Тема детей в «братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского. Сон о «дите» Дмитрия Карамазова. (Опыт комментария)
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
ика подъезжающей следственной комиссии:
Тебя люблю, тебя одну, в Сибири буду любить...
Зачем в Сибирь? А что ж, и в Сибирь, коли хочешь, всё равно... работать будем... в Сибири снег... Я по снегу люблю ехать... и чтобы колокольчик был... Слышишь, звенит колокольчик... Где это звенит колокольчик? Едут какие-то... вот и перестал звенеть.
Она в бессилии закрыла глаза и вдруг как бы заснула на одну минуту. Колокольчик в самом деле звенел где-то в отдалении и вдруг перестал звенеть. Митя склонился головою к ней на грудь. Он не заметил, как перестал звенеть колокольчик, но не заметил и того, как вдруг перестали и песни, и на место песен и пьяного гама во всем доме воцарилась как бы внезапно мертвая тишина, Грушенька открыла глаза.
Чту это, я спала? Да... колокольчик... Я спала и сон видела: будто я еду, по снегу... колокольчик звенит, а я дремлю. С милым человеком, с тобою еду будто. И далеко-далеко... Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит... Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц глядит, и точно я где не на земле... Проснулась, а милый-то подле, как хорошо... (14; 399).
Воплощение сна въяве не заставляет себя долго ждать. Заключительная часть девятой книги так и называется: Увезли Митю. Когда Дмитрия сажают на телегу, первым его ощущением становится пронизывающий холод (фигурировавший в обоих снах). И вновь раздается звон колокольчика...
Быстрая езда вообще является лейтмотивом образа Мити. Именно про него чаще чем про других говорится в романе, что он стремительно летит. Применительно к нему эта лексема употреблена 19 раз. Он внезапно влетает в разговор в келье Зосимы, повторяя слова Ивана о злодействе как неизбежном выходе для всякого безбожника (14; 65), при неистовых криках влетает в залу Федора Павловича, ища у него Грушеньку (14; 127). Когда он велит передать Катерине Ивановне поклон, особенно настаивая на этом слове, то последняя сразу понимает, что он в возбуждении, вне себя; Решился и решения своего испугался! Не ушел от меня твердым шагом, а полетел с горы (14; 135). Перед отъездом из дому Грушенька велит закрыть ставни от Дмитрия, иначе на огонь-то он как раз налетит (14; 314). Летел, погоняя ямщика, Митя от Лягавого в город (14; 343), далее летит домой (14; 345), оттуда к Хохлаковой, в сад отца и оттуда в дом Морозовых (14; 356). Затем его тройка летит в Мокрое, пожирая пространство (14; 370). Обретя Грушеньку, Митя не намерен прекращать начатого стремительного движения и сразу же откликается на ее новый призыв: Увези меня, увези далеко, слышишь... Я здесь не хочу, а чтобы далеко, далеко... О да, да, непременно! сжимал ее в объятиях Митя, увезу тебя, улетим... О, всю жизнь за один год отдам сейчас, чтобы только не знать про эту кровь! (14; 399).
Та же лексема часто употребляется для описания стремительной смены мыслей, проносящихся в сознании Дмитрия (Всё это летело как вихрь в голове его (14; 352); Было одно мгновение в пути, что ему вдруг захотелось остановить Андрея, выскочить из телеги, достать свой заряженный пистолет и покончить всё, не дождавшись и рассвета. Но мгновение это пролетело как искорка - 14; 370). Наконец, покончить с собой Митя желает, как солнце взлетит, вечно юный-то Феб как взлетит, хваля и славя Бога (14; 362).
После Дмитрия лейтмотив полета по убывающей свойственен Грушеньке (7 контекстов) и Ивану (5 контекстов).
Образ тройки, напрямую связанный с мотивом быстрой езды, получает окончательное свое развитие в речи прокурора, когда тот перетолковывает знаменитый гоголевский образ из финала Мертвых душ как роковую тройку, несущуюся стремглав и, может, к погибели. Ее бешеная, беспардонная скачка, бесцельная, неостановимая и вызывающая ужас у других народов (15; 150), становится в устах обвинителя символом не только всей России, но и широкой натуры самого Дмитрия Карамазова с ее разнузданностью и хаотичностью. (Отметим в скобках, что и во сне Митя проносится мимо крестьян, сторонящихся от него по краям дороги выстроившихся при выезде из деревни, что, конечно, чисто внешне, но все-таки повторяет мизансцену гоголевской аллегории).
Наконец, тот же мотив звучит и в песне Ах поехал Ванька в Питер…, которую Иван цитирует в своем бредовом выступлении на суде, уничижительно говоря о Мите: Ну, освободите же изверга... он гимн запел, это потому, что ему легко! Всё равно, что пьяная каналья загорланит, как "поехал Ванька в Питер", а я за две секунды радости отдал бы квадрильйон квадрильйонов. Не знаете вы меня! О, как это всё у вас глупо ! Ну, берите же меня вместо него! (15; 117-118).
Ваньками, как известно, называли в Петербурге извозчиков. В целом эта бредовая тирада являет собой причудливую контаминацию одному Ивану понятных символических образов: Иван все больше ненавидит своего брата за собственные мучения совести, ибо обвиняет себя в якобы совершенном им преступлении, а совсем в глубине души за его способность до конца уверовать, прийти к Богу одним порывом, преодолевающим за секунды (как в стремительной скачке) неизмеримо долгий путь философских изысканий рационального, эвклидовского ума, в то время как Иван осужден пройти пешком бесконечный квадрильон квадрильонов километров, пока логически придет к вере (подобно философу-атеисту из выдуманного им про самого себя анекдота). Поэтому романтический порыв Мити Иван уподобляет пьяному угару, вполне солидаризируясь с рассуждениями прок