Тема детей в «братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского. Сон о «дите» Дмитрия Карамазова. (Опыт комментария)
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
, преступник молодой?
Быть может, ты имел свиданье
В глухую ночь с чужой женой?
Но подстерег супруг ревнивый
И длань занес и оскорбил.
А ты, безумец горделивый,
Его на месте положил?
Иль погубил тебя презренный,
Но соблазнительный металл?
Дитя корысти современной,
Добра чужого ты взалкал,
И в доме издавна знакомом,
Когда все погрузились в сон,
Ты совершил грабеж со взломом
И пойман был и уличен? металл?Дитя корысти современной,Добра чужого ты взалкал,И ,Ты совершил со взломомИ пойман был и уличен?
Ответа нет. Бушует вьюга…(III, 42-43)
Обе догадки автора перекликаются с судьбой Мити, который действительно намеревался совершить убийство и грабеж со взломом на почве страстной ревности, и был осужден и сослан по обвинению в них. Обращает на себя внимание и то, что в телегу запряжена тройка, стремительно мчащаяся.
В отрывке Благодарение Господу Богу… (1863) описывается путешествие по Владимирской дороге, и в разговоре с ямщиком лирический герой оплакивает как погибших людей всех ссыльных в Сибирь, прошествовавших этим печально известным путем:
… Что же ты думаешь? Долго рассказывать.
Только тронулись по ней,
Стала мне эта дорога показывать
Бледные тени! ужасные тени!
Тени погибших людей,
Злоба, безумье, любовь...
Едем мы, братец, в крови по колени!
Полно тут пыль, а не кровь...
Хотя стихотворение имеет явный политический подтекст, однако мы можем вычленить в нем все тот же уже знакомый нам смысловой ряд: езда на телеге в ссылку в далекий край.
В связи с образом изголодавшейся, иссохшей матери с дитём на руках нельзя не вспомнить, сколь много у Некрасова стихов о крестьянских матерях-страдалицах (Внимая ужасам войны (1855), В деревне (1854), Орина, мать солдатская (1863), В полном разгаре страда деревенская… (1862), Соловьи, фабулы поэм Мороз, Красный нос и Кому на Руси жить хорошо и т.д.). Излюбленны были им также изображения крестьянских детей (Крестьянские дети (1861), Стихотворения, посвященные русским детям (1867-1873) и т.д.), в том числе и младенцев (в частности, в его знаменитых колыбельных: Колыбельная песня (1845), Песня Еремушке (1859)). У Некрасова, талант которого можно с той же правомочностью назвать жестоким, как и талант Достоевского, встречаются сюжеты о страданиях детей, не намного уступающие анекдотам Ивана: взять хотя бы Плач детей (1860) о нестерпимых мучениях детей на фабрике или знаменитый упрек владельцам карет: Не сочувствуй ты горю людей, Не читай ты гуманных книжонок, Но не ставь за каретой гвоздей, Чтоб, вскочив, накололся ребенок! (О погоде, ч. I, Сумерки - II, 186, или ср. тот же сюжет в ст. Карета (1855)).
Все выявленные нами выше мотивы организуются в единую архетипическую картину России, русской духовности, русской почвы. Представить ее, несомненно, и было общим художественным замыслом сна. Отсюда и символические образы, означавшие Россию в русской литературе, как гоголевская тройка, бедные селения и скудная природа Тютчева, пушкинская дальняя дорога (см. ст. Зимняя дорога, Бесы, Телега жизни). Те же мотивы мы найдем и в архетипической элегии Родина Лермонтова:
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
Наконец, у истоков подобного образного осмысления России, быть может, находились следующие строки из монолога Чацкого:
В повозке так-то на пути
Необозримою равниной, сидя праздно,
Все что-то видно впереди
Светло, синё, разнообразно;
И едешь час, и два, день целый; вот резво
Домчались к отдыху; ночлег: куда ни взглянешь,
Все та же гладь и степь, и пусто и мертво…
Досадно, мочи нет, чем больше думать станешь.
Но некрасовская составляющая в этой чреде картин, сливающихся в одну целую, оказалась для Достоевского наиболее существенной и важной. Наверно, потому, что именно в его творчестве с пронзительной силой, как нигде более в русской поэзии, была выражена стихия страдания, являющаяся, по мнению Достоевского, духовным первоначалом русского религиозного сознания. При этом муза мести и печали Некрасова по преимуществу живописала страдания народные, за что Достоевский и превозносит поэта в Дневнике писателя: Великое чутье его сердца подсказало ему скорбь народную (26; 119); Мне дорого, очень дорого, что он "печальник народного горя" и что он так много и страстно говорил о горе народном (26; 117).
Живым воплощением народных страданий стали в некрасовской лирике образы бурлаков и матерей-крестьянок. Стон бурлаков разносится над всей русской землей, разливаясь великою скорбью народной (Где народ, там и стон. Эх, сердечный! Что же значит твой стон бесконечный?). Но за образом бурлака стояла слишком явная тенденция, идеологическая подоплека, которую Достоевский всячески старался избежать и потому не хотел ввести его в свой образно-символический ряд. Вспомним, как иронизировал он в Дневнике писателя за 1873 год над некрасовским пафосом гражданского сострадания общебурлакам (21; 33), в то же время признавая автора поэмы На Волге истинным поэтом, замечательно угадавшим и выразившем страстную жажду страдания и потребность самоспасения (21; 32) у русского народа. Др?/p>