Административное право / Арбитражный процесс / Земельное право / История государства и права / История политических и правовых учений / Конституции стран / Международное право / Налоги и налогообложение / Право / Прокурорский надзор / Следствие / Судопроизводство / Теория государства и права / Уголовное право / Уголовный процесс Главная
Юриспруденция
Уголовное право
| ГАРЛЕ М. О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ И НАКАЗАНИЯХ (ПОД РЕДАКЦИЕЙ БЕККАРИА), 1766 | |
XXVIII О СМЕРТНОЙ КАЗНИ |
|
|
То злоупотребление смертными приговорами, которое никогда не делало людей лучше, побудило меня исследовать вопрос о том: действительно ли смертная казнь полезна и оправдана при хорошо устроенном правлении? Что это за право, присвоенное людьми, зверски убивать себе подобных? Несомненно, его происхождение иное, чем у верховной власти и законов. Эти последние не что иное, как сумма частиц личной свободы каждого. Они являются выражением общей воли, которая, в свою очередь, - со167 вокупность воль частных. Но кто же захочет предоставить право другим произвольно распоряжаться своей жизнью? Каким образом малая толика собственной свободы, отданная каждым ради общего блага, сделала возможной жертву величайшего из всех человеческих благ - жизнь? Но как в таком случае примирить этот принцип с другим, запрещающим человеку лишать себя жизни, в то время, как он должен был бы иметь право на самоубийство, если мог уступить его другому лицу или целому обществу? Следовательно, как я показал, смертная казнь не является правом и не может быть таковым. Это война государства с гражданином в тех случаях, когда оно считает полезным и необходимым лишить его жизни. Но если я докажу, что смертная казнь ни полезна, ни необходима, я выиграю дело человечества. Смерть человека может считать необходимой только по двум причинам. Первая заключается в том, что гражданин, несмотря на лишение свободы, продолжает оставаться влиятельным и могущественным, угрожая безопасности государства, ибо уже сам факт его существования несет в себе угрозу для правящего режима. Смерть гражданина делается, следовательно, необходимой, когда государство борется за то, чтобы вернуть или не потерять свою свободу, или когда беспорядок заменяет законы в эпоху анархий. Но во время спокойного господства законов, когда существующий образ правления поддерживается всеми гражданами, опирается вовне и внутри на силу и 168 общественное мнение, - более, может быть, значимое, чем сила, - и когда верховная власть является истинным представителем народа, а богатство покупает лишь удовольствия, но не власть, я не вижу необходимости в лишении гражданина жизни, за исключением случая, когда его смерть является единственным средством удержать других от совершения преступлений. Это и есть вторая причина, согласно которой смертная казнь может считаться оправданной и необходимой. Если опыт всех веков, в течение которых смертная казнь никогда не удерживала людей, решившихся посягнуть на общественный порядок, если примеры римлян и императрицы Московии Елизаветы, преподавшей отцам народов своим двадцатилетним правлением блистательный урок, по крайней мере не уступающий по силе своего воздействия множеству завоеваний, купленных ценой крови сынов отечества, не убеждают людей, для которых язык разума всегда подозрителен и которым лишь язык власти всегда понятен, то достаточно обратиться Елизмгта Петровна (1709-1761 а.) - руикая императрица, дач Петра 1. Вюшла на престол < резулiтате iосударстинною переворота 25 ноября 1741 i. ПреЗ мтуплгккем м престол она обещала никою не казнит> > перноЭ моею царстимания и отменила смертную калм у козами 1753 и 1754 ч. (Смертная казнi, Зеиствителiно, не исполнялаа > и,ярст>омн>е Елиiаитм Петро>ни. ОЗнако формалiне она не iТила отменена окончательно. Стараннями императрицм лише наметилаи положителеная "пенЗенция развития российскоюуiоловною мкокоЗателитм е зком напроiлення - РеЗ.) 169 к природе человека, чтобы убедиться в справедливости моих слов. Не суровость наказания, а продолжительность его морального воздействии - вот что производит наибольшее влияние на душу человека, потому что наши чувства легче и надолго воспринимают слабое, но повторяющееся впечатление, чем сильное, но быстро проходящее потрясение. Сила привычки - явление общее для всех чувствующих существ. Человек при ее помощи выучивается говорить, ходить, удовлетворять свои потребности. И соответственно нравственные понятия запечатлеваются в человеческом сознании только посредством продолжительного и повторяющегося воздействия. Не страшное, но мимолетное зрелище смертной казни злостных рецидивистов представляется наиболее действенным средством удержания людей от преступлений, а постоянный и исполненный тяжких страданий пример, когда человек, лишенный свободы и превращенный в подобие рабочего скота, возмещает своим каторжным трудом ущерб, нанесенный им обществу. Воздействие этого постоянно повторяющегося, а потому и наиболее эффективного напоминания самим себе: "Я буду низведен до такого же жалкого состояния, если совершу аналогичное преступление", гораздо сильнее, чем мысль о смерти, которую люди всегда представляют себе в туманной дали. Впечатление от смертной казни при всей силе его эмоционального воздействия быстро забывается. Это 170 заложено в природе человека и касается даже самых важных предметов. Процесс забывания усиливается под воздействием страстей. Общее правило: сильные страсти овладевают людьми лишь на непродолжительное время. При этом они способны превратить обыкновенных людей в персов или спартанцев. Но при свободном и спокойном образе правления впечатления должны быть скорее часто повторяющимися, нежели сильными. Смертная казнь является для большинства людей зрелищем. И лишь у немногих она вызывает сострадание, смешанное с негодованием. Оба эти чувства охватывают души зрителей в большей мере, чем страх, призванный, как на то рассчитывал законодатель, вводя смертную казнь, эти души спасти. Но при умеренных и длящихся продолжительное время наказаниях страх доминирует, поскольку он остается единственным. Суровость наказания должна быть, по-видимому, ограничена тем пределом, за которым сострадание начинает превалировать над другими чувствами людей, наблюдающих за казнью, ибо она совершается скорее для них, чем для преступника. Чтобы быть справедливым, наказание должно быть строгим в той мере, поскольку это способствует удержанию людей от совершения преступлений. Нет человека, который, взвесив все и зная о грозящем пожизненном лишении свободы, прельстился бы призрачными выгодами задуманного им преступления. Таким образом, пожизненная каторга, заменив 171 смертную казнь, станет суровым наказанием, чтобы удержать даже самую отчаянную душу от совершения преступления. Добавлю, более чем достаточно: ведь очень многие смотрят в лицо смерти спокойно и твердо, кто из фанатизма, кто из тщеславия, сопровождающего почти всегда человека до могилы, а кто и предпринимая последнюю отчаянную попытку покончить счеты с жизнью или вырваться из тисков своего бедственного положения. Но ни фанатизм, ни тщеславие не выдержат кандалов или цепей, ударов палкой, ярма, тюремной решетки. И это будет означать для отчаявшегося не конец его страданий, а лишь начало. Наш дух более способен противиться насилию и самым страшным, но непродолжительным болям, чем времени и постоянной тоске, ибо он может сконцентрироваться, так сказать, на мгновение, чтобы выдержать сиюминутную боль, но не обладает достаточной силой натяжения, чтобы сопротивляться продолжительному и повторяющемуся воздействию страданий второго рода. Смертная казнь, как назидательный пример для народа, каждый раз требует нового преступления. При замене ее пожизненной каторгой одно и то же преступление дает многочисленные и длящиеся продолжительное время примеры. И если важно продемонстрировать людям могущество законов, смертные казни в качестве наказания не должны совершаться с большим промежутком одна от другой. А это предполагает, что и преступления должны совершаться часто. И следователь172 но, чтобы смертная казнь была полезной, необходимо, чтобы она не производила на людей того впечатления, которое она должна была бы производить, то есть чтобы она была в одно и то же время и полезной и бесполезной. Тому, кто скажет мне, что пожизг ненная каторга столь же ужасна, как и смертная казнь, а потому и столь же жестока, я отвечу, что если суммировать все самые несчастные моменты рабской жизни на каторге, то это может быть превзойдет по своей жестокости смертную казнь, ибо эти моменты сопровождают человека всю его оставшуюся жизнь, в то время как смертная казнь реализует свою силу в один миг. И в этом преимущество наказания пожизненной каторгой. Оно устрашает более того, кто наблюдает, чем того, кто от нее страдает, ибо первый представляет себе всю совокупность несчастливых мгновений рабства, а второго переживаемое им в данный момент несчастье отвлекает от будущих страданий. Все старания представляются нам в нашем воображении преувеличенными. Тот же, кто переживает эти страдания, находит в них утешения, неизвестные и непонятные зрителям со стороны, ибо они наделяют чувствительностью своей души очерствелую душу несчастного каторжника. Вот приблизительно как рассуждает разбойник или убийца, которых ничто, кроме виселицы или колеса, не сможет удержать от нарушения законов. Я знаю: утонченность души достигается только воспитанием чувств. Но если разбойник не способен правильно 173 выразить свои принципы, это не значит, что от этого они становятся для него менее действенными: "Почему я должен уважат> закони, которие проводят между мною и Лiатим такое резкое различие? Он отказивает мне в iроше, которий я у нею прошу, оправдивая это тем, что дает мне работу, хотя не имеет о ней никако10 понятия. Кто написал эти закони? - Лiатме и моiущественние. Они ни разу не удостоили своим посещением хижини бедняка. И им никогда не приходилои делите кусок заплесневелою хлеа под крики невинных и юлодних детей и слеза жени. Порвем эти цепи, iибелiиме для (Голiт шинства и виюдние только кучке праздних тиранов. Уничтожим несправедливостi в зародыше. И тоiда я вновб обрету свою естественную независимость заживу приволбно и счастливо, доживая на хле6 насущний своей удалбю и ловкостю. Может быть, и придет денб раскаяния и скорби, но это будет лишь миi. За столб долiие юдм своЛди и удоволствий лиши один День мук расплатм. Во iлаве юрстки людей, я исправлю оши6ки суДьбы и увижу этих тиранов ледними и дрожащими от страха перед тем, кою они с оскорителеним вмсокомерием считали ничтожнее своих лошадей и соак". Туг злодей, для которого нег ничего святого, вспомнит о религии, и она придет ему на помощь, предоставив возможность легкого покаяния и почти несомненное вечное блаженство, что сильно ослабит ужас последней трагедии. Но тот, перед чьим мысленным взором пройдет длинная череда лет или даже вся жизнь, загубленная 174 на каторге, на виду у сограждан, среди которых он жил свободным и полноправным, тот, кто представит себя узником тех законов, которые его защищали, тот с пользой для себя сравнит это с неясным исходом своих преступлений, с краткостью мига, в течение которого он мог бы воспользоваться их плодами. Продолжительность несчастий, которую являет пример людей, сделавшихся жертвой своих необдуманных поступков, произведет на него гораздо более сильное впечатление, чем зрелище смертной казни, которое скорее ожесточит, чем исправит его. Смертная казнь бесполезна и потому, что дает людям пример жестокости. Если страсти и жажда войн научили проливать человеческую кровь, то законы, создаваемые, между прочим, для смягчения нравов, не должны множить примеры зверства, что особенно гибельно, ибо смерть в силу закона свершается методически и с соблюдением правовых формальностей. Мне кажется абсурдом, когда законы, представляющие собой выражение воли всего общества, законы, которые порицают убийства и карают за него, сами совершают то же самое. И для того, чтобы удержать граждан от убийства, предписывают властям убивать. Какие законы истинны и наиболее полезны? Это те договоры и те условия, которые все готовы были бы соблюдать и предлагать, пока молчит всевластный голос частного интереса, или когда он совпадает с интересом общественным. Какие чувства возбуждает в 175 каждом смертная казнь? Мы узнаем эти чувства в негодовании и презрении, с которым каждый смотрит на палача, хотя тот лишь невинный исполнитель воли общества. Он - добрый гражданин, служащий общественному благу, необходимое орудие внутренней безопасности государства. Такой же как доблестные воины, охраняющие его внешние рубежи. Отчего же происходит это противоречие? И почему это чувство, к стыду разума, неискоренимо? Потому что люди в глубине души, которая более чем что-либо продолжает оставаться сколком первозданной природы, всегда верили, что их жизнь не подвластна никому, кроме необходимости, которая твердой рукой правит миром. Что скажут люди о мудрых властях и чопорных жрецах правосудия, посылающих с невозмутимым спокойствием преступника на смерть, обрамленную торжественными формальностями, о судье, который с бесчувственной холодностью, а может быть, и с затаенным самодовольством от осознания собственного всесилия отправляется наслаждаться радостями жизни, в то время как обреченный судорожно вздрагивает в предсмертной тоске, ожидая рокового удара? "А, - скажут они, - эти законы - не что иное, как ширма, скрывающая насилие и продуманные и жестокие формалбности правосудия; они не что иное, как услоении язмк, применяемый для Ллiшей безопасности при уничтожении нас, как жертв, приносимих на заклание ненасытному Молоху деспотизма". 176 Убийство нам преподносили как ужасное злодеяние, но мм видим, что оно совершается Уез малейших колебаний и (Гез отвращения. Воспользуемся следующим примером: насилiственная смертi по описанию очевидцев представляется нам ужасной, но ми видим, что это - минутное дело. Насколiко же леiче будет перенести ее, если не будет томителбноiо ожидания и почти всею тою, что естi в ней мучителбноiо\ Таковы пагубные и ложные умозаключения, к которым всегда, правда, не вполне осознанно, приходят люди, предрасположенные к преувеличениям, люди, которые, как мы видели, предпочитают скорее нарушать религиозные заповеди, чем следовать им. Если мне попытаются возразить с помощью примеров, доказывающих, что во все времена и у всех народов существовала смертная казнь за некоторые виды преступлений, я отвечу: эти примеры ничего не значат перед лицом истины, не подвластной никаким срокам давности, ибо история человечества представляет собой необозримое море заблуждений, на поверхности которого на большом расстоянии друг от друга едва угадываются смутные очертания весьма редких истин. Человеческие жертвоприношения богам были присущи почти всем народам. Но кто осмелится оправдать их? И то, что лишь немногие сообщества людей и только на короткое время воздерживались от применения смертной казни, скорее свидетельствует в мою пользу, ибо это подтверждает судьбу великих истин, которые подобны .мгновенной 177 вспышке молнии по сравнению с длинной непроглядной ночью, поглотившей человечество. Еще не пришло время той счастливой эпохи, когда истина, как до сих пор заблуждение, станет принадлежать большинству. Из этого общего правила делались лишь редкие исключения в пользу тех истин, которые Бесконечная Божественная Мудрость решила выделить среди других, открыв ее людям. Голос философа, слишком слабый, потонет в шуме и гвалте многих, которые идут на поводу у слепой привычки. Но голос мой найдет отклик в сердцах немногих мудрецов, рассеянных по лику земли. И если бы истине, несмотря на бесконечные препятствия, мешающие ей приблизиться к монарху, удалось, даже вопреки его воли, достичь его трона, то пусть он знает, что она явилась, чтобы поведать о потаенных чаяниях всего народа. Пусть также знает, что перед лицом ее меркнет кровавая слава завоевателей и что справедливое потомство отведет ей первое место среди мирных трофеев Титов, Антон инов и Траянов. Счастливо было бы человечество, если бы лишь теперь для него издавались впервые законы, ибо именно сейчас мы видим восседающими на престолах Европы благодетельных монархов, отцов своих народов, венценосных граждан, покровительствующих мирным добродетелям, наукам и искусствам. Усиление их власти составляет счастье подданных, так как тем самым устраняется насилие, стоящее между наро178 дом и престолом. И оно тем более жестоко, чем слабее монарх, и удушает всегда искренние голоса народа, которые становятся плодотворными, если будут услышаны на престоле! Я утверждаю, что если эти монархи и оставляют действующими устаревшие законы, то причиной этого являются неимоверные трудности, с которыми приходится сталкиваться при удалении многовековой, а потому и почитаемой ржавчины веков. Вот почему просвещенные граждане должны с еще большим рвением желать постоянного усиления их власти. |
|
| << Предыдушая | Следующая >> |
| = К содержанию = | |
Похожие документы: "XXVIII О СМЕРТНОЙ КАЗНИ" |
|
|