Художественные открытия Гоголя
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
рузья-славянофилы были сильно огорчены ее монархической направленностью. Худшей ее рекомендацией был лестный отзыв Булгарина, которому особенно импонировало самобичевание Гоголя-реалиста, отказ от лучших своих творений.
Чернышевский впоследствии связал реакционные, религиозно-монархические идеи автора "Выбранных мест..." с его "простодушной и недальновидной любовью к патриархальности".
В этой проповеднической книге, призывавшей к всеобщему примирению, горькое чувство вызывает, конечно, признание писателем самодержавного режима прочной и единственно возможной формой общественного устройства.
Поэтому можно понять Белинского, который в своем знаменитом письме к Гоголю в 1847 году сказал гневные слова: "Великий писатель, который своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на себя самое, как будто в зеркале, - является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, ругая их неумытыми рылами!.. И это не должно было привести меня в негодование?"
В этом замечательном документе эпохи, который В. И. Ленин считал одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, Белинский не отрекся от прежнего Гоголя, но нарисовал яркую картину жизни в России, которой правят "корпорации разных служебных воров и грабителей" и где безмерны страдания народа, он беспощадно осудил отказ писателя от великой художественной миссии: говорить правду о такой России.
Гневное изумление Белинского объясняет, почему он не обратил внимание на страницы "Выбранных мест...", где Гоголь не изменяет себе: своему тонкому эстетическому вкусу, сказавшемуся в конкретных оценках художественных явлений - они не меняли общей картины идейного состояния писателя.
Гоголь был потрясен письмом Белинского: "...книга моя нанесла мне поражение... Она мне точно позор". Но принять всей правды критика он не смог: слишком далеко он зашел в самоотречении от прежнего художественного опыта (ко всему надо добавить "Развязку "Ревизора", где Гоголь пытался доказать, что изображенный в комедии город - не реальный, а некий "душевный город" человека, где кипят страсти).
Оторванность от родины, влияние реакционно и мистически настроенных друзей, слабость социально-теоретической программы - все это привело к тому, что, отказавшись от крайностей "Выбранных мест...", Гоголь возобновил в 1848 году, вернувшись на родину, работу над вторым томом "Мертвых душ" в тяжелом душевном смятении.
Положительный образ России. Кто только не мечтал о нем? Кто только не пытался представить его в искусстве? Огромный опыт русской культуры в течение всего прошлого столетия, однако, подтвердил успех лишь одного художественного направления: реалистически-критического. Внутренние связи великих деятелей культуры с действительностью рождали тот идейно-эмоциональный пафос, который был критическим и который смог привести и к художественной истине, называемой реализмом, и к подлинному эстетическому совершенству произведений, и в конечном счете к мировому значению нашего национального искусства.
Гоголь попытался нарушить закон подобных связей, наполнить искусство иным отношением к русской жизни. С некоей абстрактной точки зрения это, может быть, и святое намерение, но конкретные усилия тогдашней России сопротивлялись ему.
Но и великий художник Гоголь сопротивлялся своему общему замыслу. Свидетельство тому - образ молодого помещика Тентетникова во втором томе "Мертвых душ", уже давно справедливо поставленный в один ряд с художественными типами, подобными Онегину, Рудину, Обломову. Рефлексия провинциального мыслителя со слабой волей и ограниченным взглядом на мир передана с немалой психологической достоверностью.
Не уступают первому тому по изобразительной силе такие персонажи, как Петр Петрович Петух - один из классических образов российского обжоры. Во многом опираясь на прежний художественный опыт критического воспроизведения и помещичьей, и чиновничье-бюрократической психологии, Гоголь, однако, вовсе не повторяет прежние конкретные мотивы. Колоритный полковник Кошкарев персонифицирует особый вариант канцелярщины, самодовлеющую страсть к бумажному волокитству.
Не удивительна оценка Чернышевским многих страниц второго тома: они "должны быть причислены к лучшему, что когда-либо давал нам Гоголь, которые приводят в восторг своим художественным достоинством и, что еще важнее, правдивостью и силой благородного негодования".
И все же художника в целом постигла здесь творческая неудача. Главной виной всему - утопическая вера писателя в разумную форму жизни при существующем порядке правления, при незыблемости крепостничества. В этих условиях возможен идеальный помещик Константин Федорович Костанжогло, хочет убедить читателя автор. Сторонник патриархальности, изолированной от новейшей цивилизации, Костанжогло представляется писателю человеком, нужным мужикам - его забота о них идеализирована писателем беспредельно. Гоголь, видимо, полагал, что Б поведении Костанжогло - спасительный нравственный "урок" для русских помещиков типа Манилова и Плюшкина.
Социально-нравственная иллюзия Гоголя столь же бесспорна и в образе Муразова-откупщика, молодого российского буржуа. Не случайно писатель пытается прямо-таки опоэтизировать союз между ним и Костанжогло. Прио?/p>