Изображение севера в ранних произведениях Олега Куваева
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
бражает столкновение позиций, или, точнее, конфликт характеров. Композиция повести осложнена ретроспективными вставками - прием, который получит еще большее распространение в Территории и в какой-то мере в Правилах бегства. Скупые, но выразительные средства, применяемые писателем для обрисовки характеров и существа ситуаций, компактность сюжета, внимание к предметной детали, подчеркнутая роль диалога, сама интонация повествования заставляют читателя не просто оценивать и осмыслять героев и обстоятельства, но оценивать и осмыслять их в сопоставлении с той жизненной реальностью, в которой они действуют.
Сюжет Весенней охоты на гусей не для туристических проспектов. Романтика ее самая что ни на есть обыкновенная, трудная романтика: тракторные сани, бочки с бензином, рогожные мешки с солью, рыба, берущая все силы, снег в июле и мерзлая чугунная грязь в ноябре. Северная экзотика не волнует воображение героев. Действительность предстает во всей ее реальности, жестокой необходимости. И она накладывает свой отпечаток на сознание людей, во всяком случае тех из них, кто обладает критическим складом ума и кому деньги не закрыли главного в жизни. Все фонарики ищешь? - зло говорит Муханов Саньке Канаеву на его несогласие идти работать в колхоз после того, как раскрылся обман деда. - Я тоже за колесом и фарами гонялся. А как видишь, нету фар у моей машины. Только фонари во лбу, когда об стенку стукнусь: штрафбат, шурфы, дед. Нет фар. По мнению Ю. М. Шпрыгова, Дальний Север в произведениях писателя является своего рода полигоном, где происходит испытание человеческих душ, совершается жизненная и нравственная закалка людей, возмужание их характеров, становление личности. Север, по мнению писателя, производит отбор человеческого материала. Устами одной из героинь повести "Весенняя охота на гусей" он отрицает возможность адаптации в условиях Севера ненавистных ему разного рода мещан, трусов и проходимцев: "Народу здесь мало. Разные есть. Умные есть, глупые, посерединке. Но сволочей нет. Сволочи здесь не жить - ничего здесь не скроешь. Все на виду".
Как отмечает Р. В. Епанчинцев, Север имеет мистическую власть над человеком, долгое время пробывшим на данной территории. Вот как это показывается в повести Весенняя охота на гусей: Колдовская власть тундры входила в него через багровые закаты над хребтом Пырканай, утреннее умывание в холодной воде Китама, стук дождя в окно избушки и сернистый запах прибрежных озер на охоте. Выстрел, запах порохового дыма и теплое утиное перо в руке, теплая тяжесть добычи, кусок мяса, добытый своими руками.
Если в Весенней охоте на гусей писатель показывает трудное врастание своего героя в ту жизненную среду, что, будучи максимально приближенной, начисто опровергает поверхностные представления о ней, то в Азовском варианте он исследует, казалось бы, противоположную ситуацию, когда сама эта суровая действительность и на расстоянии заставляет чувствовать свою, обладающую магнетизмом, силу. Не так часто, правда, но человек у Куваева прорывается - по своему желанию или невольно - в большой мир и проявляет себя, меняясь, деформируясь или сохраняя насущное, в соприкосновении с ним. Как раз с подобным обстоятельством мы сталкиваемся в повести Азовский вариант, рисующей в конце возвращение героя в те места, с которыми сроднился за трудные годы работы и где в полной мере чувствовал себя человеком.
Колумбыч мается, оторванный от привычной для него среды, переживает, безуспешно пытается скрыть от приехавшего выручать его Адьки свою тоску и съедающее его любопытство в отношении тех, кого поменял на теплый край. Сначала он пробует оправдывать себя тем, что, по его словам, которые он находил случай повторять не раз, - он, мол, уже старый, устал от тревог, от тундры и так далее. Однако сам Колумбыч, судя по всему, не находит собственные аргументы столь неотразимыми, чтобы заставить Адьку поверить в них. Внутренний конфликт его с самим собой, протекающий на наших глазах, обнаруживает себя буквально во всем, а тщательно разработанный им план спокойной жизни оказывается на поверку красивой сказкой, рассчитанной на доверчивого слушателя. Как и приехавшему к нему в отпуск Адьке, Колумбычу, наверное, тоже часто мерещилась по вечерам такая картина: чайник коптится в смолистых ветках кедровника, одинокие наблюдатели тянут к огню ладошки, отблеск огня пляшет на чехлах приборов, на карабине, что висит всегда под рукой, ибо страшновато бывает в темный предрассветный сумрак и очень бывает одиноко, когда на востоке, где-то над Курилами, прорезается мертвенно-синяя полоса рассвета, потом эта полоса постепенно краснеет, и, хотя в долинах еще ночь, на вершине ты уже видишь рассвет, потом видишь красный, совсем неяркий, так что можно смотреть, край солнца, птицы начинают пробовать голоса, прячется ночная нечисть, и тут ты уже не один, одиночество закончилось.
В финале повести, махнув рукой на собственный дом у моря, огород, виноградник и начатые было опыты по разведению домашней птицы, Колумбыч возвращается на базу. Он трезво смотрит на вещи, понимает, на что обрекает себя. Он давно уже отряс прах романтической болтовни о всякой там северной экзотике и на себе испытал все тяготы и лишения экспедиционной жизни. Но в то же время нутром чувствует, что куры, огород и он, Колумбыч, находятся на разных полюсах. Он уже не может без той жизни. И он не мыслит себя без ребят, без привычной работы, бе?/p>