Борьба чувства и долга в реалистической прозе школьной программы 5-7 классов
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
воды, красавицей, белой, как снег, и пронзительно-черноокой, та потешается над непрошеным гостем, надевая ему на губу серьгу, накидывая кисейную шемизетку. То есть - переодевая женщиной. Это не просто игра, не просто насмешка капризной польской красавицы над украинским парубком, который прокрался в ее комнату через дымоход. (Что само по себе показательно и бросает на героя сомнительно-демоническую тень.) Но это еще и своеобразное ритуальное переодевание мужчины в женщину, которое выявляет его внутреннюю женственность и, в конечном счете, предрекает его грядущее перерождение. Тот, кто согласился играть в подобную игру, кто изменил своей мужской козачьей природе, тот в военизированном мире гоголевской повести обречен рано или поздно изменить вере, отечеству, товариществу. (О мистическом смысле товарищества см. ст. Тарас Бульба.)
И следующий шаг в сторону от запорожского козачества (а значит, в пропасть) герой-перевертыш делает очень скоро, задолго до окончательного перехода на польскую сторону. Спустя несколько дней после свидания он случайно видит свою возлюбленную в костеле. То есть в самый разгар религиозной вражды между православием и католицизмом, накануне унии, из-за которой Сечь и подымится вскоре войной на Польшу, Андрий заходит в католические храмы. Стало быть, красота для него уже выше правды и дороже веры.
Неудивительно поэтому, что, в конце концов, он выпадает из великого казачьего единства, проваливается в польскую трясину - и что от этого провала его не способны удержать ни благословение матери, и кипарисный образ, присланный ею из Межигорского киевского монастыря. Узнав от истощенной служанки польской красавицы о голоде, царящем в осажденной крепости (съедено все вплоть до мышей), Андрий немедленно откликается на мольбу возлюбленной польки о помощи. (Тогда как дочь врага не может, не должна интересовать полноценного запорожца даже в качестве наложницы; полькам положено вырезать груди, убивать их младенцев). Вытащив из-под головы Остапа мешок с хлебом (между тем Остап даже во сне продолжает ненавидеть врагов и восклицает: Ловите, чертова ляха!), Андрий отправляется на вражескую сторону. В отличие от своего брата у Остапа преобладает чувство долга. Переход этот описан автором как переход из яви в навь и служит своего рода параллелью киевскому визиту к польке. Тогда Андрий проник в ее комнату через нечистый, демонический дымоход; теперь он спускается под землю - в тайный тоннель, подобие преисподней.
Тогда дело происходило ночью, во время власти тьмы, и теперь Андрий крадется к подземному ходу в неверном свете луны. Само подземелье, в стенах которого стоят гробы католических монахов, сравнивается с киевскими пещерами; только это святость неправильная, чужая, взятая с противоположным знаком; если путь сквозь киевские пещеры символизирует дорогу через смерть в жизнь вечную, то дубновские пещеры - это путь из жизни в смерть. Подземная икона католической Мадонны, перед которой зажжена лампада, соблазнительно похожа на возлюбленную Андрия; чтобы войти в осажденный город, он должен сначала пройти через сакральное пространство костела и как бы окончательно окатоличиться.
В Дубне тоже все перевернуто, окрашено в мертвенные тона: на улице лежит умершая жидовка с полуживым младенцем, который злобно скручивает пальцами высохшую грудь матери; нищий, выпросивший у Андрия каравай, умирает в корчах. И питающая материнская грудь, и хлеб, который служит символом жизни и напоминает запорожцам о евхаристии, в потустороннем пространстве польского города способны служить аллегориями, а подчас и непосредственными источниками гибели. Но Андрий всего этого как бы ни замечает, ибо среди тления особенно яркой, особенно загадочной, особенно влекущей кажется развившаяся красота польки, ее чудная, неотразимо-победоносная бледность, ее жемчужные слезы (за что свирепая судьба причаровала сердце к врагу?). Есть и в этой красоте нечто смертоносное: недаром рассказчик, в конце концов, сравнивает ее с прекрасной статуей. Но, во-первых, автор и сам не в силах удержаться от очарования польки (осуждая Андрия идеологически, он так подробно и так выразительно описывает ее чувственное совершенство и переживания героя, что создается впечатление полного авторского сочувствия к осуждаемому персонажу). Во-вторых, и это главное, Андрий не способен думать ни о чем - лишь о желанной прелести красавицы, которая втягивает его в свой мир, как русалка заманивает спутника сладостно-обманчивой песней в свое подводное, неживое царство. Ради любви прекрасной польки Андрий отрекается от Украины (Кто дал мне ее в отчизны?) и в самый миг временного торжества поляков над запорожцами получает награду за измену - упоительный поцелуй. В борьбе чувства и долга героя повести всё-таки побеждает чувство любви.
В каком-то смысле для Андрия это и поцелуй измены, поцелуй Иуды - и поцелуй смерти. Ибо с этой минуты Андрий полностью подпадает под власть польки. Сменив козацкое платье на роскошный бело-золотой наряд (еще одно переодевание, которое окончательно превращает героя в перевертыша), он несется в бой против своих прежних товарищей, против брата, против отца. И перед его мысленным взором - не крест святой, не образ родины (старой ли, новой ли), но лишь кудри, кудри, подобная лебедю грудь, снежная шея, плечи. Это сатанинское