — Энгельса, Каутского и др. На первый взгляд это покажется странным. Маркс ведь был противником абстрактных законов в общественных науках. Он признавал их глубокую ис­торичность. Например, закон народонаселения, по его мнению, для каждого данного состояния способов производства — свой. Но это недоразумение рассеется, если мы вспомним, что абстрактность нельзя смешивать с вечной наличностью закона. Она состоит иск­лючительно в необходимости связи явлений. Поэтому вполне прав Каутский, когда заявляет: "Мы можем назвать законы общества та­кими же всеобщими и вечными, как законы природы — в том смысле, что они всюду и во все времена действуют одинаково, раз налицо имеются одинаковые условия"¹ . Именно так понимал дело и К.Маркс. "По существу речь идет, — говорит он в "Капитале", — не о более высокой или низкой степени развития общественных анта­гонизмов, возникающих из естественных законов капиталистиче­ского производства. Речь идет о самых этих законах, о тенденциях, действующих и проявляющихся с железной необходимостью"² . Характерная черта Маркса и его школы состоит именно в стремле-

[108]

нии раскрыть эти проявляющиеся с железной необходимостью законы общественной динамики. Маркс пользуется диалектическим методом, который вполне применим к вечно изменяющейся, полной противоречий действительности. Действительность противоречива, потому что она изменчива и в глубине своей диалектична. Маркс заимствует схему диалектического развития, "обращая ее на ноги", у Гегеля. Это знаменитая триада: тезис, антитезис и синтезис. Данная формула для Маркса является формулой самого общего и абстрактного закона развития общества. В самом деле, что, например, представляет Марксова схема хозяйственного развития ? Ни больше ни меньше, как иллюстрацию диалектического закона. Полагая, что состояние производительных сил определяет собой всю общественную жизнь, Маркс намечает свою схему именно по признаку состояния производительных сил, кото­рое наглядно проявляется в технике и способах производства. Эти ступени К.Каутским формулируются в таком виде: общественное производство (первобытный коммунизм), простое товарное производство и капиталистическое³ . Легко видеть, что эта триада в общем воспроизводит диалектический закон и что взаимоотношение между общим законом диалектического развития и законом Раз-вития хозяйства у Маркса в логическом смысле подобно отноше­нию закона эволюции Спенсера к его эмпирическим обобществлениям⁴ .

Но Маркс, собственно, более всего был занят изучением капиталистического периода и открытием законов, управляющих специально развитием жизни этого периода. Наиболее ярким образцом таких законов является его знаменитый закон концентрации производства, всеобщий закон капиталистического накопления, распадающийся на ряд более частных законов⁵ . Развив с железной логикой теорию этих законов, Маркс вместе с тем вскрыл противоречия капиталистического строя и получил право предсказать его падение.

Из социологических теорий хорошей иллюстрацией характери­зуемого типа учений служит учение Гумпловича. Гумплович очень упорно настаивает на строгой закономерности социального процесса. Он определяет закон так: "Закон означает предполагае­мую норму, к которой сводятся конкретные процессы в социальной

[109]

области и сообразно с которой воздействуют друг на друга и разви­ваются социальные элементы, т. е. сингенетические группы"⁶ . Понимая закон таким образом, Гумплович отказывается видеть в эмпирических обобщениях статистики также закон. Итак, социаль­ное развитие вполне закономерно. "Оно начинается всегда и всюду там, где существуют налицо соответствующие социальные усло­вия". Формула закона общественного развития Гумпловича выра­жает ту мысль, что развитие — это есть круговорот. Каждая нация достигает вершины развития и затем идет навстречу гибели. При­чина этого лежит в экономической области. Потребности приводят людей к группировке. На низших ступенях культуры люди этих групп имеют только заботу о самосохранении и продолжении рода. Оттого наряду с нуждой быстро растет население и нация крепнет. Но вместе с тем растет культура, и она порождает в массах множе­ство иных стремлений и, между прочим, стремление обеспе­чить благосостояние потомства путем задержки роста населения. Это приводит к ослаблению нации, и она гибнет под ударами иных, более молодых и сильных народов. Так создается круговорот раз­вития.

Попытку оправдания законов социального развития находим мы также в чисто методологических изысканиях Б. Кистяковского⁷ . Он понимает закон как абстрактное выражение соотношения логически изолированных элементов. Он не отождествляет его с причинностью, принимая последнюю за норму нашего мышле­ния⁸ . Кистяковский, далее, проводит глубокую, по его мнению, ме­тодологическую грань между сущностью законов и наук — физики, химии и физиологии, с одной стороны, и космологии, геологии, биологии и социологии — с другой. Первые, построя свои законы, отвлекаются от момента пространства и времени. Их законы — это вечные и всеобщие законы природы. Совершенно иное нужно сказать о второй категории законов и наук. Они суть конкретное применение вечных законов природы. Эти науки изучают течение природных событий как результат комбинации вечных законов. Отличительная черта их та, что в их законы примешивается вре­менной и пространственный момент. Они изучают именно законы развития феноменов-комбинаций, слагающихся под действием вечных законов. Эти науки конкретнее первых, и в этом raison d'etre их, потому что в существе дела они не дают ничего нового, ес­ли их феномены разложить на более элементарные части. Тогда их объект будет целиком поглощен более общими науками. К эволю­ционным наукам относится и социология. Она дает социальные законы развития, в то время как космология — законы развития

[110]

вселенной. Социологию нельзя смешивать с историей: история изучает индивидуальный процесс жизни и не может дать никаких окопов.

Перейдем теперь к теориям, отрицающим возможность абст­рактных законов общественного развития.


b) Теории, отрицающие возможность абстрактных законов раз­вития.

Прежде всего мы встречаемся здесь с Г.Зиммелем. Зиммель отождествляет закон с причинной связью явлений. Он понимает его в смысле безусловно-необходимой связи при наличности рав­ных условий (Проблемы философии истории. С. 41-43) и на этом основании отказывает эмпирическому закону в звании закона. Но Зиммель идет дальше. Он утверждает невозможность не только за­конов общественного развития, но и вообще социологических зако­нов⁹ . Его аргументы сводятся к следующему: 1-й аргумент. О дейст­вительном законе можно говорить лишь тогда, когда установлена связь между неразложимыми дальше элементами. Мы не можем считать Л причиною В, если А можно дальше разложить на а, b, с, а В на , и если можно далее показать, что a обусловливает  и b обусловливает  . Но общественные явления настолько сложны, что их первые элементы не общезначимы. Значит, социологичес­кие законы невозможны (Социальная дифференциация. С. 11-14). Всякое общественное явление закономерно, но нет закона, управ­ляющего специально им. Законы существуют лишь для его эле­ментов. 2-й аргумент. Но если и допустить, что мы довели анализ общественных явлений до их элементов, у нас не может быть никогда уверенности, что эти элементы окончательно просты. Мы ничем не гарантированы, что они неразложимы еще дальше и что найденные соотношения их не законы, а лишь следствия законов (Проблемы. С. 48-57). 3-й аргумент, специально против за­конов развития. Развитие общественных явлений происходит во времени. И если бы мы и выполнили требования анализа обще­ственных явлений на элементы и нашли бы связь между послед­ними, то безусловность ее для будущего мы могли бы утверждать лишь при условии отсутствия посторонних вмешательств. А меж­ду тем историческая жизнь людей есть только отрывок космиче­ской истории. И что запрещает предположить влияние на челове­ческую историю сил, не входящих в нее? Зиммель приводит даль­ше еще и другие соображения, на которых мы не остановимся. Всеми ими он подписал смертный приговор очень многим выда­вавшимся за законы формулам и признал, между прочим, что со-

[111]

циальная дифференциация, над выяснением причин которой он работал немало и очень успешно сам, есть тоже не закон, а лишь следствие законов. Но Зиммель дальше оговаривается, что крити­ковал понятие закона с точки зрения идеала познания. Поскольку же фактическое состояние знания вообще не совершенно, нужно признать большую ориентирующую роль и за приобретенными обобщениями. Так спасается от грозящего скептицизма этот, ка­жется, специально созданный для критики мыслитель нашего времени.

Остановимся, далее, на очень оригинальных доводах против возможности законов развития общественной истории, представ­ленных Ф.Экснером¹⁰ . Экснер опирается на принципы Больцмана. "Все происходящее в природе, — говорит он, — является результа­том случайных событий" (движения молекул, течения представле­ний, человеческих действий и т.п.). Если наблюдаемое нами явле­ние состоит из необозримого множества случайных событий, то эти события по принципу большого числа обнаруживают в сово­купности закономерность, и мы говорим о законе явления. Естест­воиспытатель, имеющий дело с атомами и молекулами и т.д., на­блюдает именно невообразимое число их в совокупности, и вот по­чему естественные науки достигли большой точности и сформули­ровали ряд законов. Наоборот, гуманитарные науки имеют дело с явлениями, которые не заключают в себе необходимого числа слу­чайных событий. Если собрать всю совокупность человеческих действий, разбросанных на протяжении веков, то и тогда число их будет невелико по сравнению с данными естествоиспытателя. Но разве мыслимо окинуть взором всю историю человечества в дета­лях? Отсюда вывод: "Весьма вероятно, — говорит Экснер, — что в истории народов эволюция проистекает аналогично какому-либо из других явлений природы, но отчего же она в таком случае не об­наруживает никаких законов?" Ответ на этот вопрос мы уже знаем. Для точности нужно заметить, что Экснер доказывает, как некото­рые гуманитарные науки по своим успехам тяготеют к естествен­ным (политическая экономия) и наоборот. Между теми и другими поэтому пропасти нет.

Ксенополь также отрицает законы развития общества¹¹ . Он раз­личает в мире явления повторения и явления последовательности. Отсюда и науки распадаются на теоретические и исторические. Первые изучают явления повторяющиеся и открывают законы их. Дает ли какие-либо законы вторая группа наук? В дальнейшем мы получим ответ. Ксенополь различает строго закон и причину. "За­кон повторения, — говорит Ксенополь, — есть действие силы при­роды, обнаруживающееся в регулярном и вечном воспроизведении

[112]

феноменов физических, жизненных или умственных, не допуска­ющем абсолютно никаких исключений" (С. 303). Итак, если сила природы действует в условиях идентичных, мы получаем закон повторяющихся явлений. Но если та же сила будет действовать та­ким же образом, но в условиях последовательных явлений, а следо­вательно, не идентичных себе в различное время, мы не получим никакого закона, а получим историческую серию. Конечно, сила природы и в том, и в другом случае действует закономерно, но воп­лощение ее во втором случае далеко от этой закономерности. А так как явление последовательности только потому таким и считается, что оно не есть явление повторяющееся, что оно в каждый момент времени (независимо от момента пространства, т.е. независимо от того, в одном оно месте или нет) индивидуально, то никаких зако­нов развития открыть невозможно. Мы видим, что Ксенополь раз­рушает идею закона развития тем утверждением, что всякий про­цесс последовательности получает характер индивидуального, несводимого на закон процесса в зависимости от времени. Но ведь каждый процесс совершается во времени. Отсюда, если принять основные посылки, точнее предпосылки, Ксенополя, которых у него так много и которые не лишены порой характера чисто метафизического, то нельзя будет не согласиться с ним, что история вполне совпадает с динамической социологией, и напрасно мы искали бы законы развития в последней. Итак, опорный пункт в аргумента­ции Ксенополя — индивидуальность исторического процесса. Но мы видим, что эта индивидуальность совсем иного порядка, чем у Риккерта. Ксенополь не боится образовывать в исторической науке все почти понятия по типу обобщающих наук. За последнее время позиция Ксенополя, а также некоторые другие соображения против возможности законов развития подверглись критическому рассмот­рению Ф.Эйленбурга. Эйленбург приходит в общем к обратным за­ключениям, чем Ксенополь¹² .

В ряд рассматриваемого типа теорий мы поставим также учение Густава Шмоллера¹³ . Как ни странно на первый взгляд отделять его от таких близких ему по духу людей, как Рошер, Книс, и др., прихо­дится это сделать. Тем более, что по данному вопросу сам Шмоллер критикует их (С. 96). Шмоллер вообще выражает неудовольствие, что понятие закона употребляют в самом различном смысле и открывают их целыми дюжинами. И все это потому, что под зако­ном понимают все, что вздумается (С. 97). Опираясь на данные современной логики, Шмоллер заявляет: "Мы уже не называем за­коном эмпирически добытые правильности, а только те правиль­ности, причины которых нами точно установлены" (С. 98). Высшая степень установленности причин — в возможности выразить их

[113]

числом. "Если признать законы лишь там, — продолжает Шмоллер, — где найдены доступные измерению причины, тогда вряд ли существуют хозяйственные и социальные законы... К подобному же выводу придет и тот, кто признает законы лишь там, где причины могут быть сведены к простым и последним элементам" (С. 100). Итак, законы социальные в точном смысле слова невозможны. Невозможны и законы развития. Но Шмоллер не отрицает большой теоретической и практической роли за эмпирическими обобщениями. Он предлагает даже идти по этому пути дальше, да­же указывает, что "наконец, можно попытаться установить общую формулу хозяйственного или даже общечеловеческого прогресса" (С. 103). Но сейчас же Шмоллер берет свои слова обратно, ибо это страна "надежд и предсказаний". То, что поспешно назвали закона­ми истории, говорит он, в сущности законами никогда не было. По­этому сомнительно, должны ли мы употреблять даже понятие "ис­торические законы" (С. 104). К позиции Шмоллера близок и Шенберг¹⁴ .


6. Заключение

Итак, мы видим, что по интересующей нас проблеме среди теоретиков единогласия нет. Мнения расходятся как по вопросу о понимании закона, так и по вопросу о возможности найти законы развития: столько же возражают против этой возможности, сколько и защищают ее. Что касается первого пункта разногласий, то заста­вить кого-либо путем логических доводов понимать закон не толь­ко в абстрактном, но и в эмпирическом смысле или убедить в обратном, конечно, невозможно. Да дело в конце концов и не в на­звании. Поэтому данный пункт разногласий не представляет суще­ственной важности. Другое нужно сказать о втором.

Поскольку мыслимо свести мнения противников возможности законов воедино, основные их аргументы можно выразить в следу­ющем: 1) социальная действительность очень сложна; 2) обще­ственная жизнь неустойчива, крайне изменчива и в своем развитии в каждом случае индивидуальна.

Ответные аргументы защитников можно было бы выразить следующими положениями: 1) мы признаем сложность социаль­ной действительности, но это не является принципиально-логиче­ским возражением против возможности законов; 2) общественная жизнь изменчива в каждом отдельном случае. Но индивидуальна также всякая действительность, поскольку мы берем ее в конкрет­ной сложности. Необходимо сложные комплексы разлагать на

[114]

простые элементы¹ . Отсюда вывод: между науками общественны­ми и прочими нет принципиального различия, и законы развития возможны.

Когда сталкиваются в истории два таких прямо противополож­ных мнения, очень трудно решить, где истина. В таком случае важ­но по возможности расчленять вопросы на составные части. Так небходимо поступить и здесь. Нужно различать, о какой возмож­ности идет речь: о логической или о фактической. Что касается первой, то позиция противников возможности законов была бы правильна лишь в том случае, если бы им удалось показать, что развитие общественной жизни вообще незакономерно. Но едва ли захотят они купить свою победу столь дорогой ценой. Наоборот, их позиция гораздо сильнее, когда речь заходит о фактической воз­можности законов, потому что до сих пор еще общественная наука не дала собственно ни одного закона, который действительно был бы неоспорим. Больше занимаются теоретическим взвешиванием шансов за и против. Но из последнего вытекает, что окончательно­го заключения по интересующему нас вопросу можно ждать от са­мих фактов, т.е. от работы самой науки, иначе выходит "счет без хо­зяина".

Обращаясь теперь к фактическому положению науки в данном вопросе, мы видим, что единственно приобретенное ею сводится к ряду обобщений в преобладающем числе случаев спорного и эм­пирического характера. Впрочем, нельзя не отметить один эволю­ционный уклон науки в этой области: все меньше начинают увлекаться такими широкими эмпирическими обобщениями, как за­кон трех стадий Конта, и все больше углубляются в выяснение причинных соотношений в развитии общественной жизни, разла­гая ее на элементы² (Дюркгейм, Бугле и др.). Соответственно с этим все чаще говорят не об определенных фазах общественной жизни, но о тенденциях в ней³ .

Будущее фактическое развитие общественной науки покажет, приведет ли этот уклон к действительно богатым результатам.

Печатается по: Новые идеи в экономике. Пг., 1914. С. 1-33.

[115]