Мировоззрение подпольного человека. По "Запискам из подполья" Ф.М. Достоевского
Реферат - Литература
Другие рефераты по предмету Литература
?гда разрывать с прошлым - значит заживо похоронить себя. Записки из подполья есть публичное - хотя и не открытое - отречение от своего прошлого. Не могу, не могу больше притворяться, не могу жить в этой лжи идей, а другой правды нет у меня; будь, что будет - вот что говорят эти записки, сколько бы Достоевский ни открещивался от них в примечании, в них все, что когда-то наполняло умилением и восторгом душу Достоевского, - все осыпается градом ядовитейших сарказмов.
На какой стороне истина? До сих пор совесть и разум считались последними судьями… Кончается для человека тысячелетнее царство разума и совести; начинается новая эра - психологии , которую у нас в России впервые открыл Достоевский… Сократ, Платон, добро, гуманность, идеи - весь сонм прежних ангелов и святых, оберегавших невинную человеческую душу от нападений злых демонов скептицизма и пессимизма, бесследно исчезает в пространстве, и человек пред лицом своих ужаснейших врагов впервые в жизни испытывает то страшное одиночество, из которого его не в силах вывести ни одно самое преданное и любящее сердце. Здесь-то и начинается философия трагедии. Победить идеализмом свои несчастия и сомнения - невозможно. Все попытки борьбы в этом направлении не привели ни к чему: Это "прекрасное и высокое" сильно-таки надавило мне затылок в мои сорок лет, - говорит подпольный человек. Остается одно: оставить бесплодную борьбу и пойти вслед за скептицизмом и пессимизмом, посмотреть - куда они приведут человека… Иначе говоря, начинается переоценка всех ценностей. История перерождения убеждений Достоевского в основных чертах сводится к попытке реабилитации прав подпольного человека…
Идеализм, совершенно неожиданно для себя, обращается из безгрешного судьи в подсудимого. У нас, русских, вообще говоря, никогда не бывало глупых, надзвездных, немецких и особенно французских романтиков, на которых ничего не действует, хоть земля под ними трещи, хоть погибай вся Франция на баррикадах - они все те же, даже для приличия не изменяются и все будут петь свои надзвездные песни, так сказать, по гроб своей жизни, потому что они дураки. У нас же, в русской земле, нет дураков. (Записки из подполья).
…В Записках из мертвого дома открываются такие перлы, каких и в подполье не найдешь. Например, хотя бы эти заключительные слова романа: Сколько в этих странах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уже все сказать; ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно…. Кто из русских людей не знает этих строк наизусть? Значит, умел же Достоевский принарядить эту безобразную и отвратительную мысль. Как? Лучшие русские люди живут в каторге?! Самый даровитый, самый сильный, необыкновенный народ, это - убийцы, воры, поджигатели, разбойники?
Н.А. Бердяев: Шестов напрасно видит в этих строках Достоевского реабилитацию подпольного человека,наоборот, подчеркивая всю таинственность зла в человеческой душе, Достоевский показывает неустроенность человеческого духа или лучше расстройство его, а вместе с тем и невозможность для человеческого духа отойти от этической установки. Семя смерти, заложенное в свободе, означает, что расстройство духа имеет корень не на поверхности, а именно в последней глубине духа, ибо нет ничего глубже в человеке его свободы. Проблематика свободы в человеке есть вершина идей Достоевского в антропологии; свобода не есть последняя правда о человекеэта правда определяется этическим началом в человеке, тем, к добру или злу идет человек в своей свободе. Оттого в свободе есть, может быть, семя смерти и саморазрушения, но она же может вознести человека на высоты преображения.
Л.И. Шестов: никакая гармония, никакие идеи, никакая любовь или прощение, словом, ничего из того, что от древнейших до новейших времен придумывали мудрецы, не может оправдать бессмыслицу и нелепость в судьбе отдельного человека. (Записки из подполья) Станьте на минуту на точку зрения Достоевского, подземного человека, и вы поймете, какая пытка скрывается в этом упрощении. Под землей врачевать себя, заботиться о себе, думать о себе - когда, очевидно, никакое врачевание уже невозможно, когда ничего выдумать нельзя, когда все кончено! Но поразительно: когда человеку грозит неминуемая гибель, когда пред ним раскрывается пропасть, когда уходит последняя надежда, с него внезапно снимаются все его тягостные обязанности в отношении к людям, человечеству, к будущему, цивилизации, прогрессу и т. д., и взамен всего этого предъявляется упрощенный вопрос об его одинокой, ничтожной, незаметной личности.
Тот,- пишет Ницше, - кому знакомы ужас и холод одиночества, на которое обрекает нас всякое безусловно отличное от общепринятого мировоззрение (jede unbedingte Verschiedenheit des Blicks), тот также поймет, как часто приходилось мне, чтоб излечиться от самого себя, чтоб хоть на время забыться, искать себе убежища в благоговении пред чем-нибудь, во вражде, в научности, в легкомыслии, в глупости; и почему я в тех случаях, когда не находил готовым того, что мне нужно было, искусственно добывал его себе - пускался на фальсификации, выдумывал (а что другое делали поэты? И зачем вообще существует все искусство?).