Традиции Чехова и Салтыкова-Щедрина в произведениях Зощенко
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
мещанство (согласно официальной советской литературоведческой конъюнктуре) или же явление советского Хама, идиотизм социализма и всё то же мещанство (согласно западной и славистической и нашей нынешней научно-критической конъюнктуре). Мы всё чаще сходились в том, что Зощенко не только обличитель и больше, чем сатирик. За этим стоит и закономерность более широкого плана: роль смехового начала в русской литературе несводима к негативным, обличительно-сатирическим целям. Комические приёмы нередко выполняли позитивно-созидательную функцию, помогали моделировать авторские духовные идеалы. Смех активно участвовал в выработке новых, эстетически продуктивных художественных конструкций сюжетных, образных, языковых. Причём неизменной плодотворностью обладала в русской литературе сама неопределённость, подвижность границ смешного и серьёзного, что давало больше возможности для обретения художественного двуголосия. Для парадоксального iепления антонимических смыслов, для диалектической игры взаимоисключающими точками зрения, для построения сложного диалога.
Сравнительная характеристика творчества
Салтыкова Щедрина, Чехова и Зощенко
Традиции Чехова в рассказах Зощенко
Предпосылки таких возможностей демонстрирует предшественник Зощенко А. П. Чехов. Ощущение теневых сторон жизни возникает при чтении самых, казалось бы, весёлых рассказов раннего Чехова. Героев своих Чехов ставил в этих рассказах (Смерть чиновника, Дочь Альбиона, Унтер Пришибеев) в нелепые, смешные положения. И делал это с таким изяществом и артистичностью, что читатели, от души хохотавшие над глупыми страхами, например, маленького чиновника Червякова (Смерть чиновника), не замечали, что смеются при этом над своими неблаговидными поступками в жизни, над собственными устоями. В рассказе Зощенко Богатая жизнь читатели смеются над страхами Спиридонова, который неожиданно разбогател. Он боялся выйти на улицу, потому что дверь сломают, а если в квартире сидел, то дрова воровали. Наиболее проницательные читатели могли бы подобно гоголевскому городничему воскликнуть: Чему смеётесь? Над собой смеётесь!.. Человеческие пороки Чехов и Зощенко убивали смехом.
Чехов был большой мастер на анекдотические iенки, в которых курьёзы напоминали о том, в какой страшный омут втягивали человеческую личность тогдашние общественные условия и лучшая часть интеллигенции мучительно билась над поисками выхода из него. Русская жизнь бьёт русского человека на манер тысячепудового камня, бьёт так, что не остаётся мокрого места. Такие же повседневные будничные драмы, неприметные, внешне совершенно не похожие на драмы, изображает Зощенко. В самом деле. Что же драматичного в том, что человек женился, или вышла замуж девушка, или в том, что человек посолиднел, усердным трудом приобрёл себе небольшое состояние? А вот оказывается, что тут-то и скрыты настоящие драмы. Чехов и Зощенко видели во всех этих бытовых ситуациях драматичность, но в своих сатирических рассказах расписывали это очень смешно. Например, у Зощенко рассказ Беда или Чеховский рассказ В родном углу. Но писатели очень расстраивались, когда читатели ухохатывались над своей же собственной глупостью. Зощенко унаследовал от Чехова трудноуловимую, невесомую мораль.
Нет, больше жить так нельзя, - слова Ивана Ивановича из рассказа Чехова Человек в футляре можно поставить эпиграфом к творчеству Зощенко и Салтыкова-Щедрина. Обоснованию, доказательству этого вывода, они все свои произведения посвящают простому народу. Каждое из них воспроизводя перед нами ту или иную сторону социальной действительности, рисуя самые различные человеческие характеры и судьбы, всё вновь и вновь приводит нас к мысли о глубочайшей враждебности человеку всего строя господствующих отношений, при котором может быть лишь свобода порабощения слабого, свобода стяжательства, свобода подавления истинно человеческих чувств и стремлений. И такая свобода устраивает многих людей, люди приспосабливаются к этим условиям и живут припеваючи, чувствуя себя довольными и iастливыми.
Чехов ужасается тому (впрочем, как и Зощенко и Салтыков-Щедрин), что так много непоколебимо iастливых людей. Какая это подавляющая сила! Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение пьянство, лицемерие, враньётАж между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч, живущих в городе, ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился. Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днём едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников; но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то вёдер выпито, столько-то детей погибло от недоедания. И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, iастливый чувствует себя хорошо, только потому, что неiастливые несут своё бремя молча, и без этого молчания iастье было бы невозможно.
Ни в чём другом, пожалуй, не сказались столь явно глубокие сдвиги в творчестве Чехова, как в изменении его взгляда на проблему человеческого iастья. Нужно было во многом отойти от абстрактного