Изображение севера в ранних произведениях Олега Куваева
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
ущалось и все более крепло чувство связи с жизнью и понимание происходящего вокруг, свойственное людям, которые в своих действиях руководствуются собственным мнением. Уже тогда свежесть взгляда молодого автора и живость его рассказа соединялись с верой в способность людей распоряжаться собственными судьбами, в принцип личной ответственности за свои поступки. Этим и другим чертам ранних произведений О. Куваева, связанных между собой общим местом действия, настроением, образом героя-рассказчика, а также не сразу бросающимся в глаза сюжетом, развитию и обогащению которого способствовали усиливающийся жизненный драматизм, столкновение позиций, те болевые точки, через которые можно проникнуть во внутреннюю жизнь человека, - этим чертам еще предстояло придать необходимую завершенность, такую степень художественного единства, когда бы мечта переплавилась в живые характеры и лица. За каждым таким лицом стояло мгновение, порыв или тайна, отложившиеся и глубоко запрятанные до времени в памяти писателя, когда наконец он нашел нужные слова для того, чтобы рассказать о них миру.
Глава 3. Изображение Севера
.1 Обыкновенная романтика
Север в ранних произведениях О. Куваева романтизирован. А. Шагалов в своей работе, посвященной жизни и творчеству писателя, отмечает, что, обратившись к северной тематике, О. Куваев сопрягал реализм видения с романтическим повествованием.
Судя по издательским аннотациям к ранним книгам О. Куваева, считалось само собой разумеющимся, что они о романтике дальних дорог и что принадлежат они перу неутомимого исследователя и романтика и так далее. Они, безусловно, являются не более и не менее - конечно, ни при каких обстоятельствах не менее - как художественным свидетельством той, достойной уважения, человеческой активности, которая густо замешана на романтическом начале. Но - и это важно подчеркнуть с особой силой - на романтике не беззаботной, надуманной, а, если говорить обобщенно, деловой и очень конкретной. На романтике, в которой сочетались трезвый, честный, мужественный взгляд на действительность и неискоренимая вера в Приключение. Не на юной, которой свойственно оперировать умозрительными символами и часто живущей в царстве вымысла, а на романтике, так сказать, среднего возраста, когда мир воспринимается таким, какой он есть.
Можно было бы приводить здесь еще и еще определения, способные как-то высветить характер куваевской романтики, получившей впоследствии отражение в героях писателя и в тех ситуациях, которые он изображает. Однако место из рассказа Ю. Васильева, имеющее непосредственное отношение к проблеме, избавляет от этого. Вот что он пишет:
Я бывал с Олегом в тундре, плавал на лодке, чинил развалившийся охотничий домик на берегу океана. Но если для меня все это было приключением, то Олег вел себя удивительно по-хозяйски в этих необычных для обычного человека условиях. Обживался он на любом клочке земли так уютно и домовито, что в пору было позавидовать. И вот, когда в палатке делалось чисто, тепло, сухо, когда сразу же разгорался костер, кипел чайник, и ловилась рыба, Олег, бывало, хитро подмигивал и говорил:
Ну вот. Романтику мы, кажется, ликвидировали. Теперь можно жить по-человечески.
Вот ведь как получилось. Олег, чьи книги сразу же были приняты молодыми романтиками, сам к этому слову относился с подозрением. Видимо, дело в том, что в хорошем понятии романтика много есть наносного, песенного, с гитарой и костром на снегу, много тут бутафории и просто людей, которым быть романтиками вовсе и не хочется: это ведь трудно, холодно и опасно, а быть похожим на романтика - легко и нехлопотно.
И вот, несмотря на то, что в произведениях Олега Куваева не встретишь слова романтика в обычном смысле этого слова, кто-то из друзей однажды сказал, что Олег - романтик по национальности. По-моему, это очень метко. Исландец или эскимос не задумывается, почему они живут так, а не иначе, почему их тянет к морю и почему белая туша айсберга им милей и понятней, чем пальма.
Вызывавшая подозрение у некоторых критиков розовая чайка в произведениях О. Куваева меньше всего означает розовую коллизию, а романтика поиска в представлении героев его непременно связана с конкретным делом. Иными словами, понятия нравственной обязанности, нравственной ответственности, нравственного долга, которые очень сильны в сознании героев О. Куваева, хотя и не декларируются ими публично, определялись как раз реальными обстоятельствами жизни.
При всей оторванности от мира цивилизации бежать им было некуда. И хотя их все также влечет к себе недостижимая или трудно достижимая для других цель, координаты ее находятся на карте земли. И даже когда их окружают тени давно умерших, как, к примеру, в наиболее романтическом рассказе О. Куваева С тех пор, как плавал старый Ной, сами эти призрачные фигуры - знаменитого в прошлом пирата Джеймса Брука, безымянного бородатого мужичонки и арабского купца Эль Куфа, - даны как вполне реальные люди с сугубо практическим взглядом на вещи.
Казалось бы, Брук или тот же Эль Куф, воспринимаемые сквозь толщу времени героем рассказа - молодым палеонтологом, наперекор железным пунктам инструкций отправившимся в одиночку на один из незаселенных полярных островов и лишенным возможности вернуться обратно, казалось бы, именно они должны были предстать перед нами в неких романтических одеждах и, если хотите, с желаниями дерзостными и дерзн