Александр Вампалов
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
>
Второй редакцией являются тексты "Ангары", ВУОАПа и журнала "Театр", последний из которых вобрал в себя с небольшими разночтениями оба предшествующие.
Последняя каноническая редакция "Прощания в июне", вошедшая в "Избранное" и перепечатываемая во всех последующих изданиях Вампилова, была опубликована И. С. Граковой по рабочему экземпляру Театра имени К. С. Станиславского (упоминаемому в цитированном письме к Е. Л. Якушкиной) в соответствии с волей самого драматурга, но уже без его авторизации. (Сборник "Избранное" задумывался еще при жизни Вампилова.)
Основная направленность поисков Вампилова в работе над "Прощанием в июне" состояла в изменении проблематики пьесы, ее нравственного смысла и смысла личности главного героя.
Положив в основу пьесы действительную историю, произошедшую в его бытность в университете, Вампилов с удивлением обнаружил, что острая и занимательная сама по себе, эта история драматургически бедна.
Расстроившаяся на глазах университетского начальства свадьба с шумными административными неприятностями для всех ее участников никакой собственной нравственной проблематикой не обладала. Она лишь давала возможность решать на ее основе самые разнообразные нравственные проблемы и вопросы. А вот выбрать из них те, которые бы соответствовали человеческим исканиям, пристрастиям и интересам автора, оказалось не так-то просто.
В иркутской ("Иркутск-72") - то есть в первой дошедшей до нас редакции пьесы - ее нравственная проблематика тяготеет к лапидарным и назидательным формам и темам литературы конца пятидесятых годов.
В этом варианте "Прощание в июне" могло бы быть названо "Падение и прозрение Николая Колесова". Это была история человека, для которого дело было превыше всего. Сюжет пьесы формировали не превратности любви, не противостояние чинуши ректора и живого и, наверное, даже незаурядного студента. Нет, центральное место в этой редакции пьесы занимала почти криминальная интрига, душой которой был гитарист Шафранский, с которым Колесов подрался в номере у певицы Голошубовой. Гитарист требовал с героя выкуп за "выставленную руку" и грозил передать дело в суд. Таким образом, речь шла в первую очередь не о дипломе, а об уголовной ответственности, грозившей герою (отчисление из института тогда уж возникало автоматически), и источником его бед становился не ректор, а Шафранский.
Студенты по подписке собирали деньги для прохиндея, а Колесова, в конце концов, выкупал Золотуев, образ которого в этой редакции был ближе всего к окончательному (в промежуточных он ослаблен, приглушен, оглуплен и окарикатурен). Инцидент с ректором, которого Колесов тряхнул в темноте, уже присутствовал среди конфликтоносных эпизодов пьесы, но не был столь роковым. Сами Колесов и Репников были противопоставлены здесь на иных основаниях, да и драматическая коллизия пьесы разворачивалась в других берегах.
Мужественные кинематографические инженеры, молодые специалисты с волевыми подбородками, непреклонные искатели с развернутыми плечами, способные в запале энтузиазма ненадолго оторваться от коллектива, невзначай обидеть любимую, смутно реяли за спиной Колесова, направляя воображение драматурга. Этот Колесов был прежде всего человеком дела.
В центр всеобщего внимания его помещала не та лихая бесшабашность, непринужденность, обаяние, которые отличали его младших собратьев, чье появление на сцене предварялось завистливыми мужскими и восторженными женскими восклицаниями: "Колесов - это тот... любимец публики? - Он. Любимец публики, счастливчик, декадент". ("Театр"), "Вы не знаете Колесова. Ему все легко дается" ("Ангара"), а то, что он был одним из лучших студентов, первым и несомненным претендентом на аспирантуру, человеком волевым, напористым, правильным.
Столкнувшись с "превратностями судьбы", которые в данном случае были именно превратностями судьбы, а не характера, этот герой принимался им бурно сопротивляться: "А вы думаете, я буду сидеть сложа руки и ждать спокойно, чем все это кончится? Ну нет! Надо действовать. Сегодня же я должен сделать два визита". ("Иркутск-72"). Этот Колесов был человеком, движущимся к достижению своей цели с неотвратимостью стрелы, выпущенной из лука. Для этого Колесова карьера ученого была не средством достижения цели, но самой целью. И ничто не могло остановить его на пути к ней.
Если младшие Колесовы с какой-то трогательной и наивной гордостью почти шепотом признавались своим Репниковым в том, что из их опытов "кое-что получается", и хладнокровно засевали драгоценные золотуевские сотки своими травами, то этот Колесов "подпольной" научной деятельностью не занимался. Понятие долга у него было иным: взявшись работать - даже на Золотуева, он работал "без козьей морды", как сказал бы Гомыра.
Золотуевская гассиенда поражала пришедших к Колесову друзей промышленным обилием цветов, а заветного альпийского лужка - научной гордости героя и олицетворения их с Таней чувства - не было и в помине. Даже в разгар объяснения с девушкой герой мог спокойно вспомнить о своих обязанностях и, не колеблясь, привлечь ее... к работе: "Надо закрыть цветы. Идем, ты мне поможешь" ("Иркутск-72").
Колесова первой редакции, вероятно, лучше всех сыграл бы Э. Виторган, чуть не ставший исполнителем этой роли в первой московской постановке пьесы (режиссер А. Товстоногов, Театр имени К. С. Станиславского), но забракованный автором17